Он катил по  пустым  и  прохладным  от  прошедшего  ночью  дождя  улицам,
постепенно успокаиваясь и уговаривая  себя,  что  никакого  преступления  не
совершал. Просто промолчал и не стал поднимать шума. Кому охота неприятности
наживать, тот может их наживать, а он не дурак.
   Когда дачник уже выехал за городскую черту, примерно спустя полчаса после
того, как он увидел труп, во двор вышла старушка  с  собачкой.  Обыкновенной
такой собачкой,  беспородной,  коротконогой  и  веселой  по  молодости  лет.
Вырвавшись из тесной квартирки на свежий воздух, собачонка весело затявкала,
задрала хвостик и взялась  носиться  по  двору.  А  старушка,  доковыляв  до
освещенной утренним солнцем скамеечки, стоявшей у клумбы  посреди  дворового
скверика, примостилась на мокром  и  изрезанном  ножами  сиденье,  подстелив
пластиковый пакет. Поглядела на  синее  небо,  еще  не  закопченное  дневной
гарью, подставила морщинки и бородавки добрым,  еще  не  палящим,  солнечным
лучикам. Порадовалась  душой  чахлой  зеленой  травке,  каким-то  самосевным
цветочкам, проросшим на клумбе, тополиным листьям, с  которых  ночной  дождь
смыл пыль... Погрустила про себя, понимая,  что  недолго  осталось  тешиться
этими последними в жизни радостями, уповая на милость Божью,  загадала,  что
увидит ли летнее солнце в будущем году. Или хоть снег нынешней зимы...
   Собачка между тем, пользуясь свободой, забежала за гаражи, подняла  ножку
около деревца, росшего в углу у забора, полаяла еще немного, оповещая мир  о
своем существовании. Но тут порыв ветерка подул с другой стороны, и в чуткие
собачьи ноздри проник незнакомый запах.
   Запаха этого годовалая собачонка еще не чуяла ни  разу,  но  инстинктивно
ощутила страх. Генная память, накопленная  сотнями  поколений  разношерстных
предков, хранила в себе банк самых разных  запахов:  "вкусные",  "приятные",
"неприятные", "опасные"  и  так  далее.  Тот,  который  долетел  до  ноздрей
животины с порывом ветерка, относился к категории "страшных".
   Задорное настроение собачонки  словно  рукой  сняло.  Поджав  хвост,  она
выскочила из-за гаражей и, скуля, затрусила к скамеечке, где сидела хозяйка.
То есть то самое  существо,  которое  кормит  и  от  всего  на  свете  может
защитить. В том числе и от страшного-престрашного запаха.
   - Чапик! Чапик! - забеспокоилась старушка. -  Что  случилось,  маленький?
Кто тебя обидел?
   Умел   бы   Чапик   говорить,   сказал   бы,    конечно,    что    почуял
страшный-престрашный запах. Но говорить он не умел:  собакам  в  отличие  от
людей такое умение не положено. Однако вопрос он понял и попытался объяснить
причину своей тревоги доступным для  себя  способом:  уцепился  за  хозяйкин
подол и, поскуливая, потянул за собой.
   - Домой надо? Домой захотел?
   Но Чапик потянул хозяйку к гаражам.
   - Что там такое? - хозяйка с трудом  встала  с  лавочки  и,  опираясь  на
клюку, двинулась за Чапиком.
   Чапик то выбегал вперед, сердито рыча  и  гавкая,  то  возвращался,  если
чуял, что хозяйка отстала.
   - Ну, куда ты бежишь? - проворчала старушка. - Зачем ты меня сюда привел,
а? Знаешь ведь, что я не переношу бензина. Пошли назад, Чапик!
   Но не тут-то было! Чапик  бежал  именно  туда,  откуда  исходил  страшный
запах. Вот недогадливая хозяйка! Беспокоится из-за какого-то бензина,  когда
тут таким страшным пахнет!
