ругими, лишь  пото-
му, что он не простолюдин? Это трусость.
   - Эх, Динни, все мы трусы в этом смысле. Так о  чем  говорил  Уолтер,
когда ты его прервала?  "Однако  чрезмерная  уступчивость  тоже  нежела-
тельна. Малые страны требуют, чтобы мы относились к ним с особым  почте-
нием..."
   - Погоди! - снова воскликнула Динни. - Это кажется...
   Майкл предостерегающе поднял руку:
   - Понял, Динни, понял. Это и мне самому кажется  тем  психологическим
моментом, когда Бобби Феррар должен внезапно объявить: "Между прочим,  к
дневнику есть предисловие. Мне его показывали. В нем  проводится  мысль,
что  Англия  вечно  проявляет  справедливость  и  великодушие  за   счет
собственных подданных. Материал благодарный, сэр. Газеты за  него  ухва-
тятся. Это их старая и популярная песенка: "Не умеем мы стоять  за  сво-
их". И знаете, сэр, - продолжает Бобби, - мне всегда казалось, что такой
сильный человек, как вы, просто обязан поколебать мнение,  будто  мы  не
умеем постоять за своих. Оно ошибочно - иначе и быть не  может,  но  оно
существует, и многие его разделяют. Вы, сэр, больше чем кто-либо способ-
ны восстановить равновесие в этом вопросе. Случай,  разумеется  частный,
но он дает нам неплохую возможность вернуть утраченное доверие  к  себе.
По-моему, было бы правильно, - скажет Бобби, - не отдавать приказ, пото-
му что шрам подозрений не внушает, выстрел был действительно актом само-
защиты, а стране полезно почувствовать, что она снова  может  полагаться
на правительство, которое не даст своих в обиду". И  тут  Бобби  прервет
разговор. Уолтер поверит, что никто на него не нападает  и  что  он  сам
смело совершает поступок, идущий на благо страны, - это непременное  ус-
ловие для каждого государственного мужа.
   Майкл закатил глаза. Потом продолжал:
   - Разумеется, Уолтер великолепно поймет, хоть и не признается себе  в
этом, что, если он не отдаст приказ, предисловие не появится. Смею пола-
гать, что к середине ночи он станет откровенен сам с  собой,  но  уже  в
шесть утра сочтет, что, не отдав приказ, совершит смелый поступок, и то,
о чем он думал в три ночи, потеряет всякое значение. Поняла?
   - Ты замечательно все растолковал, Майкл. А вдруг он захочет прочесть
предисловие?
   - Едва ли. Но оно должно быть у Бобби в кармане на тот  случай,  если
ему понадобится осадная артиллерия. На Бобби можно положиться.
   - Пойдет ли на это мистер Феррар?
   - Да, - отрезал Майкл. - В целом - да. Мой отец  оказал  ему  однажды
большую услугу, а старый Шропшир - его дядя.
   - А кто напишет предисловие?
   - Надеюсь, что уломаю старого Блайта. В нашей партии его до  сих  пор
побаиваются, - он умеет задать жару, когда захочет.
   Динни захлопала в ладоши:
   - Ты думаешь, он согласится?
   - Все зависит от дневника.
   - Тогда согласится.
   - Можно мне его прочесть раньше, чем сдать в типографию?
   - Конечно! Только помни, Майкл: Хьюберт не  хочет,  чтобы  он  увидел
свет.
   - Ясно! Если это подействует на Уолтера и он не отдаст приказ, выпус-
кать книгу незачем; если не подействует, -  опять-таки  незачем,  потому
что "дело уже сделано", как говаривал старый Форсайт.
   - Во сколько обойдется печатание?
   - Недорого. Скажем, фунтов двадцать.
   - Тогда справлюсь, - объявила Динни, и мысль  ее  обратилась  к  двум
Джентльменам, так как в денежных делах ей, как обычно, приходилось туго-
вато.
