Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
стоятельным. Какое
это имеет значение?
- Мы обязаны это предотвратить.
- Неужели вы думаете, что я допущу...
- Оставим споры, Тони. На сегодня хватит. До чего здесь неуютно, вер-
но? У дантиста и то не так голо: на стенах гравюры, на столе старые жур-
налы; и потом, туда можно приходить с собакой.
- А курить здесь разрешается?
- Несомненно.
- Вот сигареты, только у меня дешевка.
Динни взяла сигарету, и с минуту они помолчали, глубоко затягиваясь
дымом.
- Как все мерзко! - внезапно вырвалось у Тони. - А ведь этому субъек-
ту придется приехать на суд, правда? Он, наверно, никогда не любил Клер
всерьез.
- Нет, любил. "Souvent homme varie, bien folte est qui s'y fie" [10].
- Ну, пусть он лучше со мной не встречается! - мрачно бросил Крум. Он
снова отошел к окну и уставился на улицу. Динни сидела и думала о той
отвратительной, как собачья травля, сцене, когда встреча двух мужчин
всетаки состоялась и повлекла за собой такие печальные последствия для
нее, Динни.
Вошла Клер. Ее обычно бледные щеки багровели румянцем.
- Тони, ваш черед.
Крум отошел от окна, заглянул ей в лицо и направился в кабинет адво-
ката. Динни стало глубоко жаль его.
- Уф! - перевела дух Клер. - Уйдем поскорей отсюда.
На улице она прибавила:
- Жалею, Динни, что мы с ним не любовники. Даже это было бы лучше,
чем наше дурацкое положение, когда нам все равно никто не верит.
- Мы верим.
- Да, ты и отец. Но ни этот тип с табакеркой, ни остальные нам не по-
верят. Впрочем, я решила пройти через все. Я не брошу Тони в беде и,
насколько смогу, ни на шаг не отступлю перед Джерри.
- Давай выпьем чаю, - предложила Динни. - В Сити, наверно, тоже пьют
где-нибудь чай.
Вскоре на одной из людных улиц они обнаружили ресторанчик.
- Итак, "очень молодой" Роджер тебе не понравился? - спросила
Динни, усаживаясь за круглым столик.
- Да нет, он вполне приличный и, по-моему, даже славный. Видимо,
юристы просто не умеют верить людям. Но помни, Динни, ничто не изменит
моего решения - рассказывать о своей семейной жизни я не стану. Не же-
лаю, и конец.
- Я понимаю Форсайта. Ты вступаешь в бой, заранее проиграв его.
- Я не позволю адвокатам касаться этой стороны вопроса. Мы им платим,
и пусть они делают то, что нам угодно. Кстати, я прямо отсюда поеду в
Темпль, а может, и в палату.
- Прости, что я еще раз вернулась ко всему этому, но как ты намерена
вести себя с Тони Крумом до суда?
- Так же, как до сих пор, исключая ночь в автомобиле. Впрочем, я и
сейчас не понимаю, какая разница между днем и ночью, машиной или любым
другим местом!
- Юристы, видимо, исходят из представления о человеческой натуре во-
обще, - сказала Динни и откинулась на спинку стула. Сколько вокруг деву-
шек и молодых людей, торопливо поглощающих чай, булочки, сдобу, какао!
Взрывы болтовни сменяются тишиной; в спертом воздухе между столиками
снуют проворные официанты. Что же такое человеческая натура вообще? Раз-
ве не модно сейчас утверждать, что пора изменить представление о ней и
покончить с пуританским прошлым? И все-таки этот ресторанчик ничем не
отличается от того, куда ее мать заходила с нею перед войной и где Динни
было так интересно, потому что хлеб там выпекали не на дрожжах, а на со-
де. Да ведь и бракоразводный суд, в котором Динни никогда не бывала, то-
же остался прежним.
- Ты допила, старушка? - спросила Клер.
- Да. Я провожу тебя до Темпла.
Прощаясь у Мидл-Темпл Лейн, они вдруг услышали высокий приятный го-
лос:
- Вот удача!
Дорнфорд быстро, хотя и легко, сжал руку Динни.
- Если вы идете в палату, я забегу за вещами и сразу вернусь сюда, -
сказала Клер, удаляясь.
- Очень тактично! - обрадовался Дорнфорд. - Давайте постоим под этим
порталом. Динни, я - пропащий человек, когда слишком долго не вижу вас.