   И старушка, кряхтя и охая, засеменила побыстрее, насколько  ей  позволяли
синюшные варикозные ноги. Больше всего она боялась, что  там,  за  гаражами,
окажутся приблудные бездомные собаки, которые разорвут ее маленького глупого
Чапика или не дай Бог заразят бешенством.
   Поэтому, когда обнаружилось, что между двумя рядами гаражей  нет  никаких
собак, у старушки  вырвался  вздох  облегчения.  Однако  Чапик,  подбежав  к
промежутку между гаражами, остервенело  залаял  и,  подскочив  к  тополиному
побегу, вцепился зубами в торчащую из-за листьев ступню.  Но  тут  нечто  из
звериной генной памяти подсказало, что этого делать нельзя, что это вредно и
опасно. И Чапик, разом оборвав  лай,  шарахнулся  назад,  поджал  хвостик  и
жалобно заскулил.
   - Что ты, маленький? - Хозяйка еще ничего не видела, а потому  не  поняла
перемены в поведении собачки. - Кошка поцарапала, да? Сейчас мы ее прогоним,
будет знать...
   И старушка, сделав  несколько  неверных  шагов,  подошла  к  топольку  и,
вытянув свою клюку, отогнула побег в сторону.
   - Ax! - вырвалось у нее, и в тот же миг усталое и больное  сердце  бешено
заколотилось, в голову хлынула кровь, красная муть  поплыла  перед  глазами,
мир завертелся, земля ушла из-под ног...
   Чапик сперва ничего не понял. Никогда еще он не видел, чтобы хозяйка  так
быстро и резко меняла  вертикальное  положение  на  горизонтальное.  Обычно,
укладываясь спать, старушка сперва присаживалась, а уж  потом,  покряхтывая,
ложилась на бок, не без усилий втягивая ноги на диван. А тут -  р-раз!  -  и
грохнулась на спину. Никогда за  весь  свой  единственный  год  жизни  Чапик
такого не видел. И уж тем более ему ни  разу  не  помнилось,  чтобы  хозяйка
ложилась спать на улице.
   Если бы Чапик умел говорить! Он бы, наверно, тут же закричал: "Бабуля! Ты
что, с ума сошла, на улице падать?! Опомнись!" Но ничего,  кроме  визгливого
лая, он издать не сумел. Потянул зубами за подол - никакого эффекта. Хозяйка
лежала неподвижно, и хотя пахло от нее почти так,  как  всегда,  лицо  стало
незнакомым. А глаза были открыты и не  двигались.  Нет,  это  она  не  спать
легла. Ведь когда спят, то глаза закрывают, и люди, и собаки, и кошки -  все
те живые существа, с которыми доводилось иметь дело Чапику. И непонятно,  от
чего ему стало страшно-престрашно, тоскливо-претоскливо. Чапик сел на задние
лапы, задрал мордочку в небо и впервые за всю свою недолгую  жизнь  испустил
тонкий, протяжный вой...
   За пару минут до  этого  дворничиха,  толстая,  краснорожая  и  бездетная
разведенка, накануне крепко гульнувшая, вышла во двор с метлой и совком. Она
увидела из окошка, как старушка с Чапиком отправилась  на  прогулку,  а  как
ушла за гаражи - проглядела. И очень расстроилась, потому что  ей  ужас  как
хотелось узнать, что там вчера происходило в "Санта-Барбаре", которую она не
посмотрела из-за пьянки.
   - Куда же она  подевалась-то?!  -  недоуменно  произнесла  дворничиха.  -
Артемьевна!
   И услышала тоскливый собачий вой.
   - Мать честная! Чегой-то средь бела дня?  -  насторожилась  дворничиха  и
потопала за гаражи.
   Она сразу же  увидела  Артемьевну,  лежащую  на  земле  рядом  с  гаражом
владельца "шестерки". Чапик, оборвав вой, бросился к ней, рыча и  гавкая,  -
он не любил теток с метлами.
