я кое-что задумал. Когда она улыбается,
будто луч солнца скользит по итальянской долине;  но  когда  ее  просишь
улыбнуться, она не может. Я и подумал - не рассмешит ли ее ваш  китайчо-
нок?
   - А мне можно прийти взглянуть? - спросила Флер.
   - Да, приведите его завтра сами; но если я ее  смогу  уговорить,  она
будет позировать для нагой натуры.
   - О-о! А вы мне устроите спиритический сеанс, если я вам одолжу  Тин-
га?
   - Устрою.
   - Угм-мм, - снова проворчал Сомс.
   Сеансы, итальянское солнце, нагая натура! Нет,  пора  ему  снова  за-
няться Элдерсоном, посмотреть, чем можно помочь, а эти пусть  играют  на
скрипке, пока Рим горит!
   - До свидания, мистер Грин, мне некогда, - сказал он вслух.
   - Чувствую, сэр, - сказал Обри Грин.
   "Чувствую!" - мысленно передразнил его Сомс, уходя.
   Обри Грин тоже ушел через несколько минут встретив в  холле  какую-то
даму, просившую доложить о себе.
   А Флер, оставшись наедине со своим телом, снова провела по нему рука-
ми сверху вниз. "Нагая натура" напомнила ей об опасности слишком  драма-
тических переживаний.


   V
   ДУША ФЛЕР

   - Миссис Вэл Дарти, мэм.
   Имя, которое даже Кокер не смог исказить, подействовало на Флер  так,
словно чей-то палец внезапно притронулся  к  обнаженному  нерву.  Холли!
Флер не видела ее с того дня, как вышла замуж не за Джона. Холли!  Целый
поток воспоминаний - Уонсдон, холмы, меловая яма,  яблони,  река,  роща,
Робин-Хилл! Нет! Не слишком приятно видеть Холли; и Флер сказала:
   - Как мило, что вы зашли.
   - Я сегодня встретилась с вашим мужем на Гринстрит,  и  он  пригласил
меня. Какая чудесная комната!
   - Тинг! Пойди сюда, я тебя должна  представить.  Это  -  Тинг-а-Линг,
правда - совершенство? Он немного расстроен из-за новой обезьянки. А как
Вэл, как милый Уонсдон? Там было так изумительно спокойно.
   - Да, славный, тихий уголок. Мне никогда не надоедает тишина.
   - А как... как Джон? - спросила Флер с легким сухим смешком.
   - Разводит персики в Северной Каролине. Британская Колумбия не подош-
ла.
   - Вот как! Он женат?
   - Нет.
   - Он, верно, женится на американке.
   - Ведь ему еще нет двадцати двух лет.
   - Господи! - сказала Флер. - Неужели мне только  двадцать  один  год!
Мне кажется, будто мне сорок восемь.
   - Это оттого, что вы живете в гуще всех событий  и  встречаете  такую
массу людей.
   - И, в сущности, никого не знаю.
   - Разве?
   - Конечно нет. Правда, мы все зовем друг друга по именам,  но  в  об-
щем...
   - Мне очень нравится ваш муж.
   - О, Майкл - прелесть! А как живет Джун?
   - Я ее вчера видела - у нее,  конечно,  опять  новый  художник,  Клод
Брэйнз. Он, кажется, так называемый вертижинист.
   Флер закусила губу.
   - Да, их теперь много. Но, вероятно, Джун считает его единственным.
   - Да, она считает его гением.
   - Удивительный она человек.
   - Да, - сказала Холли. - Преданнейшее существо в мире, пока  увлечена
чем-нибудь. Возится, как наседка с только что  вылупившимися  цыплятами.
Вы никогда не видели Бориса Струмоловского?
   - Нет.
   - И не смотрите.
   - Я видела его скульптуру - он лепил одного из дядей  Майкла.  Вполне
нормальная вещь.
