н дошел до стола, схватил-
ся за спинку стула и посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом.  Что
прячется в темной глубине устремленных на него глаз? Нет, не любовь! Ус-
тупчивость из  чувства  долга?  Готовность  заплатить  по  своим  обяза-
тельствам? Товарищеская снисходительность? Желание поскорее  отделаться?
Все, что угодно, только не любовь, нежная и сияющая! И вдруг  перед  ним
встала картина: она и Корвен - здесь! Он закрыл лицо рукой, ринулся вниз
по железной винтовой лесенке, схватил шляпу и перчатки, выскочил на ули-
цу и прыгнул в машину. Он пришел в себя только на Эксбридж-род  и  долго
не мог понять, как проехал такой перегон без аварии.  Он  вел  себя  как
форменный идиот! Нет, он вел себя правильно! Ох, какое у нее было  изум-
ленное лицо! Принять его за кредитора? Заплатить ему? Там! На той же са-
мой кушетке! Нет! Он исступленно дал газ и чуть не врезался в  грузовик,
тяжело громыхавший впереди. Спустилась ночь, теплая и лунная. Крум  заг-
нал машину за какую-то изгородь и вылез.  Прислонился  к  столбу,  набил
трубку и закурил. Куда он едет? Домой? Для чего? Для чего ехать  вообще?
Внезапно в голове у него прояснилось. Он отправится к Джеку Масхему, от-
кажется от места - ив Кению. На дорогу денег хватит, а  там  подвернется
работа. Только не оставаться здесь! К счастью, матки еще не прибыли. То-
ни перелез через изгородь и опустился на траву. Откинулся назад  и  пос-
мотрел вверх. Как много звезд! Сколько у него денег?  Фунтов  пятьдесят,
нет, шестьдесят, долгов никаких. Пароход,  идущий  в  Восточную  Африку;
четвертый, палубный класс. Куда угодно, что угодно, только поскорее  от-
сюда! Ромашки, усеивавшие склон, на котором лежал Тони, медленно светле-
ли в лунном сиянии; воздух был напоен ароматом цветущих трав. Если бы  в
ее глазах был хоть намек на любовь! Голова Тони опять  упала  на  траву.
Она не виновата, что не любит его. Такая уж ему выпала судьба!  Домой  -
собрать вещи, запереть двери - и к Масхему! На это уйдет ночь.  Повидать
адвокатов и, если удастся, Динни. А Клер? Нет! Трубка Крума погасла. Лу-
на и звезды, белые ромашки, аромат  травы,  наползающие  тени,  дерновый
склон, где он лежал, - ничто больше не приносило ему облегчения. Встать,
за что-то приняться, чем-то занять себя до тех пор, пока он не сядет  на
пароход! Он вскочил, перелез через изгородь и пустил мотор. Он ехал пря-
мо, инстинктивно избегая дороги на Мейденхед и Хенли. Миновал Хай Уайком
и обогнул Оксфорд с севера. Древний город был залит светом и, как всегда
вечером, особенно красив; Тони въехал в него со стороны Хедингтона и по-
катил по безлюдной Камнорской дороге. На маленьком старинном Новом мосту
через верхнюю Темзу он затормозил. Здесь, в верховьях,  извилистая  река
казалась особенно невозмутимой и чуждой человеческой  суете.  При  свете
теперь уже полной луны поблескивали камыши, и ветви ив словно роняли се-
ребро в темневшую под ними воду. В гостинице, на противоположном берегу,
еще светилось несколько окон, но обычных звуков граммофона не было слыш-
но. Теперь, когда луна поднялась высоко, звезды казались крошечными про-
колами в иссиня-фиолетовом покрове неба. Запах заливных лугов и поросших
камышом отмелей, которые прогрелись на солнце за эту погожую неделю, за-
щекотал ноздри Крума своей гниловатой сладостью и всколыхнул в нем волну
плотского томления, - Тони так часто и так долго мечтал о любовных  про-
гулках с Клер между благоуханных берегов этой извилистей реки. Он рывком
включил сцепление и свернул мимо гостиницы на узкую проселочную  дорогу.
