щей на  этой  купленной  у  Палбреда  с  Тоттенхем-
корд-род кровати.


   VIII

   Кондафорд, словно выражая недовольство всеми этими любовными  перипе-
тиями и оплакивая утрату двух своих дочерей, встретил Динни мелким  дож-
дем.
   Девушка нашла, что ее родители усиленно стараются не "разводить  тра-
гедий" по поводу отъезда Клер, и возымела надежду, что  они  будут  дер-
жаться так же и в отношении ее самой. Чувствуя себя, по своему же  выра-
жению, "чересчур огорожанившейся", она решила пройти испытание водой пе-
ред ордалией окончательного объяснения и  отправилась  побродить.  Кроме
того, к обеду ожидались Хьюберт и Джин, их надо было встретить, и  Динни
хотела убить двух зайцев  сразу.  Капли  дождя,  падавшие  ей  на  лицо,
хмельной запах земли, голоса кукушек и вид деревьев, одни из которых уже
успели расцвести, а другие только начинали зеленеть, освежили ее тело  и
повергли в уныние ее сердце. Девушка по тропинке углубилась  в  лес.  Он
состоял из буков и ясеней; кое-где попадался  английский  тис,  так  как
почва была известковатой. Дождь накрапывал чуть-чуть, с листвы не  капа-
ло, и тишину нарушал лишь частый стук дятла. Динни, если не считать ран-
него детства, была за границей трижды - в Италии, в Париже, в Пиренеях -
и всякий раз возвращалась домой еще более влюбленной в Англию и в Конда-
форд. Теперь она не знала, куда лежит ее путь. Нет сомнения,  впереди  -
пески, смоковницы, молчаливые фигуры у колодцев, плоские  крыши,  волоса
муэдзинов, взгляды из-под чадры. Но Уилфрид, конечно,  почувствует  пре-
лесть Кондафорда и согласится время от времени гостить в нем.  Отец  Де-
зерта жил в замке, построенном словно напоказ, но, к  всеобщему  огорче-
нию, закрыл доступ туда и никому его не показывал.  Отчий  замок,  Итон,
Лондон - вот и все, что Уилфрид, который провел четыре г, ода на войне и
восемь лет на Востоке, знает об Англии.
   "Мне предстоит открыть ему Англию, а он откроет мне Восток", -  поду-
мала Динни.
   В ноябре прошлого года буря повалила несколько буков. Глядя на их об-
наженные разлапые корни, Динни вспомнила, как Флер говорила, что продать
лес - единственный способ выполнить последний долг перед детьми. Но отцу
Динни только шестьдесят два! Как вспыхнули щеки  Джин  в  день  приезда,
когда тетя Эм процитировала: "Плодитесь и размножайтесь"! Она  ждет  ре-
бенка! Разумеется, сына, - Джин из тех женщин, у которых родятся мальчи-
ки. Еще одно поколение Черрелов по прямой линии!
   А вдруг у нее с Уилфридом тоже будет малыш? Что тогда? С детьми коче-
вать нельзя. Тревога и неуверенность охватили Динни. Будущее -  сплошное
белое пятно на карте! Мимо застывшей на месте девушки пробежала белка  и
взобралась на дерево. Динни с улыбкой проводила взглядом проворного  ры-
женького зверька с пушистым хвостом. Слава богу, Уилфрид любит животных.
"Аллах и тот в свой рай ослов пускает". Он не может не  полюбить  Конда-
форд, его лесных птиц, рощи, ручьи, высокие окна,  магнолии,  голубей  и
зеленые пастбища! Но понравятся ли ему ее родные - Отец, мать,  Хьюберт,
Джин? Понравится ли он им? Нет, им он не понравится - слишком  непринуж-
ден, порывист, горек, прячет все лучшее, что в нем есть, словно стыдится
этого. Они не оценят его поклонения красоте, а переход в другую веру по-
вергнет их в удивление и замешательство, даже если они не  узнают  того,
что он ей рассказал.
   В Кондафорде не было ни дворецкого, ни электричества, и Динни выбрала
для объяснения тот момент, когда горничные, поставив графины и десерт на
озаренный свечами стол из полированного ореха, удалились.
   - Простите, что отвлекаю вас личными делами, - внезапно объявила  Де-
вушка. - Я помолвлена.
   Сначала никто не ответил. Каждый из четырех  присутствовавших  привык
думать и говорить, хотя это не всегда одно и то же,  что  Динни  создана
Для брака; поэтому они могли только радоваться, что она  выходит  замуж.
Затем Джин спросила:
   - С кем, Динни?
