Она глотнула воздух и ринулась вперед. Он протянул руки и
прижал ее к себе.
   Минуты встречи затягивать было нельзя, - вокруг сновали автомобили  и
пешеходы, и они под руку направились к Маунт-стрит. Динни  молча  прижа-
лась к Уилфриду, он тоже не раскрывал рта. Но ведь он пришел сюда, чтобы
ощутить ее близость, - и при одной мысли об этом девушка испытывала бес-
конечное облегчение.
   Они ходили взад и вперед мимо подъезда, как простые слуга  и  горнич-
ная, которым удалось вырваться на четверть часа. Происхождение и  нацио-
нальность, привычки и мораль, - все забылось, и, может быть, в  эти  ко-
роткие минуты среди всех семи миллионов лондонцев  не  было  двух  более
взволнованных и прочнее слитых воедино людей.
   Наконец чувство юмора взяло верх.
   - Милый, нельзя же всю ночь провожать друг друга. Итак, последний по-
целуй!.. Ну, еще один!.. Еще один!
   Девушка взбежала по ступеням и повернула ключ.


   XXI

   Уилфрид расстался со своим издателем злой и встревоженный. Не  вдава-
ясь в исследование душевных глубин Компсона Грайса, он тем не менее чуял
какую-то махинацию. Весь этот тревожный день Дезерт пробродил по городу,
раздираемый борьбою двух чувств: облегчения, потому что он сжег корабли,
и негодования, потому что он не желал примириться с неотвратимым. Погло-
щенный своими переживаниями, он даже не сообразил, каким ударом для Дин-
ни будет его записка, и только по возвращении домой, когда он получил ее
ответ, сердце его, а вслед за сердцем и тело потянулись к ней, и Уилфрид
отправился туда, где она случайно столкнулась с ним. За те немногие  ми-
нуты, которые они провели на Маунт-стрит, молча, полуобнявшись и  проха-
живаясь мимо дома Монтов, девушка сумела вселить в Уилфрида веру  в  то,
что теперь миру противостоит не он один, а они вдвоем. Зачем же  отстра-
няться и делать ее несчастнее, чем нужно? Поэтому на другое утро Уилфрид
послал ей через Стэка записку с приглашением "прокатиться".  Но  Уилфрид
забыл про дерби, и, как только их машина  тронулась,  поток  автомобилей
подхватил ее и унес с собой.
   - Я никогда не бывала на дерби, - сказала Динни. - Съездим?
   Оснований поехать было тем больше, что никаких оснований не ехать  не
было.
   Динни пришла в изумление при виде всеобщей сдержанности.  Ни  пьяных,
ни лент, ни тележек, запряженных осликами, ни приставных носов,  ни  шу-
ток, ни экипажей четверкой, ни разносчиков, ни торговок - один  клинооб-
разный неудержимый поток автобусов и машин, по большей части закрытых.
   Когда наконец они вылезли из автомобиля на стоянке у ипподрома, съели
свои сандвичи и смешались с толпой, их инстинктивно повлекло  туда,  где
можно увидеть лошадь. Если картина Фрита "Дерби" и соответствовала  ког-
да-нибудь жизненной правде, то теперь, казалось, давно утратила это  со-
ответствие. На ней изображены живые  люди,  живущие  настоящей  минутой;
толпа же, окружавшая Уилфрида и Динни, казалось, не жила, а  только  ку-
да-то стремилась.
   В паддоке, который,  казалось,  тоже  заполнен  исключительно  одними
людьми, Уилфрид неожиданно сказал:
   - Мы сделали глупость, Динни, - нас кто-нибудь да увидит.
   - Ну и пускай. Смотри, наконец-то лошади.
   Действительно, на круге проминали лошадей. Динни заторопилась к ним.
   - Они все такие красивые, - вполголоса заметила она. - Для меня они -
все как на подбор, кроме вон той. Не нравится мне ее спина.
   Уилфрид заглянул в программу:
   - Это фаворит.
   - А мне все равно не нравится. Ты понимаешь, что я имею в  виду?  Она
какая-то угловатая - до хвоста ровно, а потом сразу вниз.
   - Согласен, но ведь резвость не зависит от формы спины.
   - Я поставлю на ту, которая понравится тебе, Уилфрид.
   - Тогда подожди, пока я присмотрюсь.
   Со всех сторон люди на ходу сыпали кличками лошадей.
   Динни протискалась к барьеру, Уилфрид встал позади нее.
   - Не лошадь, а сущая свинья, - объявил кто-то слева от Динни. - Ни за
что не поставлю больше на эту клячу.
