прижучило  прямо  в  лоб,  хотя
Агафон брал немного ниже. Внешне все выглядело так, будто  лавровец  получил
удар в челюсть от  человека-невидимки:  голова  откинулась,  руки  судорожно
растопырились, и он спиной вперед отлетел к стволу небольшой ели.
   Почти в тот же момент послышались выстрелы с той стороны,  где  находился
Налим. Агафон, опасаясь, чтобы кто-то  из  заваленных  не  ожил,  с  великой
осторожностью,  прыжками  и  перекатами  преодолевая  открытые   промежутки,
добрался сперва до тою, которого положил первым. Это был один из  тех,  кому
Штырь говорил: "Монтер с Гриней", но  кто  конкретно  -  Монтер  или  Гриня,
Агафон не знал. "Макаров" с полной обоймой этому господину был уже не нужен,
поскольку тот получил пулю в сердце транзитом через позвоночник. Второй,  от
которого Агафон прибрал "ТТ" , был еще покойнее. А вот в  той  стороне,  где
Агафон оставил своих, один за другим грохали выстрелы.
   Пока Гребешок, а потом и Луза усердно  имитировали  перебежки  и  трещали
кустами, считая, что концентрируют на себе внимание "лавровки", те вовсе  на
них не смотрели. Они делали свое дело, обходили "куропатку" слева: - Штырь и
Чика, справа - Монтер и Гриня. При  этом  у  Штыря  и  Чики  это  получилось
намного лучше, чем у Монтера и Грини. Они бы точно смогли застрелить в спину
Налима, если бы прошли чуть подальше от  него  и  не  задели  кусты.  Налим,
услышав шорох, вопреки приказу Агафона,  пальнул  на  звук  и,  конечно,  не
попал.  Из  кустов  ответили,  тоже  на  звук  и  тоже  мимо.  Налим   сразу
почувствовал себя неуютно в ельнике: одна пуля  разом  срезала  пару  тонких
верхушек. Ельник защищал только от взгляда, но не от выстрелов. Налим, когда
по нему еще пару раз бахнули, с перепугу попятился и  залез  так  глубоко  в
чащу елочек, что не только ни хрена вокруг себя не видел, но вообще  потерял
ориентировку. Он не знал, в кого стрелять и куда, даже не соображал, с какой
стороны просека и куда надо идти. И надо ли выбираться,  он  тоже  не  знал,
сидел и крутил головой, в страхе прислушиваясь к каждому шороху. Потому что,
как ему казалось, лавровцы могут появиться с любой стороны. Голова у  Налима
соображала сейчас очень плохо.
   Гребешок, услышав по два выстрела сначала с той стороны, где был  Агафон,
а потом с той, где был Налим, притаился и  ждал  продолжения.  Ни  Лузы,  ни
Эльки рядом не было, ветки потрескивали где-то далеко,  сразу  в  нескольких
местах. Поди-ка разберись! Трудно жить без пистолета...  В  общем.  Гребешок
подумал, что в его безоружном положении сейчас лучше всего не  выставляться,
а мирно заховавшись куда-нибудь,  переждать,  пока  вооруженные  люди  будут
выяснять отношения между собой. Именно поэтому он  юркнул  в  тот  же  самый
ельник, где прятался Налим, только  метрах  в  тридцати-сорока  подальше  от
просеки.
   Луза, естественно, после  выстрелов  с  двух  сторон  прекратил  беготню.
Треску и шороху он перед тем произвел  много,  но  как  только  услышал  два
выстрела, произведенные Агафоном, инстинктивно шарахнулся в  противоположную
сторону. Тут грохнул выстрел Налима, затем два - по Налиму, как  раз  с  той
стороны, куда топал могучий детинушка. И как-то само собой  получилось,  что
Луза, ощущая себя одиноким и безоружным, а также  слишком  заметным,  очертя
голову дунул в глубь леса, подальше от дороги,  по  старому  принципу  "куда
глаза глядят".