   - Насчет этого не беспокойся.
   - Майкл, это моя идея, и платить буду я. Ты  не  представляешь  себе,
как ужасно сидеть сложа руки, когда Хьюберт в опасности!  Я  ведь  знаю,
что, если его выдадут, у него не будет уже никаких шансов.
   - Там, где замешаны государственные мужи, нельзя  ничего  предсказать
заранее, - заметил Майкл. - Люди их недооценивают. Они куда сложнее, чем
мы думаем, может быть, даже принципиальнее и уж подавно  проницательнее.
Но неважно: если мы как следует обработаем Блайта и Бобби Феррара, успех
за нами. Я возьмусь за Блайта, а на Бобби  напущу  Барта.  Тем  временем
дневник отпечатают.
   Майкл взял тетрадь:
   - До свиданья, Динни, и не волнуйся больше, чем нужно, дорогая.
   Динни поцеловала его, он ушел, но в тот же вечер около десяти  позво-
нил ей:
   - Дорогая, я все прочел. Если это не проймет Уолтера, значит, у  него
кожа дубленая. Во всяком случае он над ним не заснет,  как  тот  чурбан:
какой он ни есть, добросовестности от него не отнимешь. Он обязан понять
всю серьезность положения - речь ведь идет по существу об отмене  приго-
вора. Если дневник попадет к нему в руки, он его обязательно прочтет,  а
материал там красноречивый и к тому же проливающий новый свет  на  собы-
тия. Итак, выше нос!
   Динни пылко воскликнула: "Дай-то бог!" - и, когда она легла спать,  у
нее впервые за трое суток немного отлегло от сердца.


   XXXV

   Дни тянулись медленно и казались бесконечными. Динни по-прежнему  ос-
тавалась на Маунт-стрит, - там она всегда будет под рукой, какое бы  по-
ложение ни создалось. Главная задача, стоявшая  перед  ней,  заключалась
сейчас в том, чтобы скрыть от окружающих замыслы Джин. Это удалось ей  в
отношении всех, кроме сэра Лоренса, который, приподняв бровь,  загадочно
изрек:
   - Pour une gaillarde c'est une gaillarde! [13]
   И, поймав невинный взгляд Динни, прибавил:
   - Ну совсем боттичеллиевская дева! Хочешь повидать Бобби Феррара?  Мы
завтракаем с ним в погребке Дюмурье на Друри Лейн. Меню в основном гриб-
ное.
   Динни возлагала на Бобби Феррара большие надежды, поэтому вид его пе-
репугал девушку: он держался так, словно абсолютно непричастен  ко  всей
этой истории. Его гвоздика, глубокий медлительный голос, широкое учтивое
лицо и слегка отвисшая нижняя челюсть не вызывали в ней никакого  душев-
ного подъема.
   - Вы любите грибы, мисс Черрел?
   - Только не французские.
   - Неужели?
   - Бобби, - сказал сэр Лоренс, посматривая то на племянницу, то на  ее
собеседника, - глядя на вас, трудно предположить, что вы один  из  самых
глубоких умов в Европе. По-видимому, вы  собираетесь  предупредить  нас,
что вам едва ли удастся назвать Уолтера сильным человеком, когда вы  бу-
дете говорить с ним о предисловии.
   Часть ровных зубов Бобби Феррара обнажилась.
   - Я не могу повлиять на Уолтера.
   - А кто может?
   - Никто, за исключением...
   - Ну?
   - Самого Уолтера.
   Прежде чем Динни успела совладать с собой, у нее уже вырвалось:
   - Разве вы не понимаете, мистер Феррар, что практически это  означает
одно - смерть для моего брата и ужас для всех нас?
   Бобби Феррар взглянул на запылавшее лицо девушки и не  ответил.  Пока
шел завтрак, он так ничего и не обещал, но когда все поднялись и сэр Ло-
ренс стал расплачиваться, Бобби предложил:
   - Не хотите ли поехать со мной, мисс Черрел,  когда  я  отправлюсь  к
Уолтеру по этому делу. Я устрою так, что вы будете как бы в стороне.
