действии Марджори  не  появля-
лась, Сомс сделал усилие и не заснул, и он не спал все время,  пека  она
была на сцене, - из чувства ли долга, или потому, что говорила она "ужа-
сающе"; всякую рискованную фразу, которую  она  произносила,  он  стара-
тельно отмечал. В общем он отлично провел время и  ушел  отдохнувшим.  В
такси он мысленно репетировал роль сэра Джемса Фоскиссона на  перекрест-
ном допросе.
   "Если не ошибаюсь, сударыня, вы играли  Оливию  из  "Прямодушного"  в
постановке театрального общества "Nec plus ultra" [20]? Правильно ли бу-
дет определить эту роль как роль скромной женщины?.. Совершенно верно. И
вы произнесли вот эти слова (приводит "гривуазные" местечки). Вы как-ни-
будь истолковали их, сударыня?.. Вы, вероятно, не согласитесь,  что  они
безнравственны?.. Нет? И не рассчитаны на то, чтобы оскорбить слух и па-
губно повлиять на нравственность уважающей себя публики?.. Нет.  Значит,
ваше понятие о нравственности расходится с моим и,  смею  утверждать,  с
тем, которое сложилось у присяжных... Так. Сцена в темноте - вы не пред-
ложили режиссеру выпустить ее? Нет. Режиссером у вас, кажется, был  мис-
тер Кэрфью? А ваши отношения с этим джентльменом позволили бы вам внести
такое предложение?.. Ага, теперь, сударыня, разрешите вам напомнить, что
в течение всего тысяча девятьсот двадцать третьего года  вы  виделись  с
этим джентльменом почти каждый день... Ну, скажем, три-четыре раза в не-
делю. И вы тем не менее утверждаете, что ваши отношения не позволили  бы
вам поставить ему на вид, что порядочной молодой женщине нельзя играть в
такой сцене?.. Вот как? Мнение присяжных об этом вашем ответе мы в  свое
время узнаем. Вы не актриса по профессии, не  для  заработка  исполняете
то, что вам предлагают? Нет. И у вас хватило  смелости  явиться  сюда  и
требовать компенсации, потому что в частном письме кто-то упомянул,  что
"вы понятия не имеете о нравственности"?.. Да?.." И так далее, и так да-
лее. О нет! Компенсация? Ни фартинга она не получит.


   IX
   VOLTE FACEI

   Изощряясь в том, чтобы удержать при себе сэра Александра Мак-Гауна  и
Фрэнсиса Уилмота, принимая приглашения в свет, часто играя в бридж в на-
дежде покрыть ежедневные расходы, иногда урывая день для охоты и репети-
руя роль Оливии, Марджори Феррар почти забыла  о  предстоящем  процессе,
когда мистеры Сэтлуайт и Старк уведомили ее  о  предложении  Сомса.  Она
пришла в восторг. Этими деньгами она расплатится с  самыми  настойчивыми
кредиторами; вздохнет свободно и сможет пересмотреть перспективы на  бу-
дущее.
   Письмо было получено в пятницу перед рождеством, когда она собиралась
ехать к отцу в Ньюмаркет; она поспешно написала несколько слов, сообщая,
что зайдет в контору в понедельник. Вечером она посоветовалась с  отцом.
Лорд Чарльз считал, что этот стряпчий во что бы то ни стало хочет  пойти
на мировую, раз он готов пожертвовать такой суммой, как  полторы  тысячи
фунтов; поэтому ей нетрудно будет добиться извинения в письменной форме.
Во всяком случае торопиться не стоит, пусть они пребывают пока  в  неиз-
вестности. В понедельник он думал показать ей своих лошадей. Вот  почему
она вернулась в Лондон только двадцать третьего, когда контора была  уже
закрыта. Почему-то ей не пришло в голову, что и адвокаты могут  отдыхать
на рождестве. В сочельник она опять уехала на десять дней и только  чет-
вертого января зашла в контору. Мистер Сэтлуайт все еще отдыхал  на  юге
Франции, и принял ее мистер Старк. Он был не в курсе дела, но нашел  со-
вет лорда Чарльза разумным; можно принять полторы тысячи и настаивать на
формальном извинении, а в случае отказа пойти на уступку. Марджори  Фер-
рар почуяла опасность, но согласилась.
   Седьмого января она вернулась после  дневного  спектакля,  усталая  и
возбужденная аплодисментами и похвалой Бэрти Кэрфью:  "Прекрасно,  доро-
гая!" Ей показалось, что Бэрти снова смотрит на нее, как смотрел в былые
дни. Она принимала горячую ванну, когда  горничная  доложила  о  приходе
Фрэнсиса Уилмота.
