ти, поэтому сработало  неведомо  как.
Бронеплита солидная, так просто ее не сдвинешь. Но вы  не  переживайте,  все
будет хорошо... Кстати, вы бы не могли оказать мне одну услугу?
   - Пожалуйста, - ответил я.
   - Переключите дисплей на седьмой диапазон.
   - Это там, где наклейка "Телекамера бокса", да?
   - Да-да, именно там! Посмотрите-ка, во  что  превратился  клочок  бумаги,
который там был...
   - Сейчас, - сказал я, положил трубку на столик и  переключил  дисплей  на
седьмой диапазон...
   - А-а-а-а! - заорал я от страха и неожиданности так, что Сергеич  услыхал
через трубку, лежавшую в полуметре от меня.
   - Что случилось? - обеспокоено пискнула трубка.
   - Там... там... - лязгая зубами, провякал я, - там рука... живая!
   ЧУДО
   - Так, - строго сказал Игорь Сергеевич, - вы убеждены, что она живая?
   - Па-пальцы... шевелятся, - заикаясь, как дефективный, и  все  еще  стуча
зубами, сообщил я.
   - А кровеносные сосуды пульсируют? - пристал шеф.
   - Не вижу, - сознался я, - темно... Только силуэт видно.
   - Включите подсветку бокса, седьмой тумблер, крайний слева.
   - Я уже знаю...
   - Вы что, уже включали подсветку раньше?! Ну, что вы молчите?!
   - Включал, - сказал я наконец, - за полчаса до того... Только  я  обратно
выключил!
   - Какое время при работе установки в боксе был свет? -  спросил  Сергеич,
точно следователь у преступника.
   - Несколько минут, - промямлил я, - я испугался... Там все цифры с  этого
вашего дисплея побежали, а еще машинка печатная застучала... И когда обратно
свет выключил, тоже стала печатать и цифры сменились...
   - Ладно, - перебил меня шеф, - включайте подсветку!
   С осторожностью, словно бы до самой  ядовитой  гадюки,  я  дотронулся  до
тумблера. Изображение на экране стало намного четче и ярче.
   Рука была самая обычная, пятипалая,  здоровенная  лапища,  которой,  если
сожмешь в кулак, можно так чухнуть, что не обрадуешься.
   - Ну, пульсируют вены? - нетерпеливо прогундосил шеф из трубки.
   - Вены надутые такие... - сказал я и снова взглянул  на  экран.  Рука  на
моих глазах сжалась в кулачище и метнулась прямо в объектив камеры.  Тут  же
со стороны бокса долетел очередной глухой удар...
   - Она стукнула по камере! - заверещал я с испугу. - Там, в боксе,  что-то
бухает!
   - Камера цела?
   На экране было что-то мутно-черно-белое.
   - Резкости нет, - сказал я, - наверно, объектив сдвинулся.
   - Ого, Вася, вы молодец! - подбодрил Игорь Сергеевич. - Оптику знаете!
   Издевался, конечно, это дело и в первом классе знают.
   - Возьмите, Вася,  из  ящичка  с  надписью  "ДУК"  коробочку  с  коротким
кабелем... Взяли? Спасибо.  Теперь  найдите  на  панели  разъем  с  надписью
"ДУК"...
   Я нашел. Разъем был недалеко от тумблера подсветки.
   - Соедините разъем кабеля с разъемом на панели...
   - Соединил.
   - Откройте крышку коробочки!
   Под крышкой оказался маленький пульт управления с кнопочками,  тумблерами
и верньерами.
   - Это пульт  управления  камерой.  Для  благозвучия  он  назван  "ДУК"  -
"дистанционное  управление  камерой".  Найдите  тумблер  "вкл.   -   выкл.",
поставьте положение "вкл" и покрутите верньер "наводка на резкость"...
   На  сей  раз  я  даже  не  ахнул,  хоть  и  надо  было.  Камера  показала
человеческое лицо с полуоткрытым, часто дышащим ртом и испариной на  высоком
лбу. Хорошо были видны жидкие усики" торчащие в разные стороны, как у  кота,
а также патлатая, как у хипаря, голова.
