рым развевался флаг ООН. От построек в лагуну вдавался  пирс,  где  было
пришвартовано несколько небольших моторок и катер покрупнее, с надстройкой и
рубкой. Над ним тоже реял флаг Мирового Сообщества.
   Никого, кроме тех, кто загорал поблизости от палаток  на  пляже  западной
лагуны, не было видно. Было действительно очень жарко, хотя в вертолете  это
не чувствовалось.
   - Надо сесть, - сказала Синди, - засвидетельствовать почтение инспектору.
   Тут  я  убедился,  что  сажает  вертолет  она   вполне   уверенно.   Наша
тарахтелка-стрекоза благополучно приземлилась на пятачок, даже меньший,  чем
посадочный круг "Дороти". Здесь стоял выкрашенный в белый  цвет  вертолет  с
поплавками и буквами "Ю Эн" на фюзеляже.
   Все переговоры с инспектором и его ленивыми бразильцами вела Синди,  а  я
сидел в кабине,  пожевывая  чуингам,  и  подставлял  морду  под  вентилятор.
Инспектор, тощий, очень вежливый индиец,  нежно  смягчая  английские  слова,
сказал Синди:
   - Рекомендую вам поскорее перевести яхту в лагуну, мисс. В ближайшие трое
суток возможно ухудшение погоды. Если вы поставите яхту сюда, то она будет в
безопасности, даже если разразится циклон.
   Синди сказала, что  обязательно  этим  воспользуется,  влезла  в  кабину,
послала инспектору воздушный поцелуй и  взмыла  вместе  со  мной  в  небеса.
Прокатившись еще разок вокруг  острова  на  высоте  в  триста  футов,  Синди
повернула к  яхте  и  блистательно  посадила  вертолет  на  посадочный  круг
"Дороти".
   - Ну, как прогулка? - спросила Мэри. Тот  же  вопрос  задала  и  Марсела,
только по-испански.
   - Прекрасно, - ответил я на двух языках.
   - Тогда продолжим экскурсию в другой стихии, - напыщенно произнесла Мэри.
- Мне не терпится показать тебе подводный мир!
   - Скажи лучше, что тебе хочется побыть с  ним  вдвоем...  -  съехидничала
Синди.
   - Начинается... - проворчал я. -  Давайте  сделаем  так:  мы  с  Марселой
наверху, а вы вдвоем на вашей субмарине...
   - Это не получится, - возразила Мэри. - Вы не умеете контролировать спуск
аппарата, и этому так просто не научишься.
   - Тогда возьми с собой Марселу, - предложил я,  все  больше  ощущая,  что
работа шахиншаха весьма трудная и требующая не только физической силы, но  и
крепких нервов.
   - А я бы хотела тебя! - без особого  стеснения  произнесла  Мэри.  -  Ну,
девчонки, не считайте меня сепаратисткой!
   - Марсела, - пояснил я, - она  хочет  спуститься  со  мной  на  подводном
аппарате, ты не против?
   - Ты все равно сейчас ни на что не пригодный  человек,  -  махнула  рукой
Марсела. Вчера она перепила прохладительных напитков, и голос у нее  звучал,
как у бывалой алкоголички.
   - Она не против, - перевел я для Синди  и  Мэри,  после  чего  на  полной
мордочке последней появилась веселая ухмылка.
   В среднем трюме "Дороти", которая уже  застопорила  ход  и  автоматически
отдала якоря, Мэри показывала мне подводный аппарат. Он был похож  на  некий
гибрид короткой и очень толстой торпеды с  вертолетом.  Выкрашен  он  был  в
ярко-оранжевый цвет, и на цилиндрической  части  корпуса  виднелась  надпись
"Аквамарин". Кормовая часть была в точности, как у торпеды - четыре  лопасти
вертикального и горизонтального рулей, а между ними -  винт.  Носовая  часть
представляла собой большой прозрачный  шар  из  очень  толстого  и  прочного
стекла, сквозь который просматривались два кресла.  С  боков  от  кабины,  а
также под ней располагались  фары,  судя  по  всему,  очень  мощные.  Позади
кабины,  уже  на  верхней  части  "торпеды"  находилась  в  сложенном   виде
телескопическая штанга с механической рукой-манипулятором. Дальше  было  два
люка: круглый - входной и прямоугольный - как пояснила Мэри - грузовой.
