с объявил Флер, что эти теории  неосуществимы;  автор  строит
воздушные замки. Что сказал об этой книге "Старый Монт"?
   - Он не желает ее читать. Он говорит, что знаком со стариком  Фоггар-
том.
   - Гм! - сказал Сомс. - В таком случае меня не удивит, если в ней ока-
жется доля истины. (Узколобый баронет уж очень старомоден!) Как бы то ни
было, но я себе уяснил, что Майкл отошел от лейбористов.
   - Майкл говорит, что  лейбористская  партия  примет  фоггартизм,  как
только поймет, в чем тут дело.
   - Каким образом?
   - Он считает, что фоггартизм поможет лейбористам больше, чем кому  бы
то ни было. Он говорит, что кое-кто из лидеров начинает  к  этому  скло-
няться, а со временем присоединятся и остальные лидеры.
   - Если так, - сказал Сомс, - до рядовых членов партии этот фоггартизм
никогда не дойдет.
   И на две минуты он погрузился в транс. Сказал он чтото глубокомыслен-
ное или нет?
   Сомс бывал очень доволен, когда Флер с одиннадцатым баронетом  приез-
жала к нему в конце недели. Когда родился Кит, Сомс был несколько  разо-
чарован - он ждал внучку, а одиннадцатый баронет являлся как бы неотъем-
лемой собственностью Монтов. Но проходили месяцы, и дед начинал  интере-
соваться "занятным парнишкой" и удерживать его в Мейплдерхеме,  подальше
от Липпингхолла. Разумеется, он иногда раздражался,  видя,  как  женщины
возятся с бэби. Такое проявление материнского инстинкта казалось ему не-
уместным. Так нянчилась Аннет с Флер; теперь то же он наблюдал  у  самой
Флер. Быть может, французская кровь давала о себе знать. Он  не  помнил,
чтобы его мать поднимала такой шум; впрочем, у него не сохранилось ника-
ких воспоминаний о том периоде, когда он был годовалым  ребенком.  Когда
мадам Ламот, Аннет и Флер возились с его внуком,  когда  эти  представи-
тельницы трех поколений восхищались жирным куском мяса. Сомс отправлялся
на рыбную ловлю, хотя прекрасно знал, что пойманную рыбу никто  есть  не
станет.
   К тому времени, как он прочел книгу сэра Джемса Фоггарта,  неприятное
лето 1924 года миновало и наступил еще более неприятный сентябрь. А  зо-
лотые осенние дни, пробивающиеся сквозь утренний туман, от  которого  на
каждой паутине, протянувшейся на железных воротах, сверкают росинки, так
и не наступили. Лил дождь, и вода в реке  поднялась  необычайно  высоко.
Газеты отметили, что это самое сырое лето  за  последние  тридцать  лет.
Спокойная, с прозеленью водорослей и отражений деревьев,  река  текла  и
текла между намокшим садом Сомса и его намокшими лугами, Грибов не было;
ежевика поспела водянистая. Сомс имел обыкновение каждый год съедать  по
одной ягодке: он утверждал, что по вкусу этой  ягоды  можно  определить,
дождливый ли был год. Появилось много мха и лишайников.
   И тем не менее Сомс был настроен лучше, чем когда бы то ни было. Лей-
бористская  партия  уже  несколько  месяцев  стояла  у  власти,  а  тучи
только-только сгущались. Приход лейбористов к власти заставил Сомса  об-
ратить внимание на политику.  За  завтраком  он  пророчествовал,  причем
предсказания его несколько варьировались в зависимости от газетных сооб-
щений; о тех предсказаниях, которые не сбывались, он неизменно забывал и
поэтому всегда имел возможность твердить Аннет: "А что я тебе говорил?"
   Впрочем, Аннет политикой не интересовалась; она посещала  благотвори-
тельные базары, варила варенье, ездила в Лондон за  покупками.  Несмотря
на склонность к полноте, она до сих пор была замечательно красива.
   Когда Сомсу стукнуло шестьдесят девять лет, Джек  Кардиган,  муж  его
племянницы Имоджин, преподнес ему набор палок для гольфа. Сомс был  сбит
с толку. Черт возьми, что он будет с ними делать? Аннет, находчивая, как
все француженки, рассердила его, посоветовав  ими  воспользоваться.  Это
было нетактично. В его-то годы! Но както в мае, в конце недели,  приехал
сам Кардиган с Имоджин и сильным ударом палки перебросил мяч через реку.
   - Дядя Сомс, держу пари на ящик сигар, что до нашего отъезда вы этого
сделать не сумеете, а уезжаем мы в понедельник.