   - Там мужик, - прохрипел я, будто  это  мне  не  хватало  воздуха,  -  он
задыхается!
   - Черт побери! - вскричал Игорь Сергеевич. - Проклятая блокировка!..  Ах,
была не была! Вот что, Вася, вы сумеете разгерметизировать бокс?
   - А как это?
   - Очень просто. Там есть люк, на  его  крышке  -  штурвальчик.  Повернете
против часовой  стрелки,  чуть-чуть  приоткроете  -  и  сразу  же  назад,  к
телефону! Понятно?
   Я пошел к боксу. Сквозь окошечко в крышке люка ничего не было видно,  оно
изнутри запотело. Штурвальчик я нашел и  покрутил,  как  велел  шеф.  Что-то
пшикнуло, и люк открылся. На меня пахнуло горячим спертым воздухом, влажным,
как в бане. Я отскочил и побежал к телефону.
   - Открыл! Он там шевелится, Игорь Сергеевич...  А  что,  если  он  оттуда
полезет?
   - Не знаю! Главное, не подходите к нему слишком близко,  вы  можете  быть
опасны друг для друга. У вас есть носовой платок?
   - Есть, только грязный...
   - Сойдет. В шкафчике под  пультом  стоит  бутылка  со  спиртом.  Намочите
платок  и  держите  на  всякий  случай  перед   носом...   Да,   пожалуйста,
предупредите своих родителей, что вы сегодня, завтра, а может быть, и дольше
пробудете вне дома...
   - Это почему? - завопил я. - Что я, так и буду тут сидеть? А жрать?
   - Нет, через час-другой вас  отсюда  вывезут  в  другое  место.  Прибудут
медики и заберут вас отсюда.
   Я повесил трубку внутреннего и набрал на диске городского  свой  домашний
телефон. Родители спали некрепко: не успели четыре длинных гудка  пропикать,
а мамулька уже взяла трубку.
   - Мамулька, это я! Доброе утро!
   - Господи, Вася, это ты?!
   - Я, мамулька, - пришлось говорить как можно спокойнее, -  ты  только  не
волнуйся, у меня все хоккей...
   - А что же ты звонишь? - завопила она. - Как услышала звонок, у меня чуть
сердце в пятки не ушло! Сейчас четвертый час утра! Даже пятый!
   - Да я, мать, хотел сказать, что задержусь здесь еще дня на три...
   - Что-о-о? - взвыла мамулька.  -  Какое  они  имеют  право?!  Задерживать
несовершеннолетнего на работе! Для кого КЗоТ написан?! Ну, я им покажу! Я  в
ваш местком пойду, в ВЦСПС!
   - Мамуля, я уже полтора месяца совершеннолетний! - напомнил я. - Меня уже
в армию призывают... Все будет нормально, честное пионерское!
   Мамулька всхлипнула, трубку взял пахан.
   _ Что ты там выдумал? - сурово спросил он. - Мать ничего  не  понимает...
Как это тебя три дня не будет дома?
   - Пап, ты позвони Игорю Сергеевичу, он тебе все объяснит...
   - А, это ваш руководитель группы? Куда ему позвонить?
   - Он сейчас здесь, только я не  знаю,  откуда  он  говорил.  Позвони  ему
вечером домой...
   - Нет, ты что-то скрываешь! -  вновь  выхватила  трубку  мамулька.  -  Ты
отравился? Заболел? Натворил что-нибудь? Ты не в милиции?!
   - Нет! Нет! Нет! -  заорал  я  раздраженно  и  повесил  трубку.  Зазвенел
внутренний. Я думал, что это опять Игорь Сергеевич, а это  был  сам  завлаб,
доктор, друг моего пахана, Андрей Михалыч.
   - Василий Васильевич? - Это он меня по отчеству назвал, Ну, дела!
   - Я, Андрей Михайлович, - ответил я даже слишком важно.