Иаков служил четырнадцать лет, добиваясь Рахили. Теперь людской век стал
короче, поэтому каждый мой месяц можно приравнять к году служения Иако-
ва.
- Им было легче ждать - они странствовали.
- Знаю, но все-таки тоже буду ждать и надеяться. Да, мне остается
только ждать.
Динни, прислонясь к желтому порталу, смотрела на Дорнфорда. Лицо его
подергивалось. Охваченная жалостью, девушка сказала:
- Может быть, настанет день, когда я вернусь к жизни. Тогда я больше
ждать не стану. До свиданья и благодарю.
Этот внезапный безотчетный порыв усугубил тревогу, в которой пребыва-
ла Динни. Возвращаясь домой на автобусе, она видела перед собой подерги-
вающееся лицо Дорнфорду, и это вселяло в нее томительное беспокойство.
Она не хочет быть причиной его страданий, - он симпатичный человек, вни-
мателен к Клер, у него приятный голос и привлекательное лицо, а в смысле
духовных интересов он гораздо ближе к ней, чем был Уилфрид, Но разве она
испытывает к нему то неистовое и сладостное влечение, которое приводит к
переоценке всех ценностей и заключает весь мир в одном существе, в
единственном, долгожданном и любимом человеке? Динни сидела не шевелясь,
устремив взгляд поверх головы какой-то женщины на противоположной скамье
автобуса, которая судорожно сжимала рукой опущенную на колени сумочку и
всем своим видом напоминала охотника, отыскивающего дорогу через незна-
комый лес или поле. На Риджент-стрит зажигались огни - наступал холодный
бесснежный вечер. Здесь раньше тянулась извилистая линия крыш - красивые
невысокие желтые здания Квадранта. Динни вспомнила, как, едучи на крыше
автобуса, она спорила с Миллисент Пол о старой Риджент-стрит. Все, все
меняется на этом свете! Она закрыла глаза, и перед нею встало лицо Уилф-
рида с растянутыми в улыбке губами, каким она видела его в последний
раз, когда столкнулась с ним в Грин-парке.
Кто-то наступил ей на ногу. Открыв глаза, она извинилась:
- Простите.
- Пожалуйста.
До чего вежливо! Люди с каждым годом становятся все вежливее!
Автобус остановился. Динни поторопилась выйти. На Кондюит-стрит она
прошла мимо портного, у которого одевался ее отец. Бедный, он давно
здесь не был: одежда стоит недешево. Поэтому он утверждает, что терпеть
не может неразношенных костюмов. Динни выбралась на Бонд-стрит.
Как раз в эту минуту полисмен-регулировщик приостановил движение и
вся улица превратилась в одну нескончаемую линию замерших машин. А ведь
Англия разорена! Девушка свернула на Брутон-стрит и вдруг заметила впе-
реди знакомую фигуру. Человек брел с опущенной головой. Девушка нагнала
его:
- Стэк!
Он поднял голову, по его щекам катились слезы. Он заморгал темными,
чуть выкаченными глазами и провел рукой по лицу.
- Вы, мисс? А я как раз шел к вам, - сказал он и подал ей телеграмму.
Она встала под тусклым фонарем, поднесла ее к глазам и прочла:
"Генри Стэку Лондон Корк-стрит 50-а тчк Прискорбием извещаем что вы-
сокочтимый У илфрид Дезерт утонул время экспедиции в глубь страны тчк
Тело опознано погребено на месте тчк Известие получено только что зпт
сведения абсолютно достоверные тчк Соболезнуем тчк Британское кон-
сульство Бангкоке".
Динни окаменела и стояла, ничего не видя. Пальцы Стэка осторожно вы-
нули телеграмму из рук девушки.
- Так, - уронила она. - Благодарю. Снесите ее мистеру Монту, Стэк.
Не надо убиваться.
- Ох, мисс!
Динни коснулась пальцами его рукава, тихонько подтолкнула его и пос-
пешно зашагала прочь.
