центричность Босини возмуща-
ла Сомса, до некоторой степени он даже остался доволен ею как  признаком
известных качеств, суливших ему самому выгоду.  Если  этот  малый  умеет
строить дома, стоило обращать внимание на его костюм?
   - Я уже говорил вам, что пока держу постройку  в  секрете,  -  сказал
Сомс, - и вы тоже никому не рассказывайте. Я никогда не говорю  о  своих
делах, пока они не закончены.
   Босини мотнул головой.
   - Только заикнитесь женщине о своих планах, - продолжал Сомс, - конца
не увидишь болтовне.
   - Да-а! - сказал Босини. - Уж эти женщины!
   В глубине души Сомс давно пришел к такому же заключению;  правда,  он
никогда не высказывал этой мысли вслух.
   - А! - пробормотал Сомс. - Значит, вы уже начинаете... - он запнулся,
но не сдержал себя и закончил с раздражением: - Джун тоже с характером -
всегда этим отличалась.
   - Характер не такая уж плохая вещь для ангела.
   Сомс никогда не называл Ирэн ангелом. Он не мог насиловать  свой  ха-
рактер, раскрывая посторонним ее ценность  и  тем  самым  выдавая  себя.
Пришлось промолчать.
   Запущенная дорога вывела их на пустырь. Колеи заворачивали под прямым
углом к разработкам гравия, за которыми, среди кучки деревьев на  опушке
густого леса, поднимались трубы коттеджа. Пучки пушистой травы покрывали
сухую землю, и жаворонки взлетали из ее зарослей прямо в  сияющее  небо.
Вдали, на горизонте, за бесконечной вереницей изгородей и полей, встава-
ла линия холмов.
   Сомс провел Босини в крайний угол пустыря  и  остановился.  Выбранный
участок был здесь; но теперь, когда приходилось показывать его  другому,
Сомс пришел в замешательство.
   - Агент живет вон в том коттедже, он даст нам  позавтракать,  давайте
сначала поедим, а потом уже приступим к делу, - сказал Сомс.
   Он снова пошел первым к коттеджу, где их встретил агент Оливер, высо-
кий человек с мясистым лицом и седеющей бородой. За завтраком Сомс почти
ничего не ел, разглядывал Босини и раза два украдкой вытер лоб  шелковым
носовым платком. Наконец завтрак кончился, и Босини встал.
   - Вам, вероятно, надо переговорить о делах, - сказал он, - а  я  пока
что пойду осмотрюсь немного. - И, не дожидаясь ответа, вышел.
   Сомс (он был поверенным владельца имения) провел  в  обществе  агента
около часа, рассматривая планы участков и обсуждая закладные  Николла  и
других своих доверителей; и в конце, как будто вспомнив вдруг об интере-
сующем его деле, перевел разговор на другую тему.
   - Ваши хозяева, - сказал он, - должны уступить мне подешевле, ведь  я
первый начинаю здесь строиться.
   Оливер покачал головой.
   - Участок, который вы себе присмотрели, сэр, - сказал он, - считается
у нас самым дешевым. Те, что на вершине холма, будут подороже.
   - Имейте в виду, - сказал Сомс, - что я еще  не  решил  окончательно;
весьма возможно, что я раздумаю строиться. Налоги чересчур высоки.
   - Что ж, мистер Форсайт, очень жаль, если  вы  раздумаете;  по-моему,
это будет ошибкой с вашей стороны, сэр. Разве вы  найдете  под  Лондоном
другой участок с таким прекрасным видом  и  за  такую  цену?  Нам  стоит
только дать публикацию - отбоя не будет от покупателей.
   Они взглянули друг на друга. На их лицах было ясно написано: "Я  ува-
жаю вас как делового человека, но не надейтесь, что я поверю хоть одному
- вашему слову".
   - Ну что ж, - повторил Сомс, - я окончательно не решаю, очень возмож-
но, что ничего не выйдет! - С этими словами он взял зонтик, сунул агенту
свои холодные пальцы и, отдернув их без малейшего рукопожатия, вышел  на
солнце.
   Погрузившись в глубокое раздумье, он  медленно  шел  к  облюбованному
участку. Инстинкт подсказывал ему, что агент говорил правду. Участок де-
шевый. Но самая прелесть была в том, что агент, как Сомс был  уверен,  в
действительности не считал участок дешевым; значит, его собственная  ин-
туиция взяла верх над интуицией агента.
