по  открытому,  поросшему  травой
пространству, минуя то место, где сходились тропинки и был вкопан  столб
с указателями.
   - Вспомнил! Там есть еще одна тропинка вниз.
   - В любом случае медлить нельзя.
   Ферз пошел шагом. Опустив голову, он медленно поднимался  по  склону.
Братья наблюдали за ним из-за тиса, пока он не исчез за бугром, вздымав-
шимся над плоской вершиной.
   - Живо! - скомандовал Хилери.
   Расстояние составляло добрых полмили, к тому же обоим было за пятьде-
сят.
   - Помедленней, старина! - задыхаясь, попросил Хилери. - Как  бы  наши
мехи не лопнули.
   Упорно продвигаясь вперед, они достигли бугра, за которым исчез Ферз,
и обнаружили травянистую тропинку, которая вела вниз.
   - Теперь можно и потише, - шепотом объявил Хилери.
   Этот склон холма также был усеян кустами и молодыми деревьями, и  они
сослужили братьям хорошую службу, прежде чем те не наткнулись на  забро-
шенный меловой карьер.
   - Давай приляжем на минутку и отдохнем. Он еще не спустился с  холма,
иначе мы заметили бы его. Слышишь?
   Снизу донеслись звуки песни. Эдриен приподнялся над краем  карьера  и
выглянул. Ферз лежал на спине невдалеке от тропинки, чуть ниже  братьев.
Слова, которые он пел, были слышны совершенно отчетливо:
   Долго ль мне плакать, тебе распевать?
   Долго ль еще мне по милой страдать?
   Ах, почему не могу я забыть
   Ту, что не хочет меня полюбить?
   Песня смолкла. Ферз лежал, не издавая ни звука. Затем, к ужасу Эдрие-
на, лицо его исказилось, он потряс сжатыми кулаками, выкрикнул: "Не сой-
ду... не сойду с ума!" - и приник лицом к земле.
   Эдриен отпрянул:
   - Это ужасно! Я должен спуститься и поговорить с ним.
   - Лучше давай вместе... Обойдем по тропинке. Тише! Не спугни его.
   Они пошли по тропинке, огибавшей меловой карьер. Ферз исчез.
   - Спокойней, дружище! - бросил Хилери.
   Они шли с поразительной неторопливостью, словно отказались от погони.
   - Кто после этого поверит в бога? - уронил Эдриен.
   Кривая улыбка исказила длинное лицо Хилери:
   - Я верю в бога, но не в милосердного, как мы понимаем это  слово.  Я
помню, на этой стороне холма ставились ловушки. Сотни кроликов претерпе-
ли здесь все муки ада. Мы обычно вытаскивали их и добивали ударом по го-
лове. Если бы мои убеждения стали известны, я лишился бы духовного сана,
а кому от этого польза? Сейчас я все-таки хоть что-то делаю  для  людей.
Смотри - лиса!
   На мгновение они задержались, проводив взглядом небольшого  краснова-
то-рыжего хищника, кравшегося через тропинку.
   - Замечательный зверь! Раздолье здесь для всякой твари земной - голу-
бей, соек, дятлов, кроликов, лисиц, зайцев, фазанов: в этих  крутых  ле-
систых оврагах их никто не потревожит.
   Начался спуск. Вдруг Хилери вытянул руку, - внизу по  ложбине,  вдоль
проволочной изгороди шел Ферз.
   Они увидели, как он исчез из  виду,  затем,  обогнув  угол  изгороди,
опять появился на склоне.
   - Что теперь?
   - Оттуда ему нас не видно. Подойдем поближе, потом окликнем. Иначе он
просто убежит.
   Они пересекли откос и под прикрытием кустов боярышника обогнули изго-
родь.
   - Загон для овец, - сказал Хилери. - Видишь? Они пасутся по всей воз-
вышенности. Это южные Меловые холмы.
   Они опять выбрались на вершину. Ферза нигде не было видно.
   Держась поближе к проволоке, братья взобрались на  следующий  холм  и
осмотрелись. Чуть дальше влево холм круто переходил в  ложбину.  Впереди
была луговина, за нею - лес. Справа от них вдоль пастбища все еще  тяну-
лась проволочная изгородь. Внезапно Эдриен сдавил руку брата.  Ферз  ле-
жал, уткнувшись лицом в траву, ярдах в семидесяти по ту сторону проволо-
ки. Рядом паслись грязновато-серые овцы. Братья спрятались за куст,  от-
куда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным. Оба молчали. Ферз ле-
жал не шевелясь, овцы не обращали на него внимания.  Жирные,  коротконо-
гие, курносые, они щипали траву с невозмутимостью, свойственной сэссекс-
кой породе.