   - Попросите его подождать, Фанни, я через двадцать минут выйду.
   Волнуясь, словно предчувствуя кризис, она поспешно оделась,  надушила
шею и руки эссенцией из цветов апельсинового  дерева,  неслышно  ступая,
вошла в студию и остановилась. Молодой человек стоял спиной  к  двери  в
позе осла, который, свесив уши, терпеливо ждет, чтобы на его натруженную
спину навьючили новый груз. Вдруг он сказал:
   - Я больше не могу.
   - Фрэнсис!
   Он оглянулся.
   - О Марджори! Я не слышал, как вы вошли! И, взяв ее руки, он  зарылся
в них лицом.
   Она пришла в замешательство. Казалось, так легко было бы  высвободить
руки и подставить ему губы, если бы он был более  современным,  если  бы
его старомодная любовь не льстила ей, если бы,  наконец,  он  внушал  ей
только страсть. Неужели ей суждено испытать простое идиллическое чувство
- что-то совсем, совсем новое? Она подвела его к дивану, усадила рядом с
собой, заглянула в глаза. Сладость весеннего утра, и они с  Фрэнсисом  -
как малые дети, и нет им дела до всего мира!  Она  поддалась  очарованию
невинности, хваталась за что-то новое, чудесное. Бедный  мальчик!  Какое
наслаждение - дать ему наконец счастье, согласиться на брак, твердо  на-
мереваясь обещание исполнить! Когда? О, когда ему угодно - скоро,  очень
скоро; чем скорей, тем лучше! Почти не сознавая  того,  что  разыгрывает
роль молоденькой девушки, она наслаждалась его удивлением и радостью. Он
весь горел, он был на седьмом небе - и ничего себе не позволил.
   Целый час провели они вместе - какой час для воспоминаний!  -  раньше
чем она вспомнила, что в половине девятого приглашена на обед. Она  при-
жалась губами к его губам и закрыла глаза. И одна  неотвязная  мысль  не
давала покоя: не закрепить ли ей по-современному  свои  права  на  него?
Ведь все, что он знает о ней, - ложь! Она видела, как  затуманились  его
глаза, ощущала прикосновение горячих рук. Быстро встала.
   - А теперь, любимый, беги!
   Когда он убежал, она сняла платье и стала приглаживать волосы, в зер-
кале казавшиеся скорее золотыми, чем рыжими...  Несколько  конвертов  на
туалетном столике привлекли ее внимание.  Счет,  еще  один  и,  наконец,
письмо:
   "Сударыня, С сожалением извещаем Вас, что "Кэткот, Кингсон и Форсайт"
отказываются принести в письменной форме извинение, каковое мы  потребо-
вали, и берут назад свое предложение in toto. Итак, нужно продолжать де-
ло.
   Впрочем, мы имеем все основания надеяться, что  они  пойдут  на  наше
требование раньше, чем дело поступит в суд.
   Готовые к услугам Сэтлуайт и Старк".
   Она уронила письмо и сидела тихо-тихо, рассматривая в зеркале жесткую
морщинку у правого уголка рта и жесткую морщинку у левого...
   Возвращаясь домой, Фрэнсис Уилмот думал о пароходных рейсах и каютах,
о брачной церемонии и кольцах. Час назад он пребывал в отчаянии,  теперь
ему казалось, что одно он знал всегда: "Она слишком хороша, чтобы не от-
казать этому типу, которого она не любит". Он сделает ее королевой Южной
Каролины! А если она не захочет там жить, он продаст старый дом,  и  они
поселятся, где она пожелает, - в Венеции (он слышал, как  она  восторга-
лась Венецией), в Нью-Йорке, в Сицилии, - с ней ему все равно где  жить!
Даже Лондон, овеянный сухим холодным ветром, перестал быть  серым  лаби-
ринтом, где бродят тени, и превратился в  прекрасный  город,  в  котором
можно купить кольца и билеты на пароход.
   Ветер как ножом резал ему лицо, но Фрэнсис Уилмот ничего не  замечал.
Бедный Мак-Гаун! Он ненавидел его, даже мысль о нем была ему ненавистна,
и все-таки он его жалел - ведь его ждет такое разочарование!
   И все дни, недели, месяцы, что он кружил вокруг пламени, обжигая сла-
беющие крылья, теперь казались этапом вполне естественного  движения  по
пути к райскому блаженству. Двадцать четыре года - и ему и ей; а впереди
целая вечность счастья! Он уже видел ее на веранде, дома. Прогулки  вер-
хом! И старый форд нужно заменить чем-нибудь получше. Негры  будут  обо-
жать ее, такую величественную, такую белую... Скоро весна, гулять с  ней
среди азалий... А весной уже пахнет - нет, это запах ее духов остался  у
него на руках. Он вздрогнул и помчался дальше по безлюдной  улице;  вос-
точный ветер гнул голые ветки деревьев, светили холодные звезды.
