акана  я  проснулся  неизвестно  на
какие сутки и не в подвале, а на какой-то секретной базе в  горах,  обросших
джунглями.
   Путь на Хайди
   Когда я проснулся, мне вежливо растолковали, что я  принят  кандидатом  в
специальное   подразделение   особой    секретности.    Секретность    этого
подразделения, как мне объяснили, настолько велика, что я не имею  права  не
только задавать какие-либо вопросы относительного  того,  что  мне  придется
делать в дальнейшем, но  и  вообще  что-либо  спрашивать.  Никаких  гарантий
личной безопасности, кроме страховки в миллион  долларов,  мне  не  обещали.
Сказали только, что, если условия меня не устраивают, я могу  отказаться,  и
тогда меня, опять же в сонном состоянии, вернут туда, куда  я  пожелаю.  При
этом вежливо намекнули, что о конторе Майка следует забыть навеки, а если  я
почему-либо не смогу сделать этого, то мне в этом обязательно помогут.
   Последнее, я думаю, означало, что отказываться не следовало.
   Я не задавал вопросов. Джентльмены объяснили мне все сами и  были  весьма
предупредительны. Они пояснили, что с того момента, как я  скажу  "да",  моя
жизнь перестает  мне  принадлежать.  Если  меня  после  трех  недель  тестов
отбракуют, то опять-таки предстоит усыпление и держание языка за  зубами  на
воле. Однако в том случае, если я буду отобран в  подразделение  и  со  мной
будет подписан контракт, сумма которого - страшно подумать! -  сто  тысяч  в
неделю, я уже не смогу выйти из игры иначе, чем на катафалке.  По  истечении
контракта, то есть через пять лет, я получаю свободу с условием  постоянного
молчания в течение пятидесяти лет после того, как завершится срок контракта.
Это меня вполне устраивало, ибо давало надежду дожить до восьмидесяти.
   Три недели я проходил тестирование. Это отнюдь не означало, что я  корпел
над листами бумаги или шлепал по клавишам компьютера.  Кое-что,  конечно,  я
сдавал и письменно, и устно, и на компьютере, и даже на полиграфе "детектора
лжи". Однако большую часть времени люди, которые проверяли мои  способности,
интересовались тем, как я умею убивать  и  калечить.  Во  всяком  случае,  я
показал им все, чему научился в Азии и в Африке, и даже почему-то  чуть-чуть
больше.
   Вместе со мной было примерно  двадцать  человек,  которые  точно  так  же
маялись с этими играми. Довольно быстро они выбывали из наших рядов. Как они
исчезали и куда - неизвестно. Утром, когда мы просыпались, могло кого-то  не
хватать. Перед занятиями инструктор мог сказать: "А вы, Рыжий, останьтесь  в
казарме!"  После  этого  Рыжего  больше  никто  не  видел.  Кстати,  следует
упомянуть, что никаких имен мы не имели - только клички. Их  нам  раздали  в
первый день. Меня звали Капралом - видимо, считали, что это  звание  ко  мне
подходит.  Инструкторов  было  три.  Все  они  ходили  в  вязаных  масках  и
перчатках, с дымчатыми очками-консервами на глазах, и никто из нас ни разу в
жизни не видел ни одного участка их тела. Таково было и наше одеяние.
   Казарма представляла собой приземистый бетонный бункер  без  окон,  но  с
кондиционером, водопроводом и канализацией. У каждого  в  казарме  был  свой
отсек, где имелся  необходимый  набор  удобств,  позволяющий  оправляться  и
умываться. Несомненно,  там  стояла  и  аппаратура  прослушивания,  а  также
скрытые телекамеры. Раздеваться, снимать маску и перчатки разрешалось только
здесь. Общаться дозволялось лишь в присутствии инструктора. После выхода  на
очередные  тесты,  во  время  перерывов  на  завтрак,  ланч,  обед  и   ужин
инструкторы приводили нас в казарму и запирали каждого  в  отсеке,  где  уже
стояла еда. Откуда она появлялась и где ее готовили, так и осталось для меня
загадкой - ничего похожего на кухню на базе не было,  по  крайней  мере,  на
поверхности земли, в пределах ограды. Сколько вокруг базы было оград - никто
не знал, а задавать вопросы запрещалось. Впрочем, нам ни разу за  все  время
тестов не позволили идти куда-либо без инструкторов.  Выйти  из  отсека  без
инструктора не мог никто. Дверь запиралась на ночь так же,  как  и  в  любой
другой момент, когда мы находились там, с помощью  электронного  замка,  код
которого знал только инструктор. Где жили инструкторы и откуда они  брались,
мы не знали.