Через двадцать минут он уже стоял на пороге своего  коттеджа,  глядя  на
залитую луной комнату, которая семь часов назад, перед его отъездом, бы-
ла залита солнцем. Вон на полу роман, который он пытался читать; на сто-
ле - не убранные после завтрака сыр и фрукты; в углу пара коричневых бо-
тинок, которые он не успел почистить. Толстые потемневшие балки,  идущие
вдоль низкого потолка над большим старым очагом и  очищенные  теперь  от
копоти викторианских времен, медные таганы, оловянные тарелки, кувшины и
жбаны, которые он рискнул собирать в надежде, что они понравятся Клер, -
весь его res angusta domi [12] уныло Приветствовал хозяина. Он вдруг по-
чувствовал себя обессиленным, выпил полстакана разбавленного водой  вис-
ки, съел несколько бисквитов и опустился в длинное плетеное кресло. Зас-
нул он почти мгновенно, проснулся, когда уже рассвело, и сразу вспомнил,
что собирался провести ночь в трудах. Косые лучи  солнца  заглядывали  в
комнату. Он допил остатки воды в кувшине и посмотрел на часы. Пять утра!
Он распахнул дверь. Над полями стлался рассветный туман. Тони вышел, ми-
новал конюшню и загоны для маток. Тропинка, спускавшаяся  к  реке,  вела
через луга, которые пересекались оврагами, поросшими кустарником, и при-
горками, покрытыми орешником и ольхой. Роса не выпала,  но  от  травы  и
кустов остро пахло свежестью.
   Не доходя ярдов пятидесяти до берега, он улегся в ложбинке.  Все  еще
спало, проснулись только кролики, пчелы и птицы. Тони  лежал  на  спине,
посматривая на траву, кусты и синее утреннее небо, слегка подернутое об-
лачным руном. Из ложбинки было мало что видно, и, может быть, именно по-
этому Тони казалось, что здесь, рядом с ним - вся Англия. У его руки ди-
кая пчела погружала хоботок в чашечку цветка; земля  источала  благоуха-
ние, слабое, как аромат гирлянды маргариток,  -  это  пахла  удивительно
свежая сочная зеленая трава. "Величие, достоинство и мир!" Какая  пьеса!
Тогда эти слова взволновали его. А публика смеялась. Клер тоже смеялась.
"Сентиментально! - сказала она. - Ни в одной стране нет и не будет вели-
чия, достоинства и мира". Вероятно, нет; конечно, нет: любая страна, да-
же его собственная, - это смесь прекрасного и чудовищного,  расплывчатое
обобщение, воспевая которое драматурги впадают в преувеличения, а журна-
листы устраивают шумиху. И тем не менее на свете нет второго такого мес-
течка, такой яркой и пахучей травы, такого чуть  уловимого  благоухания,
мягко подернутого облачками неба и пения птиц, - второго такого древнего
и вместе с тем молодого края. Пусть люди смеются - он не  может.  Уехать
от такой травы? Он вспомнил, с каким трепетом  снова  увидел  английскую
траву полгода тому назад. Бросить работу, раньше чем она начнется,  сва-
лить ее на Масхема, который так тепло отнесся к нему!.. Тони перевернул-
ся на живот и прижался щекой к траве. Так запах был  еще  слышней  -  не
сладкий и не горький, но свежий, бодрящий,  родной,  запах,  знакомый  с
младенческих лет, запах Англии! Скорей бы  привозили  маток,  скорей  бы
приняться за дело! Крум сел и прислушался. Ни поездов,  ни  автомобилей,
ни самолетов, ни людей, ни четвероногих - только  вдалеке  чуть  слышное
пение птиц, бесконечная, вьющаяся над травой мелодия. Что ж, словами де-
лу не поможешь. Раз тебе чего-то не дано, - значит, не дано!


   XXXVI

   Не успела Динни уйти, как Эдриен сделал обычное в таких случаях  отк-
рытие, поняв, что взял на себя нелегкую задачу. Как заставить  королевс-
кого адвоката проговориться? Как? Отправиться к нему - значит выдать се-
бя. Позвать его к себе, а потом приставать к гостю с расспросами  невоз-
можно. Придется подсказать Эм, чтобы она пригласила их  обоих  к  обеду;
она, конечно, не откажет, особенно если дать ей понять, что дело касает-
ся Динни. Но даже в этом случае... Эдриен посовещался с Дианой  и  после
обеда поехал на Маунт-стрит. Он застал сестру и зятя за игрой в пикет.
   - Четыре короля, - объявила леди Монт. - Мы все так старомодны -  Ло-
ренс, я и Муссолини. У тебя ко мне дело, Эдриен?
   - Разумеется, Эм. Не пригласишь ли ты к обеду Юстейса Дорнфорда и ме-
ня? Мне нужно с ним повидаться.
   - Значит, тут замешана Динни. Никак не приучу Лоренса  быть  рыцарем:
как только у меня на руках четыре короля, у не'о обязательно четыре  ту-
за. Ко'да?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Позвони, доро'ой.
   Эдриен позвонил.