   "Дешево или дорого, я все равно куплю", - думал Сомс.
   Жаворонки взлетали у него прямо из-под ног, в воздухе порхали  бабоч-
ки, от густой травы шел нежный запах. Из леса, где, спрятавшись в зарос-
лях, ворковали голуби, тянуло папоротником, и теплый ветер нес  издалека
мерный перезвон колоколов.
   Сомс шел, опустив глаза, губы его то сжимались, то разжимались, слов-
но в предвкушении лакомого кусочка. Но, дойдя до места, он не нашел  там
Боснии. Подождав несколько минут, Сомс пересек пустырь, ведущий к склону
холма. Он хотел было крикнуть, но побоялся звука собственного голоса.
   На лугу было пустынно, как в прериях, тишину нарушала только  беготня
кроликов, прятавшихся по своим норкам, и песнь жаворонка.
   Сомса - вожака головного отряда великой армии Форсайтов, несущих  ци-
вилизацию в эту глушь, - угнетали тишина луга, пение незримых жаворонков
и душный, пряный воздух. Он повернул было назад, но в эту минуту  увидел
Босини.
   Архитектор лежал, растянувшись под громадным старым дубом,  поднимав-
шим над самым откосом свои могучие ветви с густой листвой.
   Сомсу пришлось тронуть Босини за плечо, чтобы тот заметил его.
   - Алло, Форсайт! - сказал архитектор. - Я нашел самое подходящее мес-
то для вашего дома. Посмотрите!
   Сомс постоял, посмотрел, потом сказал холодно:
   - Может быть, ваш выбор и неплох, но этот  участок  обойдется  мне  в
полтора раза дороже.
   - Плюньте на цену. Полюбуйтесь, какой вид!
   Почти около самых ног у них расстилалось золотистое поле, кончавшееся
небольшой темной рощей. Луга и изгороди уходили к  далеким  серо-голубым
холмам. Вдали справа серебряной полоской поблескивала река.
   Небо было такое синее, солнце такое горячее, - казалось, что лето ца-
рит здесь вечно. Пушинка чертополоха проплыла мимо них, упоенная  безмя-
тежностью воздуха. Над полем дрожал зной, все кругом было пронизано неж-
ным, еле уловимым жужжанием, словно мгновенья радости, в буйном  веселье
проносившиеся между землей и небом, шептали что-то друг другу.
   Сомс продолжал смотреть Против воли что-то ширилось у него  в  груди.
Жить здесь и видеть перед собой этот простор, показывать  его  знакомым,
говорить о нем, владеть им! Щеки его  вспыхнули.  Тепло,  блеск,  сияние
захватило Сомса так же, как четыре  года  назад  его  захватила  красота
Ирэн. Он взглянул украдкой на Босини, глаза которого - глаза "полудикого
леопарда", как его назвал кучер старого Джолиона, - с жадностью блуждали
по ландшафту. Яркое солнце еще сильнее подчеркивало резкие черты его ли-
ца, выдающиеся скулы, подбородок, вертикальные складки на лбу; и Сомс  с
неприязненным чувством глядел на это  суровое,  вдохновенное,  бездумное
лицо.
   Мягкая волна зыби прошла по полю, и ветер тепло пахнул на них.
   - Какой дом я бы вам здесь построил! - сказал Босини, прервав наконец
молчание.
   - Ну еще бы! - сухо ответил Сомс. - Ведь вам не придется  платить  за
него.
   - Тысяч так за восемь я выстрою вам дворец.
   Сомс побледнел - он боролся с собой. Потом опустил глаза и сказал уп-
рямо:
   - Мне это не по средствам.
   И направил свои медленные, осторожные шаги обратно на первый участок.
   Они пробыли там еще некоторое время, обсуждая детали будущего дома, а
затем Сомс вернулся в коттедж к агенту.
   Через полчаса он вышел и вместе с Босини отправился на станцию.
   - Так вот, - сказал Сомс, еле разжимая губы, - я все-таки остановился
на вашем участке.
   И снова замолчал, недоумевая, каким образом этот человек, которого он
не мог не презирать, заставил его, Сомса, изменить свое решение.


