мал, что меня ждут  серьезные
неприятности. - Я знаю, что Дикки всегда имел большое  сердце,  но  ни  одна
гадина, которой посчастливилось с ним переспать, не может предъявить на него
больше прав, чем я.
   Бедняжка, конечно, ошибалась,  но  я  не  удержался  от  того,  чтобы  не
поцеловать ей руку. В  благодарность  за  теплые  слова  обо  мне  и  легкое
самоотвержение.
   Наверно, Ховельянос продолжал бы пакостить нашему дружному семейству,  но
тут  обстановка,  как  это  часто  бывало  в  моей   биографии,   изменилась
кардинальным образом.
   За дверью послышалась какая-то  отчаянная  возня,  шум  явно  мордобойных
ударов и ругань, - то есть весьма нехарактерные для  больницы  звуки.  Нечто
подобное я уже однажды переживал, когда Сарториус налетел на  клинику  Джона
Брайта. Охранники, стоявшие  у  двери  внутри  палаты,  выдернули  из  кобур
"магнумы".
   Честно сказать, я не почувствовал от всего этого прилива сил  и  энергии.
Напротив,  мне  очень  захотелось  убраться  отсюда  куда-нибудь   подальше,
например, в тундру какую-нибудь, где нет таких проблем.
   Дверь вышибли дяденьки в синих куртках и кепочках  бейсбольного  образца.
На вид они были не намного мощнее  Марселиных  охранничков,  но  сделали  их
очень быстро и профессионально. Правда, те не решились стрелять и  правильно
поступили, потому что тогда бы их  не  просто  пошвыряли  носом  в  пол,  но
изрешетили бы в  клочья.  Еще  хуже  было  бы,  если  бы  эти  профессионалы
невзначай и  мне  свинца  накидали.  Я  от  недостатка  тяжелых  металлов  в
организме никогда не страдал.
   Охранники не стреляли и  не  оказывали  сопротивления  по  одной  простой
причине. На спинах вломившихся молодцов  яркой  краской  было  написано  "La
polizia".  Стало  быть,  они  валяли  охранников  не  от  скуки  и   желания
кого-нибудь отоварить, а в  силу  государственной  необходимости.  Из  этого
можно было  сделать  утешительный  вывод,  что  ежели  меня  и  заберут,  то
культурно и без мордобоя.
   -  Не  двигаться!  -  Детины  приставили  стволы  автоматов  к   затылкам
распластавшихся на полу охранников. Какой-то тип салфеткой подобрал  с  пола
"магнумы", выбитые из рук охранников, и сунул их в полиэтиленовый пакет, как
будто это были орудия преступления.
   - Сеньора Марсела Браун? - спросил появившийся в комнате  седой  мужик  в
распахнутом пиджаке.
   - Да-а, - пробормотала та.
   - Я комиссар полиции Ксавьер Онейда. Предъявите документы, пожалуйста.
   Марсела полезла в сумочку, достала  паспорт  и  протянула  его  комиссару
Онейде. Тот поглядел, полистал, а затем объявил сугубо официальным тоном:
   - Вы задержаны по подозрению в  причастности  к  с  свершению  уголовного
преступления. Прошу следовать за мной.
   - Какое преступление? - совершенно обалдело с просила Марсела.
   - Это я объясню вам в управлении, - ответил Онейда. - Не вынуждайте  меня
применять силу.
   - Я адвокат сеньоры Браун! - веско выступил вперед Ховельянос. -  И  имею
право знать, в чем подозревается моя клиентка.
   - В таком случае вы можете проехать с нами и присутствовать при допросе.
   - Я должен оповестить об этом консульство США.
   - Мы предоставим вам такую возможность. - Комиссар Онейда выглядел вполне
респектабельно. Я даже позавидовал Марселе. Черт его знает, какая публика за
мной приедет...
   - А охрана? -  обиженно  спросила  Марсела.  -  Вы  им  тоже  собираетесь
предъявить обвинения?
   - Пока речь идет только о задержании, -  сказал  комиссар,  -  если  ваша
непричастность будет установлена, мы всех отпустим.
   - Но у меня здесь больной муж! - вспомнила Марсела.
   - Вы оставляете его в клинике, а не  под  забором.  С  ним  все  будет  в
порядке. Мы поставили в известность профессора Кеведо.
   Охранников вывели дяди с надписями "La  polizia",  Марсела  и  Ховельянос
вышли сами в сопровождении Онейды.
   Вошла очень довольная собой сестра Тина. По-моему, ее  очень  устраивало,
что полиция забрала Марселу и ее подручных.