   - Артемьевна, ты чего? - дворничиха подбежала  к  старушке,  ухватила  за
руку, почуяла холод, охнула и побежала вызывать "Скорую"...
   Своего телефона у дворничихи не имелось. В квартирах на нижнем этаже, она
это точно  знала,  все  были  на  дачах.  Пришлось  подниматься  на  второй.
Позвонила в первую попавшуюся дверь.
   - Кто? - настороженно спросил из квартиры женский голос.
   - Это я, Рая, дворник.
   - Не знаю никакой Раи! - рявкнул уже мужской бас. -  Шесть  утра,  „-мое!
Какие там дворники!
   - Во, блин, зараза! - разозлилась Рая. - Да мне позвонить  надо,  женщине
плохо!
   - С автомата звони! У нас тут не переговорный пункт.
   - А пошел ты на хрен! - раздосадованная  дворничиха  позвонила  в  другую
квартиру. - Коз-зел!
   - Вам кого? - проскрипел старческий голосок.
   - Это ваш дворник, Рая меня зовут! Мне  позвонить  надо  срочно,  человек
помирает!
   - Что? Не слышу! - переспросили из-за двери.
   - Говорю, Артемьевне плохо, упала! "Скорую"  надо  вызвать...  -  во  всю
луженую глотку проорала Рая.
   - Не слышу... Повторите, что вы сказали.
   На третьем этаже щелкнул замок,  зашаркали  шлепанцы,  и  вниз  спустился
качковатый паренек лет двадцати пяти, с крепкой шеей и  бритыми  висками,  в
зеленых спортивных штанах и красной майке с надписью: "STENFORD UNIVERSITY".
   - О чем базар, теть Рай? - спросил  он  вальяжно.  -  Может,  кому  морду
почистить надо?
   - Да мне позвонить надо, бабку Артемьевну не иначе удар хватил!
   - Какие проблемы! Ща звякнем, пошли.
   - Вот спасибо, Гриша! А то ишь, жлобы: "Из  автомата  звони!"  Хоть  один
человек нашелся!
   Рая поднялась на третий этаж, зашла в квартиру,  косясь  на  сложенные  в
штабель коробки с импортным добром.
   - На, звони, теть Рай! - Гриша набрал 03 и  подал  трубку  дворничихе.  В
трубке пошуршало, потрещало, похрюкало и отозвалось:
   - "Скорая"!
   - Тут женщине плохо! - заорала Рая. - Машину надо, врача!
   - Ясно, что не слесаря, - хмыкнула трубка. - Адрес ваш какой? Да поживее,
поживее говорите!
   - Матросова, восемь.
   - Квартира какая?
   - Да она во дворе лежит!
   - Фамилия больной?
   - Не знаю, только знаю, что Антонина Артемьевна.
   - Возраст?
   - Восемьдесят ей, может, больше. Не знаю точно.
   - Что с ней?
   - Упала и лежит, глаза открыты, не дышит, а собака воет...
   - В течение часа ждите.
   "Скорая" подкатила на удивление быстро, максимум минут через двадцать. Из
нее вылезли сонная молодая врачиха и злые позевывающие санитары. Эта бригада
собиралась уже сменяться после ночи, а тут на тебе - вызов.
   - Где больная? - проворчала врачиха так, будто заранее знала,  что  вызов
ложный и никакой больной в природе не существует.
   - Там, там! - заторопилась дворничиха. - У гаражей лежит. Когда шли через
проход между гаражами, врачиха принюхалась:
   - По-моему, трупный запах... Правда, Славик?
   - Ага, - с шумом втянул воздух санитар, - есть  такое  дело.  Давно  ваша
бабка скопытилась... Поди-ка, сутки пролежала.
   - Чего ты мелешь? - прорычала дворничиха. -  Она  всего  час  назад,  как
гулять с собакой вышла.
