утобокая мягонькая попочка,  приятно
колыхавшаяся у меня на ладонях, несколько раз напряглась и качнулась...
   - Ну, хватит, может быть... - истомно пропела Марсела. - Ты все целуешься
и целуешься...
   Это означало, что пора приступать к настоящей работе. Я почувствовал, как
ее ноги сползают с моих плеч и ложатся по обе стороны от моего тела.
   - Ух, что я сейчас сделаю! -  Мой  шепот  звучал  зловеще,  будто  я  был
сказочным людоедом,  собирающимся  сожрать  прекрасную  принцессу.  Впрочем,
людоеды, как я догадываюсь, если и жрали принцесс, то вряд  ли  не  пытались
употребить их при этом на более естественные нужды.  Поэтому  Марсела  моего
людоедского тона отнюдь не испугалась. В тот самый  момент,  когда  я  мягко
улегся на это прелестное смуглое тело, маленькие, но очень  ловкие  пальчики
ухватились за безмозглую штуковину и с грациозной  точностью  пристроили  ее
гладкую головку так, что лишь нежнейшего нажима было  достаточно  для  того,
чтобы совершилось самое прекрасное из  событий,  которое  даровано  человеку
пережить в жизни. Все  состоялось  так,  как  было  задумано  природой,  без
каких-либо ненужных пока корректив.
   - Мой... - констатировала Марсела, улыбнувшись,  и  я  опять  не  уловил,
относится ли это ко мне в целом. Чтобы быть до конца откровенным, скажу, что
из всей этой процедуры - и не конкретно той, что  проходила  с  Марселой,  а
вообще всех, которые я когда-либо испытывал,  -  мне  в  наибольшей  степени
нравился самый первый момент, когда  ляжки  женщины  с  кажущимся  бессилием
расходятся в стороны, а ты, вползая  на  горячий  и  мягкий  женский  живот,
вонзаешь твердый и упругий пенис во  влажное  и  жаркое,  ощущая  сладостное
скольжение в таинственную глубину. Все  дальнейшие  впечатления,  вплоть  до
самого завершения - менее  яркие  и  волнующие.  У  меня  лично  ритмическое
ерзание в положении лежа на  женщине  почему-то  вызывало  ощущение,  что  я
занимаюсь какой-то весьма полезной, но утомительной гимнастикой, а иногда на
ум приходили и сравнения с какими-то  бездушными  механизмами:  например,  с
отбойным  молотком,  поршнем  автомобильного  мотора  или  паровой   машины,
наконец, с чисткой оружия шомполом.  Более  или  менее  интенсивная  работа,
краткий всплеск удовольствия, приятная усталость, а затем  -  опустошение  и
желание продолжить сон.
   Конечно, самым приятным было не просто обладание женщиной, а то, что  это
была новая женщина. Не могу сказать, что я совсем уж изголодался  по  сексу:
даже если не считать, что в первую же ночь пребывания на Хайди я переспал  с
супругой мэра Лос-Панчоса (как уже знает читатель, я об этом почти ничего не
запомнил), то я обходился без женской ласки всего четыре дня и три  ночи.  В
ночь перед полетом на Хайди мы все, как  обычно,  отдали  дань  нашей  милой
Киске. Но Киска исполняла обязанности нашей коммунальной  жены,  всего  лишь
выполняя служебный долг. Она ведь была единственным специалистом  по  такого
рода работе.  Для  Марселы  это  тоже  была  работа,  даже  скорее  источник
существования, но в данном случае она делала ее в порядке  хобби,  а  потому
несколько удивила и обрадовала меня темпераментом и азартом,  по  которым  я
соскучился гораздо больше.
   Если первые движения были похожи на плавное скольжение ружейного  шомпола
по стволу винтовки то ли из осторожности, то ли из желания подольше пожевать
сладкую конфетку, то потом их сменил неторопливый ритм паровой машины. Затем
речь пошла уже о поршне автомобильного двигателя, а под  конец  -  отбойного
молотка. В механике - это я помнил еще из школьных  времен  -  это  движение
называется возвратно-поступательным. Правда, я еще не знал  тогда,  что  это
движение - самое приятное из всех видов движения, которые способен совершать
человек.
   Кричать и визжать Марсела начала еще на этапе паровой машины - она,  судя
по всему, была ужасно возбудима. Автомобильная гонка заставила ее царапаться
и верещать, стонать и щипаться. Наконец, во время долбежки отбойным молотком
она совершенно бесстыдно выла и орала так, будто ее живот был распорот и  из
него выматывали кишки. Угомонилась она лишь тогда, когда я сам заревел  всей
утробой и, вдавив Марселу в тюфяк, закончил свое гнусное дело...
