будущем, я бы сделал еще кое-какие распоряжения.  По-моему,  через  нес-
колько лет налог на наследство так повысят, что впору  будет  ничего  не
завещать.
   Майкл нахмурился.
   - Я бы хотел, сэр, чтобы вы всегда помнили: то, что  вы  делаете  для
Флер, вы делаете для Флер. Я всегда смогу жить, как Эпикур; у меня  хва-
тит на хлеб, а по праздникам - на кусочек сыра.
   Сомс пристально посмотрел на него.
   - Знаю, - проговорил он, - я всегда это знал.
   Майкл поклонился.
   - Вероятно, вашего отца сильно затронуло падение цен на землю?
   - Да, он говорит, что надо взяться за торговлю мылом или  автомобиля-
ми, но я не удивлюсь, если он  снова  все  перезаложит  и  будет  тянуть
дальше.
   - Титул без поместья - неестественная вещь, - заметил Сомс.  -  Лучше
ему подождать, пока я умру, - конечно, если я что-нибудь  оставлю  после
себя. Но вот что я хотел вам сказать: разве вы с Флер не дружно  живете,
что у вас нет детей?
   Майкл ответил не сразу.
   - Не могу сказать, - медленно проговорил он, - чтобы мы  когда-нибудь
ссорились или вообще... я всегда страшно любил ее и люблю. Но ведь вы-то
знаете, что я только подобрал обломки.
   - Кто вам сказал?
   - Я узнал это сегодня - от мисс Джун Форсайт.
   - Эта женщина, - сказал Сомс. - Не может не вмешиваться в чужие дела.
То было детское увлечение, окончилось за много месяцев до вашей свадьбы.
   - Но глубокое увлечение, сэр, - мягко сказал Майкл.
   - Глубокое! В таком возрасте - как можно знать? Глубокое! - Сомс  по-
молчал. - Вы хороший человек, я всегда это признавал. Будьте терпеливы и
смотрите в будущее.
   - Да, сэр, - Майкл совсем ушел в свое кресло, - да, если смогу.
   - Для меня она - все, - отрывисто буркнул Сомс.
   - И для меня тоже, но от этого не легче.
   Складка меж бровей Сомса углубилась.
   - Может, и не легче. Но держите ее! Насколько хотите мягко, осторожно
- только держите. Она молода, она мечется, но все это пустяки.
   "Знает ли он и о том, другом?" - подумал Майкл.
   - У меня есть свои неприятности, - продолжал Сомс, - но они ничто  по
сравнению с тем, что я буду чувствовать, если с ней что-нибудь случится.
   Майкл почувствовал проблеск симпатии к этому замкнутому седому  чело-
веку.
   - Я сделаю все, что смогу, - сказал он тихо, - но, конечно, я не царь
Соломон.
   - Я не совсем спокоен, - сказал Сомс, - не совсем спокоен. Во  всяком
случае, ребенок был бы своего рода страхов... - он  запнулся,  слово  не
совсем подходило!
   Майкл словно застыл.
   - Тут уж я ничего не могу сказать.
   Сомс встал.
   - Так, - произнес он задумчиво, - конечно нет. Пора одеваться.
   "Одеться на обед, обедать, после - спать. Спать - видеть  сны!  Какие
сны придут?"
   По дороге в свою комнату Майкл встретил Кокера. Вид у него был совсем
унылый.
   - В чем дело, Кокер?
   - Собачку стошнило в гостиной, сэр.
   - Черт возьми, неужели!
   - Да, сэр. Очевидно, кто-то бросил ее там одну. Она очень  обиделась,
сэр. Я всегда говорил: это не простая собачка...