   - Как ты думаешь, он уснул?
   Эдриен покачал головой:
   - Нет, но по крайней мере успокоился.
   В позе Ферза было что-то, хватавшее за сердце: он  напоминал  малыша,
который прячет голову в коленях матери. Казалось, что трава, которую  он
ощущал лицом, телом, раскинутыми руками, дарует ему успокоение. Он слов-
но искал возврата к незыблемой безмятежности матери-земли. У кого хвати-
ло бы духу потревожить его в такую минуту?
   Солнце уже перевалило к западу и светило братьям в спину. Эдриен  по-
вернул голову и подставил лучам щеку. Всей душой влюбленного  в  природу
сельского жителя он тянулся к этому теплу, запаху травы, песне  жаворон-
ков, синеве неба. Он заметил, что Хилери тоже повернул  лицо  к  солнцу.
Было так тихо, что если бы не пение жаворонков да глухое чавканье жующих
овец, природа казалась бы немой. Ни голоса людей, ни рев скота,  ни  шум
машин не доносились сюда с равнины.
   - Три часа. Вздремни, старина. Я покараулю, - шепотом предложил
   Эдриен брату.
   Похоже, что Ферз уснул. Его больной мозг  несомненно  отдыхает.  Если
воздух, форма, цвет действительно обладают целительными  свойствами,  то
где же последние проявляются сильнее, чем здесь, на этом  зеленом  прох-
ладном холме, где уже больше тысячелетия нет ни людей, ни  их  суеты?  В
древности человек жил на нем, но с тех пор по нему скользят только ветры
и тень облаков. А сегодня не было даже ни  ветра,  ни  облачка,  которое
отбросило бы на траву свою безмолвную беглую тень.
   Жалость к несчастному, лежавшему так неподвижно, словно  ему  никогда
больше не придется встать, охватила Эдриена. Он не думал о себе  и  даже
не сочувствовал Диане. Поверженный Ферз пробудил в нем глубокое и  невы-
разимое, стадное и родственное чувство, которое испытывает человек к че-
ловеку перед лицом судьбы, чьи удары  кажутся  ему  незаслуженными.  Да!
Ферз спал, цепляясь за землю, как за последнее прибежище.  Цепляться  за
вечное прибежище - землю - это все, что ему оставалось. И те  два  часа,
которые Эдриен провел, наблюдая за распростертым телом, сердце его пере-
полнялось не бесполезной и строптивой  горечью,  а  странным,  печальным
изумлением. Древнегреческие поэты понимали,  какую  трагическую  игрушку
сделали бессмертные из человека. На смену эллинам пришли христиане с  их
учением о милосердном боге. Милосердном ли? Нет! Хилери был прав. Что же
делать, когда сталкиваешься с таким вот Ферзом и его  участью?  Что  де-
лать, пока в нем еще остается хоть проблеск разума? Когда жизнь человека
сложилась так, что он не может больше выполнять свою долю работы и  ста-
новится жалким, обезумевшим пугалом, для него должен наступить миг  веч-
ного успокоения в безмятежной земле. Хилери, по  всей  видимости,  думал
так же. И все-таки Эдриен не знал до конца, как поступит его брат в  ре-
шающий момент. Он ведь живет и работает с живыми, а  тот,  кто  умирает,
для него потерян, так как уносит с собой возможность послужить себе. Эд-
риен ощутил нечто вроде тайной признательности судьбе  за  то,  что  его
собственная работа протекает среди мертвых: он  классифицирует  кости  -
единственную часть человека, которая не подвержена страданиям и  век  за
веком пребывает нетленной, принося потомкам весть о чудесном древнем жи-
вотном. Так он лежал; срывая травинку за травинкой, растирая их пальцами
и вдыхая аромат.
   Солнце клонилось к западу и опустилось уже почти до уровня его  глаз;
овцы кончили пастись, сгрудились и медленно  двигались  по  склону,  как
будто ожидая, чтобы их загнали в овчарню. Из нор вылезли кролики и  при-
нялись грызть траву. Жаворонки один за другим стремительно падали с  вы-
соты. В воздухе потянуло холодком; деревья внизу на равнине потемнели  и
застыли; в побелевшем небе вот-вот должен был вспыхнуть закат. Трава пе-
рестала пахнуть, но роса еще не выпала.
   Эдриен вздрогнул. Через десять минут солнце зайдет за холм  и  станет
холодно. Как Ферз будет чувствовать себя, когда проснется? Лучше?  Хуже?