   Через три недели нас осталось трое. Вообще-то говоря, я в этом не уверен,
потому что определить точное число было сложно. О том, что вначале нас  было
двадцать или около того, я догадался по  числу  дверей  отсеков.  Однако  на
одном и том же занятии, редко присутствовало  более  десяти  человек.  Время
приема пищи для разных групп было разное.  Тесты  тоже  проходили  в  разных
местах и в разное время. Отбой мог быть в три ночи, а  мог  -  ив  час  дня.
Расписание на каждый день знал только инструктор.
   Совершенно индивидуальным был  и  медицинский  контроль.  Фраза:  "Рыжий,
останьтесь!" - могла означать и просто вызов к врачу. В дальнем конце нашего
бункера-казармы была  дверь,  за  которой  имелся  диагностический  кабинет,
оборудованный  по  самому  последнему  слову   техники.   Врач,   одетый   в
противочумный костюм, то есть не менее безликий, чем у нас  и  инструкторов,
самостоятельно брал все  анализы,  облеплял  датчиками,  осматривал,  но  не
задавал ни одного вопроса. Никаких сведений о результатах этих тестов мы  не
имели. Убежден, что очень многие выбыли из  игры  именно  после  медицинских
тестов.
   Итак, до конца выдержали трое. По крайней мере, в  конце  третьей  недели
инструктор  по  завершении  занятий   сказал:   "Завтра   тесты   кончаются,
поздравляю, парни!"
   Тем не менее, все продолжилось с  утра  как  обычно.  Меня  и  еще  троих
погрузили в маленький самолет и заставили прыгать. Я должен был прыгнуть без
парашюта, а один из парней - передать мне его во  время  падения.  Не  знаю,
кому нужен был этот цирковой трюк. У меня лично были серьезные сомнения, что
все закончится хорошо. Подготовка к  прыжку  была  довольно  слабая,  и  мое
мнение было, что проводить все в реальных условиях рановато. До этого мы два
или три раза имитировали прыжок с передачей парашюта -  то  есть  я  получал
парашют в воздухе, но на случай неудачи у меня имелся другой. А тут я прыгал
совсем без парашюта. Никак не пойму,  имело  ли  это  какое-то  практическое
значение или нет.
   Вроде бы все сошло неплохо. Во всяком случае, в моем  мозгу  отпечаталась
яркая картинка того, как парень,  по  кличке  Суинг,  подплывает  ко  мне  в
воздухе, и я точно вдеваю себя в лямки, а затем отлетаю от Суинга  и  дергаю
за кольцо. И дальше все  пошло  совсем  прекрасно:  хлопок,  рывок,  плавное
снижение на поляну по спирали, мягкое касание на обе ноги... Однако  хотя  я
ощущал, что жив, здоров и  ничего  со  мной  наяву  не  случилось,  в  мозгу
постоянно  крутилась  блеклая,  словно  недодержанная  размытая  фотография,
картинка совсем иного исхода. То ли я переволновался, то ли слишком уж четко
представил себе, что могло произойти, но  эта  картинка  не  раз  и  не  два
всплывала из недр мозга и заставляла меня  ежиться  от  ужаса.  Причем,  что
особенно  страшно,  я  почти  физически  ощущал  тот  порыв  ветра,  который
отшвырнул меня в сторону от Суинга футов на шесть. Он не сумел  приблизиться
ко мне, и я понял, что это все... Может быть, мне пришло это в голову только
после приземления, а может -  еще  до  прыжка.  Но  странно:  почему-то  мое
воображение отказывалось дорисовать к этому альтернативному исходу  финал  -
удар о землю, собственный  труп,  видимый  со  стороны.  Нет,  дальше  этого
блеклая картинка не шла.
   Так или иначе, но тесты для меня действительно закончились именно в  этот
день, остаток которого я помнил весьма смутно.
   На следующее  утро  я  проснулся  совсем  в  другом  месте.  Куда  делись
остальные двое - понятия не имею. Здесь тоже были горы и джунгли, но тут мне
разрешили общаться с теми, кого я мог бы назвать товарищами. Имен, правда, и
здесь не называли, но, по крайней мере, разрешали видеть лица. Итак, в  этом
месте нас оказалось семеро: шесть мужчин и одна женщина.