Не надо убиваться! Пошел мокрый снег, Динни подняла лицо и ощутила
легкое покалывание - прикосновение снежинок. Для нее Уилфрид давно уже
мертв. Но теперь он мертв по-настоящему! Какая даль, какая страшная даль
разделяет их! Он покоится где-то на берегу реки, чьи воды поглотили его,
в лесном безмолвии, куда никто никогда не придет взглянуть на его моги-
лу. Воспоминания навалились на Динни с такой силой, что она вдруг ощути-
ла слабость во всем теле и чуть не рухнула на заснеженный тротуар. Она
схватилась затянутой в перчатку рукой за' ограду какого-то дома и с ми-
нуту постояла около нее. Вечерний почтальон замедлил шаг и посмотрел на
девушку. Может быть, в глубине ее сердца еще тлел слабый огонек надежды
на возвращение Уилфрида; а может быть, все дело в снеге и холоде, кото-
рый пронизал ее до костей? Как бы то ни было, она чувствовала, что у нее
внутри все мертвенно застыло и оцепенело.
Она кое-как добралась до Маунт-стрит и вошла в дом. Здесь ее охватил
внезапный ужас: вдруг она выдаст себя, пробудит к себе жалость, участие
- словом, сочувствие в любой форме? Она проскользнула в свою комнату.
Эта смерть не касается никого, кроме нее. И гордость так всколыхнулась в
Динни, что даже сердце у нее стало холодным, как камень.
Горячая ванна до некоторой степени вернула ее к жизни. Она переоде-
лась к обеду и сошла вниз.
Вечер прошел в тягостном молчании, изредка прерываемом вспышками раз-
говора, поддерживать который было еще тягостнее. Динни совсем расхвора-
лась. Когда она поднялась к себе с намерением лечь, к ней вошла тетя Эм:
- Динни, ты похожа на привидение.
- Я озябла, тетя.
- Еще бы! Юристы любо'о расхолодят. Я принесла тебе глинтвейн на мо-
локе.
- Замечательно! Я давно хотела попробовать, что это за штука.
- Ну вот и пей!
Динни выпила и с трудом отдышалась.
- Жутко крепко!
- Да. Твой дядя сам при'отовлял. Звонил Майкл.
Леди Монт взяла стакан, наклонилась, поцеловала Динни в щеку и
объявила:
- Это все. А теперь ложись, иначе заболеешь.
Динни улыбнулась:
- Я не заболею, тетя Эм.
На другое утро, выполняя это решение, она спустилась к завтраку.
Оракул изрек свой приговор: пришло отпечатанное на машинке письмо за
подписями Кингсона, Кэткота и Форсайта. Оно рекомендовало леди Корвен и
мистеру Круму опротестовать иск. Выполнив эту предварительную процедуру,
они получат дальнейшие указания.
Все, даже Динни, чье сердце и без того мертвенно застыло, ощутили тот
холодок в груди, который сопровождает получение письма от юриста.
Девушка вместе с отцом отправилась в Кондафорд утренним поездом, на
прощанье повторив тете Эм ту же магическую формулу: "Я не заболею".
XXIV
Тем не менее она заболела и в течение месяца, проведенного ею в своей
кондафордской келье, не раз испытывала желание умереть и уйти от всего.
Оно легко могло бы осуществиться, но, к счастью, по мере того, как таяли
силы Динни, ее вера в загробную жизнь не крепла, а слабела. Мысль о сое-
динении с Уилфридом там, где нет ни скорби, ни суеты этого мира, таила в
себе роковую притягательность; однако перспектива исчезновения в сонном
небытии, хотя и не пугавшая девушку, нисколько не соблазняла ее и каза-
лась тем более противоестественной, что здоровье в конце концов начало
возвращаться к Динни. Внимание окружающих оказывало на нее незаметное,
но непреодолимо целительное воздействие. Деревня ежедневно требовала
бюллетень о состоянии ее здоровья; ее матери ежедневно звонил и писал
добрый десяток знакомых. Каждую субботу Клер привозила ей цветы от Дорн-
форда. Тетя Эм два раза в неделю посылала ей плоды трудов Босуэла и
Джонсона, а Флер бомбардировала ее дарами Пикадилли. Эдриен без всякого
предупреждения трижды наведался в Кондафорд. Хилери, как только миновал
кризис, начал присылать ей смешные записочки.
Тридцатого марта весна внесла к ней в комнату юго-западный ветер,
первый букетик цветов, сережки вербы, веточку дрока. Динни сразу пошла
на поправку и три дня спустя выбралась на воздух. Все в природе действо-
вало на нее с давно уже не изведанной остротой. Крокусы, желтые нарцис-
сы, набухшие почки, солнечные блики на крыльях голубей, контуры и цвет
облаков, благоуханный ветер приводили ее в почти болезненное волнение.