   За обедом, как будто устыдившись того, что осчастливил их и  советами
и двумя картинами, стоившими несколько тысяч, Сомс говорил, как  говари-
вал Джемс в дни своего расцвета. Он говорил о французах, о падении  мар-
ки, о повышении "консолей", об упрямстве Думетриуса, не желавшего  усту-
пить Сомсу этюд Констэбля, совершенно ему ненужный и нужный Сомсу, кото-
рый все-таки не хотел платить за него цену, назначенную  Думетриусом  из
чистого упрямства. Он говорил о неприятностях, которые наживут себе Сое-
диненные Штаты из-за своего сухого закона. Вот упрямый народ!  Ухватятся
за что-нибудь, и хоть разбей голову об стенку. Сам он почти не  пил,  но
приятно чувствовать, что можно выпить.  Американцам,  очевидно,  приятно
чувствовать, что нельзя выпить, но это ведь тирания! Они  просто  зазна-
лись. Он не удивится, если узнает, что все там запили. Что касается Лиги
наций - сегодня утром какой-то человек превозносил ее до небес. Но  этот
номер не пройдет: тратить деньги и улаживать дела, которые и  сами  ула-
дятся, - это Лига умеет, а вот  делать  что-нибудь  серьезное,  например
уничтожить большевизм или ядовитые газы, - это им не под  силу;  а  ведь
делают вид, что они - все на свете. Для обычно молчаливого человека  это
был рекорд разговорчивости, что пришлось весьма на руку молодой чете: им
только и хотелось, чтобы он говорил и дал им возможность думать о своем.
Единственной темой общего разговора было  поведение  Тинг-а-Линга.  Флер
считала, что во всем виноват медный пол. Сомс  утверждал,  что  он  съел
что-то на улице, - собаки вечно все хватают - Майкл предположил, что это
просто черта его китайского характера: протест против того, что никто не
оценил, насколько он полон собственного достоинства. В  Китае  четыреста
миллионов людей, там есть кому оценить, если человек полон  собственного
достоинства. А что бы сделал китаец, если бы вдруг  оказался  в  пустыне
Гоби? Наверно, его бы тоже стошнило.
   "Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
   Когда Флер вышла, мужчины почувствовали, что еще раз остаться  вдвоем
- невыносимо, и Сомс сказал:
   - Мне надо сделать кое-какие подсчеты, я пройду к себе.
   Майкл встал.
   - Может быть, расположитесь в моем углу, сэр?
   - Нет, - сказал Сомс, - мне надо сосредоточиться. Пожелайте  за  меня
Флер спокойной ночи.
   Майкл остался один. Он курил и смотрел на фарфоровые испанские  фрук-
ты. Белой обезьяне не съесть их, не выбросить кожуру. Не станут  ли  те-
перь плоды его жизни фарфоровыми? Жить а одном доме с Флер в отчуждении?
Жить с Флер, как сейчас, чувствуя себя посторонним,  ненужным?  Или  уе-
хать, поступить в авиацию или в Общество спасения детей? Какое  из  трех
решений наименее жалкое и глупое? Пепел сигары рос, упал и снова  вырос.
Фарфоровые фрукты дразнили его своим блеском и теплыми  красками.  Кокер
заглянул и снова ушел. (Хозяин не в духе, - славный малый этот  хозяин!)
Что-то должно решиться, где-то и когда-то, но  решать  будет  не  он,  а
Флер. Он слишком несчастен и растерян - где ему знать, чего он хочет! Но
Флер знает. Она знает все, от чего может зависеть ее решение, -  все  об
Уилфриде, об этом кузене, о своих собственных чувствах и поступках.  Да,
какое-то решение придет, но что это в конце концов значит  в  мире,  где
жалость - чушь и философия может пригодиться только китайская?
   Но нельзя, чтоб тебя тошнило в гостиной, надо держаться - даже  когда
никто не видит, как ты стараешься держаться!..
   Он уже засыпал, и в его комнате было почти темно. Что-то белое очути-
лось у его кровати. Смутная душистая теплота коснулась его;  голос  чуть
слышно прошептал: "Это я. Пусти меня к  себе,  Майкл".  Словно  ребенок!
