леча-
ми: "Еще одному предрассудку конец"?
   Хилери покачал головой:
   - Людям в целом, в силу самой их природы, легче стать на  иную  точку
зрения: он унизился, чтобы спасти свою шкуру. Как  бы  скептически  наши
современники ни относились к религии, патриотизму, империи, слову "джен-
тльмен" и прочему, они, грубо говоря, все-таки не любят трусости.  Я  не
хочу сказать, что среди них самих мало трусов, но тем не менее в  других
они ее не любят и, когда эту нелюбовь можно высказать без риска для  се-
бя, высказывают:
   - А может быть, все останется в тайне?
   - Нет, так или иначе, а всплывет. И чем скорее, тем лучше для молодо-
го Дезерта, потому что это даст ему возможность снова обрести себя. Бед-
няжка Динни! Какой экзамен для ее врожденного юмора! Ох, боже правый,  я
чувствую, как старею! Что говорит Майкл?
   - Не видел его со дня рождения Эм.
   - А Эм и Лоренс знают?
   - Вероятно.
   - Для всех остальных это секрет, так?
   - Да. Ну, мне пора двигаться.
   - А я, - сказал Хилери, - вырежу свои чувства на римской галере.  По-
сижу над ней полчаса, пока не узнаю, жива ли девочка.
   Эдриен пошел по направлению к Блумсбери. По дороге он пытался  поста-
вить себя на место человека, над которым внезапно нависла угроза смерти.
Впереди - ни минуты жизни, ни надежды еще раз увидеть тех, кого  любишь,
ни упований, пусть даже смутных, на то, что в будущем  тебя  ждет  нечто
похожее на земное бытие!
   "Случай исключительный и неожиданный, как гром с неба,  которому  нет
дела до человека. Кто из нас выдержал бы такое  страшное  испытание?"  -
думал Эдриен.
   Его братья - солдат и священник - приняли бы смерть покорно, как тре-
бует их долг. Так же, видимо, поступил бы и его брат -  судья,  хотя  он
постарался бы оспорить приговор и, возможно, переубедил бы своего  пала-
ча. "А я? - спрашивал себя Эдриен. - Как ужасно  умирать  за  убеждения,
которых не разделяешь, умирать на краю света, не утешаясь даже тем,  что
твоя смерть кому-то принесет пользу, что о ней кто-то узнает!" Когда че-
ловеку не нужно защищать кастовую или национальную честь, когда его ста-
вят перед дилеммой, требующей немедленного решения, ему некогда  взвеши-
вать и обдумывать свои поступки и приходится полагаться на интуицию. Тут
все зависит от характера. А если характер таков, каким, судя по  стихам,
наделен молодой Дезерт; если человек привык противопоставлять себя окру-
жающим или, по крайней мере, внутренне отчужден от них; если он презира-
ет условности и прозаическую английскую твердолобость; если  он  втайне,
вероятно, больше симпатизирует арабам, чем своим  соотечественникам,  он
почти неизбежно должен выбрать то, что выбрал Дезерт.  "Бог  знает,  как
поступил бы я сам, но я понимаю его и в какой-то  мере  сочувствую  ему.
Что бы ни было" я на стороне Динни и помогу ей, как она  помогла  мне  в
деле Ферза".
   И, придя к заключению, Эдриен почувствовал, что ему стало легче.
   Хилери вырезал модель римской  галеры.  В  молодости  он  пренебрегал
классическими науками и по этой причине стал священником, хотя давно уже
перестал понимать, как это случилось. С чего ему тогда  вздумалось,  что
он создан для духовного сана? Почему он не сделался лесничим  или,  ска-
жем, ковбоем, не взялся за любое ремесло, которое позволило бы ему  жить
на воздухе, а не в самом центре прокопченных городских трущоб? Верил  он
или нет в свое призвание? А если не верил, то к чему же он был  призван?
Размечая палубу корабля, подобную тем, под которыми по воле римлян, этой
древнейшей разновидности твердолобых, исходило потом  великое  множество
иноплеменников, Хилери размышлял: "Я служу идее, ставшей фундаментом для
такой надстройки, которая не выдерживает критического  рассмотрения".  А
все-таки на благо человечества стоит поработать! Каждый делает свое дело
- и врач, чья профессия сопряжена с шарлатанством и формализмом, и госу-
дарственный деятель, прекрасно сознающий, что демократия, которая сдела-
ла его государственным деятелем, олицетворяет собой ничтожество и  неве-
жество. Каждый пользуется формами, в которые не верит; больше того, каж-
дый призывает ближних уверовать в эти формы.  Практически  жизнь  -  это
непрерывный компромисс. "Мы все - иезуиты  и  прибегаем  к  сомнительным
средствам во имя благих целей, - подумал Хилери. - Мой долг  -  умереть,
если нужно, за мое облачение, как солдат умирает за честь мундира. Но я,
кажется, понес ерунду!"
