, Клер - о  се-
бе. Размышления скоро утомили приезжую, и она искоса взглянула на  сест-
ру. Забыла ли та историю с Уилфридом Дезертом, о которой Хьюберт писал с
такой тревогой, пока она длилась, и с таким облегчением, когда она  кон-
чилась? Динни, сообщил Хьюберт, потребовала прекратить всякие  разговоры
о ее романе, но с тех пор прошел уже целый год. Рискнуть заговорить, или
она ощетинится, как ежик? "Бедная Динни! - подумала Клер. - Мне двадцать
четыре; значит, ей уже двадцать семь!" Она молча сидела и поглядывала на
профиль сестры. Очаровательный - особенно благодаря чуть вздернутому но-
су, который придает лицу решительное  выражение!  Глаза  не  поблекли  -
по-прежнему красивые и синие, как васильки; ресницы  кажутся  неожиданно
темными на фоне каштановой шевелюры. А все-таки лицо осунулось и утрати-
ло то, за что дядя Лоренс прозвал Динни "шипучкой". "Будь я мужчиной,  я
влюбилась бы в нее, - решила Клер. - Она хорошая. Но лицо у  нее  теперь
печальное и проясняется только, когда она заговорит". И Клер  полузакрыв
глаза, посматривая на сестру через опущенные  ресницы.  Нет!  Спрашивать
нельзя. На лице, за которым она наблюдала, лежал отпечаток  выстраданной
отрешенности. Было бы непростительно снова растревожить ее.
   - Займешь свою прежнюю комнату, дорогая? - спросила Динни. -
   Боюсь, что голуби чересчур сильно расплодились. Они беспрерывно  вор-
куют под твоим окном.
   - Мне они не помешают.
   - А как насчет завтрака? Сказать, чтобы его подали к тебе в комнату?
   - Не беспокойся обо мне, дорогая. Мне будет ужасно  неловко,  если  я
кому-нибудь причиню беспокойство. До чего замечательно вернуться в  Анг-
лию, да еще в такой день! Какая чудесная трава, и вязы, и голубое небо!
   - Еще один вопрос, Клер. Хочешь, чтобы я рассказала обо всем  отцу  и
маме, или мне лучше молчать?
   Клер стиснула губы.
   - По-моему, им следует знать, что я не вернусь к нему.
   - Да. Но нужно привести какие-то причины.
   - Скажем просто, что это невозможно.
   Динни кивнула:
   - Я не хочу, чтобы они считали виноватой тебя. Для всех же  остальных
- ты приехала домой для поправки здоровья.
   - А тетя Эм? - спросила Клер.
   - Ее я беру на себя. Кроме того, она будет поглощена малышом. Ну вот,
подъезжаем.
   Показалась кондафордская церковь и небольшая группа домиков,  большей
частью крытых соломой, - ядро и сердцевина разбросанного прихода. За ни-
ми виднелись службы, примыкавшие к поместью,  но  сам  дом,  построенный
предками в милой их сердцу низине, был скрыт деревьями.
   Клер, прижавшись носом к оконному стеклу, сказала:
   - У меня прямо мурашки бегают. Ты по-прежнему любишь Кондафорд,
   Динни?
   - Больше.
   - Странно. Я вот тоже люблю его, а жить в нем не могу.
   - Типично по-английски. Отсюда - Америка и доминионы. Бери саквояж, а
я захвачу чемодан.
   Краткая поездка по аллеям, окаймленным вязами, которые пестрели золо-
тыми пятнышками увядшей листвы в лучах заходящего солнца, оказалась неу-
томительной и закончилась обычным ликованием собак, выскочивших из  тем-
ного холла навстречу сестрам.
   - Новая? - осведомилась Клер, увидев черного спаниеля, который  обню-
хивал ей чулки.