   V
   СЕМЕЙНЫЙ ОЧАГ ФОРСАЙТА

   Как и вся просвещенная верхушка лондонцев одного с ним класса и поко-
ления, уже утратившая веру в красную плюшевую мебель и  понимавшая,  что
итальянские мраморные группы современной работы - просто vieux jeu, Сомс
Форсайт жил в таком доме, который мог сам постоять за себя.  На  входной
его двери висел медный  молоток,  выполненный  по  специальному  заказу,
оконные рамы были переделаны и открывались наружу, в подвесных цветочных
ящиках росла фуксия, а за домом (немаловажная деталь) был маленький дво-
рик, вымощенный зелеными плитами и уставленный по краям розовыми гортен-
зиями в ярко-синих горшках. Здесь, под японским тентом цвета пергамента,
закрывавшим часть двора, обитатели дома и гости, защищенные от  любопыт-
ных взоров, пили чай и разглядывали на досуге последние новинки из  кол-
лекции табакерок Сомса.
   Внутреннее убранство комнат отдавало дань стилю ампир и Уильяму  Мор-
рису. Дом был хоть и небольшой, но довольно поместительный, с множеством
уютных уголков, напоминавших птичьи гнездышки, и  множеством  серебряных
безделушек, которые лежали в этих гнездышках, как яички.
   На общем фоне этого совершенства вели борьбу два различных вида изыс-
канности. Здесь жила хозяйка, которая могла бы окружить себя  изяществом
даже на необитаемом острове, и хозяин,  утонченность  которого  была,  в
сущности говоря, капиталом, одним из средств  для  достижения  жизненных
успехов в полном соответствии с законами конкуренции. Эта  утонченность,
продиктованная законами конкуренции, вынуждала Сомса еще в школе в  Мол-
боро первым надевать зимой вельветовый жилет, а летом - белый, не позво-
ляла появляться в обществе с криво сидящим галстуком и однажды заставила
его смахнуть пыль с лакированных ботинок на виду у всей публики, собрав-
шейся в день акта слушать, как он будет декламировать Мольера.
   Безупречность приросла к Сомсу и к многим другим лондонцам, как кожа:
немыслимо вообразить его с растрепанными волосами, с  галстуком,  откло-
нившимся от перпендикуляра на одну восьмую дюйма, с воротничком, не сия-
ющим белизной! Никакими силами нельзя было заставить  его  обойтись  без
ванны - ванны тогда входили в моду; и какое глубочайшее презрение  питал
он к тем, кто пренебрегал ежедневной ванной!
   А Ирэн могла бы купаться в придорожном ручье, как нимфа, которая рада
прохладе и любуется своим прекрасным телом.
   В этой борьбе, которая велась в стенах дома, женщине  пришлось  усту-
пить. Так и в поединке между англо-саксонским и кельтским духом, все еще
не затихающем внутри наитии, более впечатлительному и податливому темпе-
раменту пришлось примириться с навязанным ему грузом условностей.
   "И дом Сомса приобрел очень близкое сходство с сотнями других  домов,
олицетворявших столь же возвышенные стремления, и стал тем, о чем  гово-
рили: "Очаровательный домик у Сомса Форсайта, такой оригинальный, милоч-
ка, по-настоящему элегантный!"
   Подставьте вместо Сомса Форсайта Джемса Пибоди, Томаса Аткинса, Эмма-
нуила Спаньолетти или любого англичанина из лондонской буржуазии,  выка-
зывающего претензии на хороший вкус, и пусть убранство  их  домов  будет
несколько различным - оценка эта применима к ним всем.
   Восьмого августа, через неделю после поездки в Робин-Хилл, в столовой
этого дома - "такого оригинального, милочка, по-настоящему  элегантного"
- Сомс и Ирэн сидели вечером за обеденным столом. Горячий обед по  воск-
ресным дням был изысканно-элегантной черточкой, свойственной и  этому  и
многим другим домам.
   Вскоре после женитьбы Сомс издал рескрипт: "Прислуга  должна  позабо-
титься о горячем обеде по воскресеньям - все равно бездельничают, играют
с утра до вечера на концертино".
   Это нововведение не вызвало революции. Слуги - Сомса это всегда коро-
било - обожали Ирэн, которая, наперекор всем здравым традициям,  призна-
вала за" ними право на слабости, свойственные человеческой природе.
   Счастливая пара восседала за красивым столом палисандрового дерева не
vis-a-vis, а наискось друг от друга; они обедали без скатерти - еще одна
изысканно-элегантная черточка - и до сих пор еще не обменялись  ни  сло-
вом.