   - Ужасно хочу.
   - Значит, пока это между нами. Я вас уведомлю.
   Динни стиснула руки и улыбнулась ему.
   - Поразительный тип! - сказал сэр Лоренс по дороге домой. - Ейбогу, в
нем бездна сердечности. Он просто не выносит, когда людей вешают.  Ходит
на все процессы об убийствах. Ненавидит тюрьмы, как чуму. А ведь никогда
не подумаешь!
   - Да, - задумчиво ответила Динни.
   - Бобби, - продолжал сэр Лоренс, - способен быть секретарем  инквизи-
ции, и судьям даже в голову не придет, что у него руки  чешутся  сварить
их живьем в масле. Уникальная личность. Дневник в наборе, Динни;  старый
Блайт пишет предисловие.  Уолтер  возвращается  в  четверг.  Ты  была  у
Хьюберта?
   - Нет еще, но завтра иду с отцом.
   - Я воздерживался от расспросов, но, по-моему, молодые Тесбери  чтото
задумали. До меня случайно дошло, что молодой Тесбери сейчас не  на  ко-
рабле.
   - Неужели!
   - Святая невинность! - восхитился сэр Лоренс. - Вот что, дорогая,  не
будем напускать на себя вид заговорщиков. Я всячески надеюсь, что они не
нанесут удар, пока не исчерпаны все мирные средства.
   - О, разумеется, нет!
   - Такие молодые люди заставляют нас верить в историю. Тебе не  прихо-
дило в голову, Динни, что история - это не что иное, как повесть о  тех,
кто берет дела в свои руки и впутывает в неприятность или вытаскивает из
нее и себя и других. В этом ресторанчике недурно кормят.  Я  свожу  туда
твою тетку, когда она достаточно похудеет.
   Динни поняла, что допрос ей больше не угрожает.
   На другой день за ней заехал отец, и они отправились  на  свидание  с
Хьюбертом. Было ветрено, стоял суровый,  пасмурный  ноябрь.  Вид  здания
пробудил в девушке те же чувства, какие испытывает собака, собираясь за-
выть. Начальник тюрьмы был военным. Он принял их чрезвычайно любезно и с
той подчеркнутой предупредительностью, с которой люди его профессии  от-
носятся к старшим по чину. Он откровенно дал понять,  что  симпатизирует
им и Хьюберту, и позволил им пробыть с арестованным гораздо дольше,  чем
это предусмотрено правилами.
   Хьюберт вошел улыбаясь. Динни чувствовала, что, останься  она  с  ним
вдвоем, он, пожалуй, раскрыл бы ей свои подлинные переживания, но в при-
сутствии отца упорно будет трактовать эту историю  как  скверную  шутку.
Генерал, который всю дорогу был угрюм и молчалив, немедленно взял проза-
ический и даже слегка иронический тон. Динни невольно подумала,  что  за
вычетом разницы в возрасте они до нелепости похожи друг на друга и обли-
ком и манерой держаться. В обоих было что-то ребяческое,  вернее,  нечто
такое, что созрело в них с ранней молодости и навсегда  останется  неиз-
менным. За эти полчаса о чувствах не было  сказано  ни  слова.  Свидание
стоило всем большого напряжения и, если говорить об интимной беседе, все
равно что не состоялось. По словам Хьюберта, тюремная жизнь не доставля-
ла ему никаких беспокойств, и вообще он нисколько не тревожился; по сло-
вам генерала, вопрос сводился к нескольким дням, в течение  которых  все
будет улажено. Затем он довольно долго обсуждал с сыном положение на ин-
дийской границе. Правда, когда они обменялись  прощальным  рукопожатием,
лица их дрогнули, но и то лишь потому, что они  пристально,  серьезно  и
просто посмотрели друг другу в глаза. Отец отвернулся. Динни пожала бра-
ту руку и поцеловала его.
