ия ему пересмотрят, и всего через  сутки  бедного  Сашу  посадят  на
парашу, а к вечеру он уже будет кукарекать. Мягко прижав гражданину Воронову
психику, "комитетчик" постепенно подвел его к пониманию, что жизнь  на  воле
гораздо полнее, интереснее и комфортнее, чем в тюряге. Это он, в общем, знал
не хуже моего, а потому, едва увидел надежду на благополучный исход,  весьма
заинтересовался моими тонкими намеками на толстые обстоятельства.
   А намеки эти состояли в том, что новые  гуманистические  начала  в  нашем
демократическом российском правосудии требуют  вдумчивого  и  неоднозначного
подхода к правам и  свободам  личности,  понимания  социальных  особенностей
каждого индивидуума и правильной, адекватной оценки  общественной  опасности
его деяний. Что задачи борьбы с организованной преступностью  выдвигаются  в
настоящих исторических условиях на первый план, и первейшей задачей текущего
момента является предупреждение готовящихся  преступлений  и  неотвратимость
наказания за уже совершенные...
   Когда я начал про неотвратимость, Варан  уже  был  готов.  Он  все  понял
правильно. В том смысле, что был готов сотрудничать и с милицией, и с КГБ, и
с ГРУ, и даже с ЦРУ - лишь бы не  сесть  в  СИЗО,  не  говоря  уже  о  зоне.
Заполнив  стандартную  подписочку,  Варан,  однако,  все  еще  очень  сильно
волновался. Прежде всего за друзей. Это  меня  порадовало.  Я  понимал,  что
Варану, заводиле всей этой пятерки,  будет  очень  стыдно,  если  его  вдруг
выпустят, а всех прочих посадят. Авторитет Варана  на  родной  улице  сильно
пошатнется, и ему станет  очень  неуютно  -  на  стукачей,  бывает,  кирпичи
падают... Конечно, я сказал, что не допущу, чтоб его  вычислили,  и  Мартын,
Фриц, Бетто и Чупа не сядут до тех пор, пока Варан будет  удерживать  их  от
противоправных деяний.
   Пришлось выслушать полкило заверений в том, что  и  сам  Варан  и  другие
товарищи горе-рэкетиры, будут умненькими и благоразумненькими, как Буратино.
Я как бы невзначай поинтересовался, а  чем,  собственно,  гражданин  Воронов
собирается добывать хлеб насущный? Ударных комсомольских  уже  нет,  ударных
капиталистических - еще нет, стало быть, перековываться негде. Варан  смешно
пробубнил что-то насчет родного завода, но я грустно заметил, что завод,  по
моим точным данным, сидит на мели уже  полгода  и  его  героический  рабочий
коллектив сейчас в основном толчется  на  базарах,  пытаясь  продать  болты,
гайки, гвозди и еще кое-что из оборудования. Варан еще подумал, поглядел  на
потолок и прочел там  что-то  насчет  института.  Я  вслух  посоветовал  ему
дерзать, но при этом объяснил, что за хорошее высшее образование надо хорошо
платить, а с тем, которое дают  за  бесплатно,  выше  ста-полутораста  тысяч
работу найти трудно. К тому же, прогуляв два года после армии, Варан  уже  в
общей сложности пять лет не видел учебников, а потому я опасался, что он  их
даже прочесть не сможет.
   Варан опять посмотрел на потолок, но больше там ничего не разглядел.  Вот
тут  я   и   предложил   ему   посодействовать   в   обретении   хорошей   и
высокооплачиваемой специальности... Варан насторожился, но  когда  узнал,  о
чем речь, аж рот открыл.
   Я предложил Варану пройти полугодовой курс  обучения  в  некой  секретной
школе под Москвой, где из него сделают приличного человека, которому цены не
будет. Возможно, намекнул я, что и кому-то из его  близких  друзей  найдется
там место.