   Он промчался метрах в двадцати от притаившихся за елками  Штыря  и  Чики,
производя столько шума и треска, что  можно  было  подумать,  стадо  кабанов
прет.
   - Вон он, зараза! -  Чика  увидел  силуэт  бегущего  в  промежутке  между
деревьями, ухватил "Макаров" двумя руками и грохнул.
   Фьють! Луза остался цел, но зацепился кроссовкой за  торчавший  из  земли
толстый корень и грохнулся, треснулся макушкой о боковину  подгнившего  пня,
да так крепко, что отрубился почти на минуту.
   - Готов! - самодовольно прошипел Чика Штырю, который располагался в  паре
метров от него. - Лег как миленький!  Вон,  штаны  с  кроссовками  из  травы
торчат.
   - Ну и хрен с ним, - отозвался Штырь. - Теперь надо этого делать, который
в ельнике. Обходи его справа, а я пошумлю немного. Может, обозначится...
   Один за всех и... Каждый за себя
   Агафон тем временем сильно беспокоился. Три выстрела в той  стороне,  где
находился Налим, долго не имели продолжения. По разумению Агафона, это могло
означать, что все кончилось плохо. В  то,  что  Налим  мог  одним  выстрелом
положить двух неприятелей, как-то не верилось. Даже двумя или тремя. Но  при
этом чуткое и опытное ухо экс-старшины милиции  уловило  тонкие  различия  в
звуке пистолетных выстрелов. Ему было  почти  на  сто  процентов  ясно,  что
стреляли из нескольких разных систем оружия, причем  выстрел  из  "стечкина"
был первым, а "стечкин" был только у Налима.  Стало  быть,  одного  из  двух
выстрелов, которые прозвучали вслед за этим, вполне хватило, чтобы отправить
Налима к его, как он сам утверждал, дворянским предкам Налымовым. А  это,  в
свою очередь, могло означать, что все  остальные,  не  имея  оружия,  сейчас
прячутся, и Штырь с Чикой ищут их, как охотники дичь.  Волновало  Агафона  и
другое обстоятельство. Все-таки время полуденное, от Мухановска не так уж  и
далеко, да и вообще летом в лесу много народа. У кого-то полянки  с  травой,
которую косить надо, кто-то грибы и ягоды ищет... Ясно, что  выстрелы,  даже
редкие, могут привлечь внимание. Конечно, далеко не каждый,  даже  лесник  с
ружьем, сунется  поинтересоваться  насчет  причин,  но  стукнуть  кто-нибудь
может. Правда, надо еще убедить ментов, чтобы приехали, тем  более,  сколько
их там, в Мухановском райотделе, даже  если  сосчитать  всех  участковых  по
селам?  Раз,  два  и  обчелся.  Однако  могут  в  область  позвонить,  вдруг
действительно нагрянут?
   Одиночный выстрел, который Чика произвел по Лузе, Агафона и вовсе  поверг
в уныние. Он  понял,  что  лавровцы  кого-то  нашли  и  пристрелили.  Агафон
прикинул, что стреляли довольно далеко  от  дороги.  Должно  быть,  те,  кто
уцелел, скорее всего, решили убежать в глубь леса. Найдут их лавровские  или
нет - черт его знает. Но к машинам наверняка вернутся. Вот там-то  он  их  и
прищучит... Агафон неторопливо двинулся к просеке,  намереваясь  перебраться
на другую сторону дороги.
   Луза очухался с гудящей головой в состоянии полного обалдения.  Ему  даже
показалось, будто пуля  угодила  в  башку  и  он  обязательно  помрет.  Луза
побоялся ощупывать голову, потому что хорошо помнил,  как  выглядела  она  у
того мужика-лавровца, которого он, можно сказать, с перепугу,  застрелил  на
кухне у Сергачевой. Поэтому, уже придя  в  себя,  он  почти  пять  минут  не
шевелился, чем спас себе жизнь.