   Девушка взглянула на говорившего. Широкоплечий  мужчина,  рост  футов
пять с половиной, на шее жирная складка, на голове котелок, во рту сига-
ра. Лучше уж быть лошадью, чем таким.
   Дама, сидевшая на раскладной трости справа от нее, негодовала:
   - Неужели нельзя очистить дорогу? Лошади того и гляди  споткнутся.  В
позапрошлом году я из-за этого проиграла.
   Рука Уилфрида легла на плечо девушки.
   - Мне нравится вон тот жеребец - Бленхейм, - шепнул он. - Пойдем пос-
тавим на него.
   Они проследовали туда, где перед окошечками, вернее перед  отверстия-
ми, напоминавшими голубиные гнезда, стояли недлинные очереди.
   - Побудь здесь, - попросил Уилфрид. - Я только положу яичко и назад.
   Динни остановилась, глядя ему вслед.
   - Здравствуйте, мисс Черрел! Перед нею стоял высокий мужчина в  сером
цилиндре, с переброшенным через плечо большим футляром от  полевого  би-
нокля.
   - Мы встречались с вами у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры.
   Помните?
   - Ну как же! Вы - мистер Масхем.
   Сердце девушки учащенно забилось. Она старалась не смотреть в сторону
Уилфрида.
   - Сестра пишет?
   - Да, было письмо из Египта. В Красном море  они,  видимо,  попали  в
страшную жару.
   - Выбрали, на какую поставить?
   - Нет еще.
   - Я не связывался бы с фаворитом, - не вытянет.
   - Мы хотели на Бленхейма.
   - Что ж, хорошая лошадь и на поворотах послушная. Но у ее владельца в
конюшне есть другая, поинтереснее. Я вижу, вы -  новичок.  Подскажу  вам
две приметы, мисс Черрел, и смотрите, чтобы у вашей лошади была хоть од-
на из них: во-первых, подъемность сзади; во-вторых, индивидуальность,  -
не внешний вид, а именно индивидуальность.
   - Подъемность сзади? То есть круп выше,  чем  остальная  спина?  Джек
Масхем улыбнулся:
   - Примерно так. Как только заметите это в лошади,  особенно  если  ей
надо брать подъем, ставьте не колеблясь.
   - А что такое индивидуальность? Это, когда  она  поднимает  голову  и
смотрит поверх людей в пространство? Я однажды видела такую.
   - Честное слово, из вас получилась бы замечательная ученица. Вы  пря-
мо-таки прочли мою мысль.
   - Но я не знаю, какая это была лошадь, - призналась Динни.
   - Очень странно.
   Девушка увидела, что благожелательный интерес словно застыл на лице
   Масхема. Он приподнял шляпу и отвернулся. За ее спиной раздался голос
   Уилфрида.
   - Ну, я поставил десятку.
   - Пойдем на трибуну и посмотрим скачки.
   Уилфрид, по-видимому, не заметил Масхема, и Динни, идя с ним под  ру-
ку, старалась забыть внезапно застывшее лицо ее собеседника. Вид  толпы,
где каждый изо всех сил протискивался  вперед,  чтобы  поскорее  "узнать
свою судьбу", 'отвлек девушку, и, когда они подошли к  трибуне,  ей  уже
было безразлично все на свете, кроме Уилфрида и  лошадей.  Им  достались
стоячие места у барьера, поблизости от букмекеров.
   - Я запомнила - зеленый и шоколадный, как конфеты. Фисташки - моя лю-
бимая начинка. Сколько я могу выиграть, милый?
   - Послушаем.
   В общем шуме они различили слова:
   - Бленхейм - восемнадцать против одного.
   - Сто восемьдесят! - воскликнула Динни. - Вот замечательно!
   - Видишь, у Бленхейма прочная репутация, она идет не из конюшен.
   Скоро следующий заезд. Смотри, уже выводят. Жокеев в зеленом и  шоко-
ладном двое. Вторая из лошадей - наша.
   Парад, упоительный для всех,  кроме  самих  лошадей,  позволил  Динни
разглядеть выбранного ими гнедого, масть которого прекрасно гармонирова-
ла с цветами наездника.
   - Нравится он тебе, Динни?
   - Мне почти все лошади нравятся. Правду говорят, что можно определить
по виду, какая лучше?
   - Нет, неправду.
   Лошади повернули и легким галопом проскакали мимо трибун.
   - Ты не находишь, что у Бленхейма круп выше остальной спины?
   - Нет. Красиво идут. А почему ты спрашиваешь?
   Но Динни только прижала к себе его руку и слегка вздрогнула.