   Школа  такая  у  нас  действительно  была.  Располагалась  она  в  десяти
километрах от того самого поселка, где  когда-то  я  повстречался  с  отцом,
сестрами Чебаковыми и еще многими  хорошими  знакомыми.  Там  до  1991  года
находилась какая-то небольшая  войсковая  часть,  которую  за  ненадобностью
сократили,  оставив  пустовать  пару-тройку  гектаров,  обнесенных  неплохим
бетонным забором с барачного типа казармой, кухней, подсобками,  гаражом  и,
что самое главное - хорошими бетонными подвалами. Игорь Чебаков,  уже  тогда
кое-чем ворочавший, положил глаз  на  эту  территорию,  замыслив  развернуть
могучее хозяйство, способное производить в год несколько  тонн  шампиньонов,
вешенки и папоротника-орляка, которые, как  он  считал,  можно  загонять  за
валюту. Конечно, мечтать не  вредно,  но  я  лично  сильно  сомневаюсь,  что
Игоряша заполучил этот кусманчик, если бы действовал  сам  по  себе.  Весьма
возможно,  что  ему  могли  бы  по  ходу  дела  даже  свернуть  шею.  Однако
Чебаков-младший вовремя вспомнил о том, что его сестрицы  доводятся  снохами
Сергею Сергеевичу.  Вопрос  в  кратчайшие  сроки  был  рассмотрен  в  нужных
инстанциях, и Игорь получил лакомый кусочек. Но не бесплатно,  а  за  добрую
услугу. На территорию будущего грибного концерна тихо и незаметно  вселилась
на правах субаренды школа телохранителей и частных детективов, возглавляемая
неким господином Ли Тимофеем, который с удовольствием  отзывался  на  кличку
Тимур. Тимур был профессионалом не только в родном корейском таэквондо, но и
еще в трех-четырех видах восточных единоборств, а стилей каждого  вида  знал
еще больше. Помимо него там была еще пара-тройка инструкторов с кагэбэшным и
спецназовским  прошлым,  несколько  уволенных  милицейских,  десантников   и
вэвэшников. Курсантов  набиралось  немногим  больше,  чем  инструкторов,  не
больше тридцати человек. Но занимались с ними  на  совесть.  Я  в  школе  не
появлялся, примерно четверть курсантов были моими "крестниками".
   Те три четверти, которые прописывались в школе без моего участия, меня не
колыхали. Кто их курировал, кем они потом становились  и  чем  занимались  -
меня не интересовало и не  должно  было  интересовать.  Зато  из  оставшейся
"моей" четверти каждого выпуска  я  делал  одну-две  группы  вполне  стоящих
работников.
   То, что Варан привел с собой еще четверых, было ему  большим  плюсом.  Он
явно  мог  сделаться  самостоятельным  командиром,  но  его  надо  было  еще
чуть-чуть доработать. Так же, впрочем, как и  его  ребят.  Мне  немножко  не
нравилось, что в их команде есть баба, то есть Чупа. То ли  я,  по  старости
лет, не понимал перемен мировоззрения сов... российской молодежи, то ли  был
слишком традиционен, но мне казалось, что у бабы в нашей работе слишком мала
область применения.  Однако  в  первые  же  выезды  на  реальные  дела  Чупа
сработала так, как дай Бог каждому мальчику. В том, что  именно  она  влепит
Кругловой пулю, я не сомневался. Причем сделает это  четко,  тихо  и,  можно
сказать, естественно. В позапрошлый выезд именно  эта  естественность  в  ее
поведении меня приятно удивила. Жена  очередного  клиента  -  тогда  о  деле
Разводного еще и речи не шло - очень сильно заволновалась и заплакала. Чупа,
изображавшая понятую, сказала очень сочувственным и даже  ласковым  голосом:
"Ну что вы, что вы! Не надо так расстраиваться, все образуется!  Посмотрите,
у вас реснички потекли... Пойдемте, я вам помогу. Где у вас ванная?" Вот так
все и образовалось - главным образом, дыра в голове у  потенциально  вредной
свидетельницы.
   Остальные были попроще. Фриц лучше других водил  машину,  поэтому  обычно
его сажали за руль, в замках и электронике соображал Мартын,  который  очень
любил пользоваться паяльником или другими нагревательными  приборами.  Бетто
каких-то ярко выраженных плюсов не имел, но зато  никогда  не  спорил  и  не
выступал.
   Сегодня все они могли отдыхать. У меня была деловая встреча,  на  которой
мне не нужно было лишних свидетелей.
   ИНФОРМАЦИЯ
   ...Его белый "жигуль" подкатил к троллейбусной остановке у станции  метро
точно  в  15.00.  Я  сразу  вытянул  руку,  голосуя,  и,  когда   автомобиль
притормозил, спросил нервным голосом:
   - Шеф, не подвезешь в Царицыно?
   - Садись, - ответил он, и  я  влез  на  переднее  сиденье.  Полморды  его
закрывали черные очки, а я, стараниями Еремея Соломоновича, обрел  небольшую
бородку, свисающие на лоб волосы и усы, почти как у Руцкого. Одет  я  был  в
мятую куртку из кожзаменителя, серые  северокорейские  брючата  и  нечищеные
семь лет ботинки. Мы уговорились встречаться загодя, встреча эта у нас  была
не помню уж какая, но внешность друг другу открывать не собирались. Так  оно
спокойнее.
