Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
скверная история! Мальчик, конечно,
вспыльчив, но абсолютно правдив. Тому, что он говорит, можно верить бе-
зоговорочно. Скажу честно, я на его месте, вероятно, поступил бы так же.
Лайонел раскурил трубку и опять кивнул:
- Продолжай.
- Так вот, ты знаешь, что он прямо из Хэрроу, еще несовершеннолетним,
ушел на фронт. Год прослужил в авиации, был ранен, вернулся в строй, а
после войны остался в армии. Служил в Месопотамии, затем его перебросили
в Египет, потом в Индию. Там он тяжело заболел - малярия, - и в октябре
прошлого года ему дали годичный отпуск по состоянию здоровья. Врачи ре-
комендовали ему попутешествовать. Он получил разрешение по команде, отп-
лыл в Панаму, оттуда поехал в Лиму. Там встретил одного американца, про-
фессора Халлорсена, знаешь, того, что приезжал в Англию читать лекции о
каких-то раскопках в Боливии, куда он в то время снаряжал экспедицию.
Хьюберт прибыл в Лиму чуть ли не накануне выступления. Халлорсену нужен
был человек, который ведал бы транспортом. После путешествия Хьюберт
чувствовал себя неплохо и ухватился за эту возможность. Он ведь не выно-
сит безделья. Халлорсен взял его. Это было в декабре. Вскоре Халлорсен
оставил его в своем базовом лагере, поручив ему начальство над целой ку-
чей погонщиков мулов. Все индейцы-полукровки, один Хьюберт белый. К тому
же его снова свалила лихорадка. Судя по его рассказам, среди этих мети-
сов попадаются сущие дьяволы: понятия о дисциплине никакого, обращаются
с животными позверски. Хьюберт пришелся им не по душе: я уже сказал, он
- парень вспыльчивый и, оказывается, ужасно любит животных. Метисы все
больше отбивались от рук. Один из них, - Хьюберту пришлось отхлестать
его за бесчеловечное обращение с мулами, - все время мутил остальных и
наконец бросился на мальчика с ножом. По счастью, Хьюберт не расставался
с револьвером и уложил негодяя на месте. Тогда вся эта проклятая шайка,
за исключением трех человек, немедленно сбежала, прихватив с собой му-
лов. Заметь: Хьюберт один, без всякой помощи, ждал там почти три месяца,
не получая никаких известий от Халлорсена. Словом, полумертвый, он
все-таки кое-как продержался с оставшимися погонщиками. Наконец возвра-
щается Халлорсен и, вместо того чтобы попытаться понять трудности, с ко-
торыми столкнулся Хьюберт, набрасывается на него с упреками. Мальчик не
смолчал, выложил ему все, что думал, и уехал. Больше никуда заезжать не
стал и теперь живет с нами в Кондафорде. От лихорадки, к счастью, отде-
лался, но очень изнурен, даже сейчас. А тут еще этот Халлорсен осрамил
его в своей книге: взваливает на него фактически всю ответственность за
провал экспедиции, обвиняет в жестокости и неумении обращаться с людьми,
обзывает спесивым аристократом - словом, мелет трескучую ерунду, которая
в наши дни так нравится публике. Кто-то из военных придрался к этому и
сделал запрос в палате. Не страшно, когда такую возню затевают социалис-
ты: от них ничего лучшего и не ждут. Но когда представитель вооруженных
сил намекает на неблаговидное поведение британского офицера, - это сов-
сем особая статья. Халлорсен сейчас в Штатах, так что в суд на него не
подашь. Кроме того, у Хьюберта нет свидетелей. Похоже, что эта история
навсегда испортит ему карьеру.
Длинное лицо Лайонела Черрела вытянулось еще больше.
- А он не пробовал обратиться в министерство?
- Пробовал. Он ездил туда в пятницу. Встретили его прохладно. В наши
дни их пугает любая дешевая выдумка, если речь идет о превышении власти.
Думаю все-таки, что дело замнут, если прекратится шумиха. Но разве дна
прекратится? Хьюберта публично раскритиковали в книге, а затем, по су-
ществу, обвинили перед палатой в невыдержанности, которая не к лицу офи-
церу и джентльмену. Молча он это проглотить не может, а что остается?
Лайонел сделал глубокую затяжку и сказал:
- Знаешь, лучше ему не обращать внимания.