   Командиром нашей группы был некто Капитан. Впрочем, никто из нас  не  был
уверен в том, что в действительности он не генерал  или  полковник.  Он  был
больше других похож на супермена. У него было жесткое, резко очерченное лицо
с оливковым загаром, правда,  слегка  испещренное  разного  рода  рубчиками,
шрамиками и оспинками. Все зубы у него были  искусственные,  и  улыбался  он
словно голливудский актер -  ослепительно.  Впрочем,  в  этом  ослепительном
белозубии было что-то угрожающее. Возраст  Капитана  определить  было  очень
трудно. Ему могло быть и тридцать, и шестьдесят.
   Заместителем Капитана был сутулый, высокий  парень,  с  длинными,  как  у
хиппи,  волосами,  стянутыми  тесьмой.  Выглядел  он  весьма  беззащитно   -
студент-интеллектуал, да и только. Он  был  очень  вежлив,  говорлив  и  мог
часами рассуждать о высоких материях. Однако хотя дымчатые очки, которые  он
носил почти постоянно, придавали ему  безопасный,  успокаивающий  вид,  как,
впрочем, и все остальное его обличье, парень этот был способен с  пятидесяти
метров из любого пистолета попасть в кружок диаметром в дюйм, причем сделать
это десять раз подряд минимум. А удар его кулака запросто разбивал  стопу  в
пятнадцать черепиц. Звали этого парня Комиссаром. Как мне  кажется,  он  был
вдвое опаснее для противника, чем Капитан, потому что его  сила  и  ловкость
были умело скрыты, а не выставлены напоказ,  как  у  Капитана.  Любой,  видя
Капитана, стал бы  его  остерегаться,  но  никто  не  стал  бы  остерегаться
Комиссара - и поплатился бы, можно не сомневаться.
   Третьим по старшинству был я. И здесь меня называли  Капралом,  поскольку
мое положение в группе примерно соответствовало этому званию.  Впрочем,  все
мы получили на редкость прочную и довольно  удобную  камуфляжную  форму  без
каких-либо знаков различия, а потому похвастаться нашивками я не мог.
   Рядовых было четверо: Малыш, паренек, голова которого терялась в облаках,
а ботинки напоминали  десантные  баржи;  Камикадзе,  невысокий  и  некрупный
парень, способный проделывать некоторые штучки из арсенала японских  ниндзя,
но не японец, а стопроцентный еврей; Пушка,  огромный  негр,  лопавшийся  от
мышц,  способный  запросто  поднять  над  головой  Малыша  в  полном  боевом
снаряжении, то есть килограммов двести; наконец, единственная дама  в  нашей
компании - Киска. Я бы лично  предпочел  называть  ее  тигрицей  или  пумой.
Несмотря на то, что фигура у нее могла бы побороться за звание хотя бы "мисс
Техас", а  личико  было  вполне  симпатичным,  в  рукопашном  бою  она  была
опаснейшим противником. Когда в первый  день  Малыш  попытался  в  шутку  ее
обнять, Киска почти неуловимым, молниеносным  движением  локтя  свалила  его
наземь, и он пять минут корчился от боли. А когда Пушка, решивший  разыграть
джентльмена, хотел было добавить лежачему Малышу, пятка Киски точно  угодила
ему в пах, и бедняга тоже пять минут приходил в себя. После этого Капитан  и
Комиссар провели с нами первую обстоятельную беседу.
   В этой беседе они сообщили, что Киска, в  принципе,  имеет  полное  право
убить любого из нас в порядке самообороны, но только в том случае, когда  мы
будем ей надоедать.  Это,  однако,  не  означало,  что  никаких  сексуальных
контактов с Киской не должно быть. Напротив, в служебные  обязанности  Киски
это входило. С десяти до одиннадцати вечера и с шести до семи утра каждый из
шести мог подойти к Киске со своей проблемой.
   Жили мы здесь в маленьком домике в  комнате  десять  на  двадцать  футов.