   - Да, это Фош. Они со Скарамушем подписали  пакт  Келлога  и  поэтому
вечно ссорятся, а я у них вроде Маньчжурии, - пояснила Динни и распахну-
ла двери гостиной: - Мама, вот она!
   Подходя к бледной, взволнованной и улыбающейся матери. Клер в  первый
раз почувствовала себя потрясенной. Приехать вот так обратно и  нарушить
их покой!
   - Твоя заблудшая овечка вернулась, мамочка! - сказала  она.  -  Слава
богу, ты не изменилась!
   После пылких объятий леди Черрел застенчиво взглянула на дочь и сооб-
щила:
   - Отец у себя в кабинете.
   - Я схожу за ним, - предложила Динни.
   В своем одиноком убежище, на котором до сих пор лежал отпечаток воен-
ных и аскетических привычек его владельца, генерал возился с  приспособ-
лением, изобретенным им для того, чтобы экономить время при  натягивании
охотничьих сапог и бриджей.
   - Ну что? - спросил он.
   - Клер здорова, дорогой, но порвала с ним и, боюсь, окончательно.
   - Скверно! - нахмурился генерал.
   Динни взялась руками за отвороты его куртки:
   - Виновата не она. Но я не стала бы задавать никаких вопросов. Сдела-
ем вид, что она просто приехала погостить,  и  постараемся,  чтобы  этот
приезд был ей по возможности приятен.
   - Что он натворил?
   - Ничего. Причина - его характер. Я знала, что в нем  есть,  какая-то
жестокость.
   - Знала? Что ты имеешь в виду, Динни?
   - Догадывалась по тому, как он улыбается, - по губам.
   Генерал издал звук, выражающий крайнее огорчение.
   - Идем, - позвал он. - Доскажешь после.
   С Клер отец повел себя подчеркнуто радушно и дружелюбно и не расспра-
шивал ее ни о чем, кроме Красного моря и Цейлона, знакомство  с  которым
ограничивалось у него воспоминаниями о пряных ароматах побережья и  про-
гулке по Коричному саду в Коломбо. Клер, все еще взволнованная  встречей
с матерью, была благодарна ему за сдержанность. Она довольно  скоро  ус-
кользнула к себе в комнату, где ее ждали уже распакованные вещи.
   Она встала у мансардного окна и прислушалась к воркованию голубей,  к
внезапным всплескам и хлопанью их крыльев, когда они взмывали  в  воздух
над садом, обнесенным живой изгородью из тисов. Солнце почти закатилось,
но свет все еще пробивался сквозь вязы. Ветра не было, и нервы
   Клер отдыхали в этой тишине, нарушаемой только голубями  и  напоенной
непохожим на ароматы Цейлона благоуханием. Родной воздух, чудесный, здо-
ровый, свежий, с легким привкусом горьковатого дымка! Клер  увидела  над
садом синие ниточки, - садовники жгли сухие листья, сложив их небольшими
кучками. И почти сразу же она закурила сигарету. В этом  нехитром  жесте
сказалась вся Клер. Она никогда не умела  целиком  отдыхать,  отдаваться
покою и вечно стремилась вперед, к тому полному наслаждению, которое ос-
тается вовеки недоступным для людей с ее натурой. Трубастый голубь,  си-
девший на желобе крутой шиферной крыши, следил за ней кротким черным ма-
леньким глазом и неторопливо чистил себе перья. Белизна его  была  прек-
расна, осанка - горда, и такой же гордостью дышало круглое  тутовое  де-
ревце, листья которого, слетая сначала с верхних, потом с нижних  веток,
кольцом устилали землю и расцвечивали траву. Последние лучи заката  про-
низывали его редкую изжелта-зеленую листву, и деревце  казалось  сказоч-
ным. Семнадцать месяцев назад Клер стояла у этого же окна, глядя  поверх
тутового деревца на поля и зеленеющие рощи. Семнадцать месяцев чужих не-
бес и деревьев, чужих ароматов, звуков, вод - незнакомых, дразнящих, об-
манчивых и, как прежде, чуждых! И ни минуты покоя. Его не было и в белом
доме с просторной верандой, который они занимали  в  Канди.  Сначала  он
нравился ей, потом она усомнилась в этом, потом поняла,  что  он  ей  не
нравится, и, наконец, просто возненавидела его. А теперь все  прошло,  и
она снова дома. Клер стряхнула пепел с сигареты, потянулась,  и  голубь,
заплескав крыльями, взмыл в воздух.