   Биноклей у них не было, и когда начался заезд, они ничего  не  смогли
разглядеть толком. Позади них какой-то мужчина то и дело вскрикивал:
   - Фаворит ведет!.. Фаворит ведет!..
   Когда лошади прошли Тэттенхэм Корнер, тот же  мужчина,  захлебываясь,
переменил мнение:
   - Паша... Паша возьмет!.. Нет, Фаворит...  Нет,  не  он!..  Илиада!..
Илиада вырвалась!..
   Уилфрид стиснул руку Динни.
   - Наш! Смотри - вон там! - бросил он.
   Динни увидела на другой стороне круга  лошадь  под  розово-коричневым
жокеем, которого обходил шоколадно-зеленый. Обошел, обошел! Они  выигра-
ли!
   Толпа пришла в замешательство и умолкла, а  они  стояли  и  улыбались
друг другу. Этот выигрыш - знамение!
   - Я получу твои деньги, разыщем машину и домой.
   Уилфрид настоял, чтобы Динни взяла себе все деньги, и она присоедини-
ла их к своему сокровищу. Лишняя гарантия на тот случай, если ему  взду-
мается избавить ее от себя!
   На обратном пути они снова заехали в Ричмонд-парк и долго сидели сре-
ди молодых папоротников,  слушая  кукушек  и  чувствуя  себя  бесконечно
счастливыми в успокоительно шепчущей тишине солнечного дня.
   Они пообедали в одном из ресторанов Кенсингтона, и  Уилфрид  в  конце
концов расстался с ней на углу Маунт-стрит.
   Ночью Динни не тревожили ни сны, ни сомнения, и к завтраку она  вышла
с ясными глазами и легким загаром на щеках. Ее дядя читал "Дейли  фейз".
Он отложил газету и сказал:
   - Пробеги ее, Динни, когда выпьешь кофе. В ней есть кое-что,  застав-
ляющее усомниться в том, что редакторы - тоже  люди  и  наши  братья.  И
кое-что, не оставляющее сомнений в том, что издатели к последним не  от-
носятся.
   Динни прочла письмо Компсона Грайса, напечатанное под шапкой:
   ОТСТУПНИЧЕСТВО МИСТЕРА ДЕЗЕРТА.
   НАШ ВЫЗОВ ПРИНЯТ.
   ПРИЗНАНИЕ.
   Под заголовком были помещены две строфы из поэмы сэра Альфреда
   Лайела "Богословие перед казнью".
   Для чего? Ни за славу я жизнь отдаю, -
   Я и жил и погибну безвестно;
   Не за право на место в небесном раю, -
   Торговаться с всевышним невместно.
   Но, блюдя англичанина имя и честь,
   Предпочту умереть, чем позор перенесть.
   Я сегодня усну меж несчетных костей
   Тех, о ком все давно позабыли,
   Кто служил безымянно отчизне своей,
   Кто лежит в безымянной могиле
   И о ком не расскажет надгробный гранит,
   Как солдат и в мучениях верность хранит.
   Розоватый загар на лице Динни сменился багровым румянцем.
   - Да, - печально вымолвил сэр Лоренс, наблюдая на нею, - дело  сдела-
но, как сказал бы старый Форсайт. Тем не менее я  вчера  разговаривал  с
одним человеком, и он считает, что в наше время больше нет  неизгладимых
пятен. Сжульничал в карты? Украл ожерелье? Поезжай за  границу  года  на
два, - и все забудется. А сексуальные аномалии, с его точки зрения, дав-
но уже в порядке вещей. Так что мы можем еще утешаться!
   - Меня возмущает лишь одно: теперь каждый червяк будет вправе болтать
все, что ему заблагорассудится.
   Сэр Лоренс кивнул:
   - Чем крупнее червяк, тем больше он убежден в своих  правах.  Но  бес
покоиться надо не о червях, а о  тех,  кто  "блюдет  англичанина  имя  и
честь". Такие еще попадаются.
   - Дядя, каким способом Уилфрид может публично  доказать,  что  он  не
трус?
   - Он хорошо воевал.
   - Кто же помнит о войне!
   - Может быть, бросить бомбу в его автомобиль на Пикадилли? - печально
усмехнулся сэр Лоренс. - Пусть небрежно взглянет на нее и закурит  сига-
рету. Умнее ничего придумать не могу.
   - Вчера я видела мистера Масхема.
   - Значит, была на дерби? Баронет вытащил из кармана крошечную сигару:
   - Джек убежден, что ты - жертва.
   - Ох, ну что бы людям оставить нас в покое!
   - Очаровательных нимф не оставляют в покое. Джек  ведь  женоненавист-
ник.