   - Я не курю и никогда не держу пари, - сказал Сомс.
   - Пора бы начать! Слушайте, завтра я вас обучу игре в гольф.
   - Вздор! - сказал Сомс.
   Но вечером он заперся в своей комнате, облачился в пижаму и стал раз-
махивать руками, подражая Джеку Кардигану. На следующий день он отправил
женщин на прогулку в автомобиле: ему не хотелось, чтобы они над ним  из-
девались Редко приходилось ему переживать часы более неприятные, чем те,
какие выпали в тот день на его долю. Досада его достигла высшей степени,
когда ему удалось наконец попасть по мячу и мяч упал в реку у самого бе-
рега. Наутро он не мог разогнуть спину, и Аннет растирала его,  пока  он
не сказал:
   - Осторожнее! Ты с меня кожу сдираешь!
   Однако яд проник в кровь. Испортив еще несколько клумб  и  газонов  в
собственном саду. Сомс вступил членом в ближайший  гольф-клуб  и  каждый
день после утреннего завтрака в течение часа бродил, гоняя мяч,  по  лу-
жайке, а за ним следовал мальчик, отыскивавший мячи.  Сомс  тренировался
со свойственным ему упорством и к июлю приобрел некоторую  сноровку.  Он
горячо рекомендовал и Аннет заняться этим спортом, дабы убавить в весе.
   - Мерси, Сомс, - отвечала она. - Я не имею ни малейшего желания похо-
дить на ваших английских мисс, плоских как доска и спереди и сзади.
   Она была реакционерка, как вся ее нация, и Сомс не настаивал, так как
втайне питал склонность к формам округлым. Он обнаружил, что гольф  бла-
готворно подействовал на его печень и настроение. На щеках появился  ру-
мянец. После первой партии с Джеком Кардиганом, в которой последний  дал
ему три удара вперед на каждую лунку и обставил  его  на  девять  лунок.
Сомс получил какой-то сверток. К великому его смятению, то был ящик  си-
гар. Сомс недоумевал: что это взбрело Джеку в голову? Намерения Кардига-
на открылись ему лишь через несколько дней: как-то вечером, сидя у  окна
в своей картинной галерее, он обнаружил во  рту  сигару  -  Как  это  ни
странно, но голова у него не кружилась. Ощущение несколько напоминало те
времена, когда он "занимался Куэ". Теперь это вышло из моды  -  Уинифрид
рассказывала ему, что какойто американец открыл более  короткий  путь  к
счастью. Мелькнуло подозрение, что семья в заговоре с Джеком Кардиганом,
и он решил курить только здесь, в картинной галерее; так сигары приобре-
ли аромат тайного порока. Потихоньку он пополнял свои запасы. Но  спустя
некоторое время выяснилось, что Аннет, Флер и все остальные  осведомлены
обо всем, и тогда Сомс во всеуслышание заявил, что не сигары, а папиросы
- величайшее зло нашего века.
   - Дорогой мой, - сказала ему при встрече Уинифрид, - да тебя  не  уз-
нать, ты стал другим человеком!
   Сомс поднял брови. Никакой перемены он не заметил.
   - Забавный тип этот Кардиган, - сказал он. - Сегодня я пообедаю и пе-
реночую у Флер: они только что вернулись из Италии. В понедельник  засе-
дание палаты.
   - Да, - сказала Уинифрид. - И зачем это заседать во время летнего пе-
рерыва!
   - Ирландия! - изрек Сомс. - Опять зашевелились.
   Старая история, и конца ей не видно!


   III
   МАЙКЛ "ПРОИЗВОДИТ РАЗВЕДКУ"

   Из Италии Майкл вернулся, охваченный тем желанием приняться за  дело,
которое свойственно людям после дней отдыха, проведенных на юге. Он  вы-
рос в деревне, по-прежнему интересовался проблемой безработицы, по-преж-
нему верил, что фоггартизм может разрешить ее; больше ни одним из обсуж-
даемых в палате вопросов он не увлекся и пока что поедав хлеб,  взращен-
ный другими, и ничего не делал. И теперь ему хотелось  знать,  какую,  в
сущности, позицию он занимает и долго ли будет ее занимать.