   III

   Динни "взяла на себя" тетю Эм. Это была не простая  задача.  Обычному
человеку задают вопрос, он отвечает, и дело с концом. С леди Монт  такой
последовательный разговор был невозможен. Она стояла посреди  комнаты  с
надушенным вербеной саше в руках и нюхала его, а Динни распаковывала  ее
чемодан.
   - Восхитительно пахнет, Динни. Клер что-то желтая.  Ждет  маленько'о,
а?
   - Нет, тетя.
   - Жаль. Ко'да мы были на Цейлоне, все обзаводились маленькими. У сло-
нов они такие приятные! В этой комнате мы и'рали в католическо'о священ-
ника, которому спускали еду в корзинке. Твой отец залезал на крышу, а  я
была священником. Но в корзинку нико'да не клали ниче'о  вкусно'о.  Твоя
тетка Уилмет сидела на дереве. В случае появления  протестантов  ей  по-
ла'алось кричать: "Куй, куй!"
   - Это было несколько преждевременно, тетя Эм. При Елизавете Австралию
еще не открыли.
   - Знаю. Лоренс говорит, что в  те  времена  протестанты  были  сущими
дьяволами. Католики тоже. И мусульмане.
   Динни вздрогнула и постаралась заслонить лицо корсетом.
   - Куда положить белье?
   - Куда хочешь. Не наклоняйся так низко. Все  они  были  то'да  сущими
дьяволами. Страшно мучили животных. Клер понравилось на Цейлоне?
   Динни выпрямилась, держа в руках охапку белья:
   - Не очень.
   - Почему? Печень?
   - Тетя, я вам все объясню, но вы не говорите никому, кроме  дяди  Ло-
ренса и Майкла. Это разрыв.
   Леди Монт погрузила нос в саше, потом изрекла:
   - Можно было предвидеть - стоило вз'лянуть на е'о мать. Ты  веришь  в
по'оворку: "Яблочко от яблоньки... "?
   - Не слишком.
   - Я все'да утверждала, что семнадцать лет разницы - слишком мно'о,  а
Лоренс говорит, что люди  сначала  восклицают:  "А,  Джерри  Корвен!"  и
больше ни слова не прибавляют. Что у них вышло?
   Динни склонилась над комодом, укладывая белье в ящик:
   - Я не спрашивала о подробностях, но, по-моему, он - настоящее живот-
ное.
   Леди Монт сунула саше в ящик и пробормотала:
   - Бедняжка Клер!
   - Словом, тетя, она вернулась домой для поправки здоровья.
   Леди Монт зарылась носом в цветы, наполнявшие вазу:
   - Босуэл и Джонсон называют их "бо'оснедники". Они без запаха.  Какая
болезнь может быть у Клер? Нервы?
   - Ей нужно переменить климат, тетя.
   - Но, Динни, сейчас столько ан'ло-индийцев возвращается обратно...
   - Знаю. Пока сойдет и такое объяснение, а дальше видно будет. Словом,
не говорите, пожалуйста, даже Флер.
   - Скажу я или нет. Флер все равно узнает! От нее не скроешь. Клер за-
вела себе молодо'о человека?
   - Что вы, тетя?
   И Динни извлекла из чемодана коричневый халат, вспоминая, с каким вы-
ражением лица молодой человек сказал им: "До свиданья!"
   - На пароходе? - усомнилась тетя.
