рошло.
Как может человек быть кем-то определенным, когда все висит  в  воздухе?
Возьмите либералов. Им видеть ситуацию мешает свобода  торговли;  лейбо-
ристской партии - налог на капитал; а консерваторам - идеи протекциониз-
ма; словом, все они опутаны лозунгами. Старый сэр Джемс Фоггарт чертовс-
ки прав, но никто не подумает его слушать. Его книга  -  только  перевод
бумаги, если ее кто-либо издаст. Мир сейчас -  очень  нереальная  штука,
мисс Перрен, а из всех стран - мы самая нереальная.
   - Почему, мистер Монт?
   - Почему? Да потому, что мы с большим упорством, чем любая другая на-
ция, держимся за то, что, в сущности, у нас, как ни в одной другой стра-
не, давным-давно лопнуло. Во всяком случае, нечего  было  мистеру  Дэнби
поручать мне это письмо, если он не собирался меня развлекать. Да, кста-
ти, раз мы об этом заговорили, мне придется отказатьтя  от  новой  книги
Хэролда Мастера: может, это ошибка, но они не желают ее печатать.
   - Но почему же, мистер Монт? Ведь "Рыдающая черепаха" имела такой ус-
пех!
   - Да, но в новой книжке у Мастера появилась определенная мысль, кото-
рая неизбежно заставляет его что-то сказать. Уинтер говорит, что те, кто
расхвалил "Рыдающую черепаху" как величайшее произведение искусства, ко-
нечно за это на него накинутся; а мистер Дэнби называет эту книгу клеве-
той на человечество. Так что все против нее. Ну, давайте писать.
   "Дорогой Мастер!
   В увлечении своей темой Вы, очевидно, сами не заметили, как испортили
всю музыку. В "Рыдающей черепахе" Вы вполне сыгрались  с  половиной  ор-
кестра, причем с самой... м-м... шумной половиной. Вы были очаровательно
архаичны и достаточно хладнокровны. Что же Вы теперь наделали?  Взяли  в
герои последнего туземца с Маркизских островов и переселили его  в  Лон-
дон. Ваш роман - едчайшая сатира, настоящая критика жизни. Я уверен, что
Вы не хотели писать о современности или копаться в нашей действительнос-
ти; но тема увлекла Вас за собой. Холодная едкость и хладнокровие - вещи
разные, сами понимаете, не говоря уже о том, что Вам пришлось отказаться
от архаического стиля. Конечно, я лично считаю новый роман  во  сто  раз
лучше "Рыдающей черепахи" - то была приятная книжечка, о которой и  ска-
зать, в сущности, нечего. Но я не публика, и я - не критика.  Молодые  и
худые будут огорчены тем, что Вы недостаточно  современны,  они  скажут,
что вы морализируете; старые и толстые назовут Вас скептиком, разрушите-
лем, а рядовые читатели примут Вашего островитянина всерьез и  обидятся,
что он у Вас лучше них. Как видите, перспектива не из веселых.  Как  же,
по-вашему, мы "провернем" такую книжку? Очевидно, никак. Таково  решение
издательства. Я с ним не согласен: я издал бы книгу завтра же; но ничего
не поделать, раз все в руках Дэнби и Уинтера. Итак, с большим сожалением
я возвращаю то, что считаю настоящим произведением искусства.
   Всегда Ваш Майкл Монт.
   - А знаете, мисс Перрен, по-моему, вам не надо это переводить.
   - Да, боюсь, это будет трудно.
   - Отлично; но первое письмо обязательно переделайте. Я сейчас  повезу
жену на выставку; к четырем вернусь. Ах да, если тут зайдет один человек
по фамилии Бикет - он когда-то у нас служил, - и спросит меня, пусть его
проведут сюда. Только надо меня предупредить. Вы скажете об этом в  кон-
торе?
   - Конечно, мистер Монт. Да, я хотела... скажите, не с  этой  ли  мисс
Мануэлли написана обложка для романа мистера Сторберта?