   Выйдя в тот день из палаты, где разбирал накопившиеся письма, он поб-
рел по улице с намерением "произвести разведку", как выразился бы  "Ста-
рый Форсайт". Направлялся он к Пивенси Блайту, в редакцию  еженедельного
журнала "Аванпост - Загорелый  от  итальянского  солнца,  похудевший  от
итальянской кухни, он шел быстро и думал о многом. Дойдя до  набережной,
где на деревьях сидели безработные птицы и тоже как будто выясняли,  ка-
кую позицию они занимают и долго ли будут ее занимать, он достал из кар-
мана письмо и перечитал его.
   "12, Сэпперс Роу.
   Кэмден-Таун.
   Уважаемый сэр!
   В справочнике "Весь Лондон" Ваша фамилия появилась недавно,  и,  быть
может. Вы не будете жестоки к тем, кто страдает. Я -  уроженка  Австрии;
одиннадцать лет назад вышла замуж за немца. Он  был  актером,  служил  в
английских театрах, так как родители (их уже нет в живых) привезли его в
Англию ребенком. Он был интернирован, и это подорвало его здоровье. Сей-
час у него сильная неврастения, и никакой работы он выполнять не  может.
До войны у него всегда был ангажемент, и жили мы хорошо. Но часть  денег
была израсходована во время войны, когда я оставалась одна с ребенком, а
остальное конфисковано по мирному договору, и вернули нам лишь ничтожную
сумму, потому что мы оба - не англичане. То, что мы  получили,  ушло  на
уплату долгов, на доктора и на похороны нашего ребенка. Я очень его  лю-
била, но хорошо, что он умер: ребенок не может жить так, как  мы  сейчас
живем. Я зарабатываю на жизнь шитьем; зарабатываю мало - фунт в  неделю,
а иногда ровно ничего. Антрепренеры не желают иметь дело с  моим  мужем:
он иногда вдруг начинает трястись, и они думают, что он пьет; но, уверяю
Вас, сэр, что у него нет денег на виски. Мы не знаем, к кому обратиться,
не знаем, что делать. Вот я и подумала, сэр, не поможете ли Вы нам  вер-
нуть наши сбережения. Или, быть может. Вы дадите моему мужу какую-нибудь
работу на свежем воздухе; доктор говорит, что ему это необходимо.  Ехать
в Германию или Австрию не имеет смысла, так как наши родные умерли.  Ду-
маю, таких, как мы, очень много, и все-таки обращаюсь к Вам с  просьбой,
сэр, потому что живем мы впроголодь, а жить  нужно.  Прошу  прощения  за
причиняемое Вам беспокойство и остаюсь преданная Вам Анна Бергфслд".
   "Помоги им бог", - подумал Майкл  без  всякого,  впрочем,  убеждения,
проходя под платанами возле "Иглы Клеопатры". Он считал, что  богу  едва
ли не меньше дела до участи неимущих иностранцев, чем директору Английс-
кого банка до участи фунта сахара, купленного на часть фунтового банкно-
та. Богу в голову не придет заинтересоваться мелкой рябью на поверхности
вод, которым он повелел течь, когда занимался устройством миров. В пред-
ставлении Майкла бог был монархом, который  сам  себя  строго  ограничил
конституцией. Он сунул письмо в карман. Бедные люди! Но  ведь  сейчас  в
Англии миллион двести тысяч безработных англичан, а всему виной  прокля-
тый кайзер со своим флотом! Если бы в 1899 году этому  молодчику  и  его
банде не пришло в голову начать борьбу за господство на море, Англия  не
попала бы в переделку, и, может быть, не произошло  бы  вообще  никакого
столкновения!
   Дойдя до Темпля, Майкл повернул к редакции "Аванпоста".  Этим  ежене-
дельником он интересовался уже несколько лет. Казалось, "Аванпосту"  все
было известно, и журнал производил на читателя впечатление, будто, кроме
него, никто ничего не знает, поэтому высказывания его звучали веско.  Ни
одной партии он особого предпочтения не отдавал и  потому  мог  покрови-
тельствовать всем. Он не кричал о величии империи, но дела ее знал  пре-
восходно. Не будучи литературным журналом, он не пропускал случая  сбить
спесь с представителя литературного мира - это Майкл  имел  удовольствие
отмечать еще в пору своей издательской работы. Заявляя о своем  уважении
к церкви и закону, журнал умело подпускал им шпильки.  Он  уделял  много
внимания театру. Но лучше всего ему, пожалуй, удавались разоблачения по-
литических деятелей, которых он неоднократно ставил на место. Кроме  то-
го, от его передовиц исходил "святой дух" вдохновенного всеведения,  об-
леченного в абзацы, не вполне понятные для простого смертного; без  это-
го, как известно, ни один еженедельник не принимают всерьез.