Нужно рискнуть. Он дотронулся до Хилери, который все  еще  спал,  поджав
колени. Тот мгновенно проснулся:
   - Хэлло, старина!
   - Тс-с... Ферз еще спит. Что делать, когда он проснется?  Может,  по-
дойти к нему сейчас и подождать?
   Хилери дернул брата за рукав. Ферз был на ногах.  Они  увидели  из-за
куста, как он бросил вокруг затравленный взгляд, словно зверь, почуявший
опасность и решающий, куда бежать. Он не видит их, - это ясно, - но  по-
чуял чье-то присутствие. Ферз подошел к проволоке, пролез через нее, ос-
тановился и выпрямился, обернувшись к багровому солнцу, которое, как ог-
ненный мяч, подпрыгивало теперь над самым дальним лесистым холмом.  Отб-
лески падали на лицо Ферза, и, неподвижный, словно  жизнь  уже  покинула
его, он стоял с непокрытой головой, пока солнце не закатилось.
   - Живей! - прошептал Хилери и вскочил. Эдриен увидел, как  Ферз  вне-
запно ожил, с диким вызовом взмахнул руками, повернулся и побежал.
   Потрясенный, Хилери воскликнул:
   - Он в бешенстве, а там, у шоссе, - меловой карьер! Скорей,  старина,
скорей!
   Братья ринулись вперед. Но они окоченели и не могли поспеть  за  Фер-
зом, с каждым шагом набиравшим дистанцию. Безумец бежал, размахивая  ру-
ками; преследователи слышали его крики. Хилери, задыхаясь, бросил:
   - Стой! Он все-таки бежит не к карьеру. Тот остался  справа.  Видишь?
Он берет к лесу. Пусть лучше думает, что мы отстали.
   Братья смотрели, как Ферз сбегает по склону, затем, когда он все  так
же бегом достиг леса, потеряли его из виду.
   - Вперед! - крикнул Хилери.
   Они помчались вниз к лесу и вбежали в него, держась как можно ближе к
месту, где исчез Ферз. Лес был буковый, кустарник рос только на  опушке.
Братья остановились и прислушались. Ни звука! Свет здесь стал уже  суме-
речным, однако полоса леса оказалась узкой, и они вскоре выскочили на ее
противоположную сторону. Внизу виднелись коттеджи и службы.
   - Давай спустимся на шоссе.
   Братья ускорили шаг, неожиданно очутились на краю глубокого  мелового
карьера и в ужасе замерли.
   - Я не знал о его существовании, - выдавил Хилери. - Обойдем  его  по
краю. Ты иди вверх, а я влево.
   Эдриен начал подниматься, пока не достиг верхнего края карьера.
   Внизу, на дне, до которого было футов шестьдесят крутого  спуска,  он
различил какой-то темный, неподвижный предмет. Он не шевелился,  никаких
звуков оттуда не доносилось. Неужели это конец? Неужели Ферз очертя  го-
лову прыгнул в полутьму? Эдриен почувствовал, что задыхается, и на мгно-
вение оцепенел, не в силах ни двинуться, ни  крикнуть.  Затем  торопливо
побежал назад по краю карьера, пока не достиг места, где стоял Хилери.
   - Ну что?
   Эдриен махнул рукой и побежал дальше вниз. Они пробрались через  кус-
тарник, окаймлявший карьер, спустились и по травянистому дну направились
к дальнему концу ямы, под самый высокий край обрыва.
   Темный предмет оказался Ферзом. Эдриен опустился на колени и  припод-
нял ему голову. Безумец сломал себе шею. Он был мертв.
   Прыгнул ли он умышленно, стремясь покончить с собой, или  сорвался  в
бешеной спешке? Они не могли на это ответить и молчали.  Хилери  опустил
руку на плечо брата.
   Наконец он сказал:
   - Тут неподалеку есть сарай. Там можно достать телегу.  Но,  помоему,
лучше его не двигать с места. Останься с ним, а я схожу в деревню и поз-
воню. Мне кажется, надо вызвать полицию.
   Эдриен, склоненный над распростертым телом, кивнул, не вставая с  ко-
лен.
   - Почта в двух шагах. Я не задержусь.
   С этими словами Хилери торопливо ушел.