   - Именно, мисс Перрен. Я сам ее отыскал.
   - Очень интересное лицо, правда?
   - Боюсь, что единственное в своем роде.
   - По-моему, в этом нет ничего плохого.
   - Как сказать, - проговорил Майкл и стал ковырять промокашку.


   III
   "ОТДЫХ ДРИАДЫ"

   Флер, изящная как всегда, умело скрывала то, что Майкл называл "один-
надцатым баронетом", - он должен был появиться месяца через два. Она как
будто душой и телом приспособилась к спокойному и неуклонному коллекцио-
нированию наследника. Майкл знал, что с самого начала, по совету матери,
она пыталась влиять на пол будущего ребенка, повторяя перед сном и утром
слова: "Изо дня в день, из часа в час он все больше  становится  мальчи-
ком", - это должно было повлиять на  подсознание,  которое,  как  теперь
уверяли, направляет ход событий; и она никогда не  говорила:  "Я  обяза-
тельно хочу мальчика", потому что это, вызвав реакцию, привело бы к рож-
дению девочки. Майкл заметил, что она все больше и больше дружит  с  ма-
терью, как будто французские черты самой Флер были больше связаны с про-
цессами, происходившими в ее теле. Она часто уезжала в Мейплдерхем в ма-
шине Сомса, а ее мать часто гостила на Саут-сквер. Присутствие  красивой
Аннет, в ее излюбленных черных кружевах, всегда было приятно Майклу, ко-
торый не забыл, как она его поддержала в то время, когда все надежды ка-
зались потерянными. Хотя он все еще чувствовал, что не проник дальше по-
рога в сердце Флер, и готовился играть вторую скрипку при  "одиннадцатом
баронете", все же после отъезда Уилфрида ему стало много легче. Его  за-
бавляло и трогало, что Флер сосредоточила все свои коллекционерские инс-
тинкты  на  чем-то,  не  принадлежащем  ни  к  какой  эпохе,   одинаково
свойственном всем векам.
   В сопровождении самого Обри Грина экспедиция на  выставку  в  галерею
Думетриуса отбыла из Саут-сквер после раннего завтрака.
   - Ваша дриада заходила сегодня утром ко мне, Обри, - сказал  Майкл  в
автомобиле. - Она хотела, чтобы я попросил вас всячески отпираться, если
ее муж налетит на вас с обвинениями за то, что вы рисовали его жену.  Он
где-то видел репродукцию с картины.
   - Гм-м-м, - пробормотал художник. - Что вы скажете, Флер, нужно отпи-
раться?
   - Конечно, Обри, непременно.
   Улыбка Обри скользнула от Флер к Майклу.
   - Как его фамилия?
   - Бикет.
   Обри Грин устремил глаза в пространство и медленно произнес:
   Озлившийся Бикет сердито
   Сказал мне: "Вы будете биты:
   Как две капли - жена,
   И притом - обнажена,
   Мистер Грин, постыдились бы вы-то!"
   - Обри, как не стыдно!
   - Бросьте, Обри, - оказал Майкл. - Я  говорю  серьезно.  Она  страшно
храброе маленькое существо. Она заработала деньги, которые им были  нуж-
ны, и осталась вполне порядочной женщиной.
   - Что касается меня - несомненно.
   - Я думаю!
   - Почему, Флер?
   - Вы не губитель женщин, Обри.
   - По правде говоря, она возбуждала во мне эстетическое чувство.
   - Вот уж что не спасло бы ее от некоторых эстетов! - сказал Майкл.
   - А кроме того, она из Пэтни.
   - Вот это - уважительная причина. Значит, вы непременно дадите отпор,
если Бикет к вам разлетится?
   Обри Грин положил руку на сердце.
   - Вот и приехали.