   - Да. Джун решила, что он сделал эту вещь только ради денег, а он  ей
этого не мог простить. Она, конечно, была права. Но как только ее  пито-
мец начинает зарабатывать, она ищет другого. Она - прелесть!
   - Да, - сказала Флер, - мне она очень нравилась.
   И еще поток воспоминаний: и кондитерская, и река, и маленькая  столо-
вая в квартирке Джун, и комната на Гринстрит, где  она  под  пристальным
взглядом синих глаз Джун переодевалась после венчания.
   Флер схватила "Обезьяну" и подняла ее повыше.
   - Ну разве это не сама жизнь? - проговорила она. Пришла бы  ей  такая
мысль в голову, если бы не Обри Грин? Но в этот момент его  слова  каза-
лись удивительно правильными.
   - Бедная обезьянка, - вздохнула Холли. - Мне всегда так их  жаль!  Но
картина, по-моему, чудесная.
   - Да, я ее повешу вот тут. Достать еще одну картину - и комната  была
бы закончена. Но все так дорожат своими китайскими вещами. Эту я получи-
ла случайно - умер один человек, Джордж Форсайт, - знаете, тот, что  иг-
рал на скачках.
   - О-о! - тихо протянула Холли. Она вдруг вспомнила насмешливые  глаза
этого старого родственника в церкви, когда венчали  Флер,  услышала  его
глухой шепот: "Выдержит ли она дистанцию?" А правда, выдерживает ли  она
дистанцию, эта хорошенькая лошадка?  "Хотел  бы,  чтобы  она  отдохнула.
Жаль, что ей некуда дезертировать!" Но нельзя  задавать  такие  интимные
вопросы, и Холли ограничилась общим замечанием:
   - Как вы воспринимаете жизнь. Флер? Вы, современная золотая молодежь?
Когда оторвешься от всего и  проживешь  двадцать  лет  в  Южной  Африке,
чувствуешь себя как-то вне жизни.
   - Жизнь! О, мы, конечно, знаем, что жизнь считается загадкой, но мы и
не пытаемся ее разгадывать. Мы просто Хотим пользоваться минутой, потому
что не верим, что чтонибудь долговечно. Но мне  кажется,  мы  не  вполне
умеем пользоваться ею. Мы просто летим вперед и надеемся на что-то.  Ко-
нечно, существует искусство, но не все мы -  художники;  а  кроме  того,
экспрессионизм... вот Майкл, например, говорит, что в нем  нет  никакого
содержания. Мы с ним носимся, - но Майкл, верно, прав.  Я  встречаюсь  с
невероятным количеством писателей и  художников  -  считается,  что  они
очень занятные люди.
   Холли слушала с совершенном удивлении. Кто бы подумал, что эта девоч-
ка так все понимает? Может быть, ее наблюдения и неправильны, но все  же
она что-то и как-то понимает!
   - Но ведь вам все-таки весело?
   - Конечно, я люблю хорошие вещи, люблю занятных людей. Я люблю видеть
все новое, все стоящее - или по крайней мере то, что  кажется  в  данную
минуту стоящим. Но дело в том, что все в конце концов теряет новизну.
   Видите ли, я ведь не принадлежу ни к "гедонистам", ни к "новым верую-
щим".
   - К новым верующим?
   - Как, вы не знаете? Это что-то вроде лечения верой; не  старое  "бог
есть добро, а добро есть бог", а скорее смесь силы воли, психоанализа  и
веры в то, что все будет в порядке завтра утром,  если  только  скажешь,
что все в порядке. Наверно, вам они попадались. Они страшно серьезно от-
носятся к делу.
   - Знаю, - сказала Холли, - у них блестят глаза.
   - Вероятно. Я в них не верю - я ни в кого не верю, да и  ни  во  что,
собственно. Разве можно верить?
   - Ну, а простой народ? А тяжелый труд?
   Флер вздохнула.