   За это время Чика, с позиции которого хорошо  просматривались  спортивные
штаны и кроссовки лежащего  в  траве  Лузы,  выполняя  приказ  Штыря,  уполз
довольно далеко в сторону и теперь не мог видеть свою жертву.  А  сам  Штырь
тогда же повернулся лицом к ельнику, где прятались Гребешок и  Налим,  вполз
под елки и теперь нарочно обламывал сухие  ветки,  чтобы  привлечь  внимание
противника и заставить его обозначиться. Но Налим, хотя и находился всего  в
двадцати шагах от Штыря - даже перешептывание его с  Чикой  слышал,  правда,
неразборчиво, - стрелять наугад не стал.
   А Чика все ближе подходил к тому  месту,  где  замаскировался  безоружный
Гребешок. Впрочем,  совсем  безоружным  Гребешка  было  трудно  назвать.  Он
подобрал под елками увесистый  булыжник  килограмма  на  полтора  и  с  этим
оружием пролетариата был готов вступить в последний и  решительный  бой.  Он
слышал  приближающиеся  шорохи  и  догадывался,  что  некто  вот-вот   может
появиться рядом. Гребешок старался громко не дышать, но  остановить  дыхание
он не мог, да и сердце так тюкало,  что  казалось,  будто  его  за  километр
слышно.
   Чика показался Гребешку чуточку раньше, чем сам его увидел. Очень близко,
метрах в двух, он протиснулся через упругие ветки и,  пригибаясь,  вылез  на
маленькую проплешинку между деревцами. Пистолет он держал наготове,  и  если
бы вовремя опустил взгляд, то никаких шансов Гребешку не оставил.
   Гребешок, дико заорав, - чего тут было больше,  психологического  расчета
на испуг неприятеля или собственного отчаянного испуга, неясно, -  изо  всех
сил запустил булыжником в Чику, естественно, целясь в башку. Камень, однако,
попал Чике по запястью правой руки,  и  пистолет  от  этого  удара,  блеснув
вороненым стволом, улетел в гущу елок. А  Гребешок  вскочил  и  бросился  на
ошалелого противника. Скорее по-футбольному, чем по-каратистски,  он  носком
кроссовки саданул его в пах, а потом, не  давая  опомниться,  изо  всех  сил
махнул кулаком в челюсть. Чика громко охнул, от первого удара  согнулся,  от
второго разогнулся и повалился спиной в елки. Гребешок прыгнул за ним, насел
на грудь, левой рукой вцепился в горло, а правой  стал,  не  жалея  пальцев,
молотить Чику по морде...
   Эта возня заставила зашевелиться и Налима, и Штыря. Первый узнал по воплю
Гребешка и подумал, что тому пришел конец.  Второй  услышал  оханье  Чики  и
хотел было ринуться на помощь. Но тут, откуда-то сзади, послышался шорох,  а
затем и треск. Штырь обернулся и увидел Лузу, наконец-то пришедшего в  себя.
Тот  вовсе  не  собирался  нападать  на  Штыря,  он  просто  хотел   уползти
куда-нибудь, где его не будет видно. Но, конечно, нашумел при этом, и если б
Штырь проявил хладнокровие, а не выпалил навскид, то пришлось бы ему  плохо.
Пуля свистнула в полуметре, Лузе хватило прыти отскочить  за  толстый  ствол
высоченной елки. Нельзя сказать, чтобы Луза за ней хорошо укрылся,  наверно,
если бы солнце его получше освещало, то  Штырь,  как  следует  прицелившись,
попал бы ему в плечо. Но солнце глядело  совсем  в  другую  сторону,  еловые
ветки затеняли низ дерева, и Штырь не разглядел цель. Оттуда, где  скрывался
Налим, неожиданно пришел ответ. Тот от щедрот своих гвозданул  трехпатронной
очередью, и  на  обладателя  золотых  зубов  упало  две  подсеченные  пулями
верхушки, посыпалась хвоя. Штырь приник к земле, озираясь,  а  потом  наугад
три раза грохнул из "глока". Пули, как ни странно, едва не угробили  Налима.