   "Аквамарин" стоял на четырех лапах, которые можно было при желании убрать
под обтекатели внутрь  корпуса  аппарата.  Для  того  чтобы  его  при  качке
судна-носителя не колотило о борта, он был зафиксирован с  носа  и  с  кормы
облегающими корпус захватами на телескопических штангах. Размещался  аппарат
в прямоугольном, довольно узком отсеке, в который можно было  попасть  через
герметический люк, завинчивавшийся изнутри. Мэри, закончив  краткую  лекцию,
завинтила его и указала мне на люк в "Аквамарине":
   - Залезай и садись в пассажирскую кабину, где стекло.
   Внутри было очень тесно: вдвоем не разойтись. Позади пассажирской  кабины
стояло еще одно кресло, а также пульт, с которого осуществлялось  управление
аппаратом. Я уселся в одно из кресел и  стал  глядеть  вперед,  слушая,  как
возится за моей спиной Мэри,  щелкая  кнопками-тумблерами  и  перебрасываясь
короткими фразами с Синди, которая  сидела  наверху,  в  рубке  "Дороги",  и
должна была выпустить нас в океан. Впереди за стеклом тускло горели лампы  в
водонепроницаемых плафонах, освещавшие шлюзовой отсек. Из  динамика  долетел
глуховатый голос Синди:
   - Герметичность в норме. Начинаю заполнение шлюза.
   - Вижу, - ответила Мэри.
   Действительно, пенясь и клокоча, вода стала заливаться в отсек  и  вокруг
стеклянного шара появилась колеблющаяся линия быстро  поднимающегося  уровня
воды. Внизу медленно возникла сперва узкая, а потом все более  расширяющаяся
прямоугольная щель. Это отодвигалась заслонка, отделявшая отсек  от  океана.
Вскоре мне уже хорошо была видна зеленая  толща  воды,  пронизанная  косыми,
золотистыми лучами солнца. Лампы, горевшие в отсеке, погасли.
   - Заслонка отошла, - сообщила Синди, - даю команду на разъем захватов.
   - Поняла. Начинаю заполнение цистерн, - ответила Мэри.
   Прошла минута, мы по-прежнему висели на захватах.  Я  даже  подумал,  что
возникла неполадка, и обернулся к Мэри.
   - Все нормально, - сказала она успокаивающе, - разъемы отходят только при
отрицательной плавучести аппарата.
   Где-то булькало и  шипело.  Вода  заполняла  балластные  цистерны.  Потом
шипение прекратилось, что-то  гулко  лязгнуло,  и  сквозь  стекло  кабины  я
увидел, что отсек, его потолок и стенки быстро уходят вверх.
   - Отошли захваты. Есть погружение! Дифферент на нос  три  градуса,  опоры
под  обтекателями.  Даю  нагрузку   на   винт.   Глубина   двадцать   футов.
Горизонтальная скорость полтора  узла,  -  бубнила  Мэри.  -  Курс  норд-ост
тридцать два-десять.
   - Поняла, - отозвалась Синди, - доверни две минуты к норду...
   Было захватывающе интересно и,  вместе  с  тем,  немного  жутко.  Толстое
стекло шара,  в  котором  я  сидел,  было  почти  незаметно,  и  создавалось
ощущение, будто я, совершенно голый  и  беззащитный,  погружаюсь  в  морскую
пучину. Слева, чуть позади над моей головой нависала зыбкая темно-бурая тень
- днище "Дороти". Створка, выпустившая нас, постепенно задвигалась  обратно,
закрывая проем.
   - Скорость три узла, - доложила Мэри. - Глубина тридцать.
   Жаль, что я никогда не интересовался ихтиологией, а потому даже  не  знал
названий рыб, которые стаями  и  в  одиночку  барражировали  справа,  слева,
впереди, выше и ниже меня. Единственно, кого я мог  определить  безошибочно,
так это акул. Меня они тоже определили безошибочно. Одна  бестия,  в  девять
футов длиной, прошла сперва поперек курса  аппарата,  потом  описала  вокруг
него полный крут и появилась уже заметно ниже и скользнула по стеклу.  Пасть
она не открывала, но мне и без того было известно, что у нее там за зубки.
   - Не бойся, - сказала Мэри. - Это стекло  выдерживает  двадцать  атмосфер
давления. Скорее корпус аппарата не выдержит, чем это стекло.
   - А вообще здесь глубоко? - спросил я как-то уж очень по-сухопутному.
   - Нет, - усмехнулась Мэри,  -  здесь  мелководье.  Порог  Авес,  как  его
называют. Есть провальчики в две, в три тысячи футов,  но  в  среднем  -  не
глубже тысячи. А вот восточнее - впадина  Гренада,  там  почти  четырнадцать
тысяч футов, ну а западнее - Венесуэльская впадина - там восемнадцать  тысяч
с лишним...