Кулаки генерала сжались:
- Черт побери, Лайонел, я этого не нахожу!
- Но ведь Хьюберт не отрицает ни выстрела, ни факта порки. Публика
лишена воображения. Кон: она никогда не взглянет на вещи с точки зрения
мальчика. Ей важно одно: во время мирной экспедиции он застрелил челове-
ка, а других наказывал плетьми. Ты ей не втолкуешь, что он поступал так
лишь в силу обстоятельств.
- Значит, ты серьезно советуешь ему смириться и промолчать?
- Как мужчина - нет; как человек с опытом - да.
- Боже правый! Куда идет Англия? Что обо всем этом сказал бы дядя
Катберт? Ему так дорога была честь нашего имени!
- Мне тоже. Но как Хьюберту отпарировать удар?
Генерал помолчал, потом прибавил:
- Такое обвинение порочит всю армию. Но руки у мальчика действительно
связаны. Подай он в отставку, он еще мог бы защищаться. Но он не мыслит
себе жизни вне военной службы. Скверная история. Кстати, Лоренс говорил
со мной насчет Эдриена. Диана Ферз - урожденная Диана Монтжой, так ведь?
- Да, она троюродная сестра Лоренса. Очень интересная женщина, Кон.
Тебе приходилось ее встречать.
- До замужества видел. Каковы ее семейные дела?
- Вдова при живом муже: двое детей, супруг в сумасшедшем доме.
- Весело, нечего сказать! Он что, неизлечим?
Лайонел кивнул:
- Говорят. Впрочем, определенно никогда нельзя сказать.
- Боже правый!
- Вот именно. Она бедна, Эдриен еще беднее. Это его давнишнее увлече-
ние. Началось еще до ее замужества. Он потеряет должность хранителя му-
зея, если наделает глупостей.
- То есть сбежит с ней, - ты это имел в виду? Ерунда, ему ведь уже
пятьдесят!
- Нет большего дурака, чем... Она - очаровательная женщина. У Монтжо-
ев в роду все красавицы. Скажи, Кон, а тебя он не послушает?
Генерал покачал головой:
- Скорее уж Хилери.
- Бедняга Эдриен! А ведь замечательный человек, таких на земле мало.
Я поговорю с Хилери, хоть он и занят по горло.
Генерал поднялся:
- Ну, пойду спать. У нас в поместье, хоть оно и древнее, древность
ощущается как-то меньше.
- Тут просто слишком много ветхого дерева. Спокойной ночи, старина.
Братья обменялись рукопожатием, взяли подсвечники и разошлись по сво-
им комнатам.
II
Поместье Кондафорд перешло от де Канфоров (отсюда его название) к
Черрелам в 1217 году, когда их фамилия еще писалась Кервел, а то и Керу-
аль - в зависимости от склонностей писца. История перехода поместья к их
роду была романтической: тот Кервел, который получил его, женившись на
одной из де Канфоров, покорил ее тем, что спас от вепря. Сам он был че-
ловек безземельный. Отец его, француз из Гиени, осел в Англии после
крестового похода Ричарда. Девушка же была наследницей де Канфоров, вла-
девших многими землями. Вепря внесли в родовой герб, хотя кое-кто и выс-
казывал предположение, что единственным вепрем во всей этой истории был
тот, который красуется в гербе. Во всяком случае архитекторыэксперты ус-
тановили, что некоторые части здания восходят к двенадцатому столетию.
Несомненно также, что когда-то оно было обнесено рвом, наполненным во-
дой. Однако при королеве Анне один из Черрелов, видимо успокоенный мно-
гими веками мира и, возможно, обеспокоенный мошкарой, воспылал страстью
к перестройкам и осушил ров, от которого теперь не осталось и следа.
Покойный сэр Конуэй, старший брат епископа, получивший титул в 1901
году перед назначением в Испанию, служил по дипломатической части и поэ-
тому запустил поместье. В 1904 году он скончался на своем посту, но про-
цесс обветшания Кондафорда не прекратился и при его старшем сыне, тепе-
решнем сэре Конуэе, который, будучи военным, постоянно переезжал с места
на место и вплоть до окончания мировой войны редко имел счастье пожить в
фамильном поместье. Когда же он поселился там, мысль, что оно было гнез-
дом его рода с самого норманнского завоевания, побудила его сделать все
возможное для приведения Кондафорда в порядок. Поэтому дом стал снаружи
опрятным, а внутри комфортабельным, хотя у генерала едва хватало
средств, чтобы жить в нем. Поместье не приносило дохода: слишком много
земли было занято лесом. Хотя и незаложенное, оно давало всего несколько
сотен в год. Генеральская пенсия и скромная рента его супруги, урожден-
ной высокочтимой Элизабет Френшем, позволяли сэру Конуэю платить умерен-
ный подоходный налог, содержать двух егерей и спокойно существовать,
еле-еле сводя концы с концами.