   - Как Джин? - чуть слышно спросил Хьюберт.
   - Все в порядке. Шлет тебе горячий привет. Велела передать, чтобы  ты
не беспокоился.
   Губы Хьюберта дернулись и застыли в легкой улыбке. Он стиснул  сестре
руку и отвернулся.
   У выхода привратник и два тюремщика проводили их почтительным  покло-
ном. Они сели в такси и до самого дома не сказали ни слова. Все виденное
казалось им кошмаром, от которого они в один прекрасный день должны  оч-
нуться.
   В эти дни Динни находила утешение лишь в обществе тети Эм, чья  врож-
денная непоследовательность постоянно сбивала мысли девушки с логическо-
го пути. Гигиенические свойства такой  непоследовательности  становились
тем очевиднее, чем острее становилась тревога. Тетка искренне  беспокои-
лась о Хьюберте, но ее хаотичный мозг не мог  сосредоточиться  на  одном
предмете и довести себя до страдания. Пятого ноября она подозвала  Динни
к окну гостиной, чтобы показать ей, как при свете фонарей, раскачиваемых
ветром, мальчишки волокут чучело по безлюдной Маунтстрит.
   - Пастор как раз этим занимается, - объявила леди Монт. -  Оказывает-
ся, был какой-то Тесбери, которого  повесили  или  обез'лавили,  словом,
казнили. Пастор хочет доказать, что так и следовало:  он  продал  посуду
или еще что-то и купил порох, а е'о  сестра  вышла  за  Кейтсби  или  за
ко'о-то друго'о. Твой отец, я и Уилмет, Динни,  делали  чучела  Роббинз,
нашей гувернантки. У нее  были  очень  большие  но'и.  Дети  такие  бес-
чувственные. А ты?
   - Что я, тетя Эм?
   - Делала чучела?
   - Нет.
   - Мы еще ходили и распевали гимны, вымазав  лицо  сажей.  Уилме  была
просто потрясающая. Высокая, но'и прямые как палки, расставлены широко -
знаешь, как у ан'елов на картинах. Сейчас такие не в моде. Я думаю, пора
принять меры. А вот и виселица. Мы тоже однажды ее устроили  и  повесили
котенка. Правда, сначала е'о утопили. Нет, не мы, слу'и.
   - Какой ужас, тетя Эм!
   - Да. Но это же было не всерьез. Твой отец воспитывал нас, как  крас-
нокожих индейцев. Ему хорошо - он делал, что хотел,  а  плакать  нам  не
позволял. Хьюберт тоже такой?
   - О нет! Хьюберт воспитывал, как краснокожего, только себя.
   - Это у не'о от твоей матери, Динни, - она нежное создание. Наша мать
была не такая. Разве ты не замечала?
   - Я не помню бабушку.
   - Да, да, она умерла до твоего рождения.  От  испанки.  Это  какие-то
особенные микробы. Твой дед тоже. Мне было в то время тридцать  пять.  У
не'о были прекрасные манеры. То'да они еще встречались.  Подумай,  все'о
шестьдесят! Кларет, пикет и смешная маленькая бородка. Ты видела  такие,
Динни?
   - Эспаньолки?
   - Да, у дипломатов. А теперь их носят те, кто пишет статьи об  иност-
ранных делах. Люблю козлов, хотя они бодаются.
   - Но от них же так пахнет, тетя Эм!
   - Да, пронзительно. Джин тебе пишет?
   В сумочке Динни лежало только что полученное письмо, но она ответила:
"Нет". Это уже вошло у нее в привычку.
   - Такое бе'ство - просто малодушие. В медовый-то месяц!
   Сэр Лоренс, видимо, не поверял своих подозрений супруге.