   - Да, вероятно. Вот Майкл, я прямо скажу, человек неиспорченный.  Да-
вайте пить чай. Чаю, Тинг? - и, включив свет, она позвонила.
   Когда нежданная гостья ушла, Флер осталась неподвижно сидеть у  огня.
Сегодня, когда она была на грани близости с Уилфридом!.. Значит, Джон не
женат! Конечно, ничего от этого не изменится. Жизнь никогда не складыва-
ется, как в книжках. И вообще все эти сентименты - ерунда! Хватит!  Флер
откинула прядь волос со лба и, достав гвоздь и молоток, стала вешать бе-
лую обезьяну. Между двумя чайными  шкафчиками  с  цветной  перламутровой
инкрустацией картина будет выглядеть замечательно. Раз Джон не для  нее,
то не все ли равно  -  Уилфрид  или  Майкл,  оба  или  никого.  Высосать
апельсин, пока он у тебя в руках, и бросить кожуру. И вдруг она увидела,
что Майкл здесь, в комнате. Он вошел очень тихо и стал у камина,  за  ее
спиной. Она быстро оглянулась и сказала:
   - Ко мне заходил Обри Грин насчет натурщицы, которую ты ему послал. И
Холли - миссис Вэл Дарти, она сказала, что встретила тебя.  Да,  смотри,
что нам принес папа. Правда, чудо?
   Майкл молчал.
   - Что-нибудь случилось, Майкл?
   - Нет, ничего. - Он подошел к "Обезьяне".
   Флер  сбоку  пристально  разглядывала  его  лицо.  Инстинктивно   она
чувствовала какую-то перемену. Неужели он знает, что она была у  Уилфри-
да? Видел, как она оттуда вышла?
   - Ну и обезьяна! - сказал он. - Да, кстати, нет ли у тебя  какого-ни-
будь лишнего платья для жены одного бедного малого, что-нибудь попроще?
   Она машинально ответила:
   - Да, конечно, - а мозг ее напряженно работал.
   - Тогда ты, может быть, отложишь? Я сам собираюсь послать ему кое-что
- отправили бы все вместе.
   Да. Он совсем не похож на себя, словно какая-то пружинка в нем сдала.
Ей стало не по себе: Майкл - и невесел! Как будто в холодный день  потух
камин. И, может быть, впервые она почувствовала,  какое  значение  имеет
для нее его веселость. Она видела, как он взял Тинг-а-Линга  на  руки  и
сел. Тогда она подошла к нему сзади и наклонилась к нему так, что ее во-
лосы коснулись его щеки. Вместо того чтобы потереться щекой о  ее  щеку,
он сидел неподвижно, и сердце у нее упало.
   - Что с тобой? - спросила она ласкаясь.
   - Ничего.
   Она взяла его за уши.
   - Нет, что-то есть. Ты, верно, как-нибудь узнал,  что  я  заходила  к
Уилфриду.
   Он ответил ледяным тоном:
   - А почему бы и нет?
   Флер выпустила его голову и выпрямилась.
   - Я заходила только сказать ему, что больше  не  могу  с  ним  встре-
чаться.
   Эта полуправда ей самой показалась полной правдой.
   Он вдруг поднял на нее глаза, его лицо передернулось, и  он  взял  ее
руку.
   - Вот что, Флер. Ты должна поступать так, как тебе хочется, - ты  это
знаешь. Иначе было бы несправедливо. Я просто съел лишнее за завтраком.
   Флер отошла на середину комнаты.
   - Ты - милый, - сказала она тихо и вышла.
   У себя наверху она принялась разбирать платья, а на душе у  нее  было
смятение.


   VI
   МАЙКЛУ ДОСТАЕТСЯ

   После посещения Грин-стрит Майкл побрел обратно по Пикадилли и, пови-
нуясь тому непреодолимому желанию, которое тянет людей к месту какой-ни-
будь катастрофы, свернул на Корк-стрит. С минуту он постоял перед входом
в Уилфридову "берлогу".