   Мужик в очках открыл бардачок и вынул оттуда небольшой  сверток,  похожий
по размерам на книгу, завернутую в газету. Я тут  же  достал  из-под  куртки
сверток поменьше и сунул его  в  бардачок,  а  тот,  что  подал  мне  мужик,
запихнул себе за ремень, прикрыв курткой.
   - Извини, шеф! Я, пожалуй, здесь выскочу. На, за  труды,  -  сказал  я  и
подал ему пятитысячную.
   - Как знаешь, - мужик притормозил, я выскочил, и он уехал.
   У станции метро я глянул  для  страховки  по  кругу,  а  затем  не  спеша
спустился под землю. Народу было средне, я даже смог  посидеть  и  доехал  с
комфортом. Затем - эскалатор, свежий воздух и неторопливая прогулка.
   Я шел к той самой квартире 39, которую мне когда-то  за  несколько  часов
сделал и вручил отец. Смешно, но тогда мне это казалось чудом.  Сейчас,  при
необходимости, я мог бы сделать то же самое и  без  помощи  родителя.  Хотя,
может быть, без его авторитета у меня  бы  это  получилось  не  так  быстро.
Интересно, что ответственным квартиросъемщиком числился все тот же  Коротков
Николай Иванович, холостой и бездетный гражданин 1962 года рождения.
   Бывал, конечно, господин Коротков на этой квартире  очень  редко,  потому
что горел на работе в каком-то ужасно секретном почтовом ящике, который даже
при  всеобщей  конверсии  не  закрыли.  А  на  квартире   у   перспективного
конструктора-испытателя проживала беженка из Сумгаита по имени Марианна.  Ее
пристроили сюда по протекции Чудо-юда дальние родственники,  ибо  ближних  у
нее не осталось - порезали. Впрочем, это была только официальная версия, и я
не удивился, если б узнал, что бедная сиротка сама кое-кому кишки выпустила.
Я ничего не имел против ее наличия, ибо  она  чинно  соблюдала  все  условия
договора, поддерживала порядок и не таскала  сюда  лишних  людей.  Чудо-юдо,
посмеиваясь, сообщил, что родня ищет ей в Штатах мужа-миллионера. Поиски эти
затянулись, потому что Марианна была явно не из породы  Вероники  Кастро,  и
даже на просто Марию не тянула. По этой причине бедной девушке  с  ее  южным
темпераментом было очень скучно и хотелось  потрахаться.  Но  свои,  зная  о
далеко идущих  планах  ее  родни,  особенно  не  стремились  с  этой  родней
ссориться,  а  российские  граждане  предпочитали  тех,  кто   посветлее   и
покурносей. Поэтому работать, как всегда, пришлось Короткову...
   Когда я позвонил, то ждать  пришлось  недолго.  Марьяшка  аж  на  крыльях
летела. Я сделал три звонка: длинный-короткий-длинный,  а  потому  армяночка
подбежала, уже зная, кто стоит за дверью.
   - Здравствуй, - сказала Марьяшка. - Ты приехал?
   - Ненадолго, - ответил я. - Поработаю на компьютере и уйду.
   Все это говорилось, пока я еще не переступил через порог. Как раз  в  тот
момент, когда я собрался войти, звонко щелкнул замок соседней 40-й квартиры,
и из открывшейся двери появилось ну очень знакомое личико... Таня  Кармелюк,
по сценическому псевдониму Кармела. Я был в гриме,  и  узнать  она  меня  не
могла, но все-таки мне захотелось скорее пройти в квартиру.
   - Это кто? - спросил  я,  прислушавшись  к  тому,  как  цокают  каблучки,
удаляясь вниз по лестнице.
   -  Соседка,  -  ответила  Марианна.  -  Очень  хорошая,  умная   девушка.
Скрипачка. Но несчастная, почти как я.
   - Она тоже из ваших? - спросил я, прикидываясь шлангом.
   - Нет, зачем? Она украинка, Таня ее зовут. Немножко цыганка, наверно.  Но
очень хорошо играет, я ей только напою - а она уже подыгрывает  на  скрипке.
Прямо будто с детства знала. Как мы с ней "Гарун а" исполняли -  я  плакала,
да!
   - Что значит "Гарун а"? - спросил я.
   -  "Весна"  значит,  песня  так  называется.  Очень  старинная  армянская
народная песня.
   Я, по правде сказать, кроме "Танца с саблями", никакой  армянской  музыки
не знал, поэтому рад был узнать, что еще и песни бывают.