   - Сейчас  вам  принесут  завтрак,  -  сообщила  она.  -  Конечно,  такого
изобилия, которое едва не стоило вам  жизни,  я  обещать  не  могу,  но  это
питание вполне соответствует вашему состоянию.
   - У меня к вам один  вопрос,  сеньора,  -  решился  я.  -  Вы  всю  жизнь
работаете медсестрой?
   - Нет, - ответила она, - только последние три года.
   - А до этого?
   - До этого я десять лет была домохозяйкой.
   Поскольку поверить, что ей еще нет тридцати, мне было трудно, я задал еще
один вопрос:
   - Мне почему-то кажется, что вам доводилось преподавать в школе.
   - Да, я преподавала физику. Сразу после окончания университета.
   Так! Похоже, все подтверждается.
   - Простите, а ваша фамилия не Уильямс?
   Сестра Тина посмотрела на меня внимательно, словно бы пытаясь  припомнить
мою физиономию.
   - Да, моя девичья  фамилия  Уильямс.  А  сейчас  я  ношу  фамилию  своего
покойного мужа,  Мэлтворд.  Кристина  Эннабел  Мэлтворд,  если  быть  совсем
точной. А почему вы подумали, что моя фамилия Уильямс?
   - Дело в том, - произнес я, -  что  у  моего  знакомого,  Майкла  Атвуда,
физику в школе преподавала мисс Тина Уильямс...
   - Вы были знакомы с Майком? - На лице миссис Мэлтворд появилась грустная,
ностальгическая улыбка. - Это был большой фантазер и романтик...  Позвольте,
но он ведь, кажется, погиб во Вьетнаме? А вы, по-моему, в те годы  были  еще
совсем ребенком.
   - Он не погиб во Вьетнаме, - ответил я, - он получил сильную  контузию  и
полностью потерял память, почти так же, как я в недавнее  время.  Потом  она
частично восстановилась.
   - Удивительно, - в некотором смущении произнесла Тина. - Он жив?
   - Нет. - Мне пришлось печально помотать  головой.  -  Он  умер  два  года
назад.
   - Печально... Наверно, от последствий контузии?
   - Вероятно, они тоже сказались, - вздохнул я. - Но я не врач и  не  видел
официального заключения. Он много рассказывал  мне  о  том,  как  вы  с  ним
заблудились в Пещере Сатаны...
   Миссис Мэлтворд на какую-то  секунду  стала  выглядеть  встревоженной,  а
потом усмехнулась:
   - Это была его любимая фантазия.
   Тут уж я удивился.
   - Фантазия? То есть он всю эту историю просто придумал?
   - Конечно. Четырнадцатилетние подростки  часто  фантазируют  на  подобные
темы. Наверно, и вы, когда были в этом возрасте, мечтали  о  приключениях  и
робинзонадах.
   - Но ведь я-то видел его уже взрослым. В такие годы редко помнят  о  том,
что придумывали в отрочестве. А если и помнят,  то  не  любят  пересказывать
посторонним.
   - Ну, это не вам судить. Вы сами еще достаточно молоды, чтобы знать,  как
ведут себя те, кому за  сорок.  А  то,  что  в  зрелости  некоторые  мужчины
страдают от недостатка подвигов,  совершенных  в  молодости,  вам  известно?
Точно так же, как женщины с вполне благополучной биографией страдают оттого,
что  всю  жизнь  не  совершали  никаких   безумств   и   мирно   прожили   с
одним-единственным законным  мужем,  которому  даже  не  изменили  ни  разу.
Конечно, не все,  но  многие.  Так  хочется  поразить  воображение  молодого
собеседника рассказами о своих приключениях, а рассказывать не о чем. Вот  и
приходится вспоминать то, что когда-то пригрезилось в юности.
   - Атвуд все-таки повоевал во Вьетнаме, - заметил я, - наверно, там у него
было  достаточно  приключений,  чтобы  рассказать  о  них.  А  он  предпочел
рассказать какую-то выдуманную историю...
   - Человеческая психология многогранна. Бывает и такое, когда о реальных и
даже действительно  увлекательных  приключениях  вспоминать  не  хочется,  а
придуманные греют душу.
   Тут появилась какая-то незнакомая  сестра,  которая  прикатила  столик  с
больничной пищей, и  беседу  пришлось  прервать.  Миссис  Мэлтворд  занялась
заполнением каких-то бумажек, а я едой. Меня после подкормки сперва повело в
туалет, а потом потянуло в сон. Надо сказать, что этому  сну  я  предался  с
удовольствием, ибо уже почти не сомневался: меня  ждет  продолжение  сериала
"Тина и Майк в Пещере Сатаны". Причем  само  по  себе  было  интересно,  что
теперь я уже знал  точно:  в  этой,  по  словам  Тины,  придуманной  истории
действуют вполне реальные люди. А раз так, то, может быть, вовсе не все, что
я увижу, есть продукт буйной отроческой фантазии.