   Заботясь об одиннадцатом баронете, Майкл выбрал час,  когда  истинные
поклонники Обри Грина еще завтракали. Растрепанный  юноша  и  три  блед-
но-зеленые девицы одиноко бродили по галерее. Художник сразу провел их к
своему шедевру; несколько минут все стояли перед картиной, как подобало,
словно парализованные. Сразу рассыпаться в похвалах было неудобно; заго-
ворить слишком поздно - тоже бестактно; говорить слишком  восторженно  -
прозвучало бы фальшиво; холодно проронить: "Очень мило,  очень  мило"  -
обидело бы. Сказать прямо: "Знаете, милый, говоря по правде, мне она  ни
чуточки не нравится", - разозлило бы художника окончательно.
   Наконец Майкл тихонько ущипнул Флер, и она сказала:
   - Действительно прелесть, Обри, и ужасно похоже, по крайней мере...
   - Насколько можно  судить.  Но,  право  же,  вы  удивительно  поймали
сходство. Боюсь, что Бикет тоже так подумает.
   - Бросьте, - сказал художник, - лучше скажите, как вы находите цвето-
вую гамму?
   - Прекрасно. Особенно тон тела; правда. Флер?
   - Да, только мне кажется, что тень с этой стороны должна бы быть чуть
глубже.
   - Да? - уронил художник. - Пожалуй!
   - Вы уловили дух, - сказал Майкл, - но вот что я скажу  вам,  дорогой
мой, откровенно: в картине есть какойто смысл. Не знаю, что  с  вами  за
это сделает критика.
   Обри Грин улыбнулся.
   - Это в ней была самая худшая черта. Она сама меня на это навела. Фа-
тальная штука - заразиться идеей.
   - Я лично с этим не согласен, а ты. Флер?
   - Конечно нет; только об этом не принято говорить.
   - А пора бы, нечего плестись в хвосте за кафе "Крильон". Знаете,  во-
лосы здорово сделаны, и пальцы на ногах тоже - просто так  и  шевелятся,
когда смотришь на них.
   - И до чего приятно, когда ноги не изображены в  виде  всяких  кубов.
Кстати, Обри, модели похожи на цветы "Мадонны в гроте" Леонардо.
   - Вся картина слегка в Леопардовом стиле, Обри. Придется вам  с  этим
примириться.
   - Да, Обри, мой отец видел эту картину. Кажется, он на  нее  зарится.
Его поразило одно ваше замечание - про белую обезьяну, помните?
   Обри Грин широко развел руками.
   - Ну как же! Замечательная обезьяна! Только подумать - нарисовать та-
кую вещь! Есть апельсин, разбрасывать кожуру и  спрашивать  взглядом:  к
чему все это?
   - Мораль! - сказал Майкл. - Поосторожнее, старина! Ну, всего доброго!
Вот наше такси. Идем, Флер. Оставим Обри наедине с его совестью.
   В такси он взял ее за руку.
   - Бедная птаха, этот Бикет! Что, если бы я наткнулся на тебя, как  он
- на свою жену!
   - Я не выглядела бы так мило.
   - Что ты! Гораздо милее, по-моему. Хотя, по правде сказать, она  тоже
очень мило выглядит.
   - Так чего же Бикету огорчаться в наше просвещенное время?
   - Чего? Господи, детка! Уж не думаешь ли  ты,  что  Бикет...  я  хочу
только сказать, что мы, люди без предрассудков, считаем, что мы  -  весь
мир. Так вот, это все чепуха. Мы - только маленькая,  шумная  кучка.  Мы
говорим так, будто все прежние критерии и предрассудки исчезли;  но  они
исчезли не больше, чем сельские дачки и серенькие городские домишки.
   - Почему вдруг такая горячность, Майкл?
   - Знаешь, милая, мне просто немножко приелась вся наша компания и  ее
манера держаться. Если бы эмансипация  действительно  существовала,  это
можно было бы выдержать. Но это не так. Между современностью и тем,  что
было тридцать лет назад, нет разницы и в десять процентов.