Одна как ножом срезала смолистую ветку всего на локоть от его головы.  Налим
нырнул вниз, на желто-коричневую колючую хвою, пополз в сторону.
   Эта новая вспышка  стрельбы,  а  в  особенности  очередь  из  "стечкина",
заставили  Агафона,  уже  перебравшегося  за  просеку  и  дожидавшегося,  не
появятся ли Штырь с Чикой, призадуматься. То ли Налим жив и  отстреливается,
то ли кто-то из  лавровских  мочит  Лузу  или  Гребешка  из  его  пистолета?
Соваться наобум, перебегать открытое место не хотелось. Но тут кусты на краю
просеки, примерно в  створе  с  "девяткой"  Гребешка,  шевельнулись.  Агафон
изготовился  пальнуть,  но  вовремя  увидел  растрепанный  золотистый  шарик
волос... Элька! Береговская  этуаль  выскочила  на  просеку  и,  пригибаясь,
подбежала к "Волге". Тревожно оглядевшись по сторонам, она открыла багажник,
вытащила оттуда пустую  канистру  и  шланг.  После  этого  быстрыми  шажками
перебежала к желтой "шестерке" лавровцев, добралась до горловины бензобака и
ловко открутила крышку. Вставила шланг одним концом в  горловину,  другим  в
канистру, покачала насосиком - и бензин забулькал, переливаясь из  бензобака
в воровкину тару.
   Агафон даже подивился ее ловкости и проворству.  Он  уже  просек,  в  чем
дело. Ловкая баба сообразила, что, пока  суть  да  дело,  можно  и  смыться.
Мужики пусть там друг друга мочат, а ей недосуг дожидаться. Потому что ни от
тех, ни от других она  пряников  не  ждет.  От  лавровских  особенно,  но  и
куропаточники ей не по сердцу. Желтую "шестерку" ей  не  завести,  "девятка"
стоит зажатой, неудобно. Но в них бензин есть,  а  у  нее  в  "Волге"  нету.
Отсосать, перелить - и нет проблем. Хитра Элька, как  сто  китайцев!  Агафон
решил не вмешиваться, немножко  понаблюдать.  В  конце  концов,  очень  даже
полезно, если она оставит Лавровку с пустым баком...
   Гребешок наконец, оторвал пальцы от горла Чики. Посиневшее, вздувшееся от
ударов и удушения лицо с остекленелыми глазами принадлежало уже не человеку,
а трупу. Гребешку на дело своих рук было смотреть тошно.  Правая  рука  была
вся в крови, чужой и, должно быть, своей, - кулак распух и саднил.  Хотелось
упасть и передохнуть, но тут  совсем  рядом  грохнул  очередной  выстрел,  и
Гребешок вспомнил о "Макарове" Чики, который валялся где-то поблизости.
   Гребешок полез искать пистолет, зашелестел ветками,  захрустел  хвоей,  и
Штырь уже довольно четко углядел, где он  ворочается.  Но  для  того,  чтобы
завалить наверняка, надо было  подобраться  поближе,  перескочить  неширокую
прогалинку...
   Луза, прячась за своей елкой, увидел,  как  чужой  с  пистолетом  в  руке
крадучись вылезает из-за елок и, пригнувшись, подбирается к тому месту,  где
несколько минут назад стихла возня. Он понял,  что  гад  собирается  навести
решку Гребешку, который орал где-то в  том  районе  и  лупил  смертным  боем
лавровца. И хотя у Лузы не было оружия, ему  вдруг  стало  стыдно,  что  он,
самый здоровенный, не дерется, а прячется. Он выскочил из-за укрытия и бегом
кинулся прямо на Штыря, заорав во всю глотку:
   - Миша-а! Сзади-и!