   Ко мне, сытому и умиротворенному,  вернулись  ощущения  сырого  холода  и
смертельной усталости, голода и страха...
   Дурацкий сон ј 5 дмитрия Баринова.
   Подземный дом
   ...Дверь оказалась запертой, но на связке нашелся ключ и от нее. Сразу за
дверью обнаружилась крутая лестница, подниматься по которой на посиневших от
холода ногах было очень тяжело. Не знаю, как бы я сумел взобраться, если  бы
Тина не поддерживала меня за плечо. Сама она тоже пошатывалась  и  цеплялась
за перила. Но все-таки мы добрались до верхней площадки,  где  на  кафельном
полу лежал коврик для вытирания ног, а дальше была застекленная  дверь.  Тут
ключ не понадобился, должно быть, хозяева считали, что ее запирать не нужно.
Мы очутились в маленьком холле, где на вешалке  висело  несколько  курток  и
комбинезонов, стояли резиновые сапоги с длинными голенищами,  несколько  пар
нечищеных рабочих ботинок и домашние туфли.
   - Эй, кто-нибудь! - позвала Тина. Я не мог держаться на ногах и плюхнулся
в кресло, стоявшее в углу холла. С одежды стекло далеко не  все,  меня  била
мелкая дрожь.
   (По-видимому, я-Майк на какое-то время потерял сознание.  Мне,  Баринову,
после этого привиделось еще  несколько  не  связанных  по  времени  и  месту
отрывков.)
   ...Мисс Уильямс стаскивала  с  меня  мокрую  одежду.  Это  происходило  в
ванной. Она окунула меня в теплую воду, которая показалась мне кипятком. Еще
было много мыла, которое лезло в глаза и щипало. Потом она вытащила меня  из
ванной, завернула в полотенце и опять стала растирать, хотя мне стало жарко.
Была струя горячего воздуха из фена... (Обрыв памяти.)
   ...Тина несла меня на руках,  как  младенца,  закутанного  в  целую  кучу
тряпок... (Обрыв памяти.)
   ...Она вливала мне в рот из ложки что-то спиртное, от которого мне  стало
еще жарче... (Обрыв памяти.)
   ...Сатана сидел на троне и, потрясая сумочкой Тины, во всю глотку  кричал
голосом нашего школьного директора: "Вы уволены, мисс Уильяме!" Вокруг  него
бесновались черти, исполняя "Пляску дьяволов" из одноименного грота. Один из
чертей отделился от толпы и подскочил ко мне,  потрясая  какой-то  бумажкой,
светившейся зеленоватым сиянием. У него было лицо  Тэда  Джуровски:  "Будьте
добры, мистер Атвуд, передайте своим родителям счет за поиски,  которые  нам
пришлось проводить по вашей вине!  Вы  облегчили  их  карман  на  сто  тысяч
долларов! И пусть они вас хорошенько высекут!" Сатана, восседавший на  своем
троне, злорадно захохотал, черти заверещали и завыли.  Откуда-то  посыпались
огромные камни, очень похожие на тот ящик, который Тина притащила в ангар...
   (Это было любопытное ощущение довольно редкого явления - сна во сне.  При
том, что первичный сон воспринимался как полная явь, в  том,  что  вторичный
сон есть только сон-кошмар  и  ничего  больше,  у  меня-Атвуда  не  было  ни
малейшего сомнения. Видимо,  это  объяснялось  тем,  что  разум  Атвуда  уже
осознал этот факт. Поэтому леденящая жуть, которую испытывал, видя этот сон,
мальчишка-Атвуд, была в значительной степени разбавлена самоиронией  зрелого
Атвуда, вспоминавшего свой детский  страх.  Напугавшийся  четырнадцатилетний
Майк Атвуд сразу же проснулся, а я-Баринов из  искусственной  реальности  не
вышел.)
   ...Я очнулся под теплым одеялом, на сухой и свежей простыне. Было  темно,
но не так, как в пещере, потому что на столике вблизи моей кровати  светился
розовый фаянсовый  ночник  с  шелковым  абажуром.  У  противоположной  стены
находилась еще одна кровать, где, судя по лежащим на  столике  очкам,  спала
мисс Уильяме. С нее чуть-чуть сползло  одеяло,  и  было  видно  ее  округлое
незагорелое плечо, а также соломенная копна волос, разметанных по подушке.