   - Нет, - решил он, - десять шансов против одного, что его нет дома, а
если он дома, то двадцать шансов против одного, что если я и добьюсь  от
него чего-нибудь, то только неприятностей.
   Он медленно шел в направлении Бонд-стрит, когда легкая женская фигур-
ка, вынырнув из переулка, где живет Уилфрид, и читая на  ходу,  налетела
на него сзади.
   - Что же вы не смотрите, куда идете? Ах, это вы! Ведь вы тот  молодой
человек, который женился на Флер Форсайт? Я ее кузина, Джун. Кажется,  я
ее только что видела, - она помахала каталогом, как птица крылом. -  Вот
там, против моей галереи. Она зашла в какой-то дом, а то я бы с ней  за-
говорила, мне бы хотелось ее повидать.
   "В дом"! Майкл стал искать портсигар... Крепко сжав его  в  руке,  он
поднял голову. Ясные синие глаза маленькой леди  пытливо  скользнули  по
его лицу.
   - Вы счастливы с ней? - спросила она.
   Холодный пот проступил у него на лбу. Ему казалось,  что  все  с  ума
сошли - и он и она.
   - Как вы сказали? - пробормотал он.
   - Надеюсь, вы счастливы? Она должна была выйти  замуж  за  моего  ма-
ленького братца. Но, надеюсь, вы счастливы. Она - прелестное существо.
   Сквозь тупую боль оглушающих ударов его поразило, что она, по-видимо-
му, наносит их бессознательно. Он почувствовал, как скрипнули его  зубы,
и тупо спросил:
   - Ваш маленький братец? А кто же он?
   - Как? Джон! Вы не знали Джона? Он, конечно, был слишком молод, да  и
она тоже. Но влюблены они были по уши; и все расстроилось из-за семейной
распри. Ну, все это в прошлом. Я была на вашей свадьбе. Надеюсь, вы сча-
стливы. Вы видели выставку Клода Брэйнза в моей галерее? Он -  гений!  Я
хочу зайти вот сюда съесть пирожок. Не зайдете ли со мной? Вам надо поз-
накомиться с работами Брэйнза.
   Она остановилась у дверей кондитерской. Майкл прижал руку к сердцу.
   - Спасибо, - сказал он, - я только что съел пирожок, нет, даже  целых
два. Извините меня!
   Маленькая леди поймала его за руку.
   - Ну, до свидания, молодой человек! Рада была вас видеть. Вы не  кра-
савец, но ваше лицо мне нравится. Кланяйтесь от меня вашей  малютке.  Вы
непременно должны пойти посмотреть Брэйнза, он настоящий гений.
   Окаменев у двери, Майкл смотрел, как Джун повернулась, как она вошла,
порывисто двигаясь, словно взлетая, мешая сидевшим за  столиками  конди-
терской. Наконец он двинулся с места и пошел с незакуренной папиросой во
рту, ошеломленный, как боксер, которого первый удар чуть не сбил с  ног,
а второй заставил выпрямиться.
   Флер у Уилфрида - там, в его комнате; быть может, в его объятиях!  Он
застонал. Упитанный молодой человек в новой шляпе  отшатнулся  от  него.
Нет, нет! Этого ему никогда не вынести! Придется убираться. Он так верил
в честность Флер! Двойная жизнь! Вчера ночью она улыбалась ему. О  боже!