   В вестибюле отеля ему подали визитную карточку.
   - Мистер Уилмот, вас ждет какой-то джентльмен.
   В гостиной, держа в руке цилиндр, сидел сэр  Александр  Мак-Гаун.  Он
встал и, коренастый, мрачный, двинулся навстречу Фрэнсису Уилмоту.
   - Я давно уже собирался к вам зайти, мистер Уилмот.
   - В самом деле? Могу я вам предложить коктейль или рюмку хереса?
   - Нет, благодарю. Вам известно о моей помолвке с мисс Феррар?
   - Было известно, сэр.
   При виде этой грозной красной физиономии с жесткой щеткой усов и  го-
рящими глазами он снова почувствовал ненависть; жалость растаяла.
   - Вы знаете, что я протестую против ваших частых визитов. У нас здесь
не принято, чтобы джентльмен ухаживал за молодой леди, обрученной с дру-
гим.
   - Об этом должна судить сама мисс Феррар, - невозмутимо ответил Фрэн-
сис Уилмот.
   Лицо Мак-Гауна побагровело.
   - Если бы вы не были американцем, я бы уже давно посоветовал вам дер-
жаться подальше.
   Фрэнсис Уилмот поклонился.
   - Что же вы намерены делать? - спросил Мак-Гаун.
   - Разрешите мне воздержаться от ответа.
   Мак-Гаун весь подался вперед.
   - Я вас предупредил, теперь будьте осторожны.
   - Благодарю вас, приму к сведению, - мягко сказал Фрэнсис Уилмот.
   Мак-Гаун стоял, покачиваясь на месте. Не собирается ли  он  его  уда-
рить? Фрэнсис Уилмот засунул руки в карманы.
   - Вы предупреждены, - сказал Мак-Гаун и,  повернувшись  на  каблуках,
вышел.
   - Спокойной ночи, - сказал Фрэнсис Уилмот вслед удаляющейся  квадрат-
ной спине. Он сумел остаться мягким, вежливым, но как он ненавидел этого
типа! Если бы не ликование, переполнявшее его сердце, дело могло бы кон-
читься хуже!


   X
   ФОТОГРАФИЧЕСКИЕ СНИМКИ

   Сэр Лоренс предложил Майклу провести рождество в Липпингхолле и  при-
нять участие в охоте. В числе приглашенных были два политика-практика  и
один министр.
   В курительной, куда удалялись мужчины, а иногда и женщины, гости, от-
дыхая в старых мягких кожаных креслах, перебрасывались  словами,  словно
мячом, и никто не затрагивал таких опасных тем, как фоггартизм. Впрочем,
бывали моменты, когда Майкл имел возможность  постичь  самую  "сущность"
политики и проникнуться уважением к ее практикам. Даже в эти праздничные
дни они вставали рано, спать ложились поздно, писали письма,  просматри-
вали прошения, заглядывали в "синие книги". Оба были люди здоровые,  ели
с аппетитом, много пили и, казалось, никогда не уставали. Они часто бри-
лись, стреляли с увлечением, но  плохо.  Министр  предпочитал  играть  в
гольф с Флер.
   Майкл понял их систему: нужно доотказа загрузить свой ум;  не  остав-
лять себе времени на планы, чувства, фантазии. Действовать и  отнюдь  не
ставить себе никакой цели.
   Что касается фоггартизма, то, не в пример газете "ИВНИНГ Сан", они не
высмеивали его, а только задавали Майклу вопросы, которые он не раз  за-
давал себе сам.
   - Прекрасно, но как вы думаете провести это  в  жизнь?  Ваш  план  не
плох, но он бьет людей по карману. Сделать жизнь дороже - думать нечего,
страна и так изнемогает. А ваш фоггартизм требует денег, денег и еще де-
нег! Можете кричать до хрипоты, что через десять или двадцать лет вы  им
вернете впятеро больше, - никто не станет слушать; можете сказать:  "Без
этого мы все скатимся в пропасть", но это для нас не ново; многие  дума-
ют, что мы уже в нее скатились, но не любят, когда об этом говорят. Дру-
гие, особенно промышленники, верят в то, во что хотят верить.  Они  тер-
петь не могут, когда кто-нибудь "прибедняется", будь  то  хоть  с  самой
благой целью. Обещайте возрождение торговли, снижение  налогов,  высокую
заработную плату или налог на капитал, и мы вам будем  верить,  пока  не
убедимся, что и вы бессильны. Но вы хотите сократить торговлю и повысить
налоги ради лучшего будущего. Разве можно! В политике  тасуют  карты,  а
заниматься сложением и вычитанием не принято. Люди реагируют, только ес-
ли выгода налицо или если грозит конкретная опасность, как во время вой-
ны. На сенсацию рассчитывать не приходится.