   Динни ушла к себе наверх и, перед тем как уничтожить письмо,  перечи-
тала его.
   "Брюссель. До востребования.
   Дорогая Динни,
   Все идет как нельзя лучше и доставляет мне  массу  удовольствия.  Тут
говорят, что я в этой стихии, как рыба в воде. Теперь  уже  не  скажешь,
кто лучше - я или Ален, а рука у меня даже уверенней. Страшно благодарна
за твои письма. Трюк с дневником меня ужасно порадовал. Допускаю, что он
сотворит чудо. Однако мы обязаны быть готовы к худшему.  Почему  не  пи-
шешь, как подвигаются дела у Флер? Кстати, не достанешь ли мне  турецкий
разговорник с указанием произношения? Твой дядя Эдриен  наверное  знает,
где его купить. Здесь он мне не попадался. Привет от Алена. От меня  то-
же. Держи нас в курсе дела; если нужно, телеграфируй.
   Преданная тебе Джин".
   Турецкий разговорник! Это первое указание на то, куда направлены мыс-
ли молодых Тесбери, задало работу и Динни. Она  вспомнила,  что  Хьюберт
рассказывал, как в конце войны спас жизнь одному  турецкому  офицеру,  с
которым до сих пор поддерживал связь. Итак, Турция избрана  убежищем  на
тот случай, если... Но план все-таки отчаянный. Нет, до этого не дойдет,
не должно дойти! Тем не менее на другое утро Динни отправилась в музей.
   Эдриен, с которым она не виделась со дня ареста Хьюберта, принял  ее,
как обычно, со сдержанной радостью, и она чуть было не поддалась искуше-
нию все ему рассказать. Неужели Джин не понимает, что  посоветоваться  с
ним насчет турецкого разговорника значит неминуемо пробудить  его  любо-
пытство. Однако девушка удержалась и сказала только:
   - Дядя, нет ли у вас турецкого  разговорника?  Хьюберт,  чтобы  убить
время, хочет освежить свой турецкий язык.
   Эдриен посмотрел на нее, прищурив один глаз:
   - Освежать ему нечего, - турецкого он не знает. Но неважно.  Вот  те-
бе...
   Он выудил с полки тоненькую книжку и подал племяннице:
   - Змея!
   Динни улыбнулась.
   - Не стоит хитрить со мной, Динни, - продолжал Эдриен. -  Я  все  уже
угадал.
   - Тогда расскажите мне, дядя.
   - Видишь ли, - сказал Эдриен, - тут замешан Халлорсен.
   - О!
   - И поскольку моя дальнейшая деятельность связана с ним, мне остается
только сложить два и два. В итоге получается пять, и я  убежден,  что  к
сумме прибавлять ничего не надо. Халлорсен - замечательный парень.
   - Это я знаю, - невозмутимо ответила Динни. - Дядя, скажите мне  тол-
ком: что они замышляют?
   Эдриен покачал головой:
   - Они, видимо, и сами не могут сказать, пока не узнают,  каков  будет
порядок выдачи Хьюберта. Известно одно: боливийцы Халлорсена уезжают  не
в Штаты, а обратно в Боливию, и для  них  изготовляется  ящик  с  мягкой
обивкой изнутри и хорошей вентиляцией.
   - Вы имеете в виду его черепа?
   - Или их копии. Они уже заказаны.
   Ошеломленная Динни уставилась на дядю. Тот пояснил:
   - И заказаны человеку, который считает, что копирует сибирские  чере-
па, и притом не для Халлорсена. Вес черепов измерен совершенно  точно  -
сто пятьдесят фунтов, то есть примерно вес  взрослого  мужчины.  Сколько
весит Хьюберт?
   - Около одиннадцати стонов.
   - Правильно.
   - Продолжайте, дядя.