Он пролетел через улицу в Грин-парк. Почему он не стал посреди  мостовой
- пусть бы его переехали. Какой-то "братец" этой сумасшедшей  -  Джон  -
семейная распря? Значит, за него она вышла с горя - без любви  -  вместо
другого? Он вспомнил теперь, как  она  ему  сказала  однажды  вечером  в
Мейплдерхеме: "Приходите, когда я буду знать, что мое желание неисполни-
мо". Так вот что было ее неисполнимым желанием! Заместитель! "Весело,  -
подумал, он, - страшно весело!" Тогда не удивительно - не все ли ей рав-
но: тот ли, другой ли? Бедная девочка! Она ни слова ему не  сказала,  ни
разу не обмолвилась. Что это - благородство или предательство?  "Нет,  -
подумал он, - если бы она даже и рассказала, ничего бы не изменилось - я
все равно женился бы на ней". Нет, с ее стороны благородно было  промол-
чать. Но как это никто ему ничего не сказал? Семейная распря?  Эти  Фор-
сайты! Кроме "Старого Форсайта", он ни с кем из них не встречался, а тот
всегда был нем как рыба. Что ж! Теперь он все узнал. И опять он застонал
в пустынных сумерках парка. Показался Букингемский дворец  -  неосвещен-
ный, громадный, унылый. Вспомнив наконец о своей папиросе,  Майкл  зажег
спичку и глубоко затянулся, впервые почувствовав даже что-то вроде смут-
ного облегчения.
   - Не можете ли одолжить нам папиросу, мистер?
   Смутная фигура с приятным грустным лицом стояла в тени статуи Австра-
лии; эмблемы изобилия, окружавшие статую, показались даже противными.
   - Ну конечно, - сказал Майкл. - Берите все! - он высыпал  папиросы  в
руку просящего. - И портсигар берите - "память о Вестминстере", - вам за
него дадут тридцать монет. Счастливо!
   И он понесся дальше. Смутный возглас: "Послушайте, мистер!" - раздал-
ся ему вслед. Жалость - чушь. Чувства - ерунда! Что же ему - идти  домой
и ждать, пока Флер... освободится и тоже придет домой? Ну нет! Он повер-
нул к Челси и крупными размашистыми шагами пошел дальше. Освещенные  ма-
газины,  мрачный,   огромный   Итонсквер,   Честер-сквер,   Слоун-сквер,
Кингс-Род - дальше, дальше! Нет, хуже, чем окопы, - хуже всего эта жаля-
щая, как скорпион, разбуженная ревность. Да, и он чувствовал бы  ее  еще
сильнее, если бы не второй удар. Не так больно, когда знаешь,  что  Флер
была влюблена в своего кузена, и Уилфрид тоже, быть  может,  для  нее  -
ничто. Бедная девчурка! "Ну, а как же теперь?" - подумал  он.  Как  себя
вести в черные дни, в горькие минуты? Что делать? А что делал человек на
войне? Внушал себе, что не он - центр всего, развивал  в  себе  какое-то
состояние покорности, фатализма. "Пусть я умру, но Англия жива" - и про-
чие душещипательные лозунги. А теперь, в жизни? Разве это не то  же  са-
мое? "Погибает, но не сдается" - может быть, это и чушь, но  все-таки  -
вставай, когда тебя свалили.  Мир  огромен,  человек  -  ничто.  Неужели
страсть, ревность могут вывести человека из равновесия, как об этом  го-
ворят Нэйзинг, Сибли, Линда Фру? Неужели слово "джентльмен" пустой звук?
Неужели? Сдержаться, владеть собой - или опуститься до визга и мордобоя?
   "Не знаю, - подумал он, - просто не знаю, что я сделаю,  когда  увижу
ее". Стальная синева надвигающегося вечера, голые платаны, широкая река,
морозный воздух! Майкл повернул домой. Дрожа, он открыл наружную  дверь,
дрожа вошел в гостиную...
   Когда Флер ушла к себе, оставив его с Тинг-а-Лингом, он не знал - ве-
рит он ей или нет. Если она так долго могла скрывать от него то, другое,
значит она могла скрыть все что угодно! Поняла ли  она  его  слепа:  "Ты
должна поступать так, как тебе хочется, - иначе было бы  несправедливо"?
Он сказал эту фразу почти машинально, но это правда. Если она никогда не
любила его хоть немного, он не имеет никакого права на что-нибудь  наде-
яться. Он все время был на положении нищего, которому она  подавала  ми-
лостыню. Ничто не может заставить человека подавать милостыню,  если  он
не хочет. И ничто не может заставить человека продолжать брать милостыню
- ничто, кроме страстной тоски по ней, тоски, тоски!