   Комната походила на дешевый гостиничный номер, какие  бывают  в  мотелях.
Кроме двух кроватей и столика с ночником, тут были еще тумбочка с  телефоном
и два кресла. На стене висело небольшое зеркало. А вот окон не  имелось,  но
воздух был сухой,  теплый  и  свежий,  должно  быть,  тут  работала  хорошая
вентиляция.
   Спал я, как выяснилось, совсем голышом, видно,  мисс  Уильяме,  стянув  с
меня мокрую одежду, куда-то ее повесила сушиться. Мне стало немного  стыдно,
что учительнице пришлось обращаться со мной, как с младенцем, но,  с  другой
стороны, то, что я не чувствовал никакого недомогания и даже не простудился,
похоже, было ее заслугой. Оказывается, она вовсе не такая дура, как я  думал
раньше.
   Под одеялом было тепло и уютно. Можно было  валяться  и  дальше,  но  мне
очень  захотелось  в  туалет.  Для  того,  чтоб  туда  сходить,  нужно  было
обязательно вылезти из  кровати,  а  кроме  того,  знать,  где  этот  туалет
находится. В комнате была только одна дверь, всего  в  трех  шагах  от  моей
кровати, но я не знал, что за ней расположено. Я  вообще  плохо  представлял
себе, где нахожусь. Даже не знал, поднялись мы на поверхность земли или  все
еще находимся в пещере. Поскольку  окна  в  комнате  не  было,  второе  было
вероятнее. Я решил потерпеть. Может, придет кто-то  и  принесет  одежду.  Но
никто  не  шел.  Терпеть,  как  известно,  до  бесконечности   нельзя.   Мне
показалось, что можно на все наплевать и вылезти, лишь бы пузырь не  лопнул.
Но тут заворочалась мисс Уильямс, и вылезать я не решился.
   Оказывается, она тоже спала совсем голышом. Пока она спала, закутавшись в
одеяло, я видел только плечо и волосы, но тут она  вздумала  повернуться  на
спину, и одеяло сползло у нее с груди. Глаз она не открывала,  должно  быть,
все еще продолжала спать, а потому отругать меня за то, что я  подсматриваю,
не могла. На всякий случай  я  накрылся  с  головой,  но  оставил  небольшую
щелочку для воздуха.
   Без очков Тина Уильяме выглядела  менее  противно,  ее  даже  можно  было
назвать симпатичной. Но я разглядывал не лицо. Плечи и руки, лежавшие поверх
одеяла, меня тоже особо не интересовали. А большие белые титьки,  которые  у
нее случайно  выползли  наружу,  меня  словно  примагнитили.  Несколько  раз
пытался зажмуриться, чтоб их  не  видеть,  но  глаза  упрямо  открывались  и
пялились, пялились, пялились...
   Мисс Уильямс потянулась, зевнула, открыла глаза и села в кровати,  скосив
глаза в мою сторону. Конечно, разглядеть  амбразуру,  которую  я  устроил  в
одеяле, она не смогла, тем более без очков. Очков  она  надевать  не  стала,
просто прислушалась к моему дыханию, доносившемуся из-под одеяла. Во-первых,
она, я думаю, проверяла, не помер ли я случайно, а уж во-вторых,  -  сплю  я
или нет. Конечно, я постарался дышать так, чтоб она думала, будто я сплю без
задних ног. Мне это было очень трудно, но я старался.
   Тина убедилась, что я жив и крепко сплю. А потому решила, что  стесняться
нечего, и вылезла из-под одеяла  совсем.  Мне  удалось  увидеть  ее  гладкий
животик, длиннющие, но вовсе не худые ноги,  а  также  -  правда,  всего  на
несколько секунд! - нечто мохнатенькое под  животом.  Когда  она  проскочила
мимо меня к двери, я успел разглядеть и гибкую,  красиво  выгнутую  спину  с
большой родинкой на левой лопатке, а также  белую  крутую  попку.  Почему-то
особенный интерес у меня вызвала глубокая ложбина между  чуть  колыхавшимися
из стороны в сторону половинками...
   Тина скрылась за дверью, и спустя несколько секунд я услышал  характерное
журчание. Теперь я знал, что туалет совсем близко. Когда  она  вышла,  то  я
успел еще немного поглядеть на то, что было спереди.
   Мисс Уильяме улеглась на прежнее место,  закуталась  в  одеяло  так,  что
из-под него было видно только затылок, и отвернулась к  стене.  Странно,  но
после того как я увидел голой свою  учительницу,  мне  показалось  вовсе  не
стыдным вылезти из-под одеяла и пробежаться в туалет. Спереди у меня все еще
торчало, поэтому я постарался не поворачиваться этим в сторону мисс Уильямс.