   Зазвонил телефон, и в трубке раздалось:
   - Викария!.. Да, сэр!.. По поводу девочки. Оперировать поздно. Хорошо
бы вам приехать, сэр.
   Священник положил трубку, схватил шляпу и выбежал из дому.  Бдение  у
смертного одра Хилери считал самой тягостной из своих многообразных обя-
занностей, и, когда он выскочил из такси у  подъезда  больницы,  на  его
морщинистом лице читалось подлинное смятение. Такая малышка! И он  ничем
ей не поможет, разве что пробормочет несколько молитв да подержит ее  за
руку. Родители преступно запустили болезнь, оперировать поздно. Их стои-
ло бы упрятать в тюрьму, но прежде нужно засадить  туда  всю  британскую
нацию, которая до последней минуты не позволяет ущемить  свою  независи-
мость, а когда наконец позволит, уже бывает поздно!
   - Сюда, сэр! - сказала сиделка.
   В приемном покое, сверкающем белизной и порядком, Хилери увидел расп-
ростертую под белой простыней фигурку с окаменевшим и  помертвевшим  ли-
цом. Он сел рядом, подыскивая слова, которые могли бы скрасить последние
минуты ребенка.
   "Молиться не буду, - решил он. - Слишком молода".
   Глаза девочки, поборов вызванное морфием оцепенение, испуганно  забе-
гали по комнате и наконец остановились - сперва на белой фигуре сиделки,
затем на халате врача. Хилери предостерегающе поднял руку и попросил:
   - Вы не оставите меня с ней на минутку? Доктор и сестра вышли  в  со-
седнюю палату.
   - Лу! - тихонько окликнул Хилери, Звук его голоса  отвлек  девочку  и
рассеял ее испуг. Глаза ее перестали блуждать, - она поймала улыбку свя-
щенника.
   - Здесь чисто, хорошо, правда? Лу, что ты больше всего любишь?
   С бескровных запекшихся губ слетел чуть слышный ответ: "Кино".
   - Тут показывают его каждый день, два раза в день. Ты подумай только!
Теперь закрой глазки и как следует усни, а  когда  проснешься,  начнется
кино. Закрой глазки! Я тебе кое-что расскажу. Ничего здесь  с  тобой  не
случится, - я же рядом, видишь?
   Ему показалось, что ребенок закрыл глаза, но внезапно боль снова про-
низала девочку. Она захныкала, потом вскрикнула.
   - Боже милостивый! - тихо простонал Хилери. - Доктор, еще укол,  ско-
рее!
   Врач впрыснул морфий.
   - Оставьте нас опять вдвоем.
   Врач выскользнул из комнаты, и улыбка Хилери медленно притянула к се-
бе взгляд девочки. Он притронулся пальцами к исхудалой ручонке:
   - Ну, слушай, Лу.
   Шел плотник берегом морским плечом к плечу с моржом
   И горевал, зачем там все усеяно песком.
   "Коль семь служанок, - молвил морж, - семь метел взяли б враз,
   Они бы берег привели в порядок хоть сейчас".
   "Навряд ли!" - плотник возразил, смахнув слезинку с глаз.
   Хилери все читал и читал "Алису в Стране Чудес". И под его шепот гла-
за девочки закрылись и ручонка ее похолодела.
   Почувствовав, как холод леденит руку и ему, Хилери мысленно  восклик-
нул: "А теперь, господи, если ты существуешь, покажи ей кино!"


   XV

   Когда утром, после ночного разговора с отцом,  Динни  открыла  глаза,
она сперва никак не могла понять, что ее тревожит, а поняв, так и  оста-
лась сидеть в постели, охваченная ужасом. Что, если Уилфрид решит бежать
- обратно на Восток или еще подальше?
   "Я не могу ждать до четверга, - подумала она. - Нужно ехать. Если  бы
только у меня были деньги на случай..." Девушка вытащила свои безделушки
и сгребла их в кучу. Два джентльмена с Саут-Молтон-стрит! В деле с изум-
рудной подвеской Джин они вели себя вполне достойно. Динни отобрала все,
что можно было заложить, и сделала из этого небольшой пакетик, не тронув
лишь тех украшений, которые носила обычно. Ничего подлинно ценного у нее
не было, и Динни не сомневалась, что при самом благожелательном  к  себе
отношении не получит больше сотни фунтов.
