- девицы,  которых  видишь
на улице, девицы, поработавшие на военных заводах, молоденькие продавщи-
цы - их манеры просто бьют в глаза.
   При слове "бьют" Джек Кардиган прервал свои  исторические  изыскания;
среди полного молчания мсье Профон сказал:
   - Раньше это скрывалось внутри, теперь проступило наружу.
   - Но их нравственность! - вскричала Имоджин.
   - Они нравственны не менее, чем раньше, миссис  Кардиган,  но  только
теперь у них больше возможностей.
   Это замечание, замаскированно-циническое, было принято легким смешком
Имоджин, удивленно раскрывшимся ртом Джека Кардигана  и  скрипом  кресла
под Сомсом.
   Уинифрид сказала:
   - Какой вы злой, Проспер!
   - А вы что скажете, миссис Форсайт? Вы не находите, что  человеческая
природа всегда одна и та же?
   Сомс подавил внезапное, желание вскочить и дать бельгийцу  пинка.  Он
услышал ответ жены:
   - В Англии человеческая природа не такая, как в других местах.
   Опять ее проклятая ирония!
   - Возможно. Я мало знаком с этим маленьким островом. Но я сказал  бы,
что вода кипит, везде, хоть котел и прикрыт крышкой. Мы все стремимся  к
наслаждению - и всегда стремились.
   Черт бы побрал этого человека! Его цинизм просто... просто оскорбите-
лен!
   После завтрака общество разбилось на пары для пищеварительной прогул-
ки. Из гордости Сомс не подал и вида, но он превосходно знал, что  Аннет
где-то "рыщет" с Профоном. Флер пошла с Вэлом, его она выбрала, конечно,
потому, что он знает того мальчишку. Ему самому досталась в пару  Уиниф-
рид. Несколько минут они шли по кругу в ярком потоке толпы,  раскраснев-
шиеся и сытые, затем Уинифрид сказала:
   - Хотелось бы мне, друг мой, вернуться на сорок лет назад.
   Перед ее духовными очами нескончаемым парадом проходили ее  собствен-
ные туалеты, сшитые к празднику у Лорда и  оплачиваемые  каждый  раз  по
случаю очередного денежного кризиса ее отцом.
   - В конце концов нам жилось тогда очень весело.
   Иногда мне даже хочется снова увидеть Монти. Что ты скажешь о  нынеш-
ней публике, Сомс?
   - Безвкусица, не на что посмотреть. Все стало разваливаться с появле-
нием велосипедов и автомобилей; а война довершила развал.
   - Я часто думаю: к чему мы идем? - пирог с голубями сообщил  Уинифрид
нежную мечтательность. - У меня нет никакой уверенности, что мы не  вер-
немся к кринолинам и клетчатым панталонам. Посмотри вон на то платье!
   Сомс покачал головой.
   - Деньги есть и теперь, но нет веры в устои. Мы не откладываем на бу-
дущее. Нынешняя молодежь... жизнь для них короткое мгновение -  и  весе-
лое.
   - Ах, какая шляпа! - сказала Уинифрид. - Не знаю, право, как  подума-
ешь, сколько людей убито на войне и все такое, так просто диву  даешься.
Нет другой такой страны, как наша. Проспер говорит,  что  все  остальные
страны, кроме Америки, обанкротились; но  американцы  всегда  перенимали
стиль одежды у нас.
   - Он в самом деле едет в Полинезию?
   - О! Никогда нельзя знать, куда едет Проспер.
   - Вот кто, если хочешь, знамение времени, - пробормотал Сомс.
   Уинифрид крепко стиснула рукой его локоть.
   - Головы не поворачивай, - сказала она тихо, - но посмотри направо  -
в первом ряду на трибуне.