   Эдриен одиноко сидел на дне тихой темнеющей ямы. Он скрестил ноги, на
коленях у него покоилась голова мертвеца. Он закрыл ему глаза,  набросил
на лицо носовой платок. Наверху, в кустах, приготовляясь ко сну,  суети-
лись и чирикали птицы. Выпала роса, в синих сумерках над  землей  поплыл
осенний туман. Контуры предметов расплылись, но высокие  откосы  карьера
белели по-прежнему отчетливо. Несмотря на то что до шоссе,  по  которому
шли машины, не было и пятидесяти ярдов, место, где Ферз обрел вечный по-
кой, казалось Эдриену жутким, всеми забытым и далеким от мира.  Хотя  он
понимал, что должен был радоваться - за Ферза, за Диану, за себя, он  не
испытывал ничего, кроме беспредельной жалости к человеку, который  вынес
такие муки и был сломлен во цвете лет, и чувства постепенного и все  бо-
лее глубокого слияния с природой, окутавшей саваном таинственности и по-
койника и место его последнего отдыха.
   Чей-то голос вывел Эдриена из этого странного состояния. Старый  уса-
тый фермер стоял перед ним со стаканом в руке.
   - Я слыхал, тут несчастье приключилось, - сказал старик. - Джентльмен
священник велел снести вам вот это. Бренди, сэр.
   Он подал стакан Эдриену.
   - Он свалился, что ли?
   - Да, упал.
   - Я давно твержу - здесь загородку поставить надо.  Джентльмен  велел
вам передать, что доктор и полиция уже едут.
   - Благодарю, - сказал Эдриен, возвращая пустой стакан.
   - Тут неподалеку есть хороший, удобный сарай для телег. Может,  пере-
тащим его туда.
   - Его нельзя трогать до приезда властей.
   - И то верно, - согласился старик. - Я читал,  есть  такой  закон  на
случай убийства или самоубийства.
   Он нагнулся:
   - Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто  он  та-
кой?
   - Знаю. Некий капитан Ферз. Он родом отсюда.
   - Ну? Один из Ферзов с Бартон Райз? Боже ты мой, да я ж у них работал
мальчишкой: я ведь в этом приходе и родился.
   Он опять нагнулся - на этот раз еще ниже:
   - Уж не мистер ли это Роналд, упаси господи, а?
   Эдриен кивнул.
   - Скажите на милость! Теперь, значит, никого из них не осталось.  Дед
его рехнулся и помер. Скажите на милость! Мистер Роналд! Я  знавал  его,
когда он еще парнишкой был.
   Старик попытался заглянуть мертвецу в лицо, воспользовавшись  послед-
ними угасающими лучами, затем выпрямился и горестно покачал головой. Для
него, - Эдриен ясно видел это, - было важно, что покойник - не "чужой".
   Внезапно треск мотоцикла разорвал тишину. Сверкая фарой, он спустился
вниз по тропинке, и с него сошли две фигуры. Они робко подошли к группе,
освещенной фарой их машины, и остановились, глядя на землю:
   - Мы слышали, случилось несчастье.
   - Д-да! - протянул старый фермер.
   - Можем мы быть чем-нибудь полезны?
   - Нет, благодарю, - ответил Эдриен. - Врач и полиция уже вызваны. Ос-
тается ждать.
   Он увидел, как молодой человек открыл рот,  видимо  собираясь  еще  о
чем-то спросить, но тут же закрыл его, не проронив ни слова, и обнял де-
вушку за плечи. Как и старик, пара стояла молча, устремив глаза на тело,
чья голова и сломанная шея покоились на коленях Эдриена. Мотор  мотоцик-
ла, который позабыли выключить, стучал в тишине, и  свет  фары  придавал
еще более жуткий вид кучке живых, окружавших мертвого.


   XXIX

   Телеграмма, прибывшая в Кондафорд как раз перед обедом, гласила:
   "Бедный Ферз умер упал меловой карьер тчк Перевезен Чичестер тчк  Эд-
риен и я поехали покойником расследование состоится там Хилери".
   Телеграмму принесли прямо в комнату Динни, и  девушка  опустилась  на
кровать с тем чувством стеснения в груди, какое испытывает человек, ког-
да горе и облегчение борются в нем и не находят выхода. Произошло то,  о
чем она молилась, но Динни помнила сейчас лишь об одном  -  о  последнем
вздохе несчастного, который она слышала, о его лице, когда  он  стоял  в
дверях, а Диана пела. Девушка сказала горничной, подавшей ей телеграмму:
   - Элен, приведите Скарамуша.
   Когда шотландский терьер с блестящими глазами  и  видом,  исполненным
сознания собственной важности, вбежал в комнату, Динни  обняла  его  так
крепко, что тот чуть не задохнулся. Сжав в руках это теплое упругое  во-
лосатое тело, девушка вновь обрела способность чувствовать. Все  ее  су-
щество ощутило облегчение, но на глаза навернулись слезы жалости.  Такое
странное поведение оказалось выше понимания ее пса. Он  лизнул  Динни  в
нос, завилял хвостом, и ей пришлось отпустить его. Наспех одевшись,  она
направилась в комнату матери.