   - Ты, маленький джин, ты, счастливый лягушонок! Одолжи мне свое  спо-
койствие, ты, китайская молекула!
   Тинг-а-Линг посмотрел на него пуговками глаз: "Когда ваша цивилизация
догонит мою, - как будто говорил он, - а пока почешите мне грудку".
   И, почесывая желтую шерсть, Майкл думал: "Возьми себя в руки! Люди на
Южном полюсе при первой метели не ноют: "Хочу домой! Хочу  домой!"  -  а
держатся изо всех сил. Ну, нечего киснуть!" Он спустил Тинга  на  пол  и
прошел к себе в кабинет. У него лежали рукописи, о которых рецензенты от
Дэнби и Уинтера уже дали отзыв. "Печатать невыгодно, но вещь  настоящая,
заслуживает внимания". Дело Майкла заключалось  в  том,  чтобы  проявить
внимание, дело Дэнби - отставить рукопись со словами: "Напишите ему (или
ей) вежливое письмо, что мы, мол, очень заинтересованы; сожалеем, что не
можем издать. Надеемся иметь возможность познакомиться со следующей  ра-
ботой автора и так далее. Вот и все".
   Майкл зажег настольную лампу и вынул рукопись, которую уже начал  чи-
тать.
   "Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
   "Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
   Припев черных слуг из "Полли" [20] неотступно вертелся у него в голо-
ве. А, черт! Надо кончать работу. Майкл умудрился кое-как дочитать  гла-
ву. Он вспомнил содержание рукописи. Там говорилось о человеке, который,
будучи мальчиком, увидел, как в доме напротив горничная переодевалась  в
своей комнате, и это произвело на него столь сильное  впечатление,  что,
будучи женатым, он вечно боролся с собой, чтобы не изменять жене с  гор-
ничными. Его комплекс был раскрыт и должен был быть  выявлен.  Очевидно,
вся остальная часть рукописи описывала, как этот комплекс выявлялся. Ав-
тор подробно и добросовестно излагал все те физические переживания, про-
пускать которые считалось отсталостью и "викторианством". Огромная рабо-
та - а времени на просмотр тратить не стоило! Старому  Дэнби  до  смерти
надоел Фрейд, и на этот раз правота старого Дэнби не раздражала  Майкла.
Он положил рукопись на стол. Семь часов! Рассказать Флер все, что он уз-
нал о ее кузене? Зачем? Этого все равно не поправить!  Если  только  она
говорит правду об Уилфриде! Он подошел к окну -  звезды  вверху,  полосы
внизу - полосы дворов и садов.
   "Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
   - Когда приедет ваш отец? - послышался голос.
   "Старый Форсайт"! О боги!
   - Кажется, завтра, сэр. Заходите. Вы как будто первый раз в моей  ко-
нуре?
   - Да, - сказал Сомс. - Славно. Карикатуры. Вы их собираете  -  пустое
дело!
   - Но ведь это не нынешнее - это воскрешенное искусство, сэр.
   - Издеваться над ближним - это не по мне. Они только тогда и  процве-
тают, когда кругом творится чепуха и люди перестают  прямо  смотреть  на
вещи.
   - Хорошо сказано, клянусь! - заметил Майкл. - Не присядете ли, сэр?
   Сомс сел, привычно положив ногу на ногу. Тонкий, седой, сдержанный  -
закрытая книга в аккуратном переплете. Интересно, какой у него комплекс?
Впрочем, какой бы он ни был. Сомс его, наверно, не станет выявлять. Даже
трудно себе представить такую операцию.
   - Я не увезу своего Гойю, - сказал он неожиданно, - считайте, что  он
принадлежит Флер. Вообще, если бы я видел, что вы оба больше  думаете  о