   Майкл, шагая через две ступеньки, поднялся  по  лестнице  и  вошел  в
большую квадратную комнату. Мистер Блайт стоял спиной к двери,  указывая
линейкой на какой-то кружочек, обозначенный на карте.
   - Ни к черту такая карта не годится, - сообщил  мистер  Блайт  самому
себе.
   Майкл фыркнул, Блайт оглянулся; глаза у него были круглые,  навыкате,
под глазами мешки.
   - Алло! - вызывающе бросил он. - Вы? Министерство колоний издало  эту
карту специально для того, чтобы указать лучшие места для переселений, а
о Беггерсфонтене позабыли.
   Майкл уселся на стол.
   - Я пришел спросить, что вы думаете о создавшемся положении. Моя жена
говорит, что правительство лейбористов скоро будет опрокинуто.
   - Очаровательная маленькая леди! - сказал Блайт.  -  Трудно  сказать,
когда правительство рухнет. По-видимому, оно будет прозябать, русский  и
ирландский вопросы им еще удастся разрешить, но возможно, что в феврале,
при рассмотрении бюджета, они поскользнутся.  Вот  что,  Монт:  когда  с
русским вопросом будет покончено - ну, скажем, в ноябре, - можно  высту-
пить.
   - Эта первая речь меня пугает, - сказал Майкл. -  Как  мне  проводить
фоггартизм?
   - К тому времени успеет создаться фикция какого-то мнения.
   - А мнение будет?
   - Нет, - сказал мистер Блайт.
   - Ох! - вздохнул Майкл. - А кстати, как насчет свободы торговли?
   - Будут проповедовать свободу торговли и повышать пошлины.
   - Бог и маммона?
   - В Англии нельзя иначе, Монт, если нужно провести что-то новое. Есть
же у нас либерал-юнионисты, тори-социалисты и...
   - Прочие жулики, - мягко подсказал Майкл.
   - Будут извиваться, ругать протекционизм, пока он  не  восторжествует
над свободой торговли, а потом начнут ругать свободу  торговли.  Фоггар-
тизм - это цель; свобода торговли и протекционизм - средства,  а  отнюдь
не цель, как утверждают политики.
   Словно подхлестнутый словом "политики", Майкл соскочил со  стола;  он
начинал симпатизировать этим несчастным. Предполагалось, что они никаких
чувств к родине не питают и не могут предугадать грядущих событий. Но  в
самом деле, кто сумеет во время туманных прений определить, что  хорошо,
а что плохо для страны? Майклу казалось иногда, что даже старик  Фоггарт
на это не способен.
   - Знаете ли, Блайт, - сказал он, - мы, политики, не думаем о  будущем
просто потому, что это  бессмысленно.  Каждый  избиратель  отождествляет
свое личное благополучие с благополучием страны. Взгляды избирателя  из-
меняются лишь в том случае, если у него самого жмет башмак. Кто выступит
на защиту фоггартизма, если эта теория, осуществленная на практике, при-
ведет к повышению цен на продукты и отнимет у рабочего детей,  зарабаты-
вающих на семью? А благие результаты  скажутся  лишь  через  десять  или
двадцать лет!
   - Дорогой мой, - возразил Блайт, - наше дело - обращать  неверных.  В
настоящее время члены тредюнионов презирают внешний мир. Они его никогда
не видели. Их кругозор ограничен их грязными улочками. Но  стоит  затра-
тить пять миллионов и организовать поездку за границу для ста тысяч  ра-
бочих, чтобы через пять лет сказались результаты. Рабочий класс заразил-
ся лихорадочным желанием завладеть своим местом под солнцем. Их дети мо-
гут получить это место. Но можно ли винить рабочих теперь, когда они ни-
чего не знают?
   - Мысль не плоха! - заметил Майкл. - Но как посмотрит на  это  прави-
тельство? Можно мне взять эти карты?.. Кстати, - добавил он, направляясь
к двери, - известно ли вам, что и сейчас существуют общества для отправ-
ки детей в колонии?
   - Известно, - проворчал Блайт. - Прекрасная организация!  Обслуживает
несколько сот ребят, дает конкретное представление о том, что  могло  бы
быть. Расширить ее деятельность во сто раз - и начало будет положено.  В
настоящее же время это капля в море. Прощайте!
   Майкл вышел на набережную, размышляя о том, можно ли из любви к роди-
не защищать необходимость эмиграции. Но тотчас же он вспомнил о  тяжелых
жилищных условиях в этом грязном дымном городе; о детях, обездоленных  с
рождения; о толпах безработных, которые в настоящих условиях ни  на  что
рассчитывать не могут. Право же, нельзя примириться с  таким  положением
дел в стране, которую любишь! Башни Вестминстера темнели на фоне заката.