   Леди Черрел, уже переодетая к обеду, расхаживала между отпертым  пла-
тяным шкафом и выдвинутыми ящиками комода, размышляя,  с  чем  ей  будет
легче всего расстаться ввиду приближения благотворительного базара,  ко-
торый призван был пополнить перед концом  года  приходский  фонд  помощи
бедным. Динни, ни слова не говоря, вложила ей в  руку  телеграмму.  Леди
Черрел прочла и спокойно заметила:
   - Вот то, о чем ты молилась, дорогая.
   - Это самоубийство?
   - Думаю, что да.
   - Сказать мне Диане сейчас или подождать до утра,  чтобы  она  выспа-
лась?
   - Лучше сейчас. Если хочешь, могу я.
   - Нет, нет, родная. Это моя обязанность. Вероятно, она будет  обедать
у себя наверху. Завтра мы, наверно, уедем в Чичестер.
   - Как все это ужасно для тебя, Динни!
   - Мне это полезно.
   Девушка взяла телеграмму и вышла.
   Диана была с детьми, которые изо всех сил затягивали  процесс  отхода
ко сну, так как не достигли еще тех лет, когда он  становится  желанным.
Динни увела ее к себе в комнату и, по-прежнему ни слова не говоря, пода-
ла ей телеграмму. Хотя за последние дни она очень сблизилась  с  Дианой,
между ними все-таки оставалось шестнадцать лет разницы. Поэтому  девушка
не сделала соболезнующего жеста, который могла бы позволить себе  с  ро-
весницей. Она никогда не знала, как Диана воспримет то или  иное  извес-
тие. То, которое принесла ей Динни,  Диана  встретила  с  каменным  спо-
койствием, как будто оно вообще не было для нее новостью. Ее лицо,  тон-
кое, но потускневшее, как изображение на  монете,  не  выразило  ничего.
Глаза, устремленные на Динни, остались сухими и  ясными.  Она  проронила
только:
   - Я не спущусь вниз. Завтра в Чичестер?
   Динни подавила первое душевное движение, кивнула и вышла. За  обедом,
сидя вдвоем с матерью, она сказала:
   - Хотела бы я владеть собой так, как Диана.
   - Ее самообладание - результат того, что она пережила.
   - В ней есть что-то от леди Вир де Вир.
   - Это не так уж плохо, Динни.
   - Чем будет для всех нас это расследование?
   - Боюсь, что ее самообладание скоро ей пригодится.
   - Мама, а мне придется давать показания?
   - Насколько известно, ты была последней, с кем он  разговаривал.  Так
ведь?
   - Да. Должна я рассказать о том, как  он  подходил  к  двери  прошлой
ночью?
   - По-моему, если тебя спросят, ты должна рассказать все, что знаешь.
   Румянец пятнами выступил на щеках Динни.
   - А по-моему, нет. Я этого не сказала даже Диане и не понимаю, в  ка-
кой мере это может касаться посторонних.
   - Я тоже не понимаю,  но  в  данном  случае  мы  не  имеем  права  на
собственное мнение.
   - Ну, а у меня оно будет. Я не собираюсь потакать отвратительному лю-
бопытству бездельников и причинять боль Диане.
   - А вдруг кто-нибудь из горничных слышал?
   - Никто не докажет, что я слышала.
   Леди Черрел улыбнулась:
   - Жаль, твой отец уехал.
   - Мама, не говори ему, что я тебе сказала. Я не желаю обременять этим
совесть мужчины - довольно одной моей. У нас, женщин, она растяжимей, но
это уж от природы.
   - Хорошо.
   - Я не стану терзаться угрызениями, если сумею что-нибудь скрыть,  не
подвергаясь опасности, - объявила Динни, у которой были еще свежи воспо-
минания о  лондонском  полицейском  суде.  -  Вообще,  к  чему  затевать
следствие, раз он умер? Это отвратительно.
   - Я не должна ни поощрять, ни подстрекать тебя, Динни.
   - Нет, должна, мама. Ты в душе согласна со мной.
   Леди Черрел промолчала. Она действительно была согласна.
   На другой день с первым утренним поездом прибыли генерал и Ален  Тес-
бери, и через полчаса они все вместе выехали в открытой машине. Ален си-
дел за рулем, генерал рядом с ним; леди Черрел, Диана  и  Динни  кое-как
разместились сзади. Поездка была долгая и  невеселая.  Полулежа  на  си-
денье, так что из мехового боа высовывался только н