   - Кушать хочешь? - заботливо спросила Марьяша.
   - Опять с перцем чего-нибудь? - осторожно поинтересовался я.
   - Зачем? Я тебе русские блины сделаю. Со сметаной. И борщ!
   Я понял, что ей очень хочется меня накормить, а может быть, и оставить до
утра. Конечно, для холостого Короткова  или  для  Брауна  времен  Хайдийской
революции это все было бы вполне нормально. Но я  был  уже  десять  лет  как
Дмитрий   Баринов,   которому   его   сексуальные   дела   казались   чем-то
второстепенным. Тем более что сестры Чебаковы прошлой  ночью  поработали  на
славу. И потом - под  курткой,  в  свертке,  напоминающем  книгу,  обернутую
газетой, лежал пакет с дискетами  и  спецмодем  для  входа  в  закрытые  для
основной почтеннейшей публики файлы. За них  я  только  что  отдал  в  своем
маленьком  сверточке  ровно  пять  тыщ  "зеленых"  "франклинками",  то  бишь
штатовскими сотенными. Сомневаться в мужике я не сомневался, до сих  пор  он
вел себя честно, но, прежде чем нести игрушку домой, надо  было  попробовать
ее здесь, во всяком случае, убедиться, что она работает. Кроме того,  парень
в темных очках должен был сбросить  нам  всю  информацию  относительно  дела
Разводного, по крайней мере ту, что имеет прокуратура. В  общем,  надо  было
поработать.
   Однако я уже знал по опыту, что будет дальше, если я  откажусь  покушать.
Марьяшка будет вздыхать, напевать под нос какие-то очень тоскливые  песни  и
отвлекать от дела. Потом она может заплакать и начать вспоминать свою родню,
с которой азеры поступили, мягко  говоря,  плохо.  Затем  может  быть  целая
лекция о том,  почему  Карабах  должен  называться  "Арцахом",  а  Карабахом
оставаться не может. Если при этом вякнуть, что мне в принципе без  разницы,
как и что у вас там будет  называться,  но  переводить  людей  и  патроны  в
течение шести лет из-за такой ерунды я бы лично не стал, то лекция могла  бы
перейти в проповедь, весьма энергичную и  экспансивную.  Самым  убийственным
явилось бы, конечно, такое заявление: "А вам было  бы  все  равно,  если  бы
кто-то пришел и Москву переименовал?" И хотя я знал,  что  и  это  мне  тоже
как-то по фигу, потому что даже если Москву  в  Нью-Нью-Йорк  переименовать,
она все равно Москвой останется, со всеми вытекающими отсюда  последствиями,
спорить на эту тему не хотелось бы.
   Поэтому я подумал, что надо соглашаться на борщ  и  блины.  Пока  Марьяха
будет возиться на кухне, я смогу проверить, как и что работает, что  там  на
дискетах. Потом можно покушать, а дальше, если жертва геноцида не отвяжется,
придется затратить минут десять на дружбу народов бывшего СССР...
   В  пакете  оказалась  модемная  плата  с  проводками  и  четыре  дискеты.
Когда-то, во  время  путешествия  на  "Дороти",  малограмотный  американский
морпех  Дик  Браун,  кукурузная  морда,  фермерский  отпрыск,  соображал   в
компьютерах очень мало, а Колька Коротков до того - и вовсе ни хрена. А  вот
господин Баринов Д.С. уже волок кое-что. Кроме того, он  теперь  пользовался
этим в своих преступных целях.
   Первая дискета содержала развернутую инструкцию по применению спецмодема,
которую надо было изучать в спокойной обстановке. На трех других были ответы
по теме: "Что знают менты о том, как замочили Костю Разводного?"
   Многое совпадало с нашими данными. Картинку  самого  убийства  мы  видели
теми же глазами, то есть глазами тех немногих свидетелей, что имели  счастье
пить с Костей чаек на балконе. Результаты баллистической экспертизы мы  тоже
уже знали - и нас не надули.