   - Откуда ты знаешь? Тебя тогда на свете не было.
   - Верно. Но я читаю газеты, говорю со всякими людьми и присматриваюсь
к лицам. Наша компания думает, что они - как скатерть на столе, но они -
только бахрома. Знаешь ли ты, что всего каких-нибудь сто пятьдесят тысяч
человек у нас в Англии слышали  Бетховенскую  симфонию?  А  сколько  же,
по-твоему, считают старика Бетховена устаревшим? Ну, может  быть,  набе-
рется пять тысяч человек из сорока двух миллионов. Где же тут  эмансипа-
ция?
   Он замолчал, заметив, как опустились ее веки.
   - Я думала, Майкл, что надо бы переменить занавески у меня в  спальне
- сделать голубые. Я видела вчера у Хартона как раз тот цвет, какой нуж-
но. Говорят, что голубой цвет хорошо влияет  на  настроение,  теперешние
мои занавески слишком кричащие.
   Одиннадцатый баронет!
   - Все что хочешь, душенька. Сделай голубой потолок, если это нужно.
   - Ну нет! А вот ковер тоже можно переменить - я видела чудесный серо-
вато-голубой у Хартона.
   - Ну, купи его. Хочешь сейчас съездить туда? Я могу вернуться в изда-
тельство подземкой.
   - Да, по-моему, лучше съездить, а то еще упущу ковер.
   Майкл высунул голову в окно.
   - К Хартону, пожалуйста!
   И, поправляя шляпу, он посмотрел на Флер. Вот  ома,  эмансипированная
женщина!


   IV
   ОТДЫХ БИКЕТА

   Примерно в этот же час Бикет вернулся в свою комнату  и  поставил  на
место лоток. Все утро под сенью св. Павла он переживал троицын день. Но-
ги у него гудели от усталости, и в мыслях было неспокойно. Он тешил себя
надеждой, что будет иногда ради отдыха поглядывать на картинку,  которая
казалась ему почти фотографией Вик. А картинка затерялась! И ведь он ни-
чего не вынимал из кармана - только повесил пальто. Неужели она вылетела
в сутолоке или он сунул ее мимо кармана и уронил в вагоне? Ему ведь  еще
хотелось и оригинал посмотреть. Он помнил, что название галереи  начина-
лось на "Д", и потратил за завтраком полтора пенса на газету, чтобы пос-
мотреть объявления. Наверно, имя иностранное, раз картина с голой женщи-
ной. "Думетриус". Ага! Он самый!
   Как только он вернулся на свое место, ему сразу  повезло.  Тот  самый
"олдермен", которого он столько месяцев не  видел,  опять  прошел  мимо.
Словно по наитию, Бикет сразу сказал:
   - Надеюсь, что вижу вас в добром здоровье, сэр.  Никогда  не  забываю
вашу доброту.
   "Олдермен", глядевший вверх, точно увидел на куполе св. Павла сороку,
остановился, как в столбняке.
   - Доброту? - спросил он. - Какую доброту? Ага, шары! Мне они были  ни
к чему.
   - Конечно, сэр, конечно, - почтительно согласился Бикет.
   - Ну, вот вам, - проворчал "олдермен", - только в другой раз не расс-
читывайте.
   Полкроны! Целых полкроны! Взгляд Бикета провожал удалявшуюся  фигуру.
"В добрый час!" - тихо пробормотал он и стал  складывать  лоток.  "Пойду
домой, отдохну малость, а потом поведу Вик смотреть эту картину. Забавно
будет поглядеть на нее вдвоем".
   Но Вик не было дома. Он сел и закурил. Ему было  обидно,  что  ее  не
оказалось дома в первый его свободный день. Конечно,  не  сидеть  же  ей
весь день в комнате. И всетаки! Он подождал минут двадцать, потом  надел
костюм и ботинки Майкла.