   Короче говоря, они показали себя неглупыми, но законченными  фаталис-
тами.
   После этих бесед профессия политика стала  Майклу  много  яснее.  Ему
очень нравился министр; он держал себя скромно, был любезен, имел  опре-
деленные идеи о работе своего министерства и  старался  проводить  их  в
жизнь; если у него были и другие идеи, он их умело скрывал. Он явно вос-
хищался Флер, умел слушать лучше, чем те двое, и к их словам добавил еще
кое-что:
   - Конечно, то, что мы сумеем сделать, может показаться  ничтожным,  и
газеты поднимут крик; вот тут-то нам, пожалуй, удастся провести под  шу-
мок ряд серьезных мероприятий, которые публика заметит только тогда, ко-
гда будет поставлена перед совершившимся фактом.
   - Плохо я что-то верю в помощь прессы, - сказал Майкл.
   - Ну, знаете, другого рупора у нас нет. При поддержке  самых  громог-
ласных газет вы даже свой фоггартизм могли бы протащить в жизнь. Что вам
действительно мешает - это замедленный рост городов за последние полтора
века, косные умы, для которых судьба Англии непреложно связана с промыш-
ленностью, и морские перевозки. И еще - неискоренимый оптимизм  и  страх
перед неприятными темами. Многие искренне верят, что мы можем отстаивать
старую политику и при этом еще благоденствовать.  Я  лично  не  разделяю
этой точки зрения. Пожалуй, можно постепенно провести в  жизнь  то,  что
проповедует старый Фоггарт; пожалуй, нужда заставит  прибегнуть  даже  к
переселению детей, - но тогда  это  не  будет  называться  фоггартизмом.
Судьба изобретателя! Нет, его не прославят за то, что он первый  изобрел
способ борьбы. И знаете ли, - мрачно добавил министр, - когда его теория
получит признание, будет, пожалуй, слишком поздно.
   В этот день один газетный синдикат запросил о разрешении прислать ин-
тервьюера, и Майкл, назначив день и час, приготовился изложить свой сим-
вол веры. Но журналист оказался фотографом, и символ вылился  в  снимок:
"Депутат от Мид-Бэкса разъясняет нашему корреспонденту принципы  фоггар-
тизма". Фотограф был человек проворный. Он снял  семейную  группу  перед
домом: "Справа налево: мистер Майкл Монт - член парламента,  леди  Монт,
миссис Майкл Монт, сэр Лоренс Монт,  баронет".  Он  снял  Флер:  "Миссис
Майкл Монт с сыном Китом и собачкой Дэнди". Он снял крыло дома,  постро-
енное при Иакове I. Он снял министра с трубкой в зубах, "наслаждающегося
рождественским отдыхом". Он снял уголок сада - "Старинное поместье". По-
том он завтракал. После завтрака он снял всех гостей и хозяев: "В гостях
у сэра Лоренса Монта, Липпингхолл"; министр сидел справа от  леди  Монт,
жена министра - слева от сэра Лоренса. Этот снимок вышел бы удачнее, ес-
ли бы Дэнди, которого случайно не включили в группу, не произвел внезап-
ной атаки на штатив. Он снял Флер одну:  "Миссис  Майкл  Монт,  очарова-
тельная хозяйка лондонского салона". Он слышал, что Майкл проводит инте-
ресный опыт, - нельзя ли снять фоггартизм в действии? Майкл усмехнулся и
предупредил, что это связано с прогулкой.
   Они направились к роще. В колонии жизнь протекала нормально: Боддик с
двумя рабочими занимался постройкой инкубатора; Суэн  курил  папиросу  и
читал "Дэйли Мэйл"; Бергфелд сидел, подперев  голову  руками,  а  миссис
Бергфелд мыла посуду.
   Фотограф сделал три снимка. Бергфелд начал трястись, и Майкл, заметив
это, намекнул, что до поезда остается мало времени. Тогда фотограф  сде-
лал последний снимок: снял Майкла перед домиком, затем выпил  две  чашки
чая и отправился восвояси.
   Вечером, когда Майкл поднимался к себе в спальню, его  окликнул  дво-
рецкий:
   - Мистер Майкл, Боддик ожидает вас в кладовой. Кажется, что-то случи-
лось, сэр.