И в сознании Майкла встали тысячи мелочей, связанных с  прошлым,  -  де-
ревья, поля и ручьи, башни, мосты, церкви; все звери и певчие птицы Анг-
лии, совы, сойки, грачи в Липпингхолле, едва уловимое отличие  кустарни-
ков, цветов и мхов от их иностранных разновидностей; английские  запахи,
английский туман над полями, английская трава;  традиционная  яичница  с
ветчиной; спокойный, добрый юмор, умеренность и мужество;  запах  дождя,
цвет яблони, вереск и море. Его земля, его племя - сердцевина у  них  не
гнилая. Он прошел мимо башни с часами. Здание парламента стояло  кружев-
ное, внушительное, красивее, чем принято считать. Быть может, в этом до-
ме ткут, словно паутину, будущее Англии? Или  же  раскрашивают  занавес,
экран, заслоняющий старую Англию?
   Раздался знакомый голос:
   - Какая громадина!
   И Майкл увидел своего тестя, созерцающего статую Линкольна.
   - Зачем ее здесь поставили? - сказал Сомс. - Ведь он не англичанин!
   Он зашагал рядом с Майклом.
   - Как Флер?
   - Молодцом. Италия пошла ей на пользу.
   Сомс засопел.
   - Легкомысленный народ! - сказал он. - Вы видели Миланский собор?
   - Да, сэр. Пожалуй, это единственное, к чему мы остались равнодушны.
   - Гм! В тысяча восемьсот восемьдесят втором году у меня от  итальянс-
кой стряпни сделались колики. Должно быть, теперь там лучше кормят.  Как
мальчик?
   - Прекрасно, сэр.
   Сомс удовлетворенно проворчал что-то. Они завернули за угол,  на  Са-
ут-сквер.
   - Это что такое? - сказал Сомс.
   У подъезда стояло два старых чемодана.  Какой-то  молодой  человек  с
саквояжем в руке звонил у парадной двери. Только что отъехало такси.
   - Понятия не имею, сэр, - сказал Майкл. - Быть  может,  это  архангел
Гавриил.
   - Он не туда попал, - сказал Сомс, направляясь к подъезду.
   Но в эту минуту молодого человека впустили в дом.
   Сомс подошел к чемоданам.
   - "Фрэнсис Уилмот, - прочел он вслух, - пароход  "Амфибия".  Это  ка-
кое-то недоразумение!


   IV
   ТОЛЬКО РАЗГОВОРЫ

   Когда они вошли в дом, Флер уже показала молодому человеку его комна-
ту и спустилась вниз. Она была в вечернем туалете - иными словами,  ско-
рее раздета, чем одета; волосы ее были коротко острижены...
   - Дорогая моя, - сказал ей Майкл, когда короткая  стрижка  входила  в
моду, - ну пожалей меня, не делай это - го! Ведь у тебя будет такой  ко-
лючий затылок, что и поцеловать нельзя будет.
   - Дорогой мой, - ответила она, - это неизбежно. Ты всякую новую  моду
встречаешь в штыки.
   Она попала в первую дюжину женщин со стрижеными затылками и уже  опа-
салась, как бы не опоздать и попасть в первую дюжину тех, кто снова нач-
нет отпускать волосы. У Марджори Феррар - "Гордость гедонистов", как на-
зывал ее Майкл, - волосы отросли уже на добрый дюйм. Отставать от  Мард-
жори Феррар не хотелось...
   Подойдя к отцу, она сказала:
   - Папа, я предложила одному молодому  человеку  остановиться  у  нас.
Джон Форсайт женился на его сестре. Ты загорел, дорогой мой. Как мама?
   Сомс молча смотрел на нее.
   Наступил один из тех неприятных моментов, когда Флер чувствовала, что
отец любит ее слишком сильно и словно не прощает ее поверхностной  любви
к нему. Ей казалось, что он не имеет права так смотреть на нее. Как буд-
то в этой старой истории с Джоном она не страдала больше, чем  он!  Если
теперь она может спокойно вспоминать прошлое, то и он должен последовать
ее примеру. А Майкл - Майкл не сказал ни слова, даже не пошутил! Она за-
кусила губу, тряхнула коротко подстриженными волосами и прошла в  "биме-
таллическую" гостиную.
   За обедом, когда подали суп, Сомс заговорил о своих коровах  и  пожа-
лел, что они не