   Чапик снова затявкал, когда увидел, что  незнакомые,  неприятно  пахнущие
люди подходят к его неподвижной хозяйке; один из санитаров сделал  вид,  что
хочет пнуть его ногой. Чапик знал, что это  больно,  шарахнулся  в  сторону,
задев гибкий побег тополя...
   - Ox! - вырвалось почти одновременно  у  всех,  кроме,  конечно,  Чапика.
Потому что увиденное было уж очень жутким и непотребным  даже  для  видавших
виды работников "Скорой помощи", не  говоря  уже  о  похмельной  дворничихе,
которая тут же зажала рукой рот и, отойдя в сторонку, стравила все, что было
в  желудке,  будто  ее  пробрала  морская  болезнь  или  неукротимая   рвота
беременных.
   Там, в тесном промежутке между двумя гаражами и забором,  укрытый  от  не
слишком пристальных взглядов крапивой и тополиным побегом, лежал труп.  Даже
при том, что разглядеть его как следует можно было только  на  свету,  ни  у
кого и в мыслях не появилось пощупать пульс у этого тела или поднести ко рту
зеркальце, чтобы проверить, нет ли у него дыхания. И дело  было  даже  не  в
том, что из закутка густо тянуло трупным запахом. Даже  если  бы  запаха  не
было,  никто  не  решился  бы  признать  живым  человека,  чья   голова   (с
откромсанными носом и ушами, разорванным ртом и глазами, один из которых был
выжжен, а другой - выколот) была отрублена. И то, что голова была не  просто
отброшена, а погружена во вспоротый от  ребер  до  паха  живот  убитого,  из
которого; чтобы  освободить  место,  были  выворочены  потроха,  лишний  раз
подтверждало мысль о том, что гражданин, отдавший Богу душу, пострадал не от
ДТП. Те части тела, что символизировали мужское достоинство гражданина, были
грубо  ампутированы  и  в  измочаленно-окровавленном  виде  запиханы  в  рот
отрезанной головы.
   - Круто... - выдавил санитар Славик. Он  побледнел  так,  что,  казалось,
вот-вот упадет.
   - Надо милицию вызывать, - произнес  шофер  "скорой",  на  лице  которого
отразился не ужас, а, скорее, брезгливость.
   К гаражам уже поспешали наиболее смелые и любопытные  жильцы.  Во-первых,
поглядеть, чего там стряслось, а во-вторых - свои замки  освидетельствовать.
Хрен с ней, с бабкой, и так зажилась, а вот ежели у кого тачку угнали -  это
драма.
   Ворон спрашивает строго
   Неприятный у Ворона перстень на руке. С черепушкой из золота 985-й  пробы
и двумя ограненными изумрудиками на месте глаз. Хотя и  полно  таких  теперь
(чуть ли не у каждого второго крутого парня и даже у совсем мелкой  шелупони
имеются), все равно жутковато  глядится.  Особенно  когда  свет  падает  под
определенным углом и изумрудики начинают  светиться  зловещими  зеленоватыми
огоньками. Будто в черепок вселяется злой дух.
   Ворон  сидел  в  кабинете  начальника  охраны  оптовой  базы  АО   "Белая
куропатка", по-хозяйски заняв начальственное кресло,  принадлежавшее  теперь
господину Алексею Сенину, известному в определенных кругах как  Сэнсей.  Сам
Сэнсей  с  кислой  рожей  притулился  на  гостевом   офисном   стульчике   с
металлическими ножками и разглядывал  несколько  фоток,  отснятых  вчера  во
дворе дома восемь по улице Александра Матросова.
   - Ну что ты пялишься, зайка моя?  -  почти  не  разжимая  зубов,  спросил
Ворон. - Насмотреться не можешь? Красиво, да? С фантазией пацаны трудились!
   - Жутко... - пробормотал Сэнсей. - И странно... Непрофессионально как-то.
По-моему, это не заказ, а месть.