   - А  сейчас  какая  глубина?  -  спросил  я,  задирая  голову  и  пытаясь
разобрать, где поверхность океана. Там по-прежнему  маячила  тень  "Дороти",
столбом  затенявшая  воду  на  большую  глубину,   а   кроме   того,   сияло
зеленовато-желтое расплывчатое пятно, похожее на расползшийся по  сковородке
яичный желток - солнце.
   - Сейчас всего сто футов, совсем мало. Ты не хочешь подкрепиться?
   Когда нас учили обращаться с аквалангами, то мы ниже  тридцати  футов  не
опускались. Ведь для того чтобы прицепить к борту корабля магнитную  мину  с
часовым или радиовзрывным устройством, глубоко забираться не обязательно.
   Целая тройка акул опять появилась в отдалении  от  "Аквамарина"  и  снова
начала описывать круги, только теперь уже значительно выше,  и  их  длинные,
зыбкие, неправильной формы силуэты не  раз  мелькали  вверху,  отпечатываясь
длинными   полосами    тени...    Большая    стая    рыбешек,    переливаясь
радужно-перламутровыми   красками   на   своих   полузеркальных    чешуйках,
промелькнула над головой в косых нитях солнечных лучей, с  настырностью  все
еще пробивавших воду. Несколько рыбин покрупнее, выпучив глазищи и  открывая
пасти, словно торпеды, пронеслись через эту  пеструю  стаю  и  явно  кого-то
сожрали, потому что вода  замутилась  бурой  мутью,  в  которой  можно  было
разглядеть кусочки плавников и чешуйки. Но и те, большие рыбины,  тоже  были
под прицелом: одна из акул  молниеносно  крутнулась  кверху  пузом,  открыла
пасть с несчитанными зубами и хапнула.
   Таков уж, видно, был здешний обычай: те,  что  побольше,  жрут  тех,  что
поменьше. Впрочем, этот обычай относился к категории всеобщих.
   - Ты не хотел бы подкрепиться? -  спросила  Мэри.  -  Хочешь  шоколада  с
тонизирующими кубиками?
   - Давай! - сказал я попросту. Мэри, поставив управление на автоматический
режим, приоткрыла какой-то шкафчик  и  достала  оттуда  плитку  швейцарского
шоколада и целлофановую упаковку, в которой просматривалось нечто похожее на
вафли и халву одновременно. Затем моя добрая хозяюшка добыла два пакетика  с
черничным соком, отрезала уголки и вставила полиэтиленовые соломинки.
   - Очень вкусно! - сказала она, подавая мне сок. - Особенно с шоколадом  и
кубиками!
   Действительно, все это давало очень приятное сочетание. Кубики имели вкус
и печенья, и халвы, и грецкого  ореха,  шоколад  приятно  отдавал  топлеными
сливками, а терпкий, чуть  кисловатый  сок  устранял  ощущение  приторности.
Именно с  этого  момента  у  меня  появилось  чувство  уюта  и  пропал  даже
подспудный страх перед глубиной и ее кровожадными обитателями. Мы  сидели  в
удобных креслах, посасывая черничный сок и неторопливо надкусывая  сладости.
Сидели и вспоминали то, что произошло между нами вчера, но молча, про  себя.
Убежден, что и Мэри  размышляла  об  этом,  потому  что,  когда  наши  глаза
встречались, она торопливо отводила  их  в  сторону,  будто  я  мог  по  ним
что-нибудь определить.
   Когда мы прожевали и кубики, и шоколад, Мэри спросила:
   - Ну, как вам нравится западный образ жизни?
   - Прелестно, - заявил я с досадой, потому  что  попытки  Мэри  повсюду  и
везде доказывать  преимущества  того  образа  жизни,  который  я  с  детства
испытывал на своей шкуре, были  заметным  минусом  к  общему  благоприятному
впечатлению о ней, которое у меня сложилось. Из вредности нужно было сказать
что-нибудь коммунистическое, но, как на грех, все из головы повыветрилось.
   - А наверняка все коммунисты втайне завидуют буржуям, верно?
   - Обязательно, - кивнул я, - именно поэтому  мы  покончим  с  господством
империализма янки и утвердим на всей планете идеи Чучхэ! Как сказал  великий
вождь и учитель товарищ Ким Ир Сен,  империализм  обречен  уже  потому,  что
обречен исторически, а ветер с Востока довлеет над ветром с Запада!
   - Вы перепутали, - усмехнулась Мэри, - последнюю фразу сказал не  Ким  Ир
Сен, а Мао Цзедун.