   - Да? - тупо сказал Майкл.
   В кладовой, где Майкл в детстве провел много счастливых минут,  стоял
Боддик; по его бледному лицу струился пот, темные глаза блестели.
   - Немец умер, сэр.
   - Умер?
   - Повесился. Жена в отчаянии. Я его вынул из петли, а Суэна послал  в
деревню.
   - О господи! Повесился! Но почему?
   - Очень он был странный эти последние три  дня,  а  фотограф  оконча-
тельно его доконал. Вы пойдете со мной, сэр?
   Они взяли фонарь и отправились в путь. Дорогой Боддик рассказывал:
   - Как только вы от нас сегодня ушли, он вдруг весь  затрясся  и  стал
говорить, что его выставляют на посмешище. Я ему посоветовал  не  валять
дурака и снова приняться за работу, но когда я вернулся к  чаю,  он  все
еще трясся и говорил о своей чести и своих сбережениях; Суэн над ним из-
девался, а миссис Бергфелд сидела в углу, бледная как полотно. Я посове-
товал Суэну заткнуть глотку, и Фриц понемножку успокоился. Миссис  Берг-
фелд налила нам чаю, а потом я пошел кончать работу. Когда я вернулся  к
семи часам, они опять спорили, а миссис Бергфелд плакала  навзрыд.  "Что
же вы, - говорю, - жену-то не пожалеете?" - "Генри Боддик, - ответил он,
- против вас я ничего не имею, вы всегда были со мной вежливы,  но  этот
Суэн - не Суэн, а свинья!" - и схватил со стола нож. Нож я у него  отнял
и стал его успокаивать. "Ах, - говорит он, - у вас нет самолюбия!" А Су-
эн посмотрел на него и скривил рот: "А вы-то какое право имеете говорить
о самолюбии?" Я понял, что так он не успокоится, и увел Суэна в трактир.
Вернулись мы часов в десять, и Суэн лег спать, а я пошел  в  кухню.  Там
сидела миссис Бергфелд. "А он лег спать?" - спрашиваю я. "Нет, - говорит
она, - он вышел подышать воздухом. Ах, Генри Боддик, что мне с  ним  де-
лать?" Мы с ней потолковали о нем; славная она женщина. Вдруг она  гово-
рит: "Генри Боддик, мне страшно. Почему он не возвращается?" Мы отправи-
лись на поиски, и как вы думаете, сэр,  где  мы  его  нашли?  Знаете  то
большое дерево, которое мы собирались срубить? К дереву была приставлена
лестница, на сук наброшена веревка. Светила луна. Он влез  по  лестнице,
надел петлю на шею и спрыгнул. Так он и висел на шесть футов от земли. Я
разбудил Суэна, и мы его вынули из петли, внесли в дом -  ох  и  намучи-
лись! Бедная женщина, жаль ее, сэр, хотя я-то считаю, что оно и к лучше-
му, - не умел он приспособиться. Этот красавец  с  аппаратом  дорого  бы
дал, чтобы снять то, что мы видели.
   "Фоггартизм в действии! - горько подумал Майкл. - Первый  урок  окон-
чен".
   Домик уныло хмурился в тусклом свете луны, на холодном ветру. В  ком-
нате миссис Бергфелд стояла на коленях перед телом мужа; его  лицо  было
накрыто платком. Майкл положил ей руку на плечо; она посмотрела на  него
безумными глазами и снова опустила голову. Он отвел Боддика в сторону.
   - Не подпускайте к ней Суэна. Я с ним поговорю.
   Когда явилась полиция и доктор, Майкл подозвал  парикмахера,  который
при лунном свете походил на призрак и казался очень расстроенным.
   - Вы можете переночевать у нас, Суэн.
   - Хорошо, сэр. Я не хотел обижать беднягу, но он так задирал нос, а у
меня тоже есть свои заботы. Будто уж он один был такой несчастный. Когда
следствие будет закончено, я отсюда уеду. Если я не попаду на солнце,  я
и сам скоро сдохну.
   Майкл почувствовал облегчение: теперь Боддик останется один.
   Когда он наконец вернулся домой с Суэном, Флер спала. Он не стал  бу-
дить ее, но долго лежал, стараясь согреться, и думал о великой  преграде
на пути ко всякому спасению - о человеческой личности.  И,  не  в  силах
отогнать образ женщины, склонившейся над  неподвижным,  холодным  телом,
тянулся к теплу молодого тела на соседней кровати.
   Фотографические снимки пришлись ко времени. Три дня не было ни  одной
газеты, которая не поместила бы статейки, озаглавленной: "Трагедия в Бу-