   - Блор, пойдите к телефону и пригласите мистера Дорнфорда пообедать с
нами. Черный галстук.
   - Когда, миледи?
   - В первый же вечер, который у меня не расписан. Мы - прямо как  зуб-
ные врачи, - прибавила она, когда Блор исчез. - Расскажи, что  с  Динни.
Она ни разу не была у нас после процесса.
   - Процесс, - подхватил сэр Лоренс, - кончился так,  как  и  следовало
ожидать, верно, Эдриен? Ничего нового?
   - Кто-то оплатил издержки. Динни подозревает, что Дорнфорд.
   Сэр Лоренс положил карты:
   - Это смахивает на выкуп за нее!
   - Он, конечно, не признается, но она попросила меня выяснить.
   - Зачем же он это сделал, если не хочет признаться.
   - Рыцари тоже носили перчатку дамы, - возгласила леди Монт. - Их уби-
вали, и никто не знал, чья перчатка. Ну что, Блор?
   - Мистер Дорнфорд велел передать, что будет счастлив отобедать у  вас
в понедельник, миледи.
   - Запишите е'о в мою книжечку, и мистера Эдриена.
   - Постарайтесь уйти с ним вместе после обеда, Эдриен,  и  расспросите
его по дороге, чтобы не вышло слишком явно, - посоветовал сэр Лоренс.  -
А ты, Эм, смотри - ни слова, ни намека.
   - Приятный мужчина, - заметила леди Монт. -  Такой  сму'лый  и  такой
бледный...
   В следующий понедельник Эдриен ушел после обеда  вместе  с  "приятным
смугло-бледным мужчиной". Дорнфорд еще не переехал В свой новый  дом,  и
обоим было более или менее по дороге. Эдриен с облегчением  увидел,  что
его попутчику не меньше хочется остаться с ним наедине, чем ему  самому:
Дорнфорд сразу же завел речь о Динни.
   - Правильно ли я предположил, что у Динни недавно что-то случилось...
Нет, еще до процесса, когда она заболела и вы повезли ее за границу.
   - Правильно. Тот человек, которого она любила два года назад, -  пом-
ните, я вам рассказывал, - утонул, путешествуя по Сиаму.
   - О!
   Эдриен украдкой взглянул на собеседника. Что выразит лицо Дорнфорда -
раздумье, облегчение, надежду, сочувствие? Но тот лишь слегка  нахмурил-
ся.
   - Я хотел кое-что спросить у вас, Дорнфорд. Кто-то покрыл издержки по
процессу, возложенные на Крума.
   Теперь адвокат приподнял брови, но лицо его по-прежнему осталось неп-
роницаемым.
   - Я думал, вы, возможно, знаете - кто. Адвокаты сказали  только,  что
противная сторона здесь ни при чем.
   - Представления не имею.
   "Так! - подумал Эдриен. - Я узнал лишь одно: если он лжет, то умело".
   - Крум мне нравится, - заметил Дорнфорд. - Он держал себя вполне дос-
тойно, но ему крепко не повезло. Теперь его хоть  не  объявят  несостоя-
тельным.
   - Несколько загадочная история, - вставил Эдриен.
   - Да, действительно.
   "Наверно, все-таки он. Но до чего же каменное лицо!" - решил Эдриен и
на всякий случай спросил:
   - Как вы находите Клер после суда?
   - Чуть циничнее, чем обычно. Сегодня утром на верховой  прогулке  она
довольно откровенно высказалась по поводу моей профессии.
   - Как вы считаете, выйдет она за Крума?
   Дорнфорд покачал головой.
   - Едва ли, особенно если то, что вы сказали насчет издержек, -  прав-
да. Она могла бы еще согласиться, если  бы  чувствовала  себя  обязанной
ему, но процесс, по-моему, только повредил Круму в этом смысле. Она  его
не любит по-настоящему, - так мне по крайней мере кажется.
   - Корвен отучил ее от иллюзий.
   - Да, лицо у него такое, что трудно предположить противное,  -  отоз-
вался Дорнфорд. - Но она, на мой взгляд, создана для  того,  чтобы  жить
интересно и в одиночку. Она решительна и, как все  современные  женщины,
выше всего ценит независимость.
   - Не представляю себе Клер в домашнем кругу.
   Дорнфорд помолчал и вдруг спросил:
   - Про Динни вы скажете то же самое?
   - Видите ли, я не могу представить себе Клер в роли матери.  А  Динни
могу. Не представляю себе Динни то здесь, то  там,  словом,  повсюду,  а
Клер представляю. Но Динни тоже не назовешь домашней. Не то слово.
   - Конечно! - пылко поддержал Дорнфорд. - Но какое нужно - не знаю. Вы
очень верите в нее?