   - С Уилфридом Дезертом, вторым сыном лорда Маллиена... Он был шафером
Майкла...
   - О! Но...
   Динни обвела взглядом трех  остальных.  Лицо  отца  невозмутимо,  что
вполне естественно, - он понятия не имеет об этом молодом человеке; тон-
кие черты ее матери выражают вопрос и тревогу; Хьюберт, казалось, с тру-
дом подавляет раздражение.
   Наконец леди Черрел спросила:
   - Динни, давно ты знакома с ним?
   - Всего десять дней, но мы виделись ежедневно. Боюсь, что это  любовь
с первого взгляда, как и у тебя,  Хьюберт.  Мы  помнили  друг  друга  со
свадьбы Майкла.
   Хьюберт уставился в свою тарелку:
   - Известно ли тебе, что он перешел в мусульманство? По крайней  мере,
в Хартуме шли такие разговоры.
   Динни кивнула.
   - Неужели? - воскликнул генерал.
   - В том-то и беда, сэр.
   - Зачем он это сделал? Динни чуть не брякнула: "Не все ли равно - ис-
лам или христианство, если ты неверующий!" -  но  вовремя  спохватилась.
Вряд ли это было бы особенно лестной рекомендацией.
   - Не понимаю людей, меняющих веру, - резко бросил генерал.
   - Я вижу, что новость не вызвала  особого  восторга,  -  пробормотала
Динни.
   - До восторгов ли тут? Мы ведь его совсем не знаем, дорогая.
   - Ты права, мама. Можно мне пригласить его сюда? Он в  состоянии  со-
держать семью, и тетя Эм говорит, что у его брата не будет потомства.
   - Динни! - остановил ее генерал.
   - Я шучу, дорогой.
   - Но он же вроде бедуина: вечно кочует, а это уже не шутки,  -  отоз-
вался Хьюберт.
   - Кочевать можно и вдвоем, Хьюберт.
   - Ты всегда говорила, что тебе тяжело даже на время уезжать из Конда-
форда.
   - Я помню, как ты говорил, Хьюберт, что не видишь ничего  хорошего  в
браке. Я уверена, что в свое время и вы с отцом, мама,  говорили  то  же
самое. Но разве вы утверждали это потом?
   - Злючка! - отпарировала Джин, и это  простое  слово  положило  конец
сцене.
   Однако перед сном Динни зашла к матери и снова спросила:
   - Значит, я могу пригласить Уилфрида?
   - Разумеется, и когда захочешь. Мы будем рады познакомиться с ним.
   - Я понимаю, мама, этот удар  последовал  слишком  быстро  за  браком
Клер. Но вы же знали, что рано или поздно я уйду от вас.
   Леди Черрел вздохнула:
   - Догадывались.
   - Я забыла сказать, что он поэт, и притом настоящий.
   - Поэт? - переспросила ее мать, словно не хватало только этого  штри-
ха, чтобы довершить ее опасения.
   - В Вестминстерском аббатстве немало поэтов. Но не беспокойся, он ту-
да не попадет.
   - Различие в религии - очень серьезное обстоятельство, Динни, особен-
но когда дело касается детей.
   - Почему, мама? Говорить о религиозных убеждениях человека,  пока  он
не стал взрослым, просто смешно. Кроме того, к тому времени, когда  под-
растут мои дети, если они у меня будут, вопрос станет чисто  академичес-
ким.
   - Динни!
   - Он уже почти стал им, если не считать узких религиозно  настроенных
кругов. Для нормальных людей религия все больше превращается в этическую
проблему.
   - Я слишком мало знаю, чтобы судить об этом, да и ты тоже.
   - Мамочка, милая, погладь меня по голове.
   - Ох, Динни, как мне хочется думать, что ты сделала разумный выбор!
   - Не я, а меня выбрали, мама.
   Динни чувствовала, что вряд ли успокоила мать таким способом, но,  не
зная другого, поцеловала ее на сон грядущий и ушла.
   У себя в комнате она села и написала:
   "Кондафорд. Пятница.
   Дорогой мой,
   Это бесспорно и безоговорочно первое любовное письмо  в  моей  жизни,
поэтому я едва ли сумею выразить мои чувства. По-моему, будет  довольно,
если я просто скажу: "Люблю тебя". Я объявила  родным  радостную  весть.