   - Товарищ  Ким  Ир  Сен  творчески  развил  и  углубил  все  лучшее,  что
содержалось в трудах Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао и Хо Ши Мина,  -
сообщил я Мэри, пытаясь сохранить на лице выражение святой веры во всю  кучу
этих идей и трудов.  -  Таким  образом,  произнося  любую  фразу  из  трудов
предшествующих философов, мы неизбежно цитируем последующего  и  в  конечном
итоге можем сослаться на труды Кима.
   Мэри посмотрела на меня с заинтересованной миной на лице.  По-моему,  она
силилась постичь смысл той абракадабры, которую я изрек  с  самым  ученым  и
серьезным видом. Чтобы отбить  у  нее  в  дальнейшем  охоту  вести  со  мной
идеологические прения, я сделал лицо еще более умное и изрек:
   - Великий друг всех  людей  доброй  воли,  гениальный  теоретик  плановой
экономики периода развитого социализма и постепенного перехода к  коммунизму
Леонид Брежнев в своей работе "Кем быть?" (эту работу я придумал тут же,  на
месте, поскольку слышал от Комиссара о работах Ленина  "Что  делать?"  и  "С
чего начать?") заявляет, что учение  марксизма  всесильно,  потому  что  оно
верно, а если бы оно не было всесильно, то  не  было  бы  верно.  Буржуазная
идеология не в силах дать  народу  ни  целого  куска  хлеба,  ни  целостного
мировоззрения. Классы и нации находятся  в  ожесточенном,  антагонистическом
противоречии с тенденцией  развития  парадоксальных  иллюзий  в  загнивающей
буржуазной поп-культуре, проникнутой духом сексуальной наживы.
   Мэри сделала очень широкие и  совершенно  обалдевшие  глаза,  но  сказать
чего-либо не успела. Из динамика прозвенел голосок Синди:
   - Мэри, как вы там? До цели триста ярдов.
   - Все нормально, крошка, сейчас усилю свет и посмотрю.
   О, это было здорово! Мощные, расходящиеся в конусы потоки  света  хлынули
из прожекторов и пробили сгустившуюся вокруг нас тьму на несколько сот ярдов
вперед. В разные стороны прыснули рыбы, рыбки и рыбешки.  Словно  пылинки  в
солнечных лучах или снег в свете уличного фонаря,  замельтешил  планктон.  И
там, впереди,  за  этой  планктонной  вьюгой,  мы  увидели  то,  из-за  чего
спускались под воду.
   Издали то, что мы увидели, больше всего  походило  на  именинный  торт  с
погасшими свечками, к тому же объеденный  многочисленными  гостями.  Посреди
довольно ровного каменисто-песчаного участка дна возвышалось что-то  пестрое
и бесформенное, обросшее водорослями, раковинами  и  кораллами.  Но  тем  не
менее  это  был  действительно  затонувший   корабль,   конечно,   порядочно
рассыпавшийся и расползшийся, но все же сохранивший очертания высокой  кормы
и носа, обызвестковавшиеся обломки мачт,  кусок  бушприта  и  даже  какой-то
надстройки, где вроде бы виднелись позеленелые медные детали.
   - Корабль!  -  восторженно  пробормотала  Мэри.  -  Включаю  видеокамеру!
Смотрите, девочки! Вы видите?
   - Ой! - донесся с "Дороти" голосок Синди. - И правда, корабль!  Какой  он
старый...
   - Анхель, - спросила Марсела, видимо, забрав у Синди микрофон, - это  что
такое?
   - Фрегат, а может быть, -  галеон,  -  ответил  я  по-испански,  -  одним
словом, старинное судно, затонувшее триста лет назад.
   Мэри взяла управление на себя и медленно подводила аппарат к  затонувшему
кораблю.
   "Аквамарин"  опустился  на  дно,  раскрыв  все  четыре  опоры  и  немного
взбаламутив воду. До борта корабля было всего десять футов. Теперь  в  свете
прожекторов было хорошо видно, что в бортах судна зияют многочисленные дыры.
Одни из них были, возможно, проломаны  пушечными  ядрами,  другие  появились
много позже, от трудов подводных червей и моллюсков.
   Мэри принесла "Никон" и начала щелкать затвором, нацеливая объектив то на
общий план, то на детали.
   - По-моему, вон там, ближе к носу, - сказал я, - какая-то бочка... Должно
быть, пиратское золотишко или добыча конкистадоров.
   Я, конечно, пошутил. Но Мэри уже включила пульт управления манипулятором.