   Штырь, уже видевший сквозь елки спину Гребешка всего  в  двух  метрах  от
себя - только на спуск  нажать  осталось!  -  от  этого  крика  инстинктивно
обернулся. Прямо на него скачками несся огромный верзила.  Бах!  Мимо!  Рука
дрогнула. Сзади наскочил Гребешок, левой захватил за шею, а  правым  кулаком
наотмашь шибанул по запястью Штыря,  и  никелированный  "глок"  шлепнулся  в
траву. Но Штырь тоже  не  растерялся:  цапнул  Гребешка  за  затылок  обеими
лапами, резко нагнулся, подбил Мишку задом, и тот со свистом перелетел вверх
ногами через голову Штыря, крепко приложившись спиной и  затылком  о  лесную
почву. Гребешок шлепнулся в аккурат под ноги набегавшему  Лузе,  и  тот,  не
успев перескочить,  запнулся  о  бедро  приятеля  и  плюхнулся,  едва  успев
выставить вперед руки. Штырь и тут расстарался: с маху чухнул Лузу  подъемом
ноги по морде, да так, что тот, несмотря на сто двадцать кило веса,  отлетел
на два метра в сторону. Гребешок после "вертушки" еще не совсем собрался,  и
у Штыря был шанс, подхватив с земли "глок", пригвоздить противников к земле.
Был шанс - да сплыл. Из ельника вылетел Налим и метров  с  трех  шибанул  из
"стечкина". Вообще-то он в башку целился, но угодил в руку повыше локтя, как
раз в ту, которая уже готовилась взяться за рукоять пистолета.
   - Уй, бля-а! - позабыв о пистолете, Штырь схватился левой рукой за рану и
стал кататься по земле.
   Гребешок, пошатываясь, встал с земли и, задыхаясь от ненависти, подошел к
корчащемуся Штырю. Поднял "глок" и навел на раненого.
   - Падлы! - выл в ярости Штырь. - Козлы! Суки ментовские! Гребешок от души
пазганул лавровца ногой под дых. В "Куропатке" обычай не бить лежачего давно
не имел силы (как, впрочем, и в Лавровке).
   - Ты, фиксатый, выбирай слова, а? - посоветовал Налим. Кто козел?! (Пинок
под копчик.) Кто сука? (Пинок по бедру.)
   - Повтори, пидор гнойный! - это был пинок в морду от Гребешка.
   Покряхтывая и утирая кровавые сопли, подошел  Луза  со  ссадиной  во  всю
щеку. Молча, но сильно ударил Штыря ногой в живот,  и  тот,  охнув,  потерял
сознание.
   -  Во  зараза!  -  Гребешок  плюнул  кровью:  прикусил  губу   во   время
"приземления". - Ментами обзывает!
   Луза неожиданно заржал, Налим  тоже,  и  оба  глянули  на  Гребешка,  тот
похлопал глазами, не понимая, а потом вспомнил, что вообще-то  был  даже  не
просто ментом, а лейтенантом, и заржал.
   - Этого-то, Хмыря или как его, не ухайдокали... - сказал Луза.  -  Дышит,
падла...
   - Из руки кровь хлыщет, - подтвердил Налим. - Значит, еще живой.
   - Долбани его, чтобы не мучился, - посоветовал Луза. -  А  то  очухается,
опять орать будет.
   - А почему я? - нахмурился Налим.
   - Не надо, - сказал Гребешок. - Нам с ним еще покалякать  надо.  Спросить
кое о чем. Например, какого хрена они за Элькой гонялись. Давай-ка ему  жгут
на руку накрутим, пока вся кровянка не стекла... Интересно, где там Агафон?
   - И те двое где-то бродят, - опасливо заметил Луза.
   - А Элька небось удрала. Во кобра, а? - хмыкнул Налим.
   - Анаконда скорее, - уточнил Гребешок, - как она этого
   Барбоса уделала?! Нежной ножкой удавила.
   - Да, вот и снимай таких после этого, - покачал головой
   Луза. - Тот Барбос, пожалуй, покрупней меня был...