   - Какая разница, блин? Ты должен был его вести от и до?  Должен!  Ты  его
потерял, козел?  Потерял.  А  теперь  думай,  чем  мы  за  этот  труп  будем
рассчитываться. И самое главное, где будем искать вещицу,  которая  при  нем
была.
   - А что, менты при нем ничего не нашли?
   - Если бы нашли, то это было бы уже у меня. Понимаешь,  он  вообще  лежал
голый, как из бани, на нем клочка одежды не имелось.
   - Странно. Раздели, искромсали... Не поимели его, случаем?
   - Не интересовался пока. Какое это значение имеет?
   - А такое, что если он на  маньяка  нарвался  или  на  закайфованных,  то
вещичку  искать  бесполезно.  Тем  более  такую  маленькую.  Выкинут  и   не
вспомнят... И все-таки что-то тут странное есть!
   - Чего странного? Отвели душу мальчики. Ты  лучше  думай,  что  мы  будем
говорить тем, кто нам его поручил.
   - Сами они, чуханы, виноваты, - озлился Сэнсей, - надо  было  его  брать,
грузить и везти сюда. Нет же, биомать, дали команду водить. Можно  подумать,
у меня все профи в этом деле. Ясное дело, засветились. Он же, покойничек, не
слепой был, пока глаза не повыковыривали. Ну и рванул от них.
   - Понимаешь, братан, это все детский лепет для второклассниц. Со мной  ты
можешь выступать, вякать, делать оскорбления, но гордую рожу  и  так  далее.
Потому что я в принципе очень добрый и мягкий человек. И доверчивый, заметь!
- Ворон поднял вверх указательный палец  с  перстнем-черепушкой,  изумрудики
опять зловеще блеснули. - Ведь я пока не сомневаюсь в том,  что  ты  в  этом
деле элементарно лопухнулся. Другой бы  на  моем  месте  заподозрил  тебя  в
ссучивании. Уловил, Алеша-сан?
   - Уловил... - угрюмо произнес Сэнсей.
   - Наверно, плохо уловил. Я ведь сам с тобой  разбираться,  если  что,  не
буду.  Мне  всегда  можно  сказать  московским:   "Вот   он,   ответственный
разгильдяй. Жмите его, он все это дело держал на контроле. В крайнем случае,
отстегну малость за моральный ущерб".
   - Сколько у меня времени, чтоб разобраться?
   - Как в сказке - три дня и  три  ночи.  После  этого  собирай  похоронные
принадлежности и покупай участок на  кладбище.  Не  провожай,  без  поцелуев
обойдемся.
   Ворон  встал,  застегнул  бежевый  пиджак,  поправил  узел  на   бордовом
галстуке, подхватил "дипломат" и вышел. Сэнсей поглядел в  окно,  как  Ворон
вместе с двумя бодигардами, во время беседы с  Сэнсеем  ждавшими  патрона  у
дверей кабинета, загружается в "Шевроле-Блейзер".  На  улице  караулили  еще
трое, не считая шоферов. Малиновая "девятка" сопровождения выкатила  первой,
"Шевроле" пошел за ней. Сэнсей проводил машины глазами.  Вот  промчались  до
поворота,  исчезли  за  деревьями,  донеслись  далекие   гудки   музыкальных
клаксонов.