   Динни безнадежно рассмеялась.
   - Смешно, наверно, смотреть на чужие переживания.
   Она встала и подошла к окну. Ей казалось, весь мир вокруг  нее  лает,
как собаки на загнанную в угол кошку, и, однако, Маунт-стрит была совер-
шенно пустынной, если не считать фургона, развозившего молоко.


   XXII

   Когда скачки задерживали Джека Масхема в Лондоне, он ночевал  в  Бэр-
тон-клубе. Он прочел в "Дейли фейз" отчет о дерби  и  лениво  перевернул
страницу. Остальные отделы "этой  газетенки"  обычно  мало  интересовали
его. Ее стиль был несовместим с его приверженностью  к  внешним  формам,
новости, печатаемые в ней, претили его вкусу, а  политические  убеждения
раздражали тем, что слишком напоминали его собственные. Тем не  менее  у
него все же хватило внимания заметить шапку: "Отступничество мистера Де-
зерта". Прочтя половину набранной под ней колонки, Джек Масхем отшвырнул
газету и сказал себе: "Парня придется осадить!"
   Упиваясь своей трусостью, Дезерт добьется того, что и эту  милую  де-
вушку сделает парией! Он настолько непорядочен, что  осмеливается  появ-
ляться с ней на людях в тот самый день, когда публично признал свою тру-
сость в такой же грязной, как он сам, газете!
   В век, когда терпимость и всепрощение стали чуть ли не повальной  бо-
лезнью, Джек Масхем не стеснялся следовать своим антипатиям  и  выражать
их. Он невзлюбил молодого Дезерта с первого же взгляда. У парня даже фа-
милия и та ему под стать. И подумать только, что эта милая девушка,  ко-
торая безо всякой подготовки делает такие меткие  замечания  о  скаковых
лошадях, испортит себе жизнь из-за хвастуна и трусливого мальчишки! Нет,
это уж чересчур! Если бы не Лоренс, давно пора бы принять меры. Внезапно
Масхем мысленно запнулся. Как!.. Человек публично признается в своем по-
зоре. Старая уловка - вырвать жало у критики,  выдать  необходимость  за
доблесть. Похваляться дезертирством! Петушок не стал бы драться, будь  у
него другой выход!.. Но тут Масхем опять запнулся. Конечно, не дело пос-
торонних вмешиваться. Но если открыто и явно не осудить поведение  этого
типа, вся история будет выглядеть так, словно она никого не касается.
   "Черт побери! - воскликнул он про себя. - Пусть хоть  клуб  возвысит'
голос и выскажет свое мнение. Нам в "Бэртоне" не нужны крысы!"
   В тот же вечер Джек Масхем поставил вопрос на заседании  правления  и
чуть не ужаснулся, увидев апатию, с какой тот был встречен. Из семи при-
сутствовавших, - председательствовал Уилфрид Бентуорт, Помещик, - четве-
ро считали, что все это, во-первых, дело личной совести молодого  Дезер-
та, а во-вторых, смахивает на газетную утку. С тех пор как Лайел написал
свою поэму, времена изменились! Один из четырех вообще  заявил,  что  не
желает связываться: он не читал "Барса", не знает Дезерта и  терпеть  не
может "Дейли фейз".
   - Я тоже, - согласился Джек Масхем. - Но вот поэма.
   Он утром послал лакея купить ее и читал целый час после завтрака.
   - Позволите прочесть вам отрывок?
   - Бога ради, Джек, не надо! Пятый член, который  до  сих  пор  хранил
молчание, высказался в том смысле, что, если Масхем настаивает, придется
всем прочесть эту вещь.
   - Да, настаиваю.
   Помещик, не проронивший покамест ни слова, объявил:
   - Секретарь достанет нужные экземпляры и разошлет  членам  правления.
Следует послать им, кроме того,  по  номеру  сегодняшней  "Дейли  фейз".
Правление обсудит вопрос на будущей неделе в пятницу. Так как же,  поку-
паем кларет?
   И они перешли к рассмотрению текущих дел.
   Давно замечено, что, когда газета откапывает факт,  который  дает  ей
возможность выступить в роли поборницы добродетели и ударить  в  литавры
собственной политики, она эксплуатирует этот факт в пределах,  допускае-
мых законом о клевете, и не считается с чувствами  отдельных  личностей.