   За обедом Сомс любил поговорить о делах, о своих покупках, и, пока он
говорил, молчание Ирэн не смущало его. Но в  этот  вечер  говорить  было
трудно. Решение о постройке нового дома целую неделю не выходило у Сомса
из головы, и сегодня, наконец, он собрался поделиться этим с Ирэн.
   Волнение, которое он испытывал, готовясь сообщить свою новость, беси-
ло его самого: зачем она ставит его в такое положение - ведь муж и  жена
едины. За весь обед она даже ни разу не взглянула на него; и Сомс не мог
понять, о чем она думает все это время. Тяжело, когда  человек  трудится
так, как трудится он, добывает для нее деньги - да, для нее, и с болью в
сердце! - а она сидит здесь и смотрит, смотрит, как будто ждет, что  эти
стены того и гляди придавят ее. От одного этого можно встать из-за стола
и уйти из комнаты.
   Свет лампы, затененной розовым абажуром, падал ей на  шею  и  руки  -
Сомс любил, чтобы Ирэн выходила к обеду декольтированной: это давало ему
неизъяснимое чувство превосходства над большинством знакомых, жены кото-
рых, обедая дома, ограничивались домашними платьями или закрытыми вечер-
ними туалетами. В розовом свете лампы янтарные волосы и белая кожа  Ирэн
так странно подчеркивали ее темно-карие глаза.
   Разве может человек обладать чем-нибудь более  прекрасным,  чем  этот
обеденный стол глубоких, сочных тонов, эти нежные лепестки роз,  мерцаю-
щих, точно звезды, бокалы, отливающие рубином, и изысканное серебро сер-
вировки; разве может человек обладать чем-нибудь более  прекрасным,  чем
эта женщина, которая сидит за его столом? Чувство благодарности не  вхо-
дило в список форсайтских добродетелей - в Форсайтах слишком много здра-
вого смысла и духа  соперничества,  чтобы  ощущать  потребность  в  этом
чувстве, - и Сомс испытывал только граничащее с  болью  раздражение  при
мысли, что ему не дано обладать ею так, как полагалось бы по праву,  что
он не может протянуть к ней руку, как к этой розе, взять ее и вдохнуть в
себя весь сокровенный аромат ее сердца.
   Все, что принадлежало ему - серебро, картины, дома, деньги, - все это
было свое, близкое; но ее близости он не чувствовал.
   В его доме пророческие строки горели на каждой стене. Деловитая нату-
ра Сомса восставала против темного предсказания, что Ирэн  предназначена
не для него. Он женился на  этой  женщине,  завоевал  ее,  сделал  своей
собственностью, и то, что теперь ему не дано ничего другого, как  только
владеть ее телом (да владел ли он им? Теперь  и  это  начинало  казаться
сомнительным), шло вразрез с самым основным законом,  законом  собствен-
ности. Спроси кто-нибудь Сомса, хочет ли он владеть ее душой, вопрос по-
казался бы ему и смешным и сентиментальным. На самом же  деле  он  хотел
этого, а пророчество гласило, что ему никогда не добиться такой власти.
   Она всегда была молчалива, пассивна, всегда относилась к нему с  гра-
циозной сдержанностью, словно боясь, что он может истолковать  какое-ни-
будь ее слово, жест или знак как проявление любви. И Сомс  задавал  себе
вопрос: неужели это никогда не кончится?
   Взгляды Сомса, как и взгляды многих его сверстников. складывались  не
без влияния литературы (а Сомс был большим любителем романов); он твердо
верил, что время может сгладить все. В конце концов мужья всегда  завое-
вывают любовь своих жен. Даже в тех случаях, которые кончались трагичес-
ки - такие книги Сомс недолюбливал, - жена  всегда  умирала  со  словами
горького раскаяния на устах, а если умирал муж - весьма неприятно! - она
бросалась на его труп, обливаясь горькими слезами.