Майкл протянул руки. Белое и теплое прильнуло к нему. Завитки волос  ще-
котали ему губы, голос шепнул на ухо: "Разве я пришла бы, если бы... ес-
ли бы что-нибудь было?"
   Сердце Майкла, смятенное и обезумевшее, забилось у ее груди.


   VII
   НАГАЯ НАТУРА

   В этот день, после сытного завтрака. Тони  Бикету  повезло.  Он  живо
распродал шары и отправился домой, чувствуя себя победителем.
   У Викторины на щеках тоже играл румянец. На его  рассказ  об  удачном
дне она ответила таким же рассказом. Правда, рассказ был  выдуман  -  ни
слова о Дэнби и Уинтере, о господине со скользящей улыбкой, о ликере,  о
"нагой натуре". Она не испытывала угрызений совести. То была  ее  тайна,
ее сюрприз; если дело с "нагой натурой" выгорит (она еще не совсем реши-
лась) и даст ей возможность заработать деньги на дорогу  -  что  ж,  она
скажет мужу, что выиграла на скачках. В  тот  вечер  она  несколько  раз
спрашивала: "Разве я такая уж худая, Тони? Ах, как  мне  хочется  попол-
неть!"
   Бикет, все еще огорченный тем, что она не разделила с  ним  завтрака,
нежно погладил ее и сказал, что скоро она у него станет жирной, как мас-
ло, - не объясняя, каким образом.
   Им обоим снились синие бабочки, а утро встретило  их  тусклым  светом
газа и скудным завтраком из какао и хлеба с маргарином. Стоял туман.  Он
проглотил Бикета в десяти шагах от дверей. С досадой на  душе  Викторина
вернулась в спальню. Ну кто станет покупать шары в  такой  туман?  Лучше
взяться за что угодно, только бы не давать Тони дрогнуть  целыми  днями.
Раздевшись, она тщательно вымылась, на всякий  случай!  Она  только  что
кончила одеваться, когда квартирная хозяйка известила ее о  приходе  по-
сыльного. Он принес огромный пакет с надписью: "Мистеру Бикету".
   Внутри оказалась записка:
   "Дорогой Бикет, вот обещанная одежка. Надеюсь, пригодится.
   Майкл Монт".
   Дрожащим голосом она сказала посыльному:
   - Спасибо, все в порядке. Вот вам два пенса.
   Когда громкий свист посыльного растаял в тумане, она в восторге  наб-
росилась на пакет. Предметы мужского обихода были  отделены  от  дамских
папиросной бумагой. Синий костюм, велюровая шляпа, коричневые  штиблеты,
три пары носков с двумя маленькими  дырочками,  четыре  рубашки,  только
слегка потертые на обшлагах, два полосатых галстука, шесть  воротничков,
не совсем новых, несколько носовых платков, две замечательно плотных фу-
файки, две пары кальсон и коричневое пальто с поясом,  и  всего  с  дву-
мя-тремя симпатичными пятнышками. Она прикинула синий костюм на  себя  -
рукава и брюки придется только укоротить пальца на два. Она сложила вещи
стопкой и благоговейно взялась за то, что лежало под папиросной бумагой.
Коричневое вязаное платье с маленькими прозрачными желтыми  пуговками  -
совершенно чистое, даже не смятое. Как можно отдавать такие вещи? Корич-
невая бархатная шапочка с пучком золотистых перьев. Викторина тут же на-
дела ее. Розовый пояс, только чуть-чуть полинявший  на  косточках,  чуть
повыше и пониже талии, с розовыми шелковыми лентами и подвязками - прямо
мечта! Она по могла удержаться, надела и пояс. Две пары  коричневых  чу-
лок, коричневые туфли, две комбинации и вязаная кофточка. Белый шелковый
джемпер с дырочками на одном рукаве, юбка  сиреневого  полотна,  немного
полинявшая; пара бледно-розовых шелковых панталон; и  под  всем  этим  -
темно-коричневое, длинное пальто, теплое и уютное, с большими  агатовыми
пуговицами, а в кармане - шесть маленьких носовых платков.  Она  глубоко
вдохнула сладкий запах - герань!