С чуть  слышным  гудением  где-то  над  нашей  головой  повернулась  штанга,
раздвинулась и потянулась к бочке. Длины ее  не  хватило,  и  Мэри  пришлось
пустить в ход "ноги" "Аквамарина". Задняя  пара  подогнулась,  вынесла  свои
стальные "копытца" вперед, потом то же сделала передняя, потом опять  задняя
и снова передняя. Три таких шага -  и  теперь  бочка  оказалась  в  пределах
досягаемости. Цап! Но древняя дубовая клепка уже давным-давно была  изъедена
древоточцами,  и  лишь  ветки  кораллов,  оплетавшие  бочку,  не  давали  им
рассыпаться, а остатки обручей растворились в морской воде  еще  двести  лет
назад.  Бочка  рассыпалась,  словно  высосанная  яичная   скорлупа,   сжатая
пальцами. Поднятая муть осела быстро, и в луче фар "Аквамарина" блеснуло то,
что я никак не ожидал увидеть и лишь иронизировал по этому поводу...
   - Золото! - это слово вырвалось и у меня, и у Мэри одновременно.
   Всю жизнь, наверно, лет с десяти, я мечтал найти клад. С деньгами у  меня
никогда не было серьезных проблем, потому что не было  самих  денег.  Именно
поэтому я мог надеяться на какое-нибудь чудо. Когда скаутмастер  вел  нас  в
поход, мне представлялось, что где-нибудь в дупле или под  кустом  наверняка
может  лежать  кувшин,  в  который  золотоискатель  или   гангстер   спрятал
сокровище. Слава Богу, я был достаточно умен,  чтобы  не  поделиться  своими
надеждами с приятелями. Они наверняка сделали бы из меня посмешище. Впрочем,
мечта о кладе у меня сохранялась и потом, даже когда я воевал во Вьетнаме  и
в Африке. Конечно, главной мечтой тогда было просто остаться живым, но когда
это удавалось и мы выбирались из джунглей на отдых, мне думалось о том,  как
неплохо бы найти в горах пещеру, где  стоит  пятьдесят  золотых  Будд  общим
весом в десять тонн, или, скажем, отыскать тайник, устроенный охотниками  за
алмазами...
   - Это золото? - просила из динамика Марсела. - Настоящее?
   - Настоящее, малышка, - ответил я, - если бы это была медь, то  за  столь
давнее время она бы превратилась в зеленую труху.
   Мэри в это  время  осторожно  подводила  манипулятор  к  первому  слитку,
выпавшему  из   рассыпавшейся   бочки.   Цап!   "Клешня"   крепко   схватила
прямоугольный брусок и потянула его к грузовому люку.
   - Есть! - сказала она удовлетворенно.
   -  Настраивай  его  на  поиск  и  автоматический   захват   аналогов,   -
посоветовала Синди  сверху.  -  Я  вижу  их  там  почти  два  десятка,  этих
брусочков... замучаешься, если будешь управлять вручную.
   - Сейчас, - ответила Мэри, - только взгляну на  снятые  характеристики...
Ты слышишь, Синди: 98,5% при весе 21 фунт 11 тройских унций и 5 пеннивейтов.
Интересно, почем нынче тройская унция?
   - Поторапливайся, - сказала Синди, - у вас  регенерационные  патроны  для
очистки воздуха проработают еще час,  не  больше,  потом  начнете  травиться
углекислотой.
   - Хорошо, - кивнула Мэри, - включаю автоматический поиск и захват.
   Механическая лапа потянулась к слиткам, ловко ухватила еще один и намного
быстрее, чем в первый раз, уложила в грузовой отсек. Мэри, посасывая остатки
сока через трубочку, не вмешивалась в его работу.
   - Ты уверена, что он не  нахватает  камней  и  раковин?  -  спросил  я  с
сомнением.
   - Ты наивная девочка, Энджел, -  хмыкнула  Мэри.  -  В  "клешню"  встроен
датчик, который излучает  электромагнитные  колебания  стандартной  частоты.
Каждое вещество отражает эти колебания по-своему, золото - так, а базальт  -
совсем по-другому. Манипулятор не ошибется!
   Да, перед  этими  технократками-лесбиянками  я  выглядел,  точно,  полной
деревенщиной! А  Мэри,  при  всей  своей  симпатичности,  еще  и  ляпнула  в
довершение:
   - Техническая отсталость и дремучая тупость - вот что ваш коммунизм несет
миру!
   Как  складно  бы  я  посадил  ее  в  лужу,  если  бы  признался  в  своем
американском происхождении! Но в принципе,  я  вовсе  не  собирался  всерьез
защищать коммунизм, а вот собственной малограмотности было стыдно. Поэтому я
сказал очередную порцию чуши, которую выдумал сам:
   - Когда лес рубят - летят щепки, нам более важно победить империализм,  а
уж затем мы создадим условия  для  нормального  образования  хайдийцев.