   Сомс посмотрел, как мог, в границах поставленного условия. Там  сидел
человек в сером цилиндре, с седой бородкой, с худыми смуглыми  морщинис-
тыми щеками и несомненным изяществом в позе, а рядом с ним -  женщина  в
зеленоватом платье, темные глаза которой  пристально  глядели  на  него,
Сомса. Он быстро опустил глаза и стал глядеть на  свои  ноги.  Как  ноги
смешно передвигаются: одна, другая, одна, другая. Голос Уинифрид  сказал
ему на ухо:
   - У Джолиона вид совсем больной, но он сохранил стиль. А она не меня-
ется - разве что волосы.
   - Зачем ты рассказала Флер об этой истории?
   - Я не рассказывала; она узнала сама. Я всегда говорила,  что  так  и
выйдет.
   - Очень досадно. Она увлеклась их сыном.
   - Ах плутовка! - прошептала Уинифрид. -  Она  старалась  отвести  мне
глаза на этот счет. Что ты думаешь делать, Сомс?
   - Буду плыть по течению.
   Они шли дальше молча, едва подвигаясь вперед в густой толпе.
   - Действительно, - сказала вдруг Уинифрид, - можно сказать -  судьба.
Но это так несовременно. Смотри! Джордж и Юстас.
   Высокая и грузная фигура Джорджа Форсайта остановилась перед ними.
   - Алло, Сомс! - сказал он. - Я только что встретил Профона и твою же-
ну. Ты можешь догнать их, если прибавишь шагу. Заходил ты к Тимоти?
   Сомс кивнул, и людской поток разделил их.
   - Мне всегда нравился Джордж, - сказала Уинифрид. - Он  такой  забав-
ный.
   - А мне он никогда не нравился, - ответил Сомс. - Где  ты  сидишь?  Я
хочу вернуться на наши места. Может быть, Флер уже там.
   Проводив Уинифрид до ее места, он вернулся на свое и сидел, едва  за-
мечая быстрые белые фигурки, мелькавшие вдалеке, стук клюшек, взрывы ап-
лодисментов то с одной, то с другой стороны. Ни  Флер,  ни  Аннет!  Чего
ждать от современных женщин? Они получили право голоса. Получили  "эман-
сипацию" - и ничего хорошего из этого не вышло! Так Уинифрид  хотела  бы
вернуться назад и начать все сначала, включая Дарти? Возвратит прошлое -
сидеть здесь, как он сидел в восемьдесят третьем и восемьдесят четвертом
годах, до того как убедился, что брак его с Ирэн разрушен, до  того  как
ее отвращение к нему стало настолько очевидным, что он при всем  желании
не мог его не замечать. Он увидел ее с Джолионом, и вот пробудились вос-
поминания. Даже теперь он не мог понять, почему она была так  неподатли-
ва. Она могла любить других мужчин; в ней это было! Но перед ним,  перед
единственным мужчиной, которого она обязана была любить, перед  ним  она
предпочла закрыть свое сердце. Когда  он  оглядывался  на  прошлое,  ему
представлялось - хоть он и понимал, что это фантазия, - ему  представля-
лось, что современное ослабление брачных уз (пусть формы и законы  брака
остались прежними), современная распущенность возникли  из  бунта  Ирэн;
ему представлялось (пусть это фантазия), что  начало  положила  Ирэн,  и
разрушение шло, пока не рухнуло всякое благопристойное  собственничество
во всем и везде или не оказалось на пороге крушения. Все пошло от нее! А
теперь - недурное положение вещей! Домашний очаг! Как можно иметь домаш-
ний очаг без права собственности друг на друга? Скажут, пожалуй,  что  у
него никогда не было настоящего домашнего очага. Но по его ли  вине?  Он
делал все что мог. А наградой ему - те двое, сидящие рядом на трибуне, и
эта история с Флер!
   Охваченный чувством одиночества, он подумал: "Не стану больше  ждать!
Сами найдут дорогу до гостиницы, если захотят вернуться!" Окликнув у вы-
хода такси, он сказал:
   - На Бэйсуотер-Род.