   Она стала моей женщиной,  моей  новой  женщиной,  то  есть  вошла  в  тот
относительно узкий круг этих маленьких чудовищ, которые по  разным  причинам
оказывались у меня в постели или в чьих постелях  оказывался  я.  Все  могло
теперь закончиться и более ни разу не  повториться,  но  отныне  на  Марселе
будет как бы незримое тавро - это коровка из стада Дика Брауна!  И  если  бы
даже в ту ночь произошло нечто невероятное и нас разнесло друг от  друга  на
тысячи миль, все равно - дело было сделано.
   Дело в том, что  новая  женщина  -  это  всегда  загадка,  даже  если  ты
перепробовал уже не один десяток. По  прошествии  времени,  конечно,  многое
стирается в памяти, но в самый первый момент, когда ты еще  не  знаешь,  что
там впереди, в непроницаемо-чернеющем отверстии между раскинутыми в  стороны
ляжками, то одно сознание, что сейчас произойдет то, чего  еще  ни  разу  не
было, волнует и приносит  неизведанные  ощущения.  В  какой-то  мере  каждый
мужчина, овладевая новой женщиной, вновь переживает  тот  далекий  иной  раз
миг, когда он впервые потерял целомудрие.
   Однако пора бы прекратить эту лекцию по психологии секса и  вернуться  на
постель в каюте. Впрочем,  поскольку  я  уже  довольно  много  размышлял  об
интимных  подробностях  бытия,  возобновить  повествование  следует  с  того
момента, когда мы с Марселой, изрядно вспотевшие, но несказанно обрадованные
друг другом, решили ополоснуть с себя первый грех и полезли вдвоем под душ.
   Тонкие струйки горячей  воды  приятно  щекотали  кожу,  я  тер  скользкое
ароматное мыло по гладкой и нежной  коже  смуглой  Марселы,  а  она  стояла,
блаженно зажмурившись,  откинув  голову  и  повернув  руки  ладонями  вверх,
какая-то беспомощно счастливая  и  прекрасная.  Потом  я,  словно  раб-евнух
восточную  царицу,  вытирал  ее  полотенцем,  и  это  тоже  доставляло   мне
удовольствие, хотя, вероятно, было приятно и ей тоже. Но тут опять-таки надо
сделать одно замечание.
   Та любовность, с какой я ухаживал за Марселой после того,  как  в  первый
раз с ней совокупился, вовсе не была благоговением безумно влюбленного перед
возлюбленной. Просто теперь это была МОЯ женщина,  собственная,  как  бывает
собственная собака, собственная лошадь, собственный автомобиль или,  скажем,
собственный  автомат.  Я  назвал  эти  несколько  наиболее  распространенных
предметов мужской заботы вовсе не с тем,  чтобы  как-то  унизить  прекрасную
половину человечества. Нет! Просто любой мужчина, приобретя в  собственность
или заполучив в пользование ту вещь, которая ему нравится  в  данное  время,
будет всю свою заботливость - естественное мужское  качество!  -  вкладывать
именно в эту вещь, забывая о всех остальных.  Женщина,  особенно  молодая  и
неопытная, обычно думает, что она хоть чем-то отличается от любимой  кобылы,
сеттера, винчестера, "Шевроле" или "Сессны", а потому требует к себе особого
внимания. В действительности ее единственным отличием от всех  перечисленных
предметов является умение говорить, кричать и плакать,  но  как  раз  эти-то
качества и способствуют тому, что мужчина постепенно переключает свою заботу
на яхту, вертолет или виллу. Умудренные опытом женщины обычно более  терпимы
к  подобным  страстям  мужчины,  так  как  уже  знают,  что   муж,   занятый
выращиванием цветов или верховой  ездой,  намного  более  удобен,  чем  тот,
который все время посвящает женщинам.
   Марсела была, конечно, весьма богата опытом по части секса, но в  мужской
психологии разбиралась еще слабо. До меня о  ней  заботились  только  как  о
вещи, взятой напрокат, - лишь бы не поломать! Ручаюсь, что мое внимание было
для нее непривычно, и бедняжка небось даже пожалела  меня  в  глубине  души:
"Бедный дурачок! Это же надо - так влюбился! Забыл, бедняга, что я шлюха и к
тому же высокопрофессиональная..." Впрочем, чисто по-человечески  ее  вполне
устраивало, что я обращаюсь с ней очень нежно.