   - Задали вы нам работы, коллега! Вентиляция у вас работает?
   - Работает, кажется.
   - Есть хочется?
   - Пока не очень.
   - Часок-другой поголодаете? Медики уже на  подходе,  слесаря  работают...
Видите ли, здесь  раньше  была  лаборатория  по  работе  с  высокотоксичными
веществами.  Ее  оборудовали  герметической  дверью  с   электромеханическим
приводом.  Помещение  перестроили,  а  проводку  от  привода  двери   только
отключили, но не сняли. Рядом со старой проводкой сделали новую,  к  насосам
установки Игоря Сергеевича. Когда установка  стала  работать  в  критическом
режиме, где-то пробило изоляцию, питание от моторов пошло на привод двери  и
вас, извините, прихлопнуло... То есть, я хотел сказать, захлопнуло. Понятно?
   - Ага, - вздохнул я.
   За всеми этими разговорами я как-то  отвлекся  от  бокса.  Когда  я  туда
поглядел, то увидел,  что  крышка  люка  уже  не  приоткрыта,  а  распахнута
настежь, и из бокса торчит наружу грязная и окорябанная, как у алкаша,  рука
в белом рукаве. В трубке пищали короткие гудки, завлаб повесил ее.  Хоть  бы
знать, где они там заседают? Я набрал сначала номера наших комнат на третьем
этаже. Но там никого не было. Рука между тем отчетливо пошевелилась.  Кто-то
неуклюже  заворочался  в  боксе.  Потом  послышался  мощнейший  храп.  Таким
храпунам мы в пионерлагере кеды на нос обували... Храп пилил мне по  нервам.
Вот гад! Неизвестно как пролез в бокс и  еще  храпит,  сволочь!  Оттуда,  со
стороны бокса, отчетливо веяло перегаром. Это же надо так нажраться!  Может,
какой-нибудь киповец или механик после бутылки решил в установке  отдохнуть?
А я тут трясусь и ломаю голову, как  человек  в  боксе  очутился!  Мне  даже
смешно стало. "Может, директору звякнуть? - подумал я. - Вдруг они  там  все
собрались?" И угадал!
   - Вас слушают, - услышал я старорежимно-вежливый голос.
   - Это кто? - спросил я.
   -  С  вашего  позволения,  директор   данного   научно-исследовательского
учреждения, академик Петров... С кем имею честь беседовать?
   - Это я... Вася...  из  подвала,  -  заикнулся  я.  Первый  раз  с  живым
академиком - может и язык присохнуть.
   - Значит, это и есть тот самый Лопухин? Я так понимаю?
   - Ага, - подтвердил я, косясь на люк бокса, где по-прежнему ворочалось  и
храпело. - Товарищ академик, там храпит!
   - Меня зовут Евгений Анатольевич, с вашего позволения... Так  что  у  вас
там храпит? Или, правильнее, кто у вас там храпит?
   - Мужик храпит, пьяный...
   - "Мужик" - это в смысле принадлежности к определенному полу или в смысле
социального происхождения? Уточните, пожалуйста... И не волнуйтесь так!
   - В смысле пола, - ответил я, - у него усы и длинные волосы!
   - Странно, - сказал академик, - у моей жены есть оба этих признака, но  я
никогда не догадывался, что она - "мужик"... Ну  да  ладно!  А  из  чего  вы
заключили, что он пьяный?
   - По запаху...
   - Вот это уже  надежно...  -  согласился  академик.  -  Ладно,  уважаемый
товарищ Вася из подвала, если некоторые  наши  соображения  подтвердятся,  я
обещаю вам, что предложу именовать обнаруженный эффект  вашим  именем.  Пока
старайтесь не будить этого "мужика", как вы выражаетесь. А то еще...
   - Он глаза открыл! - перебил я  академика,  глядя  на  экран.  -  Головой
вертит! Приподнялся! Нет, опять улегся... Евгений Анатольевич, а  откуда  он
взялся?
   - Ну, в Бога вы, конечно, не верите? Так?
   - Конечно, - хмыкнул я.