   Динни переменила тему:
   - Дядя Лоренс сейчас очень увлекается политикой?
   - Да. Это так тя'остно. Что  хочешь  приедается,  если  о  нем  вечно
раз'оваривать. А у вас надежный кандидат? Как Майкл?
   - Он в наших краях человек новый, но, видимо, пройдет.
   - Женат?
   - Нет.
   Леди Монт склонила голову набок, прищурила глаза и пристально  взгля-
нула на племянницу.
   Динни вынула из чемодана последнюю вещь - пузырек с жаропонижающим:
   - Вот уж не по-английски, тетя!
   - От груди. Е'о сунула мне Делия. Я болела грудью.  Давно.  Ты  лично
говорила с вашим кандидатом?
   - Да.
   - Сколько ему лет?
   - По-моему, под сорок.
   - Чем он занимается?
   - Он королевский адвокат.
   - Фамилия?
   - Дорнфорд.
   - Я что-то слышала про Дорнфордов, ко'да была девушкой.  Но  где?  А,
вспомнила - в Альхесирасе. Он командовал полком в Гибралтаре.
   - Наверно, все-таки не он, а его отец?
   - В таком случае, у не'о ниче'о нет.
   - Он живет тем, что зарабатывает в суде.
   - Ко'да тебе меньше сорока, там мно'о не заработаешь.
   - Не знаю, он не жаловался.
   - Энер'ичный?
   - Очень.
   - Блондин?
   - Скорее шатен. Он выдвинулся как адвокат именно в этом  году.  Зато-
пить камин сейчас, тетя, или когда вы будете переодеваться к обеду?
   - Потом. Сначала сходим к малышу.
   - Хорошо. Его, должно быть, уже принесли с прогулки. Ваша ванная вни-
зу, под лестницей. Я подожду вас в детской.
   Под детскую была отведена та же низкая комната со стрельчатыми  окна-
ми, где и Динни и сама тетя Эм получили первое представление о  неразре-
шимой головоломке, именуемой жизнью. Теперь там обучался ходить малыш. В
кого он пойдет, когда станет постарше, - в Черрелов или Тесбери, -  было
еще неясно. Няня, тетка и бабка образовали вокруг него треугольник, что-
бы он мог поочередно падать в их восхищенно распростертые объятия.
   - Он не гулит, - заметила Динни.
   - Он гулит по утрам, мисс.
   - Падает! - воскликнула леди Монт.
   - Не плачь, маленький!
   - Он никогда не плачет, мисс.
   - Весь в Джин. Мы с Клер до семи лет любили пореветь.
   - Я ревела до пятнадцати, а после сорока пяти начала снова, - объяви-
ла леди Монт. - А вы, няня?
   - Некогда было, миледи: у нас большая семья.
   - У няни была замечательная мать. Их пять сестер - все чистое золото.
   Румяные щеки няни заалели еще ярче, она  улыбнулась  застенчиво,  как
девочка, и потупилась.
   - Смотрите, он скривит себе ножки, - предупредила леди  Монт.  -  До-
вольно ему ковылять.
   Няня, подхватив упиравшегося мальчугана, водворила его в кроватку; он
важно нахмурился и уставился на Динни.
   - Мама в нем души не чает, - сообщила та. - По ее  мнению,  он  будет
вылитый Хьюберт.
   Леди Монт издала звук, который, как  убеждены  все  взрослые,  должен
привлекать внимание детей.
   - Когда вернется Джин?
   - Не раньше очередного отпуска Хьюберта.
   Леди Монт остановила взгляд на племяннице:
   - Пастор говорит, что Ален остается в Гонкон'е еще на год.