   Эдриен кивнул:
   - Безгранично.
   - Для меня встреча с ней имела колоссальное значение, -  тихо  сказал
Дорнфорд, - но для Динни, боюсь, никакого.
   - Надо подождать, - возразил Эдриен. - Терпение - добродетель или  по
крайней мере было ею, пока мир не взлетел во время войны на воздух,  так
и не опустившись обратно на землю.
   - Но ведь мне под сорок.
   - А Динни двадцать восемь с лишком.
   - Меняется ли положение в связи с тем, что вы мне сейчас рассказали?
   - Насчет Сиама? По-моему, да, и очень сильно.
   - Благодарю.
   Они крепко пожали друг другу руки и расстались. Эдриен повернул к се-
веру. Он неторопливо шел и раздумывал о  балансе,  который  предполагает
неограниченную ответственность каждого из любящих. Никакой резервный ка-
питал, никакое страхование не обеспечивает и не гарантирует устойчивость
этой пожизненной ценности. Любовь рождает человека на свет; с любовью он
имеет дело почти до конца своих дней, занося ее то в свой  актив,  то  в
свой пассив; когда же он умирает, плоды его любви, а если их нет - члены
приходского совета, хоронят его и забывают. В переполненном людьми  Лон-
доне нет никого, над кем не тяготела бы эта могучая, самовластная и неу-
толимая сила, с которой ни один мужчина, ни одна  женщина  не  стали  бы
связываться по доброй воле. В активе  -  "удачная  партия",  "счастливый
брак", "идеальная пара", "союз на всю жизнь"; в  пассиве  -  "несходство
характеров", "мимолетное увлечение", "недоразумение", "трагическая ошиб-
ка". Во всех других областях своей жизнедеятельности человек может заст-
раховаться, изменить планы, предусмотреть разные возможности, парировать
любые случайности (кроме самой неприятной из всех - смерти); в любви  он
бессилен. Любовь приходит к нему из тьмы и уходит во тьму. Она постоянно
с ним и постоянно бежит от него. Она произвольно делает запись то на од-
ной, то на другой стороне баланса, а человеку остается одно -  подводить
итог и покорно ждать следующей записи. Она смеется над диктаторами, пар-
ламентами, судьями, епископами, полицией и даже благими намерениями. Она
сводит с ума радостью и горем,  предается  разврату,  зачинает,  крадет,
убивает; она самоотверженна, верна, переменчива. Она не знает ни  стыда,
ни власти над собой; она строит домашний очаг и сметает его; она то  бе-
зучастно проходит мимо, то сливает два сердца в одно  до  самой  смерти.
Эдриен шел по Чэринг-кросс-род и пытался представить себе  Лондон,  Ман-
честер, Глазго без любви. Легко сказать! Не будь ее, ни один из проходя-
щих мимо сограждан не дышал бы пробензиненным  воздухом  ночи,  ни  один
унылый кирпич не ложился бы на другой, ни один автобус не пролетал бы  с
гудением мимо, ни один уличный певец не завывал бы под не освещенным  ни
единым лучом небом. Любовь - всеобщий первоисточник. И Эдриен,  который,
роясь в древних костях, искал первоисточник человечества, который  знал,
что только останки любви нельзя ни откопать, ни классифицировать, ни по-
местить под стекло, думал о том, подойдут ли друг другу Дорнфорд и  Дин-
ни...
   А Дорнфорд, возвращаясь в Харкурт Билдингс, был еще глубже погружен в
размышления о себе и о Динни. Ему под сорок! Он должен осуществить  свое
непреодолимое желание. Теперь или никогда! Он должен жениться, иметь де-
тей, иначе он опустится до уровня обыкновенного карьериста.  Одна  Динни
способна придать вкус и смысл его жизни, похожей сейчас на  недопеченный
хлеб. Она стала для него... Чем только она для него не стала! И, проходя
под узкими порталами Мидл-Темпл Лейн, он спросил ученого собрата, как  и
он, направлявшегося домой, чтоб отбыть ко сну:
   - Кто будет победителем дерби, Стабз?
   - А бог его знает! - ответил ученый собрат, размышлявший о том, зачем
он в последний раз пошел с козырей, хотя делать это не следовало...
   А на Маунт-стрит сэр Лоренс, надев свой черный шелковый халат и войдя
в спальню жены, чтобы пожелать ей доброй ночи, увидел, что леди  Монт  в
чепце с лентами, который так ее молодил, полулежит в кровати,  и  присел
на край:
   - Ну что, Эм?
   - У Динни будет двое мальчиков и одна дочка.