   - А в чудеса?
   - Тоже...
   - А вот это зря. Только что вы стали свидетелем настоящего чуда...
   - Уй! - вновь перебил я речугу академика. - Он ноги из люка высовывает...
Он выле-за-а-а-ает!
   Швырнув трубку на стол, я нырнул В промежуток меду блоками  ЭВМ  и  залег
там как партизан.
   ПРИШЕЛЕЦ
   Несколько минут я слышал только гудение телевизора  и  глухое  отдаленное
дыхание. Потом послышался гулкий и громкий кашель. Несколько раз шлепнули по
линолеуму пятки. Потом со стола долетел писк трубки, кто говорил -  было  не
разобрать, но слова слышались отчетливо:
   - Лопухин, отзовитесь, возьмите трубку!
   - Кто пишшит? - спросил невидимый мне пришелец.  Значит  -  свой,  не  из
космоса. Я его не видел, и он меня не видел, но если человек говорит "пищит"
через два "ш", это свой. Свой-то он  свой,  а  вот  высовываться  что-то  не
хотелось. Свой, да еще с похмелья, это тоже не подарок.
   - Кто пишшит-то? - повторил незнакомец. - Отзовись!
   Он зашлепал босиком к пульту. Трубка все еще взывала, "пишшала".
   - Зело хитро, - сам себе под нос пробормотал пришелец. - Какова диковина!
Костяная, поди, а говорит! Эй, карла, вылазь оттудова!
   Он щелкнул по трубке ногтем. Трубка притихла.
   - Не таись, ведаю, что тут ты... Вылазь пред светлы очи! Ну!  Незнакомец,
должно быть, привык, чтоб ему подчинялись, уж очень громко орал.
   - Кто у телефона? - пискнула трубка.
   - У какого Агафона? - удивился пришелец. - Нет тут Агафона!  С  государем
говоришь, холоп! Вылазь, как сказано!
   - С каким государем?
   - Нешто не ведаешь?! Всея Руси великим государем Петром Алексеевичем!
   "Точно! - сообразил я. - Рожа-то его в телевизоре мне  какой-то  знакомой
показалась... Только он молодой больно... Тут свихнешься!"
   - Ваше величество, - сказали в трубке, -  не  погубите,  только  извольте
говорить в трубку, вас плохо слышно...
   - Это меня-то плохо слышно?! Ну так я те уши-то батогами прочищу!
   Он вот-вот мог шарахнуть по трубке кулаком и расколотить ее. Тогда  бы  я
был отрезан от внешнего мира. Я рискнул и выскочил.
   - А-а-а! - заорал человек, назвавшийся царем. - Вот ты где, охальник!
   Я-то думал, что он и вправду здоровый,  как  шкаф.  А  он,  представляете
себе, обычный фитиль худосочный,  только  длинный,  под  два  метра.  Кулаки
здоровые, но не накачанный парень. Таких я и раньше вырубал. К  тому  же  на
нем была рубаха до пят, как женская, с ней как с  парашютом  прыгать  можно.
Только он махнул, я его цап за руку - и за спину  ее.  Локотком  надавил  на
сустав, не попрыгаешь! Завалил его на пол и подвернувшимся обрывком  провода
стал вязать руки. Ругался он классно, теперь так не умеют!
   - Ноздри рвать, огнем жечь буду-у, на царя руку поднял, лиходей!
   - Спокойно, Петя, не  дрыгайся,  -  уговаривал  я,  -  не  выступай!  Все
понимаю, только когда пьешь, закусывать надо...
   - Смерд вонючий! Милославскими подослан? Под корень вас! Кто таков?
   - Лопухин моя фамилия, - отвечал я, - Василий Васильевич.
   Он перестал вырываться и спросил заинтересованно:
   -  Родней,  значит,  мне  доводишься,  свояком?  Дуська  моя   кем   тебе
приходится?
   В истории я что-то был не силен. Кто такая Дуська? Но  на  всякий  случай
сказал:
   - Троюродной племянницей четвероюродной сестры.