Она, естественно, заставила их призадуматься и пробудила в  них  желание
поскорее тебя увидеть. Когда ты приедешь? Если ты будешь  со  мной,  вся
эта история перестанет мне казаться только прекрасным сном наяву.  Жизнь
у нас здесь простая. Мы, пожалуй, не стали бы жить на широкую ногу, даже
если бы на это были средства. Три горничные, шофер и два егеря -  вот  и
вся наша прислуга. Я думаю, что моя мать тебе понравится,  и  не  думаю,
что ты сойдешься с моим отцом и братом, хотя,  надеюсь,  его  жена  Джин
расшевелит твое поэтическое воображение: она удивительно яркая  женщина.
Сам же Кондафорд тебе полюбится, - в этом  я  уверена.  Тут  чувствуется
подлинная старина. У нас можно поездить верхом; мы с тобой будем бродить
и болтать, и я покажу тебе все мои любимые уголки  и  местечки.  Погода,
надеюсь, будет хорошая, - ведь ты так любишь солнце. Здесь для меня сей-
час пасмурен каждый день, с тобой же любой станет погожим. Комната,  ко-
торая тебе предназначена, - на отлете; в ней царит  прямо-таки  неземная
тишина. К ней ведут пять веерообразных ступеней, и называется она комна-
той священника, потому что в ней был замурован Энтони Черрел, брат Джил-
берта, владевшего Кондафордом при Елизавете. Пищу ему Доставляли в  кор-
зинке, которую на веревке спускали ночью к его окну. Он был священник  и
видный католик, а Джилберт, хотя и перешел в протестантство, любил брата
больше, чем религию, как и подобает порядочному человеку.  Энтони  скры-
вался там три месяца, а потом, однажды ночью, брат разобрал  стену,  пе-
реправил его через весь остров до самой Бьюли-ривер и посадил на флюгер.
Стену, чтобы не вызвать подозрений, восстановили, и окончательно снес ее
лишь мой прадед, последний из нашего рода, кто располагал более или  ме-
нее значительными средствами. Стена действовала ему на нервы, и он с ней
быстро разделался. Внизу, под ступенями, есть ванная. Окно,  разумеется,
расширили, и вид из него изумительный, особенно сейчас, когда цветут си-
рень и яблони. У меня самой (если тебе это интересно)  комната  узкая  и
похожа на келью, но выходит она прямо на луга и холмы, за которыми виден
лес. Я живу в ней с семи лет и не променяю ни на какую другую,  пока  ты
не подаришь мне
   ... на радость и на утешенье
   Свет звезд по ночам, по утрам птичье пенье.  Я  склонна  считать  ма-
ленького "Стивенсона" своим любимым стихотворением; как видишь,  во  мне
тоже есть что-то от кочевницы, хотя по натуре я домоседка. Между прочим,
мой отец глубоко чувствует природу, любит животных, птиц и деревья.  Мне
кажется, большинство военных похожи на него, как это ни странно. Но, ра-
зумеется, они воспринимают лишь видимую и познаваемую, а не эстетическую
сторону природы. Они усматривают в фантазии  лишь  проявление  известной
ненормальности. Я подумывала, не подсунуть ли нашим книжку твоих стихов,
но решила, что, в общем, не стоит: они могут понять  тебя  слишком  бук-
вально. Человек всегда больше располагает к себе, чем его  произведения.
Уснуть не надеюсь, - сегодня, в первый раз с сотворения мира, я не виде-
ла тебя. Спокойной ночи, дорогой мой, желаю счастья и целую.
   Твоя Динни.
   P.S. Для тебя выбрана фотография, на которой я больше всего похожа на
ангела, то есть та, где мой нос меньше всего вздернут. Пошлю ее  завтра,
а пока вот тебе два моментальных снимка. Когда же, сэр,  я  получу  вашу
карточку?
   Так закончился этот отнюдь не лучший день ее жизни.


   IX

   Сэр Лоренс Монт, недавно избранным  членом  Бэртон-клуба,  вследствие
чего он вышел из "Аэроплана" и остался лишь в так  называемом  "Снуксе",
"Кофейне" и "Партенеуме", любил повторять, что, если он проживет еще лет
десять, каждое посещение одного из этих клубов будет  стоить  ему  целых
двенадцать шиллингов шесть пенсов.
   Однако на другой день после того, как Динни объявила ему о своей  по-
молвке, он зашел в "Бэртон", взял список членов и открыл на  букве  "Д".
Так и есть: "Высокочт. Уилфрид Дезерт". Это естественно - клуб по тради-
ции стремится монополизировать путешественников.
   - Мистер Дезерт навещает вас? - спросил баронет у швейцара.
   - Да, сэр Лоренс, он несколько раз был на  прошлой  неделе,  хотя  до
этого я не видел его несколько лет.