   Старые тетки никогда ему не изменяли. Для них он был всегда  желанным
гостем. Их больше нет на свете, но остался Тимоти!
   На крыльце в открытых дверях стояла Смизер.
   - Мистер Сомс! А я как раз вышла подышать свежим воздухом. Вот-то об-
радуется кухарка!
   - Как поживает мистер Тимоти?
   - Последние несколько Дней он что-то не в себе, сэр; уж  очень  много
разговаривает. Вот и сегодня утром он  вдруг  сказал:  "Мой  брат  Джемс
сильно постарел". Он путается в Мыслях, мистер Сомс,  и  все  говорит  о
родных. Тревожится за их вклады. На днях он сказал: "Мой брат Джолион не
признает консолей". Он, видимо, очень этим удручен. Заходите же,  мистер
Сомс, заходите. Такая приятная неожиданность.
   - Я на несколько минут, - сказал Сомс.
   - Да, - жужжала Смизер в передней, где в воздухе  странно  чувствова-
лась свежесть летнего дня, - мы им последнюю неделю не совсем  довольны.
Он, когда кушал, всегда оставлял лакомые кусочки на закуску. А  с  поне-
дельника он кушает их первыми. Если вы когда наблюдали за собакой,  мис-
тер Сомс, так она всегда за своим обедом съедает вперед мясо. Мы  всегда
считали хорошим признаком, что мистер Тимоти в своем преклонном возрасте
оставляет лакомое на закуску, но теперь он стал  очень  невоздержан;  он
теперь начинает с лучших кусков. Доктор не придает этому  значения,  но,
право... - Смизер покачала головой. - Мистер  Тимоти,  кажется,  думает,
что если он не съест их сразу же, то потом они ему  не  достанутся.  Нас
это беспокоит - это, и его разговорчивость...
   - Он ничего важного не говорил?
   - Как это ни печально, мистер Сомс, но я должна сказать, что он поте-
рял интерес к своему завещанию. Просто видеть его не желает,  дуется,  а
ведь столько лет вынимал его каждое утро.  Так  странно!  Он  сказал  на
днях: "Они ждут моих денег". Я так и ахнула, потому что, как я и сказала
ему, никто, конечно, не ждет его денег. И так жаль, что он в своем  воз-
расте думает о деньгах. Я собралась с духом и сказала:  "Знаете,  мистер
Тимоти, моя дорогая хозяйка - то есть мисс Форсайт,  мистер  Сомс,  мисс
Энн, которая меня обучала, - она никогда не думала о деньгах, сказала я,
ей всего важнее было доброе имя". Он посмотрел ни меня  просто  выразить
не могу, до чего странно и очень сухо сказал: "Никому не нужно мое  доб-
рое имя". Подумайте, такие сказал слова. Но иногда он говорит вполне ра-
зумно.
   Сомс между тем разглядывал старую  гравюру  около  вешалки  и  думал:
"Ценная вещь!"
   - Я подымусь наверх, загляну к нему, Смизер, - сказал он.
   - С ним сейчас кухарка, - пропыхтела Смизер из своего корсета, -  она
будет очень рада вас увидеть.
   Сомс медленно взбирался по лестнице, думая: "Не дай бог дожить до та-
кой старости!"
   На втором этаже он остановился и постучал.  Дверь  отворилась,  и  он
увидел круглое приветливое лицо женщины лет шестидесяти.
   - Мистер Сомс! - сказала она. - Неужели! Мистер Сомс!
   Сомс кивнул.
   - Да, это я, Джейн!
   И вошел.
   Тимоти, обложенный подушками, полусидел в  постели,  сложив  руки  на
груди и уставив глаза в потолок, на котором застыла вниз  головою  муха.
Сомс стал в ногах кровати, глядя прямо на него.
   - Дядя Тимоти, - сказал он, повысив голос, - дядя Тимоти!