Но ей все еще хотелось никого не видеть и ничего не делать. Эта
странная апатия побудила ее принять приглашение Эдриена поехать с ним за
границу на время его короткого отпуска.
Из Аржелеса в Пиренеях, где они прожили две недели, Динни увезла вос-
поминание о совместных прогулках, о цветах, которые они собирали, о пи-
ренейских овчарках, о цветущем миндале и долгих беседах с дядей.
Захватив с собой завтрак, они уходили на целый день, а поводы погово-
рить представлялись на каждом шагу. В горах Эдриен становился разговор-
чивым. Он и сейчас оставался тем же страстным альпинистом, каким был в
молодости, но Динни догадывалась, что дело не только в этом: он пытался
вывести ее из летаргии, в которую она погрузилась.
- Когда перед войной мы с Хилери поднимались на Малого грешника в До-
ломитах, - сказал он однажды, - я впервые почувствовал близость бога.
Это было давным-давно - девятнадцать лет назад. А когда ты чувствовала
себя ближе всего к богу?
Динни промолчала.
- Сколько тебе сейчас лет, дорогая? Двадцать семь?
- Скоро двадцать восемь.
- Ты все еще на пороге. Разговор по душам, кажется, не приносит тебе
облегчения?
- Вам пора знать, дядя, что разговоры по душам - не в обычаях нашей
семьи.
- Верно, Динни! Чем нам тяжелей, тем мы молчаливей. Но не нужно слиш-
ком замыкаться в своем горе.
- Теперь я понимаю женщин, которые уходят в монастырь или отдаются
благотворительности, - неожиданно призналась Динни. - Раньше я объясняла
это отсутствием чувства юмора.
- Это может также объясняться отсутствием мужества или его избытком и
фанатическим характером.
- Или погубленной молодостью.
Эдриен взглянул на племянницу:
- Твоя еще не погублена, Динни, - надломлена, но не погублена.
- Будем надеяться, дядя. Но ей пора бы уже оправиться.
- Ты стала лучше выглядеть.
- Да, теперь даже тетя Эмили сказала бы, что я достаточно ем. Но за-
ниматься своей персоной ужасно скучно.
- Согласен. Однако...
- Не зашивайте рану иглой, милый дядя, - она со временем затянется
изнутри.
Эдриен улыбнулся:
- Я как раз подумал о детях.
- Мы пока еще не умеем делать их синтетическим путем. Я чувствую себя
прекрасно и счастлива, что все сложилось именно так, как сейчас. Я расс-
казывала вам, что старая Бетти умерла?
- Добрая душа! Когда я был маленьким, она частенько совала мне кара-
мельку.
- Она была настоящий человек, неровня нам. Мы слишком много читаем,
дядя.
- Безусловно. Нужно больше ходить, а читать меньше. Давай позавтрака-
ем.
Возвращаясь в Англию, они на трое суток задержались в Париже, где ос-
тановились в маленьком отеле над рестораном, недалеко от вокзала СенЛа-
зар. Камины там топили дровами, постели были удобные.
- Только французы понимают толк в настоящей постели, - заметил
Эдриен.
Кухня в ресторане была рассчитана на завсегдатаев скачек и вообще лю-
бителей хорошо поесть. Официанты в передниках выглядели, по выражению
Эдриена, как монахи, которых заставили трудиться: они разливали вино и
заправляли салаты так, словно совершали обряд. Динни и ее дядя были
единственными иностранцами в отеле и почти единственными в Париже.
- Замечательный город, Динни! Если не считать Эйфелевой башни и так-
си, сменивших фиакры, я не замечаю здесь при дневном свете никаких су-
щественных перемен по сравнению с восемьдесят восьмым годом, когда твой
дед был послом в Копенгагене "и я впервые приехал сюда. В воздухе тот же
запах кофе и дров; у людей те же широкие спины и красные пуговицы; на
улицах те же столики перед теми же кафе, те же афиши, те же смешные лот-
ки букинистов, то же бешеное движение; повсюду тот же французский серый
цвет, - даже небо серое, - и та же несокрушимая уверенность в том, что
жить можно только в Париже. Париж - законодатель мод и в то же время са-
мый консервативный город в мире. Известно, что этот неизменный город
избрала ареной своей деятельности вся передовая литературная братия, ко-
торая считает, что мир начался самое раннее в тысяча девятьсот четырнад-
цатом году, выбрасывает на свалку все созданное до войны, презирает все
долговечное и в большинстве своем состоит из евреев, ирландцев и поля-
ков. То же относится к художникам, музыкантам и всем вообще экстремис-
там. Они съезжаются сюда, болтают и растрачивают жизнь на всякие экспе-
рименты, а добрый старый Париж посмеивается и живет сам по себе, как
всегда занятый практическими делами, чревоугодием и своим собственным
прошлым. Анархия в Париже - все равно что пена на пиве.