   Ее охватил целый вихрь мыслей. Одеты, обуты с ног до головы  -  синие
бабочки - солнце! Не хватает только денег на проезд. И вдруг она увидела
себя совсем раздетой, перед джентльменом со скользящими  глазами.  Ну  и
что же! Зато деньги!
   Весь остаток утра она лихорадочно работала, укорачивая  костюм  Тони,
штопая его носки, загибая потертые обшлага. Она  съела  бисквит,  выпила
еще чашку какао - от него полнеют - и взялась за дырочку в белом  шелко-
вом джемпере. Пробило час. Страшно волнуясь, она опять разделась, надела
новую комбинацию, чулки, розовый  пояс  -  и  вдруг  остановилась.  Нет!
Платье и шляпу она наденет свои собственные, как вчера.  Остальное  надо
приберечь пока... пока... Она побежала к автобусу: ее бросало то в  жар,
то в холод. Может быть, ей  дадут  еще  стаканчик  этого  замечательного
питья. Хорошо, если бы у нее закружилась голова и все бы  стало  безраз-
лично!
   Она добралась до студии, когда пробило два часа, и постучала. Там бы-
ло уютно и тепло, много теплее, чем вчера, и она внезапно поняла  зачем.
У камина стояла дама с маленькой собачкой.
   - Мисс Коллинз - миссис Майкл Монт; она привела нам своего  китайчон-
ка, мисс Коллинз.
   Дама - одних лет с Викториной и прелесть какая хорошенькая - протяну-
ла ей руку. Герань! Так, значит, это она прислала...
   Викторина приняла протянутую руку, но не могла сказать ни слова. Если
дама останется, то... то это будет просто немыслимо - перед  ней,  такой
красивой, такой одетой - о нет, пет!
   - Ну, Тинг, будь умницей и веди себя как можно забавней. До свидания,
Обри, желаю удачи! До свидания, мисс Коллинз! Наверно, выйдет чудесно!
   Ушла! Запах герани рассеялся. Собачка  обнюхивала  дверь.  Скользящий
джентльмен держал в руках две рюмки.
   "Ага!" - подумала Викторина и выпила свою порцию залпом.
   - Ну, мисс Коллинз, не надо стесняться, право! Там все для вас  гото-
во. Ничего нет страшного, уверяю вас. Мне нужно, чтобы вы легли вот  тут
ничком, опираясь на локти, - вы чуть подымете голову и повернетесь сюда.
Волосы распушите как можно больше и смотрите вот на эту косточку.  Вооб-
разите, что перед вами какой-нибудь фавн или еще  какая-нибудь  занятная
штука. И собачка вам поможет, когда примется грызть  кость.  Вы  знаете,
что за штука - фавн?
   - Да, - чуть слышно сказала Викторина.
   - Хотите еще глоточек?
   - О да!
   Он принес рюмку.
   - Я вполне понимаю вас, но знаете - ей-богу, это нелепо. Ведь не ста-
нете вы стесняться доктора? Ну, ладно. Смотрите, я поставлю вот сюда  на
пол колокольчик. Когда вы приготовитесь, позвоните, и я войду.  Так  вам
будет легче.
   - Большое спасибо, - прошептала Викторина.
   - Не стоит, это вполне естественно. Ну что ж,  начнем.  Надо  пользо-
ваться, пока светло. Пятнадцать шиллингов в день, как условились.