   Глаза Тимоти оторвались от мухи и остановились на  лице  гостя.  Сомс
видел, как бледный старческий язык прошел по темным губам.
   - Дядя Тимоти, - повторил он, - не могу ли я что-нибудь  сделать  для
вас? Не хотите ли вы что-нибудь сказать?
   - Ха! - произнес Тимоти.
   - Я пришел проведать вас и посмотреть, все ли у вас благополучно.
   Тимоти кивнул. Он, видимо, старался освоиться с возникшей  перед  ним
фигурой.
   - Есть ли у вас все, что вам нужно?
   - Нет, - сказал Тимоти.
   - Не могу ли я достать вам что-нибудь?
   - Нет, - сказал Тимоти.
   - Я Сомс. Понимаете? Ваш племянник. Сомс Форсайт.  Сын  вашего  брата
Джемса.
   Тимоти кивнул.
   - Я был бы рад что-нибудь сделать для вас.
   Тимоти поманил. Сомс подошел ближе.
   - Ты, - заговорил Тимоти беззвучным от старости голосом, - ты  накажи
им всем, - и палец его постучал по локтю Сомса, -  чтоб  они  держались,
держались - консоли идут в гору, - и он трижды кивнул головой.
   - Хорошо, - сказал Сомс, - я им передам.
   - Да, - сказал Тимоти и, снова уставив глаза в  потолок,  добавил:  -
Муха.
   Странно растроганный, Сомс взглянул на приятное полное лицо  кухарки,
сплошь покрывшееся морщинками от постоянной возни у плиты.
   - Ну, теперь-то ему станет лучше, сэр, - сказала она.
   Тимоти что-то бормотал, но он явно разговаривал сам с собой,  и  Сомс
вышел вместе с кухаркой.
   - Мне так хотелось бы приготовить вам клубничный  мус,  мистер  Сомс,
как в добрые старые дни; вы так его, бывало, любили. До  свидания,  сэр,
всего хорошего; вот обрадовали нас, что зашли!
   - Оберегайте его, Джейн, - он в самом деле стар.
   И, пожав ее морщинистую руку. Сомс спустился в переднюю.  Смизер  еще
стояла в дверях - дышала свежим воздухом.
   - Как вы его находите, мистер Сомс?
   - Смизер, - сказал Сомс, - мы все перед вами в долгу.
   - О, нисколько, мистер Сомс. Не говорите! Это одно  удовольствие,  он
замечательный человек.
   - Ну, до свидания, - сказал Сомс и сел в такси.
   "Идут в гору, - думал он. - В гору".
   Прибыв в свой отель на Найтсбридж, он вошел в гостиную и заказал чай.
Ни жены, ни дочери не было дома. И снова его охватило чувство одиночест-
ва. Ох, эти гостиницы! Какие они стали теперь  чудовищно  громадные!  Он
помнит время, когда самыми большими были гостиницы Лонга,  Брауна,  Мор-
лея, Тевисток-отель, а при упоминании о Лэнгхэме  и  Гранд-отеле  сомни-
тельно покачивали головой. Отели и клубы, клубы и отели; им  теперь  нет
конца. И Сомс, только что дивившийся на стадионе Лорда чуду  традиции  и
прочности, предался раздумью о том, как изменился этот  Лондон,  где  он
родился на свет шестьдесят пять лет назад. Идут ли консоли  в  гору  или
падают, но Лондон стал чудовищно богат. Нет другого столь богатого горо-
да, кроме разве Нью-Йорка. Пусть газеты впадают в истерику; но те,  кто,
подобно ему, помнят, каков был Лондо шестьдесят лет назад, и  видят  его
теперь, - те понимают всю плодотворность  и  гибкость  богатства.  Нужно
только не терять головы и неуклонно стремиться к нему. В самом деле!  Он
помнит, булыжные мостовые и вонючую солому под ногами в кэбе.  А  старый
Тимоти - чего только он не мог бы рассказать, если бы  сохранил  память!