   Динни, покачивая погремушкой перед ребенком, оставила без ответа реп-
лику тетки. С того летнего вечера год назад, когда  она  приехала  домой
после бегства Уилфрида, она не говорила сама и никому не позволяла заго-
варивать о ее чувствах. Никто, да, вероятно, и она тоже, не знал,  затя-
нулась или нет ее сердечная рана. Казалось,  у  нее  вообще  больше  нет
сердца. Девушка так долго и упорно подавляла в нем боль, что оно  словно
ушло в самые сокровенные глубины ее существа и  биение  его  стало  едва
уловимым.
   - Теперь куда, тетя? Маленькому пора спать.
   - Пройдемся по саду.
   Они спустились по лестнице и вышли на террасу.
   - Ой! - огорченно вскрикнула Динни. - Гловер отряс листья с  тутового
деревца. А они так красиво дрожали на ветках и слетали кольцом на траву.
Честное слово, садовники лишены чувства красоты.
   - Просто ленятся подметать. А где же кедр, который я посадила,  ко'да
мне было пять лет?
   Они обогнули угол старой стены и подошли к  ветвистому  красавцу  лет
шестидесяти, поблекшую листву которого золотил закат.
   - Мне хочется, чтобы меня похоронили под ним, Динни. Только  наши  не
со'ласятся. Они потребуют, чтобы все было чин чином.
   - А я мечтаю, чтобы меня сожгли и рассеяли прах по ветру.  Взгляните,
вон там пашут. Люблю смотреть, как лошади медленно движутся по  полю,  а
за ними на горизонте виден лес.
   - "Люблю мычание коров",  -  несколько  некстати  процитировала  леди
Монт.
   С востока, из овечьего загона, донесся слабый перезвон колокольчиков.
   - Слышите, тетя?
   Леди Монт взяла племянницу под руку.
   - Я часто думала, как хорошо быть козой, - сообщила она.
   - Только не в Англии: у нас их привязывают и  заставляют  пастись  на
крохотном кусочке земли.
   - Нет, не так, а с колокольчиком в горах. Впрочем, лучше быть козлом:
е'о не доят.
   - Посмотрите, тетя, вот наша новая клумба. Конечно, на ней сейчас ма-
ло что осталось - одни георгины, гортензии,  хризантемы,  маргаритки  да
немного пенстемон и козмий.
   - Динни, как же с Клер? - спросила леди Монт, зайдя за георгины. -  Я
слышала, теперь с разводом стало ле'че.
   - Да, пока не начнешь его требовать.
   - Но если тебя бросают...
   - Сначала нужно, чтобы тебя бросили.
   - Ты же сказала, что он вынудил ее уйти.
   - Это разные вещи, тетя.
   - Юристы просто  помешаны  на  своих  законах.  Помнишь  длинноносo'о
судью, который хотел выдать Хьюберта?
   - Он-то как раз оказался очень человечным.
   - То есть как?
   - Он доложил министру внутренних дел, что Хьюберт показал правду.
   - Страшная история! - поежилась леди Монт. - Но вспомнить приятно.
   - Еще бы! Она ведь кончилась хорошо, - быстро отозвалась Динни.
   Леди Монт с грустью взглянула на нее.
   Динни долго смотрела на цветы, затем неожиданно объявила:
   - Тетя Эм, нужно сделать так, чтобы и для Клер все кончилось хорошо.


   IV

   В окрестностях Кондафорда полным ходом шла традиционная  шумиха,  из-
вестная под названием избирательной кампании и, может  быть,  еще  более
нелепая, чем это название. Местным жителям доказывалось, что единственно
правильное для них решение - голосовать за Дорнфорда и что будет не  ме-
нее правильно, если они проголосуют за Стринджера. В общественных местах
их громогласно убеждали в этом дамы, сидевшие в автомобилях, и дамы, вы-
лезавшие из машин; дома их призывали к тому же голоса,  вырывавшиеся  из
репродукторов. Газеты и листовки уверяли их,  что  только  они  призваны
спасти страну. Их приглашали проголосовать пораньше, но лишь  один  раз.