   Сразу за дверью обнаружился небольшой  тамбур,  где  было  четыре  двери.
Направо была ванная, должно быть, та самая, где Тина меня отогревала, налево
- туалет. Прямо находился выход в холл, который я тоже  успел  запомнить.  В
холл я не выходил, а только высунул нос, потому что  там  могли  быть  люди,
которым я не хотел бы показаться в голом виде. Но там никого не было.
   Сделав нужное дело в туалете,  я  зашел  в  ванную,  где  обнаружил  свою
одежду, висевшую на трубе, по которой текла теплая вода.  Но  одеваться  мне
почему-то не захотелось. Я только надел трусы  и  вернулся  в  комнату,  где
быстренько юркнул обратно под одеяло. Там было тепло, уютно, и,  хотя  спать
мне уже почти не хотелось, я опять укрылся с головой, но оставил малюсенькую
щелочку. Так, на всякий случай, вдруг Тина опять вылезет  из-под  одеяла?  Я
чуточку стыдился своего поведения, понимал, что так поступать неприлично, но
уж очень это было интересно...
   Конечно, я лежал тихо и старался ровно дышать, изображая спящего.
   А вот мисс Уильяме не прикидывалась спящей. Что-то ей мешало.  Она  то  и
дело ворочалась, перекладываясь с одного бока  на  другой,  со  спины  -  на
живот. Изредка она тяжело вздыхала, будто у нее что-то болело.
   В комнате было не холодно, но вовсе и не жарко. Поэтому я очень удивился,
когда Тина отбросила одеяло с  груди,  будто  ощущала  какую-то  тропическую
духоту.
   - Майк! - позвала она шепотом. - Ты спишь, Майк?
   Я испугался и не ответил. Конечно, если ее сиськи, озаренные  красноватым
ночником, так и бросаются в глаза, то лучше не отвечать.  Если  она  поймет,
что я подсматриваю, то наверняка заругается. Да еще  и  по  роже  нахлестать
может.
   Она опять тяжело вздохнула и  подложила  ладони  под  груди.  С  какой-то
странной полуулыбкой, зажмурившись  и  откинув  голову  назад.  Тина  плавно
провела ладонями по своим мячикам снизу вверх, потом сверху вниз, приподняла
их сосками вверх, подтянула к лицу и нагнув голову,  лизнула  языком  сперва
один, потом другой... Я даже забыл, что надо ровно дышать, и попросту затаил
дыхание. А мисс Уильямс в это время уже елозила губами по соскам. И  дыхание
у нее стало шумным и частым.
   - М-м-м! - зло промычала она, отпуская груди и отшвырнула одеяло  с  ног,
отпихнув его пятками. Теперь она мне была  видна  вся,  совершенно  вся.  Ее
ладони снова поползли по грудям, перебрались на живот,  Тина  несколько  раз
погладила его, покружила вокруг пупка, а потом, перелегла  набок,  подогнула
колени и просунув руки между ляжек, стала потирать их  подушечками  пальцев.
Должно быть, ей и это надоело, потому что она разъяренно  тряхнула  головой,
отбрасывая волосы, наползшие на лицо.
   Вновь улегшись  на  спину  и  подложив  под  себя  подушки,  она  развела
подогнутые колени в стороны. Лицо ее приобрело безумное, странное  выражение
не то тяжкой муки, не то отчаянного азарта. Обе  ее  руки  спустились  вниз,
туда, где были курчавые волосики, и  стали  там  не  то  почесывать,  не  то
шевелить что-то... А потом я увидел, как она засовывает  себе  туда,  в  эту
мохнатую щелку, аж сразу два указательных пальца и начинает жадно тереть ими
нечто спрятанное там, внутри...
   И тут какая-то шерстинка с одеяла попала  мне  в  нос.  У  меня  отчаянно
защекотало в ноздре... А-апчхи!
   Тина инстинктивно отдернула руки и свела вместе  колени,  но  закрываться
одеялом не стала.
   - Майк... Ты не спишь? Я знаю, что ты не спишь... Ты все видел, да?
   - Н-нет... - пробормотал я, ощущая, как начинают гореть уши.
   - Значит, видел... Ну и пусть...
   - Вам плохо? - конечно, я понимал кое-что, но мне было стыдно  произнести
что-то другое.
   - Да, - тяжело дыша, прошептала Тина и облизнула губы языком, - мне очень
плохо... Но ты можешь мне помочь... Иди ко мне...
   - Мне стыдно... - пролепетал я еле слы