   За завтраком все держались так, словно ничего не  произошло.  Значит,
всем известно самое худшее!
   "Разыгрывают из себя ангелов!" - рассердилась Динни.
   Когда отец объявил, что едет в город, девушка попросила  захватить  и
ее.
   Генерал посмотрел на дочь. Так могла бы взглянуть обезьяна,  недоуме-
вая, вправе ли человек отрицать свое родство с ней. Динни удивилась, по-
чему она раньше не замечала, какой печалью умеют светиться темные  глаза
ее отца.
   - Прекрасно, - согласился он.
   - Хотите, я поведу машину? - предложила Джин.
   - Принято с благодарностью, - ответила Динни.
   Никто ни словом не коснулся, темы, занимавшей мысли всей семьи.
   Динни сидела рядом с отцом в открытой машине. Весна в этом году  нес-
колько запоздала, но теперь май был в разгаре, все цвело, и  благоухание
заглушало вонь бензина. В небе висели серые, набухшие дождем тучи.  Чер-
релы, минуя Чилтернские холмы, ехали  через  Хэмпден,  Грейт  Миссенден,
Челфонт и Чорли Вуд - местность настолько типично английскую, что,  если
привезти сюда спящего и неожиданно разбудить, он  сразу  понял  бы:  это
Англия, а не другая страна. Обычно такие поездки  никогда  не  оставляли
Динни равнодушной. Однако сегодня ни весенняя зелень, ни радостный  май,
ни цветущие яблони, ни крутые повороты, ни  старые  деревушки  не  могли
отвлечь внимание девушки от человека, бесстрастно сидевшего рядом с ней.
Она инстинктивно чувствовала, что отец намерен увидеться с Уилфридом,  а
раз так - она тоже должна повидать его. Генерал говорил об Индии.  Когда
раскрывала рот Динни, она говорила о птицах. А Джин яростно гнала  маши-
ну, ни разу не обернувшись назад.  Только  когда  автомобиль  выехал  на
Финчли-род, генерал спросил:
   - Куда тебя отвезти, Динни?
   - На Маунт-стрит.
   - Значит, останешься там?
   - Да, до пятницы.
   - Мы забросим тебя, а потом я съезжу к себе в клуб. Отвезете меня ве-
чером домой, Джин?
   Джин, не оборачиваясь, наклонила голову, и машина проскользнула между
двумя ярко-красными автобусами, водители которых одновременно употребили
одно и то же выразительное словечко.
   В голове Динни шло бурное брожение. Решится ли она  позвонить  Стэку,
чтобы тот протелефонировал ей, когда явится ее отец? Если да, можно  бу-
дет рассчитать с точностью до минуты, когда ей прийти к Уилфриду.  Динни
относилась к тем, кто умеет сразу находить общий язык  с  прислугой.  Не
успевала она проглотить картофелину, которую ей клал  в  тарелку  лакей,
как тот уже чувствовал, что девушка бессознательно признает его  челове-
ком. Она никогда не забывала прибавить "благодарю" и редко  уходила,  не
сказав слугам двух-трех слов, свидетельствовавших о ее интересе к  ближ-
нему. Динни встречалась со Стэком всего три раза, но твердо  знала,  что
для него она - человек, хотя и не родилась в Барнстепле. Она  вызвала  в
памяти его облик: уже немолодое аскетическое лицо, черные волосы,  круп-
ный нос, выразительные глаза и губы, искривленные иронической, но  в  то
же время благожелательной улыбкой. Он держался прямо,  двигался  быстро.
Она представляла себе, как он смотрит на нее с таким выражением,  словно
размышляет: "Смогу ли я поладить с ней, раз уж  гак  случилось?  Смогу".
Она догадывалась, что он безгранично предан Уилфриду. Динни решила риск-
нуть. Когда ее высадили на Маунтстрит и машина уехала, девушка подумала:
"Хорошо мне, - я никогда не буду отцом!"
   - Можно позвонить, Блор?
   - Разумеется, мисс.
   Динни назвала номер Уилфрида.
   - Это Стэк? Говорит мисс Черрел... Не окажете ли мне маленькую  услу-
гу? Мой отец зайдет сегодня к мистеру Дезерту. Да,  генерал  сэр  Конуэй
Черрел. Не знаю, в котором часу, но хочу сама явиться в то  же  время...
Вы позвоните мне сюда, как только он придет? Буду ждать -  Очень,  очень
признательна... Мистер Дезерт здоров?.. Не говорите, пожалуйста,  что  я
приду... Да, да, ни ему, ни моему отцу. Еще раз благодарю!