   - Да, он большей частью живет за границей. Когда он обычно приходит?
   - Чаще всего к обеду, сэр Лоренс.
   - Ясно. А мистер Масхем здесь?
   Швейцар покачал головой:
   - Сегодня скачки в Ньюмаркете, сэр Лоренс.
   - Да, конечно! Как это вы все запоминаете?
   - Привычка, сэр Лоренс.
   - Завидую.
   Сэр Лоренс повесил шляпу и некоторое время постоял  в  холле,  глядя,
как телетайп отстукивает биржевой курс. Безработица и налоги  растут,  а
денег на автомобили и развлечения тратится все больше.  Миленькое  поло-
женьице! Затем он направился в библиотеку, рассчитывая, что там-то уж он
никого не встретит. И первый, кого он увидел, был Джек  Масхем,  который
из уважения к месту шепотом беседовал в углу с худощавым  смуглым  чело-
вечком.
   "Это объясняет, почему я никогда не могу найти упавшую запонку, - по-
думал сэр Лоренс, - Мой друг швейцар был так уверен, что Джек в  Ньюмар-
кете, а не у этих полок, что принял его за другого, когда  тот  все-таки
явился".
   Он взял томик "Арабских ночей" Бертона, позвонил и заказал чай, но не
успел уделить внимание ни книге, ни напитку, как оба собеседника покину-
ли свой угол и подошли к нему.
   - Не вставай, Лоренс, - с некоторой томностью произнес Джек Масхем. -
Телфорд Юл - сэр Лоренс Монт, мой кузен.
   - Я читал ваши сенсационные романы, мистер Кл, - сказал сэр Лоренс  и
подумал: "Странная личность!"
   Худой смуглый человек с обезьяньим лицом осклабился и ответил:
   - Жизнь бывает сенсационнее всякого романа.
   - Юл вернулся из Аравии, - пояснил Джек Масхем с обычным для него ви-
дом человека, над которым не властно ни время,  ни  пространство.  -  Он
разнюхивал, нельзя ли там раздобыть парочку чистокровных арабских кобыл,
чтобы использовать их у нас. Жеребцы есть, маток не  достать.  В  Неджде
сейчас такое же положение, как в те времена, когда писал  Палгрейв.  Все
же дело, по-моему, двинулось. Владелец лучшего табуна  требует  самолет,
но, если мы забросим туда бильярд, ему наверняка придется расстаться  по
крайней мере с одной дочерью солнца.
   - Боже правый, какие низкие методы! - усмехнулся сэр Лоренс. - Все мы
становимся иезуитами, Джек.
   - Юл видел там интересные вещи. Кстати, об одной из них я хочу с  то-
бой поговорить. Разрешишь присесть?
   Он опустился в кресло и вытянулся во всю длину; смуглый человек усел-
ся на другое, устремив черные мигающие глаза на  сэра  Лоренса,  который
инстинктивно насторожился.
   - Когда Юл был в аравийской пустыне, - продолжал Джек Масхем, - беду-
ины рассказали ему о смутных слухах насчет одного англичанина,  которого
арабы якобы поймали и вынудили перейти в мусульманство. Юл поскандалил с
ними, заявив, что никто из англичан не способен на такое.  Но  когда  он
вернулся в Египет и вылетел в Ливийскую пустыню, он встретил Другую шай-
ку бедуинов, возвращавшихся с юга, и услышал от них ту же самую историю,
только в более подробном изложении - они утверждали, что это случилось в
Дарфуре, и назвали даже имя отступника - Дезерт. Когда  же  Юл  попал  в
Хартум, он услышал, что весь город только и говорит о том,  что  молодой
Дезерт принял ислам. Юл, естественно, сделал из всего  этого  логические
выводы. Но, конечно, весь вопрос в том, как это произошло. Одно дело пе-
ременить веру по доброй воле, другое - отречься от прежней под  пистоле-
том. Англичанин, совершающий подобный поступок, предает всех нас.
   Сэр Лоренс, который в продолжение речи своего кузена перепробовал все
известные ему способы вставлять монокль, выронил его и сказал:
   - Дорогой Джек, неужели ты не понимаешь, что, если человек принял му-
сульманство в мусульманской стране, молва  обязательно  представит  дело
так, как будто его к этому принудили.