   Сомс часто возил Ирэн в  театр,  бессознательно  выбирая  современные
пьесы из великосветской жизни, трактующие современную проблему  брака  в
таком плане, который, по счастью, не  имеет  ничего  общего  с  действи-
тельностью. Сомс видел, что и у этих пьес конец  всегда  одинаков,  даже
если на сцене появляется любовник. Следя за ходом спектакля. Сомс  часто
сочувствовал любовнику; но, не успев даже доехать с  Ирэн  до  дому,  он
приходил к заключению, что был неправ, и радовался, что пьеса  кончилась
так, как ей и следовало кончиться. В те дни на сцене фигурировал тип му-
жа, входивший тогда в моду: тип властного, грубоватого, но исключительно
здравомыслящего мужчины, который к концу пьесы всегда  одерживал  полную
победу; такой персонаж не вызывал у Сомса симпатий, и, сложись  его  се-
мейная жизнь по-иному, он не преминул бы высказать, какое отвращение вы-
зывают у него подобные субъекты. Но Сомс так ясно  ощущал  необходимость
быть победоносным и даже "властным" мужем,  что  никогда  не  высказывал
своего отвращения, которое природа окольными путями вывела, быть  может,
из таившейся в нем самом жестокости.
   Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. Он никогда  еще  не
видел такого выражения на ее лице. И так как необычное всегда  тревожит.
Сомс встревожился. Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметав-
шую серебряной щеточкой крошки со стола. Когда она вышла, Сомс валил се-
бе вина и сказал:
   - Был кто-нибудь сегодня?
   - Джун.
   - Что ей понадобилось? - Форсайты считают за непреложную истину,  что
люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. - Наверно, прихо-
дила поболтать о женихе?
   Ирэн молчала.
   - Мне кажется, - продолжал Сомс, - что Джун влюблена в Боснии гораздо
больше, чем он в нее. Она ему проходу не дает.
   Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
   - Ты не имеешь права так говорить! - воскликнула она.
   - Почему? Это все замечают.
   - Неправда. А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
   Самообладание покинуло Сомса.
   - Нечего сказать, хорошая у меня жена! -  воскликнул  он,  но  втайне
удивился ее горячности: это было не похоже на Ирэн. - Ты  помешалась  на
своей Джун! Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на  буксир
этого "пирата", ей стало не до тебя, скоро ты  сама  в  этом  убедишься.
Правда, теперь вам не придется часто видеть друг друга: мы будем жить за
городом.
   Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под  прик-
рытием раздражения. Он ждал вспышки с ее стороны; молчание, которым были
встречены его слова, обеспокоило его.
   - Тебе, кажется, все равно? - пришлось ему добавить.
   - Я уже знаю об этом.
   Он быстро взглянул на нее.
   - Кто тебе сказал?
   - Джун.
   - А она откуда знает?
   Ирэн ничего не ответила. Сбитый с толку, смущенный, он сказал:
   - Прекрасная работа для Боснии; он сделает на ней имя. Джун все  тебе
рассказала?
   - Да.
   Снова наступило молчание, затем Сомс спросил:
   - Тебе, наверно, не хочется переезжать?
   Ирэн молчала.
   - Ну, я не знаю, чего ты хочешь. Здесь тебе тоже не по душе.
   - Разве мои желания что-нибудь значат?
   Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты. Сомс остался за столом. И
ради этого он подписал контракт на постройку дома? Ради этого  он  готов
выбросить десять тысяч фунтов? И ему вспомнились слова Боснии:  "Уж  эти
женщины!"
   Но вскоре Сомс успокоился. Могло быть и хуже. Она могла вспылить.  Он
ожидал большего. В конце концов получилось даже удачно, что Джун  первая
пробила брешь. Она, должно быть, вытянула признание у Боснии; этого сле-
довало ждать.
   Он закурил папиросу. В конце концов, Ирэн не устроила ему сцены.  Все
обойдется - это самая хорошая черта в ее характере:  она  холодна,  зато
никогда не дуется. И, пустив дымом в божью коровку, севшую на полирован-
ный стол, он погрузился в мечты о доме. Не стоит волноваться; он  пойдет
сейчас к ней - и все уладится. Она сидит там во  дворике,  под  японским
тентом, в руках у нее вязанье. Сумерки, прекрасный теплый вечер...
   Джун действительно явилась в то утро с сияющими глазами и выпалила:
   - Сомс молодец! Это именно то, что Филу нужно!
   И, глядя на непонимающее, озадаченное лицо Ирэн, она пояснила:
   - Да ваш новый дом в Робин-Хилле. Как? Вы ничего не знаете?
   Ирэн ничего не знала.
   - А! Мне, должно быть, не следовало рассказывать?  -  и,  нетерпеливо
взглянув на свою приятельницу, Джун добавила: - Неужели вам  все  равно?
Ведь я только этого и добивалась. Фил только и ждал, когда ему  предста-
вится такая возможность. Теперь вы увидите, на  что  он  способен,  -  и
вслед за этим она выложила все.
   Став невес