   - Черт его знает, что будет! Цыплят по осени считают.
   - Вот увидишь. Поцелуй меня покрепче.
   Сэр Лоренс наклонился и выполнил просьбу жены.
   - Ко'да они поженятся, - продолжала леди Монт, закрывая глаза, -  она
еще дол'о будет замужней только наполовину.
   - Лучше быть ею наполовину вначале, чем вовсе не быть в конце.  Но  с
чего ты взяла, что она пойдет за него?
   - Сердцем чувствую. В решительную минуту женщина не  допустит,  чтобы
ее обошли...
   - Инстинкт продолжения рода? Гм!..
   - Хоть бы он попал в беду и сломал себе но'у...
   - Намекни ему.
   - У не'о здоровая печень.
   - Ты-то откуда знаешь?
   - Белки глаз у не'о голубые. Сму'лые мужчины часто страдают печенью.
   Сэр Лоренс поднялся.
   - Мне нужно одно, - сказал он, - чтобы Динни научилась интересоваться
собой. Тогда она выйдет замуж. А в конце концов это ее личное дело.
   - Кровати - у Хэрриджа, - изрекла леди Монт.
   Сэр Лоренс приподнял бровь. Эм неисправима!


   XXXVII

   Та, что не интересовалась собой и тем самым вызывала интерес к себе в
стольких людях, получила в среду утром три письма. Первое,  которое  она
распечатала, гласило:
   "Динни, родная,
   Я сделала попытку расплатиться, но Тони не согласился  и  вылетел  от
меня, как ракета, так что  я  опять  стала  совершенно  свободной.  Если
что-нибудь узнаешь о нем, сообщи.
   Дорнфорд с каждым днем выглядит все более  интересным.  Разговариваем
мы с ним только о тебе, за что мой оклад повышен до трехсот фунтов.
   Привет тебе и всем нашим.
   Клер".
   Второе вскрытое ею письмо гласило:
   "Дорогая Динни,
   Я все-таки решил остаться. В понедельник прибывают матки. Вчера заез-
жал Масхем, был очень деликатен: ни слова о процессе.  Пытаюсь  заняться
птицеводством. Вы меня страшно обяжете, если узнаете,  кто  уплатил  из-
держки, - это не выходит у меня из головы.
   С бесконечной признательностью за Вашу неизменную доброту.
   Всегда Ваш
   Тони Крум".
   Третье прочитанное ею письмо гласило:
   "Дорогая моя Динни,
   Ничего не вышло. Он или не платил или прикинулся простачком, но  при-
кинулся очень умело. Мне все-таки не верится, что это притворство.  Если
ты действительно хочешь докопаться  до  истины,  спроси  у  него  прямо.
По-моему, тебе он не солжет ни а чем, даже в пустяке. Не скрою,  он  мне
нравится. На мой, дядюшкин, взгляд, он - как  незыблемый  золотой  стан-
дарт.
   Неизменно преданный тебе
   Эдриен.
   Так! Она ощутила смутное раздражение, и это чувство, сперва  показав-
шееся ей мимолетным, не прошло. Ее настроение, как погода,  снова  стало
холодным и вялым. Она написала сестре, изложив ей письмо  Тони  Крума  и
прибавив, что он о ней не упомянул. Она написала Тони Круму, не упомянув
о Клер, не ответив на его вопрос относительно уплаты издержек и  рассуж-
дая исключительно о птицеводстве - теме безопасной и ни к чему не обязы-
вающей. Она написала Эдриену:
   "Чувствую, что мне пора подтянуться, иначе акционеры не получат диви-
дендов. Погода у нас холодная, пасмурная; мое  единственное  утешение  -
маленький Кат, который уже умеет ходить и начал узнавать меня".
   Затем, словно вступив в сговор с дирекцией Эскотского ипподрома,  ба-
рометр встал на "ясно", и Динни неожиданно написала Дорнфорду. Она писа-
ла о свиньях и свинарниках, о правительстве и фермах. Заключила она сле-
дующим образом:
   "Мы все страшно обеспокоены, не зная, кто уплатил  судебные  издержки
по процессу моей сестры. Чувствовать себя  обязанной  неизвестному  лицу
крайне тягостно. Нельзя ли как-нибудь выяснить, кто это?"
   Она довольно долго раздумывала, как подписать свое  первое  письмо  к
нему, и наконец подписалась:
   "Преданная вам
   Динни Черрел".
   Ответ прибыл незамедлительно.
   "Дорогая Динни,
   Я был счастлив получить письмо от Вас. Прежде всего  отвечаю  на  Ваш
вопрос. Постар