Жена его, одна из тех англичанок, которые кажутся незаметными, но
именно поэтому играют очень заметную роль, была милой, ненавязчивой и
вечно чем-нибудь занятой женщиной. Одним словом, она всегда держалась в
тени, и ее бледное лицо, спокойное, чуткое и немного застенчивое, посто-
янно напоминало о том, в какой незначительной мере уровень внутренней
культуры зависит от богатства или образованности. Ее муж и трое детей
неколебимо верили в то, что при любых обстоятельствах найдут у нее пол-
ное сочувствие и понимание. Они были натурами более живыми и яркими, но
фоном для них служила она.
Леди Черрел не поехала с генералом в Портминстер и сейчас ожидала его
возвращения. Ситец, которым была обита мебель в доме, поизносился, и хо-
зяйка, стоя в гостиной, прикидывала, продержится ли он еще год, когда в
комнату ворвался шотландский терьер в сопровождении старшей дочери гене-
рала Элизабет, более известной в семье под именем Динни. Это была то-
ненькая, довольно высокая девушка: каштановые волосы, вздернутый нос,
рот как у боттичеллиевских женщин, широко расставленные васильковые гла-
за, - цветок на длинном стебле, который, казалось, так просто сломать и
который никогда не ломался. Выражение ее лица наводило на мысль о том,
что она идет по жизни, не пытаясь воспринимать ее как шутку. Она и в са-
мом деле напоминала те родники, в воде которых всегда содержатся пу-
зырьки газа. "Шипучка Динни", - говорил о ней ее дядя сэр Лоренс Монт.
Ей было двадцать четыре года.
- Мама, оденем мы траур по дяде Катберту?
- Не думаю, Динни. Во всяком случае - ненадолго.
- Его похоронят здесь?
- Скорее всего в соборе. Отец расскажет.
- Приготовить чай, мамочка? Скарамуш, ко мне. Перестанешь ты грызть
"Отраду джентльмена"? Оставь журнал.
- Динни, я так волнуюсь за Хьюберта.
- И я, мамочка. Он сам на себя не похож - не человек, а рисунок,
плоский как доска. И зачем он поехал в эту ужасную экспедицию? Ведь с
американцами можно общаться только до определенного предела, а Хьюберт
доходит до него скорее, чем любой другой. Он никогда не умел с ними ла-
дить. Кроме того, военным вообще нельзя иметь дело со штатскими.
- Почему, Динни?
- Да потому что военным не хватает динамизма: они еще отличают бога
от мамоны. Разве ты этого не замечала, мамочка?
Леди Черрел это замечала. Она застенчиво улыбнулась и спросила:
- Где Хьюберт? Отец скоро вернется.
- Он пошел на охоту с Доном. Решил принести к обеду куропаток. Десять
против одного - либо совсем забудет их настрелять, либо вспомнит об этом
в последнюю минуту. Он сейчас в состоянии заниматься лишь тем, что бог
на душу положит, - только вместо "бога" читай "дьявол". Он все думает об
этом деле, мама. Влюбиться - вот единственное для него спасение. Не мо-
жем ли мы найти ему подходящую девушку? Позвонить, чтобы подавали чай?
- Да, дорогая. А цветы в гостиной нужно сменить.
- Сейчас принесу. Скарамуш, за мной!
Когда, выйдя на озаренную сентябрьским солнцем лужайку, Динни замети-
ла зеленого дятла, ей вспомнились стихи:
Уж коль семь дятлов ствол один
Долбить в семь клювов стали,
Им, леди, и один червяк
Достанется едва ли.
Погода на редкость сухая. А все-таки циннии в этом году роскошные.
Динни принялась рвать цветы. В ее руке засверкала красочная гамма - от
багрового до розового и лимонно-желтого. Да, красивые растения, но любви
к себе не внушают. "Жаль, что современные девицы не растут на клумбах, -
подумала девушка. - Можно было бы пойти и сорвать одну для Хьюберта".