   Но менты, конечно, подошли к делу более обстоятельно. Все-таки  Разводной
был человеком крупным, и многие были обязаны ему по гроб жизни. Они довольно
четко определили точку, с которой Косте запаяли  в  лоб  девятимиллиметровую
пилюльку. Стреляли действительно из-за речки, из лесочка, но не с берега,  с
трехсот метров, а с горки, с полных пятисот. Гильзы они, конечно, не  нашли,
но обнаружили след от колес небольшой  машинки  -  то  ли  "Жигуля",  то  ли
"Запорожца" с "жигулевскими" колесами. На одном дереве криминалисты углядели
присохшую глину, а кроме того -  удобное  место  для  того,  чтобы,  сидя  и
пристроив ствол "винтореза" на развилку двух веток, чпокнуть гостю  прямо  в
лоб.  Затем  киллер  слез  за  минуту-другую  с  дерева,  пихнул  "винторез"
куда-нибудь внутрь сиденья и завел "жигуль", которого из-за  леска  не  было
видно совершенно. Постепенно я усек, почему мы неправильно определили место,
откуда стреляли. Пуля вошла Разводному над переносицей и  вместе  с  мозгами
вылетела через макушку. Из-за этого наши и  думали,  что  в  Костю  стреляли
снизу вверх, с берега речушки. Но дотошные менты, порасспросив  в  приватном
порядке Костиных сотрапезников, выцедили, что незадолго до момента попадания
пули Разводному  рассказали  анекдот,  и  он  ржал,  откинувшись  на  спинку
плетеного кресла и запрокинув назад голову. Тут-то ему и  влепили.  А  мыто,
дураки, удивлялись, как  и  почему  охранники  Разводного,  почти  сразу  же
прыгнувшие в катер и за две минуты перескочившие на тот берег,  не  углядели
никого. Своим катером они только заглушили  гудение  мотора  "жигуленка",  к
тому же уже удаляющееся.  А  сами  начали  бегать  вдоль  берега,  очевидно,
полагая, будто киллер, повесив ружьишко на плечо, бодрым шагом пойдет  домой
пешочком...
   Нашли сыщики и свидетеля, видевшего на проселке, идущем через  прибрежный
лесочек, автомобиль белого цвета. Но, к сожалению, ни номера, ни даже  марки
его уточнить не удалось, ибо свидетелем была дряхлая-предряхлая  бабулька  -
божий одуванчик, которой что "жигуль", что "Таврия",  что  "Запорожец"  одно
слово: "антамабиль".
   Поспрошали они и гаишника, который стоял на посту у выезда на шоссе. Этот
заявил, что где-то около десяти видел  белый  "жигуль",  за  рулем  которого
сидел толстый мужик в черных очках, а на заднем сиденье - еще  двое.  Следом
за ним прошли две "Волги", синяя и желтовато-кремовая,  где  ехала  какая-то
подгулявшая компания из мужиков и баб, а где-то через полчаса проехала  баба
на белом "Запорожце". Больше до утра легковых машин не было.
   Убийство было совершено примерно в  21.45  (плюс-минус  2-3  минуты).  По
проселку быстрее, чем  за  пятнадцать-двадцать  минут,  добраться  до  шоссе
невозможно. Поэтому машинами, проехавшими раньше, сыскари не интересовались.
Мужик в черных очках и два его  пассажира  вызвали  наибольший  интерес.  Но
гаишник,  поскольку  еще  не  получал  команды  насчет  убийства,  номер  не
записывал и машину не останавливал.
   Другой конец проселка выводил на лесную просеку, которая как-то незаметно
становилась непроезжей, и выехать какой-либо другой дорогой, минуя пост ГАИ,
было невозможно.
   Попробовали менты и еще одну нитку. Иными словами, попытались  вычислить,
кому особенно хотелось, чтобы Костя Разводной отбросил  копыта.  В  принципе
таких набиралось довольно много. Но по первому прикиду наиболее выгодным все
оказывалось для Гоши Гуманоида, и  его  исчезновение  еще  больше  укрепляло
правоохранителей в этом убеждении, однако где искать Гошу - в Нью-Йорке,  на
Канарских островах или в асфальтовом покрытии МКАД,  -  никто  не  знал.  Ни
одной рожи, похожей на Гошину, через официальные КПП не  проскальзывало,  но
из этого вовсе не следовало, что натуральный Гоша через них не проезжал. Дыр
в нашем "главном заборе" теперь было предостаточно,  а  Карацуп  с  собаками
намного меньше. Все ближнее Гошино окружение позалегло на грунт, ибо  у  них
были проблемы с теми, кто жаждал вернуть свистнутые Гошей капиталы...
   - Коля, - позвала Марьяша, - все готово, можно кушать.
   Я не без сожаления прервался и прикрыл лавочку.
   Борщ у Марианны вышел, конечно, немного похожим  на  харчо,  но  вкусным.
Блинчики же получились вполне на пятерку, и я, живота не жалея, сожрал  штук
пятнадцать.
   - Спасибо, - сказал я, прихлебывая компот. -  Твой  мил