   Это были,  так  сказать,  поминальные  звоны.  Прошлой  весной  там  были
расстреляны и сожжены четыре джипа. Всего-то  в  семистах  метрах  от  ворот
"Куропатки". В одном из джипов сгорел Степа, авторитет областного  масштаба,
хозяин той системы, в которую входила здешняя оптовая база.  Теперь  система
перешла к Ворону. Откуда он взялся, кто его прописал  в  здешней  области  и
почему общественность так просто, не задавая вопросов, с  этим  согласилась,
Сэнсей не знал и знать не хотел. Однако  догадывался,  что  назначение  было
одобрено в каких-то шибко высоких сферах,  видимо,  тех  же  самых,  которые
после гибели Степы возвели на вакантный  трон  Фрола.  Фрол  был  для  Степы
лучшим другом после Гитлера: криминальная  общественность  по  поводу  этого
назначения недоумевала, но тихо,  в  тряпочку.  Чуть  позже  поняли:  Москва
разместила на территории оптовой базы хитрую лабораторию, а на  молзаводе  в
Лутохине - целое  производство  некоего  совсем  крутого  товара.  Поскольку
исторически сложилось, что эти объекты были подведомственны Фролу, то его  и
вознесли над толпой. Правда, затем Фрол  учудил:  привел  на  базу  чужих  с
грузовичком "Газель", наврал Сэнсею, будто вот-вот  в  "Куропатку"  нагрянет
ФСБ и единственное, чем можно заслониться, - взять в  заложники  московских,
работавших в лаборатории. Тихо это провернуть не удалось, пошла стрельба, но
все-таки Фрол взял тех, кого хотел,  прихватил  двух  девок-медичек  и  двух
пацанов-дезертиров, состоявших на балансе  конторы.  После  чего  слинял  из
"Куропатки" на той самой  "Газели",  разгромив  "московскую"  лабораторию  и
стащив оттуда кое-какие секретные материалы. Сэнсей тогда был у Фрола замом,
свято ему верил и беспрекословно подчинялся.  Заподлянку  он  рассек  только
после того, как "Газель" умахнула за  ворота.  Завели  "КамАЗ",  кинулись  в
погоню, почти достали, но из кузова грузовичка по преследователям  стеганули
из пулемета, пробили переднюю шину. Короче, "КамАЗ"  слетел  в  овраг,  двое
ребят угробились совсем, пятеро прошли хороший курс травматологии, а  Сэнсей
отделался порезами на морде и несколькими шикарными  фингалами.  Потом  ему,
конечно, помотали душу официальные и неофициальные инстанции. Последние даже
брали за грудки и тыкали в лоб пушку, убеждая признаться в том, что он  знал
все об измене Фрола и бабки огреб за молчание. Обещали даже, что сделают ему
"экскурсию в гестапо". Но потом все стихло, от Сэнсея отвязались и  оформили
его на место Фрола.
   Все пошло своим чередом. Москвичи тихо забрали своих покойников и обломки
аппаратуры. И из  "Куропатки",  и  из  Лутохина.  Сэнсей  занялся  обычными,
довольно  скучными,  делами,  которыми  прежде  занимался  Фрол.   Руководил
сторожами,  тренировал  бойцов,  выделял  наряды  на  сопровождение  грузов,
улаживал мелкие неурядицы с неорганизованной публикой. Правда, теперь многое
из того, что в прошлом доверялось Фролу, шло мимо него. Сэнсей об этом  тоже
не тужил, потому что понимал:  меньше  знаешь  -  дольше  проживешь.  Деньги
помаленьку капали, наездов никаких не было, а уголовные дела, заведенные  по
фактам налетов на "Куропатку" и лутохинский завод, как-то  тихо  загасли,  и
после трех-четырех вызовов в облпрокуратуру,  где  Сэнсей  давал  показания,
заранее согласованные с руководством, его перестали теребить. Даже  подписки
о невыезде не брали. Так что Сэнсей стал подумывать о том, что  не  худо  бы
выписать себе путевочку и съездить в дальние страны.
   И тут, блин, эта история! Под корень резанула. Началось с того, что  пять
дней назад Ворон приехал в "Куропатку" и поговорил с  Сэнсеем  вот  так  же,
тет-а-тет, как сегодня, только куда более спокойно и по-доброму. Сказал, что
через день из Москвы приезжает один тип, которого надо  аккуратненько  взять
под контроль и, не мельтеша у гражданина перед глазами, посмотреть, куда  он
будет захаживать, с кем встречаться и т.д.  Сэнсей  сразу  сказал,  что  его
ребята топтунизмом никогда как следует не  занимались,