Динни редко выставляла напоказ свои чувства, но они у нее были - по
крайней мере два, и притом тесно переплетенные меж собой: одно - к бра-
ту, другое - к Кондафорду. Все ее существо срослось с поместьем; девушка
любила его со страстью, в которой ее никто не заподозрил бы, слыша, как
она отзывается о нем. Динни испытывала глубокое, непреодолимое желание
пробудить такую же привязанность к нему и в брате. Она ведь родилась
здесь в дни, когда Кондафорд был запустелым и обветшалым, поместье воск-
ресло на ее глазах. А Хьюберт приезжал сюда лишь по праздникам да во
время отпусков. Хотя Динни меньше всего была склонна разглагольствовать
о древности своей семьи или всерьез воспринимать разговоры посторонних
на эту тему, она в душе глубоко верила в род Черрелов и его призвание, и
эту веру ничто не могло поколебать. Здесь, в поместье, каждое животное,
птица, дерево и даже цветы, которые она собирала; любой из окрестных
фермеров, живущих в крытых соломой коттеджах; и церковь в староанглийс-
ком стиле, которую она посещала, хотя верила только по привычке; серые
кондафордские рассветы, взглянуть на которые она выходила так редко,
лунные ночи, оглашенные криками сов, и яркие полдни, когда солнце зали-
вает жнивье; ароматы, звуки и порывы ветра - все было частицей ее самой.
Когда Динни уезжала отсюда, она никогда не сознавалась, что тоскует по
дому, но тосковала; когда оставалась тут, никогда не сознавалась, что
радуется этому, но радовалась. Лишись Черрелы Кондафорда, она не стала
бы его оплакивать, но чувствовала бы себя не лучше, чем выдернутое с
корнем растение. Отец ее питал к Кондафорду равнодушную симпатию челове-
ка, который всю свою сознательную жизнь провел вдали от него; мать с по-
корностью женщины, всегда выполнявшей свой долг, видела в поместье нечто
такое, что заставляло ее без отдыха трудиться, но никогда понастоящему
ей не принадлежало; сестра относилась к нему с терпимостью практичной
натуры, которая предпочла бы жить в другом, более интересном месте; а
Хьюберт... Что видел в нем Хьюберт? Этого Динни как следует не знала.
Согретая медлительным солнцем, светившим ей в спину, она вернулась в
гостиную с охапкой цинний в руках.
Мать ее стояла у чайного столика.
- Поезд опаздывает, - сказала она. - Как я не люблю, когда Клер слиш-
ком быстро гонит машину!
- Не вижу связи, мамочка, - заметила Динни.
Неправда, она видела ее: мать всегда беспокоится, когда отец задержи-
вается.
- Мама, я настаиваю, чтобы Хьюберт опубликовал в газетах все, как бы-
ло.
- Посмотрим, что скажет отец. Он, наверно, переговорил об этом с дя-
дей Лайонелом.
- Машина идет. Слышу! - воскликнула Динни.
Вслед за генералом в гостиную вошел самый жизнерадостный член семьи -
его младшая дочь Клер. У нее были красивые, темные, коротко подстрижен-
ные волосы. Лицо - бледное, выразительное, губы слегка подкрашены,
взгляд карих глаз - открытый и нетерпеливый, лоб - низкий и очень белый.
Спокойная и в то же время предприимчивая, она казалась старше своих
двадцати лет и, обладая превосходной фигурой, держалась подчеркнуто уве-
ренно.
- Мама, бедный папа с утра ничего не ел! - бросила она, входя.
- Жуткая поездка, Лиз. Виски с содовой, бисквит и больше ни крошки с
самого завтрака.
- Сейчас ты получишь гоголь-моголь с подогретым вином, милый, - ска-
зала Динни и вышла. Клер последовала за ней.
Генерал поцеловал жену.
- Старик держался замечательно, дорогая, хотя мы все, за исключением
Эдриена, увидели его уже мертвым. Мне придется вернуться на похороны.
Думаю, что церемония будет пышная. Дядя Катберт - видная фигура. Я гово-
рил с Лайонелом насчет Хьюберта. Он тоже не знает, что делать. Но я все
обдумал.
- И что же. Кон?