   Джек, извивавшийся на самом краю своего кресла, возразил:
   - Я сперва так и подумал, но последние сведения были чрезвычайно  оп-
ределенными. Мне сообщили даже имя шейха, который заставил его отречься,
и месяц, когда  это  случилось.  Я  выяснил  также,  что  мистер  Дезерт
действительно вернулся из Дарфура вскоре по истечении упомянутого  меся-
ца. Возможно, ничего и не было. Но так или иначе, мне незачем  объяснять
вам, что такого рода история, если она своевременно не опровергнута, об-
растает сплетнями и вредит не только этому человеку, но и нашему  общему
престижу. Мне кажется, наш долг - поставить мистера  Дезерта  в  извест-
ность о слухах, которые распространяют о нем бедуины.
   - Кстати, он сейчас здесь, - мрачно бросил сэр Лоренс.
   - Знаю, - ответил Джек Масхем, - Я видел его на днях, и он член этого
клуба.
   Беспредельное уныние волной захлестнуло сэра Лоренса. Вот  они,  пос-
ледствия злосчастного решения Динни! Динни была дорога этому ироничному,
независимому в суждениях и разборчивому в привязанностях  человеку.  Она
поразительно украшала его давно установившееся представление о женщинах.
Не будь он ее дядей по браку, он мог бы даже влюбиться в  нее,  если  бы
снова стал молодым.
   Пауза продолжалась. Сэр Лоренс отчетливо сознавал, что оба его  собе-
седника чувствуют себя крайне неловко,  и,  странное  дело,  их  замеша-
тельство лишь усугубляло в его глазах серьезность положения. Наконец  он
сказал:
   - Дезерт был шафером моего сына. Я должен поговорить с Майклом.
   Мистер Юл, надеюсь, воздержится пока от дальнейших шагов.
   - Непременно, - ответил К, л. -  Хочу  верить,  что  все  это  только
сплетни. Мне нравятся его стихи.
   - А ты, Джек?
   - Мое дело сторона. Но я не примирюсь с мыслью, что англичанин спосо-
бен на такой поступок, пока не буду убежден в бесспорности  этого  факта
так же, как в существовании собственного носа. Вот все,  что  могу  ска-
зать. Юл, если мы хотим поспеть на  ройстонский  поезд,  нам  пора  дви-
гаться.
   Оставшись в одиночестве, сэр Лоренс не встал с кресла. Ответ Джека
   Масхема расстроил его еще больше. Он доказывал, что,  если  наихудшие
опасения подтвердятся, рассчитывать на снисходительность "настоящих саи-
бов" не придется. Наконец сэр Лоренс поднялся, взял  с  полки  небольшой
томик, снова сел и начал его перелистывать. Это были "Индийские  стих"!"
сэра Альфреда Лайела, а поэма, которую  разыскивал  баронет,  называлась
"Богословие перед казнью".
   Он прочел ее, поставил книгу на место и  стоял,  потирая  подбородок.
Вещь, конечно, написана лет сорок с лишним тому назад, но можно не  сом-
неваться, что взгляды, выраженные в ней, ни на йоту не  изменились.  Су-
ществует еще стихотворение Доила о капрале Восточно-Кентского полка, ко-
торый, когда его привели к китайскому генералу и предложили под  страхом
смерти поцеловать землю у ног врага, ответил: "В нашем полку так не при-
нято!" - и погиб. Что поделаешь! Такое поведение и сейчас  -  закон  для
людей, принадлежащих к определенной касте и чтящих традиции. Война подт-
вердила это на бесчисленных примерах. Неужели  молодой  Дезерт  действи-
тельно изменил традициям? Невероятно! А вдруг он в самом деле трус, нес-
мотря на свой образцовый послужной список? Или, может  быть,  бьющая  из
него ключом горечь довела его до полного цинизма и  он  попрал  традицию
только ради того, чтобы ее попрать?
   Сэр Лоренс напряг все свои духовные способности и  попробовал  поста-
вить себя перед аналогичным выбором. Но он был неверующим, и  единствен-
ный вывод, который ему удалось сделать, сводился к следующему:  "Мне  бы
страшно не хотелось, чтобы на меня оказали давление  в  таком  вопросе".
Понимая, что это заключение ни в коей  мере  не  соответствует  важности
проблемы, он спустился в холл, закрылся в телефонной кабине  и  позвонил
Майклу. Затем, опасаясь оставаться в клубе дольше: того и глядишь наско-
чишь на самого Дезерта, взял такси и отправился на Саутсквер.
   Майкл только что вернулся из палаты, столкнулся с отцом  в  холле,  и
сэр Лоренс изъявил желание уединиться с сыном в его кабинете, интуитивно
чувствуя, что Флер при всей ее проницательности не подходит роль  участ-
ницы совещания по столь щекотливому пункту. Он начал с того, что объявил
о помолвке Динни. Майкл выслушал это сообщение с такой  странной  сме