   - Так ты еще и на свояка руку поднял?! - опять взъярился он и завертелся.
Но я крепко сидел на нем  верхом,  а  руки  у  него  были  хорошо  завязаны.
Подождав, пока он утихомирится и перестанет грызть линолеум, я спросил:
   - Вот что, Петро, я, конечно, очень извиняюсь, но ты  так  придуриваешься
или в самодеятельности научился? Неужели я такой дурак, что поверю, будто ты
из семнадцатого века сюда попал?
   В каком веке жил Петр I, я, честно  скажу,  тогда  еще  не  знал.  Помнил
только, что Полтавская битва была в 1709 году. "Должно быть, это семнадцатый
век?" - так подумалось.
   - Века-века, - передразнил он ворчливо, - царь я истинно!
   - Ну да! - ухмыльнулся я. - Бреши!
   - Царь я! - рванулся он, но обмяк, понимая,  что  не  выкрутится.  -  Два
брата нас, Ванька да я. Царствуем мы... А Сонька  правит.  Ванька  -  дурак,
хоть и старше, а Сонька - прелюбодейница,  с  Васькой  Голицыным  спуталась,
Милославских повсюду тычет, меня  с  матушкой  из  Москвы  в  село  согнала,
убивцев вот подсылает...
   Мне даже показалось, что он сейчас заревет - уже голос дрожал.  Что-то  я
такое припомнил и про Ваньку, и про Соньку...
   Мы ведь когда-то "Петра I" в школе проходили. И в  седьмом  классе  вроде
изучали, на истории.
   - Режь! Режь, убивец! - взвыл Петр  неистово.  -  Бысть  тебе  во  геенне
огненной, на царя руку поднимаешь!
   - Да брось ты, на хрена мне тебя резать... - Мне даже неудобно  стало.  -
Ты хоть вокруг себя поглядел? Неужели все это на Грановитую  палату  похоже,
или что там у вас?
   - Голова трещит, боярин, - пробормотал он, - всю ночь  в  бочке  проспал,
чуть не задохся...
   - Да твоя ночь триста лет тому назад прошла! -  буркнул  я,  начиная  ему
верить: уж больно испуганно он оглядывал все, что его окружало.
   - Свят, свят, свят... - он бы и перекрестился, да руки  были  связаны.  -
Где это мы, Васька?
   Похоже, он кое-что стал соображать.
   - Я-то знаю, где, - сказал я, - а вот как ты себе это представляешь?
   - Да развяжи ты меня, дьявол, простил уж... Не буду драться! Я рискнул  и
развязал. В семнадцатом веке даже цари были ничего, честные. Петька  драться
не стал, одержал слово.
   - Ты уж скажи, боярин - дался ему этот боярин, прости Господи! -  Куда  ж
меня занесло? - озираясь, спросил Петр. - Колдовство, поди?  Сундуки  стоймя
стоят, жерди на  потолке  светятся...  А  и  одежда  на  тебе  не  наша,  не
русская...
   Тут он был совсем прав: рубашка на мне была югославская, пуловер чешский,
джины "Вранглер" и кроссовки "Адидас".
   - Ты в двадцатый век попал, понял?
   - Чего? - спросил он. - Пошто в двадцатый, когда мне семнадцатый год  еще
не вышел?
   - Водку пить он умеет! - проворчал я. - А башка варит плохо... Сто лет  -
век. Ты с какого года?
   - Чего? - Петька явно балдел, как контуженый.
   - В каком году родился? - переспросил я. Стыдно, но тогда Я  и  этого  не
знал.
   - В сто восьмидесятое лето от сотворения мира...
   - Врешь, - теперь уже я опешил. - Не может такого быть! И  мир  никто  не
творил...
   - Не богохульствуй! - Он было замахнулся, но вовремя притормозил.  -  Ну,
не в сто восьмидесятое, а  в  семь  тыщ  сто  восьмидесятое...  А  ежели  от
Рождества Христова, так в одна тысяча Шестьсот семьдесят второе...