   Когда  освеженные  и  благоухающие  мы  выходили  из  ванной,  я  наконец
вспомнил, что нахожусь не на собственной вилле  и  не  в  оплаченном  вперед
гостиничном номере, а на чужой яхте, которую мы с Марселой некоторым образом
захватили. Именно в этот момент до меня дошло, что наш  послеобеденный  сон,
продолжавшийся с полудня  до  полуночи,  вполне  мог  стоить  нам  жизни  по
причинам, о которых я упоминал в начале этой главы. Это сразу заставило меня
надеть плавки - я не разобрал в темноте, мои или  Марселины,  ибо  они  были
одного фасона.
   - А  может  быть,  продолжим?  -  спросила  Марсела,  но  я  уже  схватил
"Калашников" и торопливо отщелкнул от него магазин - проверить, не  разряжен
ли он. Но нет - ни "Калашников", ни все-все "узи", "кольты" и  "Макаров"  не
были разряжены. Гранаты, ножи и даже сюрикены были на месте.
   - Что ты всполошился? - спросила Марсела.
   - Ты что, забыла, что мы захватили эту яхту?! - проворчал я. - Пока мы  с
тобой  развлекались,  они  вполне   могли   вызвать   полицию   или   службу
безопасности. Надо проверить, не сбежали ли они.
   Марсела посерьезнела - видно, ей вовсе не хотелось  встретиться  здесь  с
каким-нибудь знакомым из ведомства  Хорхе  дель  Браво.  Она  тоже  нацепила
купальник, взяла "узи" и вместе со мной вышла из каюты.
   В коридоре было полутемно, горела  только  небольшая  дежурная  лампочка.
Дверь каюты, где располагалось любовное логово лесбиянок, была  открыта,  но
хозяек не было.
   - Ага, вот видишь! - встревожено пробормотал я и выбежал в тамбур, откуда
по лестнице прогрохотал на верхнюю палубу.
   К счастью, хозяйки оказались на месте.  Они  сидели  на  шезлонгах  перед
маленьким столиком, Мэри была  одета  в  рубаху  и  шорты,  на  Синди  белел
халатик. От столика доносился запах ликера и пирожных.
   - Те же и двое с автоматами, -  объявила  Мэри,  -  что  вам  не  спится,
господа  коммунисты?  Разве  мы  не  доказали,  что  верны   джентльменскому
соглашению?
   - Это в смысле того, что вы не сдадите нас хайдийским властям? -  спросил
я.
   - Ну, положим, вас можно было просто пристрелить во сне, - сказала  Мэри,
- ведь ваши автоматы лежали совсем рядом с  открытым  иллюминатором.  Но  вы
знаете, у нас не поднялась на вас рука.  Вы  охвачены  страстью,  а  мы  это
понимаем. У каждого свои идеалы в области секса, тем не менее  ваши  чувства
нам понятны.
   - Большое вам спасибо, -  вежливо  произнес  я,  -  хоть  мы  и  осуждаем
гомосексуализм как вредное социальное явление, отвлекающее народные массы от
борьбы за освобождение  против  гнета  монополий,  но  в  данном  случае  вы
объективно помогли делу Мировой и Хайдийской революций.
   - Я думаю, что нам следовало бы обсудить с вами вопрос о том,  как  долго
вы намерены здесь оставаться, -  хмыкнула  Мэри.  -  Не  забывайте,  что  вы
находитесь на территории Соединенных Штатов Америки.
   - А где тут офис федерального ведомства по иммиграции? Мне  могут  выдать
вид на жительство? - спросил я дурашливо.
   - А гражданство вы получить не хотите? Я чуть не ляпнул, что оно  у  меня
уже есть, но в этот момент  вовремя  вспомнил,  что  улетел  из  Штатов  без
паспорта и вообще без какого-либо удостоверения личности.  А  это  означало,
что доказать свое гражданство мне было бы трудновато. Я представил себе, как
являюсь в наше  консульство  на  Гран-Кальмаро  и  рассказываю  о  том,  что
выполнял  специальное  задание  на  Хайди   по   свержению   там   законного
правительства  и  установлению  коммунистической  диктатуры.  Конечно,   там
поначалу все обрадуются, ибо примут меня за агента КГБ, которые все-таки  не
так уж часто перебегают на нашу сторону. Но потом, когда я скажу им, что  я,
как мне кажется, выполнял задание какой-то правительственной спецслужбы, они
в лучшем случае направят меня на излечение в ближайший  сумасшедший  дом.  В
худшем, то есть если окажется, что я действительно работал на правительство,
меня тихо и бесшумно  уберут.  Во  всяком  случае,  во  время  подготовки  к
операции мне не раз намекали, что в случае речевого недержания мое  здоровье
может резко ухудшиться. Итак, о своем проклятом буржуазном прошлом мне лучше
было помалкивать.