Во всем неустройство, люди спешат, суетятся, но здесь - Лондон на Темзе,
вокруг - Британская империя, а дальше - край земли. "Консоли идут в  го-
ру!" Нечему тут удивляться. Все дело в породе. И все, что было  в  Сомсе
бульдожьего, с минуту отражалось во взгляде его серых глаз, пока  их  не
привлекла викторианская гравюра на стене. Отель закупил три дюжины таких
гравюрок. На старые офорты в старых гостиницах было приятно  смотреть  -
какая-нибудь охота или "Карьера повесы", - а эта сентиментальная  ерунда
- да что там! Викторианская эпоха миновала. "Накажи им, чтоб они  держа-
лись", - сказал старый Тимоти. Но чего держаться в этом новом  "демокра-
тическом" столпотворении, когда даже частная собственность под  угрозой?
И при мысли, что может быть уничтожена частная собственность.  Сомс  от-
толкнул чашку с недопитым чаем и подошел к окну. Подумать только! Приро-
дой можно будет владеть не в большей мере, чем владеет эта толпа  цвета-
ми, деревьями, прудами Хайд-парка. Нет, нет! Частная собственность лежит
в основе всего, что стоит иметь. Просто мир немного свихнулся, как иног-
да собаки в полнолуние теряют рассудок и отправляются на  ночную  охоту.
Но мир, как собака, знает, где лучше кормят и дают  теплую  постель,  он
непременно вернется к единственному очагу, какой стоит иметь, - к  част-
ной собственности. Мир временно впал в детство, как старый Тимоти, и на-
чинает с лакомого куска!
   Он услышал за спиной шум и увидел, что пришли жена и дочь.
   - Вернулись все-таки! - сказал он.
   Флер не ответила; она постояла, посмотрела на него и на мать и прошла
в свою спальню. Аннет налила себе чашку чая.
   - Я еду в Париж, к моей матери, Сомс.
   - О! К твоей матери?
   - Да.
   - Надолго?
   - Не знаю.
   - А когда выезжаешь?
   - В понедельник.
   Действительно ли она едет к матери? Странно, как ему это  стало  без-
различно! Странно, как безошибочно предугадала  она,  что  он  отнесется
безразлично к ее отъезду, поскольку все обходится без скандала. И  вдруг
между собой и женой он отчетливо увидел лицо, которое уже видел сегодня:
лицо Ирэн.
   - Деньги тебе нужны?
   - Спасибо; у меня вполне достаточно.
   - Хорошо. Извести нас, когда соберешься назад.
   Аннет положила на тарелку печенье, которое вертела в пальцах, и, гля-
дя на мужа сквозь подчерненные ресницы, спросила:
   - Передать что-нибудь maman?
   - Передай поклон.
   Аннет потянулась, держа руки на пояснице, и сказала по-французски:
   - Какое счастье, что ты никогда не любил меня, Сомс! - И, встав, тоже
вышла из комнаты.
   Сомс был рад, что она сказала это по-французски, как бы исключая  тем
необходимость ответа. Опять то, другое лицо - бледное, темноглазое,  все
еще красивое И где-то глубоко-глубоко внутри зашевелилось что-то похожее
на тепло, словно от искры, тлеющей под рыхлой кучей пепла. А Флер сходит
с ума по ее сыну! Дикая случайность! Но  существует  ли  вообще  случай-
ность? Человек идет по тротуару, и ему падает на голову кирпич.  А,  вот
это - случайность, несомненно. Но тут!.. "Унаследовала", - сказала Флер.
Она - она будет крепко держаться своего!


   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   I
   ДУХ СТАРОГО ДЖОЛИОНА

   Двойственное побуждение заставило Джолиона сказать в  то  утро  своей
жене: "Поедем на стадион!"