   Викторина посмотрела ему вслед - он проскользнул за  ширму,  -  потом
взглянула на колокольчик. Пятнадцать монет! И еще  пятнадцать  монет.  И
много, много раз по пятнадцати монет, прежде чем... Но  не  больше,  чем
должен выстаивать Тони, переминаясь с ноги на ногу, предлагая шарики.  И
как будто эта мысль пустила в ход какую-то пружинку - Викторина,  словно
заводная кукла, спустилась с подмостков в комнату для натурщиц. И  здесь
уютно и очень тепло. Зеленый шелковый халат брошен на  стул.  Она  сняла
платье. Красота розовых подвязок снова  приятно  поразила  ее.  А  может
быть, джентльмен захотел бы... нет, это еще хуже. Она услышала  какие-то
звуки. Тинг-а-Линг жаловался на одиночество. Если она станет медлить - у
нее никогда не хватит смелости. Быстро раздевшись, она стала перед  зер-
калом. Если бы это тоненькое, белое, как слоновая кость, отражение могло
пройти туда, на подмостки, а ей бы остаться тут. Нет, это ужасно,  ужас-
но! Ока не может, никак не может... Она опять потянулась к платью.  Пят-
надцать монет! Ведь пятнадцать монет!  Перед  ее  тоскливо  расширенными
глазами встало видение: огромное здание и крохотный Тони с  малюсенькими
шариками в протянутой руке. Что-то холодное, стальное легло ей на  серд-
це, как ложится ледяная кора на окно. Если это все, что люди  могли  для
него сделать, она сделает больше! Она бросила рубашку и, смущенная, оне-
мелая, взошла на подмостки - "нагая натура".  Тинг-а-Линг  заворчал  над
своей косточкой. Она потянулась за колокольчиком и легла ничком, как  ей
велели. Скрестив ноги, подперев подбородок одной рукой, она тронула  ко-
локольчик. Раздался звук, какого она еще никогда не слышала, и собачонка
залаяла - пресмешная собачонка!
   - Превосходно, мисс Коллинз! Так и оставайтесь! Пятнадцать  монет!  И
еще пятнадцать!
   - Только еще чуть-чуть вытяните левую ногу. Прекрасно! Тон кожи  изу-
мительный! Ах, бог мой, почему это надо плестись шагом, пока  не  разго-
нишься. Рисовать - скучная  вещь,  мисс  Коллинз.  Писать  стоит  только
кистью. Рисует же скульптор  резцом,  особенно  если  он  Микельанджело.
Сколько вам лет?
   - Двадцать один, - произнесли губы, которые самой  Викторине  показа-
лись чужими и далекими.
   - А мне тридцать два. Говорят, что наше поколение родилось таким ста-
рым, что дальше ему стареть некуда. У нас нет иллюзий. Да  я  сам,  нас-
колько помню, никогда ни во что не верил. А вы?
   Викторина утратила всякую способность что-либо соображать, но это бы-
ло неважно, так как художник болтал без умолку.
   - Мы даже не верим в наших предков. И все-таки мы начинаем им  подра-
жать. Вы не знаете такую книгу - "Рыдающая черепаха",  которая  наделала
столько шуму? Настоящий Стерн, очень хорошо сделано, но все-таки чистей-
ший Стерн, и автор здорово издевается и иронизирует. В  этом  вся  суть,
мисс Коллинз, мы над всем издеваемся - а то плохо! Ну, ничего! Этой кар-
тиной я переплюну Пьеро Козимо. Голову чуть повыше и, пожалуйста, прими-
те прядь волос с глаза. Спасибо! Вот теперь отлично! Кстати,  нет  ли  в
вас итальянской крови? Как, например, была фамилия вашей матери?
   - Браун.
   - Ага! Никогда не знаешь наверно, откуда эти  Брауны.  Возможно,  что
они были Бруни или Бруно - во всяком случае, очень возможно, что она бы-
ла из Иберии. Наверно, всех жителей Британии, оставленных в  живых  анг-
ло-саксами, звали Браун. Но, в сущности, все это чепуха. Если  вернуться
к Эдуарду Исповеднику, мисс Коллинз, всего на каких-нибудь тридцать  по-
колений назад, у каждого из нас окажется тысяча семьдесят четыре миллио-
на пятьсот семьдесят три тысячи девятьсот восемьдесят четыре  предка,  а
население всего острова было меньше миллиона. Мы все породисты, как ска-
ковые лошади, только не так красивы, правда? Уверяю вас,  мисс  Коллинз,
за таких, как вы, надо быть благодарным судьбе. И за таких,  как  миссис
Монт, - тоже. Правда, она хороша? Посмотрите-ка на собачку.