   "Пойду посмотрю один, - решил он. - И стоить будет вдвое дешевле. По-
жалуй, сдерут шесть пенсов, не меньше!"
   С него содрали шиллинг - целый шиллинг, четверть его  дневного  зара-
ботка! - за то, чтоб посмотреть какую-то картину! Он  робко  вошел.  Там
были дамы, которые пахли духами и говорили нараспев, но внешностью они и
в подметки не годились его Викторине! Одна из них за его спиной сказала:
   - Посмотрите! Вот это сам Обри Грин! А вон  его  картина,  о  которой
столько говорят, "Отдых дриады".
   Дамы прошли мимо Бикета. Он пошел за "ними. В конце  комнаты,  засло-
ненная платьями и каталогами, мелькнула картина. Пот  проступил  на  лбу
Бикета. Почти в натуральную величину, среди цветов и пушистых трав,  ему
улыбалось лицо - точный портрет Викторины! Неужели кто-нибудь  на  свете
так похож на нее? Эта мысль была ему обидна: так обиделся бы  коллекцио-
нер, найдя дубликат вещи, которую он считал уникумом.
   - Изумительная картина, мистер Грин! Что за тип! Молодой человек, без
шляпы, со светлыми, откинутыми назад волосами, ответил:
   - Находка - не правда ли?
   - Удивительно - воплощенная душа лесной нимфы! И какая загадочная!
   Это самое слово всегда говорили про Викторину! Тьфу, наваждение!  Вот
она лежит тут - всем напоказ, только потому, что какая-то проклятая баба
как две капли воды похожа на нее. Ярость  сдавила  горло  Бикету,  кровь
бросилась ему в голову, и вместе с тем какая-то странная физическая рев-
ность охватила его. Этот художник! Какое он имел право рисовать женщину,
похожую на Вик, - женщину, которая не посовестилась лежать в таком виде!
А тут еще эти со всякими разговорами насчет кьяроскуро, и  язычества,  и
какого-то типа Ленеарда! Черт бы побрал их фокусы и кривляние. Он  хотел
отойти - и не мог, прикованный к этому образу, так  таинственно  напоми-
навшему ту, "которая до сих  пор  принадлежала  только  ему.  Глупо  так
расстраиваться из-за совпадения, но ему хотелось разбить стекло и  раск-
ромсать это тело в клочки. Дамы с художником ушли, оставив его наедине с
картиной. Без посторонних было  не  так  обидно.  Лицо  было  тоскливое,
грустное, И с такой дразнящей улыбкой! Сущее наваждение, право!  "Ладно,
- подумал Бикет, - надо пойти домой к Вик! Хорошо, что я  ее  не  привел
сюда глядеть на свою копию. Будь я олдерменом, я бы купил эту  проклятую
штуку и сжег".
   И вдруг у входа Бикет увидел своего "олдермена",  разговаривающего  с
каким-то чумазым иностранцем. Бикет замер в полном изумлении.
   - Это вошходящая жвезда, миштер Форшайт, - услышал Бикет, -  цены  на
его вещи поднимаются.
   - Все это верно, Думетриус, но не каждому в наш" дни  доступна  такая
цена - слишком дорого!
   - Хорошо, миштер Форшайт, вам я уштуплю дешть процентов.
   - Уступите двадцать, и я покупаю.
   Плечи "чумазого" поднялись вровень с его волосатыми ушами - нет, даже
выше! А улыбка-то, улыбка!
   - Миштер Форшайт! Пятнадцать, шэр!
   - Хорошо, уговорили; только пошлите картину на квартиру к моей  доче-
ри, на Саут-сквер - вы знаете адрес? Когда у вас закрывается?
   - Пошлежавтра, шэр.
   Вот как! Значит, подделка под Вик перешла к этому "олдермену"?
   Бикет яростно скрипнул зубами и выскользнул на улицу.