   - Вы знаете, - сказал я, - гражданство  мне  пока  не  требуется,  а  вот
политическое убежище я могу у вас попросить? Естественно, вместе с Марселой.
   -  Политическое  убежище  предоставляет  правительство,  -  сказала   эта
стриженая крючкотворка, - к тому же не под дулами автоматов.  Ну,  допустим,
поскольку эта  яхта  является  частной  собственностью,  то  Синди,  как  ее
фактическая владелица, может предоставить вам право нахождения  на  борту  в
качестве гостей. Но нельзя же  вечно  находиться  в  гостях!  Надо  все-таки
уточнить, сколько времени вы еще будете  сидеть  у  нас  на  судне.  Вы  уже
сожрали и выпили сегодня не меньше чем на двадцать долларов, а  ведь  мы  не
приглашали вас к обеду, не правда ли?
   - Черт побери, - озабоченно сказал я, - при отступлении у меня  потерялся
бумажник с тысячей долларов наличными и кредитной карточкой. Вы не могли  бы
поверить мне в долг? После победы Мировой революции, если денежное обращение
еще не запретят, я оплачу ваш счет.
   - Не думайте, что нам жалко корки хлеба для ближнего своего! -  с  легкой
набожностью произнесла Мэри. - Но ведь у вас тоже должна быть совесть?
   - Леди, - сказал я, - если  вы  сможете  завтра  утром  выйти  к  поселку
Лос-Панчос и выяснить, чья там власть,  то,  возможно,  мы  тут  же  с  вами
распрощаемся. Конечно, если там еще будут партизаны. А вот если партизан уже
не будет, то вы отвезете нас на Гран-Кальмаро, где мы попросим политического
убежища у местных властей.
   - Ну на кой черт нам идти в этот ваш Лос-Панчос, если вы не уверены,  что
до утра там останутся ваши партизаны? Уж  лучше  мы  сразу  отвезем  вас  на
Гран-Кальмаро, потому что мы и так собирались туда отправиться.
   Собственно, этого я и добивался.
   Наверно, мы бы, спокойно поговорив, разошлись по каютам и занялись каждый
своим сексом, но боюсь, что тогда бы никогда больше не увидели света. Дело в
том, что неожиданно я услышал в тишине  негромкий,  но  приближающийся  стук
лодочного мотора. Потом он непонятно  почему  стих,  и  это  показалось  мне
подозрительным.
   - Та-ак, - протянул я  тоном,  который  не  предвещал  лесбиянкам  ничего
хорошего, - если окажется, девочки, что это вызванная вами полиция,  то  вам
будет очень плохо.
   - Никакой полиции мы не вызывали! - возмутилась Мэри. -  Во-первых,  это,
по-моему, обычная  рыбацкая  лодка  с  каким-то  доисторическим  двигателем,
во-вторых, полицейские не стали  бы  глушить  мотор,  а  наоборот,  включили
сирену и осветили бы яхту прожектором.
   - Так или иначе, - рявкнул я, - но вы у меня покуда посидите под  замком.
Руки за голову!
   Девицы повиновались, и мы с  Марселой  отконвоировали  их  в  каюту,  где
заперли на ключ. Чтобы они не удрали через иллюминатор, я закрыл его снаружи
штормовой крышкой и  наглухо  задраил.  Сквозь  слабый  шум  волн  отчетливо
долетал мерный плеск весел. Кто-то приближался к яхте с левого борта.
   - Марсела, - спросил я, укладываясь с автоматом на верхней палубе,  -  ты
сняла автомат с предохранителя?
   Марсела улеглась было рядом со мной,  но  я  жестом  велел  передвинуться
подальше от меня, потому что она попадала в  свет,  исходивший  от  топового
фонаря на мачте яхты.
   Лодка уже была неплохо заметна в лунном свете.  Она  шла  на  трех  парах
весел и сидело в ней человек десять. Вряд ли это могли быть полицейские  или
агенты секретной службы...
   В это время  автомат  Марселы  дал  в  небо  длинную  очередь,  и  череда
трассирующих пуль замерцала на фоне звезд.
   - Что ты делаешь, идиотка?! - заорал я, но почему-то шепотом.