   - Вот это похоже... Значит, сейчас тебе триста с хвостиком...
   - Ложь сие! - обиделся Петр. - Не верю! Нешто я Мафусаил?
   - Я бы тоже не поверил, - посочувствовал я, - однако так все и есть.
   - Все враки! - упрямо набычился Петр. - Не может такого быть...  В  вечер
пошли мы с Фрянчишком на Кукуй, и Алексашка при нас был...
   - Алексашка... - припомнил я. - Это Меншиков, что ли?
   - Он... А ты  откудова  о  сем  ведаешь?  Коли  ты  из  другого  века?  -
прицепился Петька. - Милославскими подослан?
   - Ух, дались тебе эти Милославские! - плюнул я.  -  Расскажи  лучше,  как
пили и чего...
   - Чего пили? - Петя повеселел, видно, вспомнить было приятно. -  Ренского
кувшин, полштофа гданской, лакримы-кристи... той не упомню, до нее Фрянчишко
зело охоч, еще секу пили...
   - Что? - удивился я. - Я таких и вин не знаю...
   - Ну, сек, он шипит да пузырит, как отколупнешь...
   - А-а-а, - понял я, - сект? Шампанское?!
   - Во, как Фрянчишко говорил, чампань, истинно... А ренское, он  сказывал,
от реки, что позади Цесарской земли течет, рекомой Рен или Реин...
   - Рейнское! - догадался я. Пить я его не пил, но что-то о нем слышал.
   - А гданское - то простое зелено вино, токмо чище, без  мутноты,  яко  бы
водка, но хмельное...
   - Водка! - обрадовался я, как старому знакомому.
   - И водкой ее кличут, так, - кивнул Петр, -  горька,  а  веселит!  Опосля
питий  с  иноземными  девками  данс  плясали,   токмо   название   мудреное,
запамятовал... А что дале было, и вовсе вышибло...  В  Преображенское  вроде
воротились.
   - "Потом не помню, дошел до точки..." - процитировал я Высоцкого.
   - Истинно не помню! - Петька тряхнул патлами. - А  у  вас  тут  каково  с
питием? Али уж Бог сподобил, отвратил от греха сего?
   - Ну да! - Я бы тоже мог Петьке рассказать, еще почище. - Есть кое-что  у
нас: "Русская", "Стрелецкая", "Петровская"... "Петровская", между прочим,  в
твою честь названа.
   - А "Стрелецкая" - в честь стрельцов?! - злобно окрысился Петр.  -  Воры!
Матушки моей родню, яко баранов, резали...  Сонькиным  наущениям  предались,
аспиды!
   Тут я вспомнил картину  "Утро  стрелецкой  казни"  и  поспешил  успокоить
Петьку, пока он опять не распалился:
   - Да брось ты переживать!  Все  уж  давно  кончилось.  Тебе  уж  памятник
поставили в Ленинграде. "Медный всадник" называется...
   - Стрельцы памятник ставили, столб на площади вкопали... Ироды!  -  рычал
Петр, переживая какие-то совсем недавние для него события.  -  Давить,  жечь
нещадно Иудино семя, Каинов род!
   - Успокойся, успокойся! Сделал ты этих стрельцов, под сухую сделал...
   - Когда?
   - Не помню, - я почесал лоб. - Головы им всем отрубил, а вместо них армию
устроил, как в Европе.
   - Не помню, - теперь Петр почесал лоб. - Мыслю об том, да силы  не  имею.
Лефорт Фрянчишко об том же речет: надо-де  на  Руси  завесть  все  полки  по
иноземному строю да корабельное войско, сиречь флот, учредить... А  как  сие
строится, об том токмо у иноземцев ведение есть, они хитрости знают...
   Петр вздохнул. Только тут до моей глупой головы  дошло,  что  Петька,  то
есть Петр I, вывалился из своей жизни на семнадцатом году и  ничего  еще  из
того, что мы про него знаем, не  сделал...  Из  телефонной  трубки  долетали
короткие гудки.
   - Вот что, - сказал