   - Между  прочим,  приемчик  я  этот  уже  видел.  Помнишь,  У  нас  зимой
инструктор Вика работала?  Которая  с  Фролом  ушла?  -  вспомнил  Гребешок,
выдергивая из штанов Штыря эластичный пояс.
   - Это которая Федю в нокаут положила?
   - Другой не было. Так вот вы, по-моему, про Федю только со  слов  знаете,
потому что в зале вас тогда не было. - Гребешок туго затянул пояс Штыря чуть
ниже плечевого сустава прямо поверх одежды. - Вы уезжали куда-то.
   - Конечно, - кивнул Луза, - мы с Агафоном ездили груз сопровождать.
   - Ну вот, про Федю все  запомнили,  потому  что  он  об  этом  сам  любит
вспоминать. А про то, как она Кудю с Чаком уработала,  уже  забывать  стали.
Они против нее вдвоем дрались! Сейчас, если спросить, скажут, что для  хохмы
поддавались. И сам Сэнсей подтвердит, будьте уверены. Но я-то помню, что они
только сперва не всерьез работали. Баба ростом меньше метра семидесяти,  вес
тоже немного за шестьдесят - а уделала двух мужиков,  каждый  за  девяносто.
Так вот, она одновременно заделала Куде гриф на горло локтем, а  Чака  почти
что задавила согнутым коленом. Ни хрена они не поддавались. Если бы она их в
этих захватах еще малость подержала, они либо задохлись, либо,  как  Барбос,
сами себе шейные позвонки поломали.
   - Думаешь, Элька у Вики училась?
   - Точно! Конечно, не совсем точно, но очень на то  похоже...  -  По  ходу
беседы Гребешок продолжал заниматься наложением жгута. - Так! Вроде кровь не
течет уже... Приподнимайте его и тащите вон туда, там один труп  уже  лежит,
ему скучно не будет. Пистолет там, кстати,  лежит.  Тебе,  Луза,  лишним  не
будет. Не высовывайтесь и не бегайте, а я пойду гляну,  что  с  Агафоном,  и
вообще обстановку выясню...
   Луза и Налим спорить не стали. Они ведь еще не знали, что Монтер и  Гриня
больше не  существуют  и  перспективы  получить  от  них  пулю  равны  нулю.
Подхватили за плечи Штыря и поволокли в глубь ельника. А Гребешок, осторожно
перебегая от дерева к дереву, отправился к просеке. Не прошел он и  половины
пути, как оттуда, с просеки, послышался шум автомобильного мотора. Хотя  это
была и не родная "девятка" - ее Гребешок узнал  бы  по  звуку!  -  он  сразу
припустил бегом.
   Маленький облом
   Выскочив на край просеки, Гребешок заметил,  что  серой  "Волги"  и  след
простыл. Шум ее мотора постепенно удалялся, она катила куда-то вниз,  должно
быть,  в  направлении  межколхозной  грунтовки.  Гребешок  увидел   Агафона,
корчившегося на обочине, чуть в стороне от капота "девятки".
   - Уй, с-сука! Уй,  стерва!  -  экс-старшина  держался  обеими  Руками  за
причинное место и крыл в три этажа с чердаком.
   - Элька?
   - Она, бляха-муха!
   - Догоним?! - Гребешок дернулся к своей "девятке", но тут же заметил, что
она стоит на ободах. Все четыре шины были спущены!
   - З-зараза!  -  рявкнул  он,  злясь  больше  на  Агафона.  -  Как  же  ты
подставился, обормот?
   - Да так! - огрызнулся Агафон. - Не нуди, без тебя тошно!
   - "Лавровка" еще осталась? -  сейчас  это  интересовало  Гребешка  больше
всего.
   - Мои все лежат, - бормотнул Агафон, боль помаленьку унималась.  -  Двое,
вот пушки остались...
   - А автомат где?
   - У нее, гадины...
   - Ну ты и разгильдяй! -  произнес  Гребешок  без  особого  злорадства.  -
Ладно. Приходи в форму, я ребят позову.
   Гребешок без