   Тинг-а-Линг, вытянув передние лапки и  сморщив  нос,  принюхивался  и
присматривался к Викторине, точно она была второй лакомой косточкой.
   - Он смешной! - сказала она, и снова собственный голос  показался  ей
чужим.
   Согласилась бы миссис Монт лежать  здесь,  если  б  он  ее  попросил?
Она-то выглядела бы чудесно! Но ведь ей не нужны пятнадцать шиллингов!
   - Вам так удобно?
   Викторина встрепенулась.
   - О да, спасибо!
   - Не холодно?
   - Нет, нет, спасибо!
   - Чудесно! Чуть повыше голову!
   Понемногу острое чувство необычности исчезло. Тони никогда не узнает.
А раз он не узнает - значит ему все равно. Она может лежать  так  целыми
днями - пятнадцать монет, да еще пятнадцать монет! Ничуть не трудно. Она
следила за движениями проворных, гибких пальцев, за синим дымком папиро-
сы. Следила за собачонкой.
   - Хотите отдохнуть? Вы оставили там свой халат, сейчас я его принесу.
   Завернувшись в зеленый шелковый халат - теплый стеганый! -  она  села
на край подмостков, спустив ноги на пол.
   - Хотите папироску? Я сейчас приготовлю кофе потурецки. Вы лучше  по-
ходите, разомнитесь.
   Викторина послушно встала.
   - Вы словно из волшебной сказки, мисс Коллинз. Придется сделать с вас
этюд в этом халате в стиле Маттейса Мариса.
   Кофе, какого она никогда не пробовала,  наполнило  ее  чувством  бла-
женства.
   - Даже не похоже на кофе, - сказала она.
   Обри Грин развел руками.
   - О, как вы правы! Англичане - великий народ, их ничем не проймешь. А
ведь если бы они были подвержены разрушению, они  бы  давно  погибли  от
своего кофе. Хотите еще?
   - Пожалуйста! - сказала Викторина. Чашечка была такая крохотная.
   - Ну как, отдохнули?
   Викторина снова улеглась и сбросила халат.
   - Отлично. Оставим его здесь - вы лежите в высокой траве,  -  зеленое
мне поможет. Как жаль, что сейчас зима: я бы снял садик с лужайкой.
   Лежать в траве - и, наверно, цветы кругом. Она так любила цветы.  Де-
вочкой она часто лежала в траве и плела венки из ромашек там, в поле  за
бабушкиной сторожкой, в Норбитоне. Бабушка была сторожихой.  Каждый  год
на две недели Викторина ездила к ней - как она любила деревню! Только на
ней всегда было что-нибудь надето. А так, без всего, было бы еще  прият-
нее. Есть ли цветы в Центральной Австралии? Наверно, есть, раз там  есть
бабочки! Лежать на солнце - вдвоем с Тони, - как в раю!..
   - Ну, спасибо, на сегодня хватит. Полдня десять шиллингов. Завтра ут-
ром в одиннадцать. Вы первоклассная натурщица, мисс Коллинз!
   Викторина надевала розовые подвязки, и в душе у нее все пело!  Сдела-
но! Тони ничего не надо знать. Мысль о том, что он ничего и  не  узнает,
доставляла ей удовольствие. И, сняв с себя костюм  "нагой  натуры",  она
вышла в студию.
   Обри Грин заслонил свое произведение:
   - Нет, пока нельзя, мисс Коллинз. Я не хочу вас разочаровывать. Бедро
сл