- Вся штука в том, придадут ли этому значение военные власти. Они мо-
гут предложить ему выйти в отставку, а это для него конец. Лучше уж
пусть сам подаст. Он должен явиться на медицинскую комиссию первого ок-
тября. Сумеем ли мы до тех пор нажать, где нужно, но так, чтобы он ниче-
го не знал? Мальчик слишком горд. Я мог бы съездить к Топшему, а ты -
созвониться с Фоленби. Как ты считаешь?
Леди Черрел сделала гримасу.
- Знаю, - прибавил генерал, - это противно. Саксенден - вот был бы
настоящий ход. Но как к нему пробиться?
- Может быть, Динни что-нибудь придумает?
- Динни? Ну что ж! Ума у нее, кажется, больше, чем у всех нас, кроме
тебя, дорогая.
- У меня, - возразила леди Черрел, - его и вовсе нет.
- Какой вздор! Ага, вот и она.
Динни подала генералу стакан с пенистой жидкостью.
- Динни, я говорил маме, что нужно потолковать о Хьюберте с лордом
Саксенденом. Не придумаешь ли, как до него добраться?
- Через кого-нибудь из деревенских соседей, папа. Есть же у него та-
кие.
- Его имение граничит с поместьем Уилфрида Бентуорта.
- Вот и нашли. Будем действовать через дядю Хилери и дядю Лоренса.
- Каким образом?
- Уилфрид Бентуорт - председатель комитета по перестройке трущоб,
созданного дядей Хилери. Немножко здоровой семейственности, а, дорогой?
- Гм! Хилери и Лоренс приезжали в Портминстер... Жаль, что не подумал
об этом.
- Поговорить мне с ними вместо тебя, папа?
- О, если бы ты взяла это на себя!.. Видит бог, терпеть не могу уст-
раивать собственные дела.
- Конечно, возьму. Это ведь женское дело, правда?
Генерал недоверчиво взглянул на дочь: он никогда не был до конца уве-
рен, говорит она серьезно или шутит.
- А вот и Хьюберт, - торопливо объявила Динни.
III
Действительно, по истертым серым плитам каменной террасы, с охот-
ничьим ружьем и в сопровождении спаниеля шел Хьюберт. Черрел, стройный
худощавый молодой человек выше среднего роста, с некрупной головой и ли-
цом, на котором пролегли не по возрасту многочисленные морщины. Коротко
подстриженные темные усики, тонкие нервные губы, виски, уже тронутые се-
диной, смуглые худые щеки, довольно широкие скулы, живые блестящие карие
глаза, широко посаженные под изломом бровей над тонким прямым носом, -
Хьюберт был вылитый отец в молодости. Человек действия, обреченный на
праздные раздумья, всегда чувствует себя несчастным. С тех пор как быв-
ший начальник Хьюберта обвинил его в недостойном поведении, молодой че-
ловек все время нервничал, так как был убежден, что действовал пра-
вильно, или, вернее, соответственно обстоятельствам. А поскольку ни вос-
питание, ни характер не позволяли ему публично выступить с самооправда-
нием, он нервничал еще больше. Солдат по призванию, а не по воле случая,
он видел, что его карьера под угрозой, что его репутация офицера и
джентльмена опорочена, и был лишен возможности ответить ударом на удар
тем, кто его порочил.
Ему казалось, что голова его, как у боксера, зажата рукой противника
и каждый может по ней щелкнуть, - самое отвратительное ощущение для са-
молюбивого человека.
Хьюберт вошел через балконную дверь, оставив на террасе ружье и соба-
ку и чувствуя, что за минуту до этого в гостиной говорили о нем. Такие
сцены повторялись теперь постоянно, потому что в семье Черрелов огорче-
ния одного немедленно становились общими. Приняв из рук матери чашку
чая, Хьюберт рассказал, что лес сильно поредел и птицы стали очень осто-
рожны. Затем наступило молчание.
- Пойду просмотрю почту, - бросил генерал, вставая. Жена вышла вслед
за ним.
Оставшись наедине с братом, Динни собралась с духом и выпалила:
- Хьюберт, ты обязан что-то предпринять.
- Оставь, девочка. История, конечно, мерзкая, но сделать ничего
нельзя.
- Почему ты не хочешь опубликовать отчет о том, что случилось? Ведь
ты же вел там дневник. Я все отпечатаю, а Майкл найдет тебе издателя. У
него есть знакомства в этих кругах. Мы просто не имеем права