Шесть коек стояли в ряд, изголовьем к стене, а  седьмая,  Кискина,  -  вдоль
противоположной стены, между двумя окнами. Никаких  ширм  или  занавесок  не
было. Киска спокойно и без эмоций раздевалась донага, ложилась  на  койку  и
зажигала лампочку, стоявшую на тумбочке. Верхний свет тушили,  и  в  течение
часа, каждый, кто недостаточно утомился за день, мог прилечь к Киске и,  как
выражался Капитан, "сбросить давление в баках", а остальные  -  полюбоваться
на эту процедуру и подождать своей очереди. За порядком смотрели  Капитан  и
Комиссар, спорить с ними никто не решался. Они выкликали  желающих,  начиная
справа или слева. Слева стояла с краю моя койка, справа - Камикадзе,  дальше
лежали соответственно Малыш и Пушка, а в центре - Капитан и  Комиссар.  Они,
как правило, подходили к Киске последними - и не прогадывали, ибо  именно  с
ними наша благодетельница обычно удовлетворялась сама. Непременным  условием
было применение презерватива, а  также  предварительное  омовение.  Утренний
сеанс был для тех, кто решал потратить лишний час сна на усмирение  утренней
эрекции. Ровно в шесть автоматически включалась лампочка, гасшая в  семь,  и
это означало, что Киска открыта для утреннего посещения.
   Надо сказать, что подобный порядок, от которого,  наверное,  уже  отвисли
челюсти у всех пуритан, готовых  разразиться  гневом  и  яростью  по  поводу
сущего  разврата  и  прелюбодеяния,   был   лишь   поначалу   непривычен   и
воспринимался как какое-то развлечение. Когда прошел месяц наших тренировок,
которые день ото дня становились все интенсивнее, изощреннее и вызывали  все
большую усталость, число желающих оказывалось невелико. Да и Киска,  хоть  и
не отказывала, стала еще более безразличной к сексу, чем ранее.
   Утро начиналось с того, что мы в семь часов вставали и, надев  спортивные
костюмы, бежали на стадион, до которого было примерно полмили, а после этого
- десять стандартных кругов по стадиону в среднем темпе.
   Пробежавшись, приступали к  упражнениям,  которые  были  скомпонованы  из
разных систем  гимнастики:  йоги,  ушу,  цигун  и  еще  чего-то.  Потом  шли
завтракать в столовую, где был накрыт общий стол на  семерых.  Далее,  чтобы
дать пище усвоиться, шли заниматься испанским языком. Уже из этого нам стало
ясно, что предстоит выполнять задачу где-то в испаноязычной  стране,  однако
где - об этом мы не знали три месяца. После двух часов в лингафонном классе,
где роль преподавателя, как почти на всех иных занятиях,  выполнял  Капитан,
мы отправлялись на стрельбище  и  в  течение  двух  часов  практиковались  в
стрельбе из разных видов оружия и  из  самых  невероятных  положений.  После
ланча начинались тактические занятия. Мы учились  захватывать  самые  разные
объекты и участки местности до полного изнеможения, а затем топали  обедать.
После  обеда  нас  ждал  Комиссар,  он  вдалбливал  в  нас  коммунистическую
идеологию.  Надо  сказать,  что   мне   эта   доктрина   показалась   вполне
убедительной, хотя, возможно, дело было лишь в  том,  что  Комиссар  отлично
умел полемизировать и убеждать. Зачем мы  изучали  этот  предмет,  никто  не
спрашивал - лишних вопросов здесь тоже не поощряли.
   После трех месяцев, наполненных различными видами боевой подготовки, где,
помимо всего перечисленного,  были  уроки  по  вождению  всяческой  техники,
начиная с джипа и кончая вертолетом, прыжки с парашютами  разных  систем,  с
разных  высот  и  скоростей,  погружения  с  аквалангом,   подрывное   дело,
радиосвязь, медицинская  помощь,  ориентирование  и  выживание  в  тропиках,
навигация и судовождение, - нам наконец-то в  общих  чертах  объяснили,  что
задачу придется выполнять на острове Хайди. С этого  момента  нам  запретили
разговаривать по-английски, общаться мы должны  были  только  на  испанском,
причем усердно  отрабатывали  особенности  хайдийского  произношения.  Кроме
того,  Комиссар  объявил,  что  отныне  мы  должны   называть   друг   друга
"компаньеро" и никак иначе.