Динни сжала локоть Эдриена:
- Поездка пошла мне на пользу, дядя. Должна признаться: я впервые за
последние годы чувствую себя такой жизнерадостной.
- Ага! Я же говорил: Париж возбуждает чувства. Зайдем внутрь кафе -
сидеть на улице слишком холодно. Что будешь пить - чай или абсент?
- Абсент.
- Он тебе не понравится.
- Ладно, тогда чай с лимоном,
Дожидаясь чая в неторопливой сумятице "Кафе де ла Пе", Динни смотрела
на бородатое худое лицо дяди и видела, что он чувствует себя "в своей
тарелке": выражение заинтересованности и довольства, появившееся у него
здесь, делало Эдриена неотличимым от парижан.
Но можно ли одновременно проявлять интерес к жизни и пренебрегать со-
бой? Динни осмотрелась. Ее соседи не были ни примечательны, ни типичны,
но все поголовно казались людьми, которые делают то, что им нравится, а
не стремятся к какой-то цели.
- Они поглощены данной минутой, верно? - неожиданно спросил Эдриен.
- Да, я думала именно об этом.
- Французы владеют искусством жить. Мы, англичане, либо надеемся на
будущее, либо скорбим о прошлом, упуская драгоценное настоящее.
- Почему они так отличны от нас?
- У них меньше северной крови, больше вина и масла, головы круглее
наших, тела коренастее, а глаза преимущественно карие.
- Ну, этого все равно не изменишь.
- Французы в основе своей - люди золотой середины. У них в высшей
степени развито чувство равновесия. Их интеллект и чувства умеряют и до-
полняют друг друга.
- Зато французы легко толстеют, дядя.
- Да, но равномерно: у них ничто не выходит из нормы, и они отлично
сохраняются. Я, конечно, предпочитаю быть англичанином, но, не будь я
им, я хотел бы родиться французом.
- А разве не стоит стремиться к чему-то лучшему, нежели то, чем уже
обладаешь?
- А ты замечала, Динни, что там, где мы говорим: "Ведите себя хоро-
шо", - они говорят: "Soyez sage" [11]. В этом есть глубокий смысл. Я не
раз слышал, как французы объясняли нашу замкнутость пуританскими тради-
циями. Но это значит - ошибочно принимать следствие за причину, кажи-
мость за сущность. Допускаю, что в нас живет тоска по земле обетованной,
но пуританство было только таким же элементом этой тоски, как наша
страсть к путешествиям и колонизаторские способности, протестантизм,
скандинавская кровь, море и климат. Ни один из этих элементов не способ-
ствует овладению искусством жить. Посмотри на наш индустриализм, на на-
ших старых дев, оригиналов, филантропов, поэзию! Мы выходим из нормы во
всех отношениях. У нас, правда, есть несколько в высшей степени уравни-
тельных институтов - закрытые школы, крикет во всех его формах, но в це-
лом мы народ крайностей. Для среднего британца всегда характерна исклю-
чительность, и он втайне гордится ею, хотя панически боится ее обнару-
жить. Где еще на земле найдешь народ с более разнообразным строением
скелета и большими странностями, чем англичане? Мы изо всех сил стараем-
ся быть средними людьми, но, видит бог, вечно выходим из нормы.
- Вы изрекаете откровения, дядя.
- А ты оглянись вокруг, когда приедем домой.
- Оглянусь, - обещала Динни.
На другой день они успешно перебрались через канал, и Эдриен доставил
девушку на Маунт-стрит.
Целуя его на прощание, она сжала ему мизинец:
- Вы сделали для меня бесконечно много, дядя.
За последние полтора месяца Динни почти не думала о злоключениях
Клер; поэтому она немедленно потребовала сводку посл