Их непрерывно ставили перед парадоксальной дилеммой: как бы они ни  про-
голосовали, страна все равно будет спасена. К ним обращались люди, знав-
шие, казалось, все на свете, кроме одного: каким все-таки путем  следует
ее спасать. Ни кандидаты, ни превозносившие  их  дамы,  ни  таинственные
бестелесные голоса в репродукторах, ни еще более  бестелесные  голоса  в
газетах, - короче говоря, никто даже не пытался  это  объяснить.  Оно  и
лучше. Во-первых, этого все равно никто не знал. А во-вторых, какое зна-
чение имеют частности, когда вся суть в общем принципе? Поэтому не стоит
привлекать внимание ни к тому факту, что общее складывается из  частнос-
тей, ни к той аксиоме всякой политики, что обещать -  не  значит  выпол-
нить. Лучше, куда лучше выбрасывать широковещательные лозунги, дискреди-
тировать противника и величать избирателей самым здоровым и разумным на-
родом в мире.
   Динни не участвовала в избирательной кампании. По ее собственным сло-
вам, она для этого не годилась и к тому же, видимо, понимала  всю  неле-
пость поднятой шумихи. Зато Клер, хотя и она не без  иронии  взирала  на
происходящее, обладала слишком деятельной натурой,  чтобы  оставаться  в
стороне. Ее активности весьма способствовало то, что люди вообще положи-
тельно реагируют на подобные начинания. Они ведь привыкли, что их  убеж-
дают, и любят, чтобы их убеждали. Предвыборная агитация для  их  ушей  -
довольно безобидное развлечение, нечто вроде жужжания  мошкары,  которая
не кусает. Когда же настает время  отдать  голоса,  они  руководствуются
совсем иными мотивами: тем, за кого голосовали их отцы; тем, как голосо-
вание может отразиться на их работе; тем, на чьей стороне  их  лендлорд,
церковь, профсоюз; тем, что они жаждут перемены, хотя ничего всерьез  от
нее не ждут; а нередко просто тем, что им подсказывает здравый смысл.
   Опасаясь вопросов, Клер старалась разглагольствовать поменьше  и  по-
быстрее переводить разговор на детей  и  самочувствие  избирателей.  Она
обычно заканчивала тем, что спрашивала, в каком часу  за  ними  заехать,
отмечала время в записной книжке и уходила, чувствуя себя такой же  рас-
терянной, как и они. Поскольку она была Черрел, а не "чужая", они  восп-
ринимали ее как нечто само собой разумеющееся, хотя лично  были  знакомы
только с Динни, а не с ней. Клер представлялась им элементом чего-то не-
зыблемого, потому что никто из них не мыслил себе Кондафорд  без  Черре-
лов.
   В субботу, накануне выборов, Клер к четырем часам выполнила свои доб-
ровольные обязательства и, объехав избирателей, направлялась домой, ког-
да ее обогнала двухместная машина; человек, сидевший за рулем,  окликнул
ее по имени, и она узнала молодого Тони Крума.
   - Каким ветром вас занесло сюда. Тони?
   - Я не мог больше выдержать без вас.
   - Приезд сюда - вещь слишком заметная, милый мальчик.
   - Согласен. Зато я увидел вас.
   - Уж не собирались ли вы зайти к нам?
   - Только в том случае, если бы не встретил вас. Клер, вы прелестны!
   - Допустим. Но это еще не дает вам права ставить меня в неудобное по-
ложение перед родными.
   - У меня такого и в мыслях не было. Но я рехнусь, если  хоть  изредка
не буду видеть вас.
   Он сказал это так взволнованно и с таким серьезным лицом, что Клер  в
первый раз почувствовала смятение в той банальной  области  нашего  "я",
которую принято именовать сердцем.
   - Нехорошо! - объявила она. - Я должна стать на ноги и не могу ослож-
нять свое положение.
   - Дайте хоть поцеловать вас