   Он испытывал странное чувство. Не зря ли он  так  волнуется?  Ведь  в
конце концов это не она. Но знать, что другая женщина может так же  улы-
баться, что у нее такие же черные кудри, те же изгибы тела! И он вгляды-
вался в лицо каждой встречной женщины - ну совсем иное, совсем не похоже
на Вик!
   Когда он пришел домой, он увидел Вик посреди комнаты, с воздушным ша-
риком у губ. Вокруг нее на полу, на стульях, на столе, на камине  лежали
надутые шары - весь его запас; один за другим они отлетали от ее  губ  и
садились, куда хотели, - пунцовые, оранжевые, зеленые, красные, синие, -
оживляя своей пестротой унылую комнату. Все его шары надуты! А Вик стоя-
ла среди них, в своем лучшем платье, улыбающаяся, странно возбужденная.
   - Что за представление? - воскликнул Бикет.
   Приподняв платье, она вынула из чулка пачку хрустящих бумажек и  про-
тянула ему.
   - Смотри! Шестьдесят четыре фунта. Тони! Я раздобыла все,  что  надо.
Можем ехать!
   - Что?!
   - Меня точно осенило - пошла к мистеру Монту, который нам тогда прис-
лал вещи, и он одолжил нам эти деньги. Когда-нибудь мы с ним  расплатим-
ся. Ну, разве это не чудо?
   Бикет впился испуганными, как у кролика, глазами в ее лицо. Эта улыб-
ка, этот взволнованный румянец! Странное чувство шевельнулось в нем - не
обман ли все это? Вик не похожа на Вик! Нет! И вдруг  ее  руки  обвились
вокруг его шеи и влажные губы припали к его губам. Она прильнула к  нему
так, что он не мог шевельнуться. Голова закружилась.
   - Наконец! Наконец-то! Как чудесно! Поцелуй меня, Тони.
   Бикет обнял ее; его страсть была неподдельна,  но  за  ней,  временно
заглушенное, вставало чувство какой-то нереальности...
   Когда это случилось - вечером или уже ночью пришло первое сомнение  -
призрачное, робкое, настойчивое, неотвязное, оно на  рассвете  вгрызлось
ему в душу, сковало его оцепенением. Деньги - картина - пропавшая газета
- и это чувство нереальности. То, что она ему  рассказала...  Разве  так
бывает? Зачем мистер Монт станет давать в долг деньги? Она с  ним  виде-
лась - это несомненно: комната, секретарша - она так безошибочно описала
мисс Перрен. Откуда же это грызущее сомнение? Деньги - такая куча денег!
С мистером Монтом... нет, никогда! Он настоящий джентльмен. Ох, какая же
он свинья, что допускает такую мысль о Вик! Он повернулся к ней  спиной,
попробовал уснуть. Но разве уснешь,  когда  заползет  такое  подозрение?
Нет! А ее лицо среди шаров - как она зацеловала его глаза, как  замутила
ему голову так, что он ни подумать, ни спросить, ни  сказать  ничего  не
мог. От смутных подозрений, от тоски и неизвестности, от  трепетной  на-
дежды и видений Австралии Бикет встал совсем измученный.
   - Так, - сказал он за завтраком, запивая какао хлеб с  маргарином.  -
Я, во всяком случае, должен повидаться с мистером Монтом, - и  вдруг  он
добавил, глядя ей прямо в лицо: - Вик?
   Она ответила на его взгляд так же твердо и прямо - да, прямо.  Ох,  и
свинья же он!..
   Когда он ушел, Викторина остановилась посреди комнаты, прижав руки  к
груди. Она спала еще меньше его. Лежа тихо, как мышь, она без конца  ду-
мала одно и то же: поверил ли он? поверил ли он? А вдруг  не  поверил  -
что тогда? Она вынула деньги, за которые было куплено - или  продано?  -
их счастье, и еще раз пересчитала их. Обида на его несправедливость жгла
ее. Разве ей хот