   "Срочно требуется"... что-нибудь, чем можно заглушить тревогу,  кото-
рая не оставляла его и Ирэн в течение шестидесяти часов  с  той  минуты,
как Джон привез Флер в Робин-Хилл. И требуется что-нибудь, чтобы утолить
терзания памяти у человека, знающего, что любой день может  положить  им
конец!
   Пятьдесят восемь лет назад Джолион поступил в Итон, потому что старо-
му Джолиону заблагорассудилось "приобщить его к лику образованных людей"
с возможно большими издержками. Из года в год он ездил на стадион  Лорда
с отцом, чья юность, в двадцатых годах прошлого века, протекала без шли-
фовки на крикетном поле. Старый Джолион, не смущаясь, говорил о  крикете
языком профана: "полмяча", "три четверти мяча", "попал в середку", "под-
шиб", и молодой Джолион в простодушном снобизме молодости трепетал,  как
бы кто не подслушал его родителя! Только в высоком деле  крикета  ему  и
приходилось трепетать - отец всегда казался ему идеалом. Старый  Джолион
не получил утонченного  образования,  но  врожденная  взыскательность  и
уравновешенность спасали его от срывов в вульгарность. Как приятно  было
после этих цилиндров, воя, изнурительной жары прокатиться домой с  отцом
в кабриолете, принять ванну, переодеться и поехать в клуб "Разлад",  где
подадут на обед салаку, котлеты и яблочный пирог, а из клуба отправиться
вместе в оперу или в театр - два щеголя, молодой и старый, в  светло-ли-
ловых лайковых перчатках. А в воскресенье, когда матч закончится  и  ци-
линдр получит долгожданную отставку, поехать в нарядном экипаже в ресто-
ран "Корона и скипетр" и к террасе над Темзой - золотые шестидесятые го-
ды, когда мир был прост, денди блистательны, демократия еще не  родилась
и романы Уайта Мелвила [27] выходили один за другим.
   Явилось новое поколение, с его сыном Джолли, носившим в петлице васи-
лек Хэрроу, - старому Джолиону заблагорассудилось, чтобы внук его  "при-
общился" с чуть-чуть меньшими издержками, - и снова Джолион в день матча
томился от жары и наблюдал игру страстей  и  возвращался  к  прохладе  и
клубничным грядкам Робин Хилла, а после обеда играл на бильярде,  причем
его мальчик отчаянно "мазал" и старался казаться скучающим  и  взрослым.
Эти два дня в году они с сыном оставались одни во всем мире, с глазу  на
глаз, - а демократия только что народилась!
   Итак, Джолион откопал серый цилиндр, взял у Ирэн клочок голубой ленты
и помаленьку, полегоньку, в автомобиле, на поезде и в такси добрался  до
стадиона. Там, сидя рядом с Ирэн, одетой в зеленоватое платье  с  узкими
черными кантами, он наблюдал за игрой и чувствовал, как шевелится в  нем
былое, волнение.
   Но мимо прошел Сомс, и день был испорчен. Лицо Ирэн  исказилось,  она
сжала губы. Не стоило сидеть здесь и ждать, что  вот-вот  встанут  перед
ним Сомс или его дочь, точно цифры бесконечной дроби. Он сказал:
   - Не довольно ли, милая? Поедем, если хочешь, домой!
   К вечеру Джолион почувствовал полный упадок сил. Не желая, чтобы Ирэн
видела его в таком состоянии, он подождал, когда она села  за  рояль,  и
тихо удалился в свой кабинет. Он распахнул высокое окно - чтобы не  было
душно, распахнул двери - чтобы слышать волны ее музыки,  и,  усевшись  в
старом кресле своего отца,  прислонив  голову  к  потертому  коричневому
сафьяну, сомкнул глаза. Как то место из сонаты Цезаря Франка,  была  его
жизнь с Ирэн - божественная третья тема. И вдруг теперь  эта  история  с
Джоном - скверная история! В полу