   Одновременно мы,  не  ослабляя  интенсивности  других  занятий,  стали  в
подробностях и досконально изучать остров  Хайди  во  всех  аспектах.  Очень
скоро мы узнали,  что  на  острове  существует  тоталитарный  военный  режим
антикоммунистического   толка,   главой   которого   является   диктатор   -
генералиссимус Педро Лопес, а его многочисленная  родня  составляет  местную
элиту, которая владеет 95% всей земельной собственности. Диктатор  опирается
на  пять  тысяч  полицейских  и  агентов  секретной  службы,  а   также   на
десятитысячную армию,  в  составе  которой  самой  сильной  частью  является
отдельная бригада  коммандос,  состоящая  из  четырех  батальонов:  "тигры",
"ягуары",  "пантеры"  и  "леопарды".  Наиболее  подготовленный  батальон   -
"тигры". Из тяжелого оружия  у  армии  Лопеса  имеется  тридцать  устаревших
истребителей "Ф-4" ("Фантом"), двенадцать геликоптеров "Пума", сорок  танков
"М-48", десять танков "М-60" и тридцать танков "Шеридан".  В  наличии  также
тридцать  155-миллиметровых  гаубиц  на  самоходных  установках   и   двести
бронетранспортеров "М-114". Судя по составу вооружения, у этого Лопеса  были
неплохие отношения с нашим правительством.
   Что нам предстоит делать на острове, мы не  знали  до  самого  последнего
момента. А он наступил ровно через год после  того,  как  я  вошел  в  двери
"агентства по продаже  недвижимости".  В  тот  день,  после  обеда,  Капитан
буднично объявил, что нам предстоит ложиться спать, чтобы  успеть  выспаться
до ночи. Такое уже не раз бывало, когда мы отрабатывали  ночные  действия  и
стрельбы, поэтому никто не  удивился.  Мы  с  радостью  завалились  спать  и
проспали до самого ужина, причем выспались прекрасно. После вполне  обычного
ужина Капитан приказал садиться в джип, за рулем которого был Комиссар. Джип
покатил в сторону аэродрома. Ночные прыжки с парашютом тоже были не внове, и
когда мы грузились в самолет, то были убеждены, что нас выбросят  где-нибудь
поблизости, и мы через час-полтора вернемся. Однако едва  самолет  оторвался
от земли и, описав круг над аэродромом, лег на курс, Капитан  объяснил,  что
сегодня мы начинаем выполнение задания,  к  которому  готовились  в  течение
года.  Наша  задача  -  высадиться  на  острове  Хайди,   организовать   там
партизанскую  войну,  свергнуть  диктатора  и  установить   коммунистическую
диктатуру.
   Честно говоря, у меня появились весьма существенные сомнения. Если  бы  я
хотел поменять власть на Хайди, то с  учетом  тех  сил,  которые  имелись  у
Лопеса, послал бы к острову авианосец и дивизию морской  пехоты.  Как-то  не
верилось, что семи человек будет достаточно. Но поскольку я отвык спрашивать
и высказываться, то решил не  любопытствовать.  Точно  так  же  поступили  и
остальные. Никто не спросил, зачем нужно свергать дружественного диктатора и
устанавливать коммунистическую диктатуру.
   Капитан также сказал, что за год у нас на счетах скопились очень  круглые
суммы с пятью нулями и те, кому повезет остаться в живых, вероятно, увеличат
их  до  семизначных.  А  те,  кому  не  повезет,  могут  оставить  приличное
наследство. Это тоже было сказано своевременно, потому что в этот момент  мы
тряслись над океаном на высоте примерно  в  тысячу  футов.  Хотя  Капитан  и
убеждал нас, что радары Лопеса на такой высоте нас не засекут и, кроме того,
специальный корабль радиоэлектронной  борьбы  ставит  устойчивые  помехи,  я
все-таки полагал, что возможность быть сбитыми не  исключена.  Если  бы  это
случилось, то скорее всего у меня не появилось бы возможности  оставить  эти
записки в назидание потомству. Впрочем,  тогда  я  не  пережил  бы  и  массы
дополнительных неприятностей, которые выпали на мою долю после того, как нас
выбросили на парашютах с высоты в тысячу футов. Надо заметить, что это  одна
из очень противных высот, падая с  которой  никогда  не  знаешь,  успеет  ли
парашют раскрыться полностью. Между тем  она  вполне  достаточна  для  того,
чтобы разбиться в лепешку.
   Взятие города Лос-Панчос
   К  несчастью,  мы  не  разбились   и   вследствие   этого   очутились   в
Сьерра-Агрибенья, месте, несомненно, малопригодном для жизни людей, но зато,
как нам объяснили, весьма  подходящем  для  начала  партизанской  войны.  Мы
плюхнулись в  узкое,  поросшее  труднопроходимыми  джунглями  у