Застрахованная от неприятностей письмом  Компсона  Грайса  с  признанием
Уилфрида, "Дейли фейз" максимально использовала свои  возможности  и  за
неделю, предшествовавшую очередному заседанию правления,  лишила  членов
последнего всяких оснований ссылаться на неосведомленность  или  выказы-
вать равнодушие. В самом деле, весь Лондон читал "Барса" или  говорил  о
нем, а утром в день заседания "Дейли фейз" напечатала длинную и прозрач-
ную передовую о чрезвычайной важности достойного поведения британцев  на
Востоке. В номере был также помещен большой анонс: "Барс" и другие  сти-
хотворения" Уилфрида Дезерта, издание Компсона Грайса; распродано 40 000
экземпляров; третий, расширенный тираж поступает в продажу".
   Обсуждение вопроса о предании остракизму одного из сочленов,  естест-
венно, должно было привлечь на заседание большинство остальных;  поэтому
на правление явились лица, которые никогда на нем не бывали.
   Джек Масхем поставил на обсуждение следующую формулировку:
   "На основании 23-го параграфа устава предложить достопочтенному Уилф-
риду Дезерту отказаться от членства в Бэртон-клубе ввиду  поведения,  не
подобающего члену такового".
   Он открыл заседание следующими словами:
   - Каждый из вас получил по экземпляру поэмы Дезерта "Барс" и по номе-
ру "Дейли фейз" за прошлую неделю. Дело  не  вызывает  сомнений.  Дезерт
публично признался, что отрекся от своей религии под пистолетом, и я за-
являю, что он не вправе оставаться членом нашего  клуба.  Последний  был
основан в честь великого путешественника, который не  отступил  бы  даже
перед силами ада. Нам не нужны люди, презирающие английские  традиции  и
открыто хвастающиеся этим.
   Наступило краткое молчание, после чего  пятый  из  членов  правления,
присутствовавших на прошлом заседании, возразил:
   - А поэма все-таки чертовски хороша! Известный  королевский  адвокат,
который когда-то совершил поездку в Турцию, прибавил:
   - Не следует ли пригласить его на заседание?
   - Зачем? - спросил Джек Масхем. - Он не скажет больше, чем сказано  в
поэме и письме его издателя.
   Четвертый из членов правления, присутствовавших на прошлом заседании,
объявил:
   - Я не собираюсь обращать внимание на "Дейли фейз".
   - Не наша вина, что он выбрал именно  эту  газетенку,  -  отпарировал
Джек Масхем.
   - Вмешиваться в вопросы совести - всегда противно, -  продолжал  чет-
вертый член правления. - Многие ли из нас  решатся  утверждать,  что  не
поступили бы так же на его месте?
   Послышался звук, напоминающий шарканье ног, и сморщенный знаток  ран-
нецейлокской цивилизации прохрипел:
   - По-моему, Дезерт заслуживает нагоняя не  за  отступничество,  а  за
шум, поднятый им вокруг этого. Приличия ради он обязан был молчать, а не
рекламировать свою книгу! Она выходит уже третьим изданием, ее все чита-
ют. Делать из подобной истории деньги - это переходит всякие границы.
   - Вряд ли он думал о деньгах, - возразил четвертый член. -  Спрос  на
книгу - следствие сенсации.
   - Он мог изъять книгу из продажи.
   - Смотря какой договор. Кроме того, такое решение могло быть истолко-
вано, как бегство от бури, которую он сам же поднял. По существу, откры-
то во всем признаться - очень порядочно с его стороны.
   - Театральный жест! - бросил королевский адвокат.
   - Будь это военный клуб, там не стали бы миндальничать, - заявил Джек
Масхем.
   Один из присутствующих, автор книги "Второе открытие  Мексики",  сухо
отпарировал:
   - Наш клуб не военный.
   - Не знаю, можно ли мерить поэтов той же меркой, что и обычных людей,
- задумчиво произнес пятый член.
   - В вопросах житейских - безусловно, - ответил знаток цейлонской  ци-
вилизации.
   Человечек, сидевший в конце стола, напротив  председателя,  поежился,
как от сквозняка, и прошипел:
   - Ах, эта "Д-дейли ф-фейз"!
   - Об этой истории говорит весь Лондон, - заметил королевский адвокат.
   - Мои дети смеются над ней, - вмешался человек, до сих пор молчавший.
- Они заявляют: "Кому какое дело до его поступка!" - рассуждают о  лице-
мерии, издеваются над поэмой Лайела и считают, что империи будет  только
полезно, если с нее пособьют спесь.
   - Именно так! - поддержал его Джек Масхем. - Вот их современный  жар-
гон! Все нормы летят за борт. А мы будем терпеть?
   - Знаком ли кто-нибудь из присутствующих с молодым Дезертом? -  осве-
домился пятый член.
   - Я. Но знакомство шапочное, - отозвалс