   "Все в порядке, - подумала она. - Если, конечно, я  правильно  поняла
отца. Там напротив есть картинная галерея. Я увижу в окно, когда он вый-
дет".
   До завтрака, за который она села вдвоем с теткой, звонка не  последо-
вало.
   - Твой дядя ездил к Джеку Масхему, - объявила леди  Монт  в  середине
завтрака. - В Ройстон. И привез обратно второ'о, ну, это'о, похоже'о  на
мартышку. Они будут молчать, но Майкл говорит, что не надо, Динни.
   - Чего не надо, тетя Эм?
   - Публиковать поэму.
   - Да, но он все-таки ее опубликует.
   - Зачем? Так хороша?
   - Лучше всего, что он написал.
   - Совершенно лишнее.
   - Уилфрид не стыдится себя, тетя Эм.
   - Как это неприятно для тебя! Я думаю, гражданский брак тебя не  уст-
роит?
   - Я сама предложила ему это, милая тетя.
   - Поражаюсь тебе, Динни!
   - Он не согласился.
   - Слава бо'у! Не хочу, чтобы ты попала в газеты.
   - Я не больше, тетя.
   - Флер попала в газеты за клевету.
   - Помню.
   - Как называется та штука, которая летит обратно и  бьет  тебя,  если
промахнешься?
   - Бумеранг.
   - Я же знала, что это  австралийское.  Почему  у  австралийцев  такой
вы'овор?
   - Право, не знаю, тетя.
   - И там еще кен'уру. Блор, налейте мисс Динни.
   - Благодарю, тетя Эм. Я больше не хочу. Можно мне спуститься вниз?
   - Спустимся вместе.
   Леди Монт встала и, склонив голову набок, посмотрела на племянницу:
   - Дышать по'лубже и есть морковь для охлаждения крови. Что такое
   Гольфштрем? Откуда он взялся?
   - Из Мексики, тетя.
   - Я читала, там водятся у'ри. Ты уходишь?
   - Я жду телефонного звонка.
   - Ко'да телефонистки говорят: "Выз-з-зываю", - у меня  начинают  ныть
зубы. А они славные девушки, я уверена. Кофе?
   - Да, пожалуйста!
   - Действует. От не'о становишься сбитым, как пудинг.
   "Тетя Эм всегда видит больше, чем мы предполагаем", - подумала
   Динни.
   - В деревне влюбляться хуже, - продолжала леди Монт. -  Там  кукушки.
Кто-то говорил, что в Америке их нет. Может  быть,  там  не  влюбляются.
Твой дядя, наверно, знает. Он привез оттуда историю про како'о-то папашу
из Нупорта. Но это было давным-давно. Я вижу человека насквозь, - сдела-
ла непостижимый вывод леди Монт. - Куда поехал твой отец?
   - В свой клуб.
   - Ты сказала ему, Динни?
   - Да.
   - Ты же е'о любимица.
   - Нет, не я, а Клер,
   - Вздор!
   - Ваш роман протекал гладко, тетя Эм?
   - У меня была хорошая фигура, - ответила тетка. -  Может  быть,  чуть
пышноватая, но в то время так пола'алось. Лоренс был у меня первым.
   - Серьезно?
   - Если не считать мальчиков из хора, нашего грума и двух-трех  офице-
ров. Там был еще один капитан с черными усиками. Но ко'да тебе четырнад-
цать, это не имеет значения.
   - Ваш роман протекал, наверно, вполне пристойно?
   - Нет, твой дядя был очень страстный. Девяносто первый год.  Тридцать
лет не было дождя.
   - Такого сильного?
   - Нет, вообще никако'о. Я только забыла, где. Телефон!
   Динни подбежала к аппарату на секунду раньше дворецкого:
   - Это меня, Блор. Благодарю.
   Она схватила трубку дрожащей рукой:
   - Да?.. Понятно... Благодарю, Стэк... Очень, очень признательна...
   Блор, не вызовете ли такси?
   Динни примчалась на такси в галерею, расположенную напротив дома
   Дезерта, купила каталог, поднялась наверх и встала у окна. Здесь, под
предлогом детального изучения экспоната N 35, который именовался "Ритм",
хотя, как показалось девушке, на то не было никаких оснований, она  впи-
лась глазами в подъезд на противоположной стороне улицы. После  телефон-
ного звонка прошло всего семь минут. Отец еще не мог уйти. Однако вскоре
она увидела, как он появился в дверях и вышел на улицу. Динни  проводила
его взглядом. Голова генерала была опущена, он несколько раз покачал ею.
Лица не было видно, но девушка представляла себе, какое  на  нем  сейчас
выражение.
   "Кусает усики, - подумала она. - Бедный, бедный!"