   - Раз уж я зашел так далеко, изложу тебе мою гипотезу, а ты хочешь  -
принимай ее, хочешь - нет. Халлорсен с ящиком, набитым копиями,  отправ-
ляется тем же пароходом, что и Хьюберт. В первом же порту, где будет ос-
тановка, скажем, в Испании или Португалии, он сходит на берег с  ящиком,
в котором спрятан Хьюберт. Предварительно он ухитряется вытащить и  выб-
росить за борт все копии. Настоящие кости уже дожидаются его в порту. Он
наполняет ими ящик, а Хьюберт удирает на самолете. Вот тут в игру входят
Ален и Джин. Они улетают - видимо, в Турцию, судя по тому, что тебе  по-
надобилось. Перед твоим приходом я как раз обдумывал - куда. Если власти
начнут приставать, Халлорсен выкладывает подлинники черепов, а  исчезно-
вение Хьюберта будет объяснено прыжком за борт - копии-то падали с плес-
ком! - или просто останется загадкой. По-моему, довольно рискованная за-
тея.
   - А если корабль не зайдет в порт?
   - Вероятнее всего, зайдет. Если же нет, им остается  устроить  чтони-
будь, пока Хьюберта будут везти на пароход или по прибытии в Южную  Аме-
рику. Последнее мне кажется наиболее безопасным, хотя самолет  в  данном
случае исключается.
   - Но чего ради профессор Халлорсен идет на такой риск?
   - Тебе ли спрашивать, Динни!
   - Это чересчур. Я... я не согласна.
   - Ну, дорогая, помимо всего прочего,  он  сознает,  что  сам  втравил
Хьюберта в эту историю и обязан вытащить его. Не забывай - он представи-
тель нации, которая воплощает собой энергию и убеждена, что каждый имеет
право осуществлять закон своими руками. Но он не из тех, кто торгует ус-
лугами. К тому же он ходит в одной упряжке с Аденом Тесбери, а  тот  сам
увяз еще глубже, чем он. Словом, тебе ничто не угрожает.
   - Но я не желаю быть обязанной ни одному из них. Дело не должно зайти
так далеко. Наконец остается сам Хьюберт... Неужели вы думаете,  что  он
согласится?
   Эдриен стал серьезен.
   - Думаю, он уже согласился, Динни. В противном случае  он  просил  бы
отпустить его на поруки. Вероятно, его передадут представителям Боливии,
так что он не будет чувствовать  себя  нарушителем  английских  законов.
По-моему, наши убедили его, что сами ничем не рискуют. Вся эта  история,
несомненно, ему осточертела, и он готов  на  все.  С  ним  действительно
обошлись крайне несправедливо, а он к тому же недавно женился.
   - Да, - беззвучно согласилась Динни. - А вы, дядя? Решили?
   Эдриен так же тихо ответил:
   - Твой совет правилен. Я уезжаю, как только все это кончится.


   XXXVI

   Ощущение немыслимости того, что готовится, не покидало Динни после ее
свидания с Эдриеном: она слишком часто читала о таких  вещах  в  книгах.
Тем не менее существовала  история  и  существовали  воскресные  газеты.
Мысль о воскресных газетах почему-то успокаивала Динни и укрепляла ее  в
решимости добиться того, чтобы дело Хьюберта не попало  в  них.  Но  она
добросовестно послала Джин турецкий разговорник и,  пользуясь  отлучками
сэра Лоренса, продолжала изучать карты в его кабинете. Она  ознакомилась
также с расписанием южноамериканских пароходных линий.
   Два дня спустя сэр Лоренс объявил за обедом, что Уолтер  вернулся  из
отпуска, но что, несомненно, пройдет некоторое время, прежде чем руки  У
него дойдут до такой мелочи, как дело Хьюберта.
   - Мелочь! - возмутилась Динни. - Его жизнь и наше счастье -  это  ме-
лочь?
   - Моя дорогая, жизнь и счастье людей - предмет  повседневных  занятий
министра внутренних дел.
   - Какая страшная должность