   - Я только проверяла, не стоит ли  он  на  предохранителе...  -  Марсела,
держа палец на спусковом крючке, растерянно развела руками, и  "узи"  чихнул
еще несколькими пулями, да так, что они просвистели всего  в  десяти  дюймах
над моей макушкой. Я прижался к палубе, и в тот же момент  услышал  с  лодки
крепкую ругань с хайдийским акцентом:
   - Эй, Хуан! Твоя мать была свиньей и трижды шлюхой, а  сам  ты  подстилка
для педерастов и грязная вонючка! Разве твоя очередь грабить гринго? Ты что,
захотел познакомиться  с  адской  сковородкой  ранее  установленного  срока?
Немедленно убирайся с яхты или получишь пулю!
   - Вот что, - крикнул я, - вы сами  вонючки,  педерасты  и  подстилки  для
педерастов, а матери у вас шлюхи пятикратно и семикратно. Эта яхта захвачена
революционными морскими силами Хайди, а вы - проклятые  пираты  и  пособники
кровавого палача Лопеса! С вами разговаривает не какой-то траханый  Хуан,  а
Анхель Родригес!
   - Да как ты смеешь, сукин сын, - проорал кто-то  с  лодки,  -  называться
именем такого достойного человека? Да ведь он в доках воровал  такие  грузы,
какие нам и не снились!
   И с лодки ударил револьверный выстрел, а  потом  -  несколько  автоматных
очередей. Пули роем зажужжали у меня над головой. Я инстинктивно  отполз  от
фальшборта - пули с лодки летели снизу  вверх,  и  опасность  угрожала  лишь
поблизости от края палубы. Но лодка в это  время  под  прикрытием  огня  уже
подошла в мертвое пространство, и достать ее, лежа  на  палубе,  я  не  мог.
Где-то у кормы послышался лязг и  скрежет  -  кто-то  забрасывал  абордажный
крюк. Пираты должны были появиться  на  каютной  палубе,  и  я  спустился  в
тамбур.
   Какой-то тип, невидимый мне, распоряжался пропитым голосом,  полагая  при
этом, что говорит шепотом:
   - Луис, обойди его с тылу! А ты,  Арнальдо,  ходи  наверх,  туда,  где  у
гринго вертолет.
   Вот в этого Арнальдо, который, забросив крюк  на  ограждение  вертолетной
палубы, уже попытался выйти наверх, я и  выстрелил.  Пуля  из  "Калашникова"
стукнула его в скулу  и  вывернула  мозги  через  висок  на  противоположной
стороне черепа. Затем я, повернув ствол автомата и, прячась в  тамбуре,  дал
несколько очередей вдоль каютной палубы. Там заорали, послышался плеск тела,
упавшего в воду, а потом кто-то начал стрелять, пытаясь меня нащупать. Но  в
это время откуда-то сверху простучала очередная очередь из "узи",  и  сиплый
голос взревел:
   - Меня убили! Уходим, ребята! - после чего  какой-то  осел  замолотил  из
автомата, видимо, для  прикрытия  отхода.  Лодка  оттолкнулась  от  борта  и
укрылась за кормой яхты. Затукал старенький мотор, и она исчезла в темноте.
   - Марсела! - заорал я. - Ты жива?
   - Жива, милый, жива! -  В  восторге  оттого,  что  я  поинтересовался  ее
здоровьем, Марсела спустилась с верхней палубы,  наставляя  на  меня  "узи".
Палец у нее был на спусковом крючке, и я без всякого сомнения был  бы  убит,
если бы у Марселы в магазине был хоть один патрон. У меня их тоже  не  было.
Бандиты проявили слабость характера, но очень вовремя для нас.
   - Слушай, - воскликнула Марсела, - я знаю этих ребят! Это банда  "Морские
койоты". Вожак у них - Бернардо Сифилитик, очень опасный человек!
   - А  с  ним  ты  случайно  не  спала  ни  разу?  -  поинтересовался  я  в
профилактических целях.
   - Нет, с тех пор как он заболел, ни разу,  -  утешила  меня  моя  крошка,
словно бы забыв об инкубационном периоде. - Да и вообще  с  этими  подонками
почти не имела дела. Они тут, видишь ли, орали, что  ты...  то  есть  Анхель
Родригес, воровал такие вещи, какие и им не снились. Анхель не воровал -  он
эректировал во имя революции!
   Объяснить Марселе разницу между эрекцией и экспроприацией  было  довольно
сложно, хотя первое ей, разумеется, было значительно более знакомо, хотя  бы
по практической работе.
   Опасаясь, что пираты кого-нибудь у  нас  забыли,  мы  прошли  в  коридор,
открыли свою каю