   Как только генерал завернул за угол, Динни скатилась вниз по  лестни-
це, перебежала улицу и взлетела на второй этаж. Остановилась у  квартиры
Уилфрида, протянула руку к звонку и помедлила. Затем позвонила.
   - Я опоздала, Стэк?
   - Генерал только что вышел, мисс.
   - Вот как? Можно видеть мистера Дезерта? Не докладывайте.
   - Слушаюсь, мисс, - ответил Стэк.
   Приходилось ли ей когда-нибудь смотреть  в  столь  же  проницательные
глаза?
   Динни глубоко вздохнула и открыла дверь. Уилфрид стоял у камина, опи-
раясь на него руками и опустив на них голову. Девушка подкралась к  нему
и замерла, ожидая, пока он ощутит ее присутствие.
   Внезапно он поднял голову и заметил ее.
   - Дорогой мой, прости, что мешаю, - извинилась Динни.
   Подняв голову так, что шея обнажилась, и полураскрыв губы, она следи-
ла за внутренней борьбой, отражавшейся на его лице.
   Уилфрид не выдержал и поцеловал ее.
   - Динни, твой отец...
   - Знаю, я видела, как он выходил. "Мистер Дезерт, я полагаю? Моя дочь
уведомила меня о помолвке и о вашем...  э-э...  положении.  Я  явился  в
этой... э-э... связи. Представляете ли вы себе,  что  произойдет,  когда
ваше э-э... поведение на Востоке получит... э-э... огласку? Моя дочь со-
вершеннолетняя, она вправе поступать, как ей заблагорассудится,  но  все
мы горячо любим ее, и, я надеюсь, вы согласитесь, что в предвидении  та-
ких... э-э... неприятностей вам не подобает... э-э... претендовать  сей-
час на ее руку".
   - Слово в слово.
   - Что ты ответил?
   - Что подумаю. Он совершенно прав.
   - Он совершенно неправ. Я уже говорила тебе: "Любовь, - которая боит-
ся препятствий, - не любовь". Майкл считает, что ты не  должен  публико-
вать "Барса".
   - Нет, должен. Мне нужно отвести душу. Когда тебя  нет  и  я  остаюсь
один, я прямо схожу с ума.
   - Знаю! Но, родной мой, те двое будут молчать. Может быть, это  и  не
всплывет? То, о чем долго не вспоминают, часто совсем забывается.  Зачем
лезть на рожон?
   - Дело не в огласке. Во мне самом живет проклятый страх, -  я  боюсь,
не струсил ли я. Пусть все будет известно. Тогда, трус я или не трус,  я
смогу высоко держать голову. Неужели ты не понимаешь, Динни?
   Она понимала. Достаточно взглянуть на его лицо. "Мой долг -  чувство-
вать так же, как чувствует он, что бы я при этом ни думала, - размышляла
девушка. - Только таким путем я могу помочь ему и удержать его".
   - Я все прекрасно понимаю. Майкл не прав. Мы выдержим эту свистопляс-
ку, и наши головы будут "в крови, но подняты высоко". Что бы  ни  случи-
лось, душу свою мы в жертву не принесем.
   И, вызвав у Дезерта улыбку, Динни села сама и усадила его рядом.  За-
тем, после долгого молчания, открыла глаза и посмотрела на  него  долгим
взглядом, как это умеют делать все женщины.
   - Уилфрид, завтра четверг. Ты не будешь возражать, если мы по  дороге
домой заедем к дяде Эдриену? Он на нашей стороне. А что касается помолв-
ки, то ее можно и отрицать, а на деле все останется как  было.  До  сви-
данья, любовь моя.
   Внизу, в подъезде, когда Динни открывала входную дверь,  ее  окликнул
Стэк:
   - Прошу прощенья, мисс.
   - Да. В чем дело?
   - Я давно живу у мистера Дезерта и много о нем думал. Если не  ошиба-
юсь, вы помолвлены с ним, мисс?
   - И да, и нет, Стэк. Но я все же надеюсь выйти за него.
   - Понятно, мисс. И, с вашего позволения, очень хорошо сделаете.  Мис-
тер Дезерт - джентльмен стремительный, и я полагал, что, если  бы  мы  с
вами были, как говорится, заодно, это пошло бы ему на пользу.
   - Совершенно согласна. Поэтому я позвонила вам утром.
   - Я видел много разных молодых леди, но вы первая, мисс, на ком я же-
лал бы ему жениться. Вот я и взял на себя смелость.
   Динни протянула ему руку:
   - Я ужасно рада. Это как раз то, чего я хотела, потому что дела плохи
и, боюсь, будут еще хуже.
   Стэк вы