сью
удовлетворения и тревоги, какая не часто выражается на человеческом  ли-
це.
   - Что за плутовка! Как она умеет прятать концы в воду!  -  воскликнул
он, - Флер - та заметила, что Динни в последние дни выглядит  уж  как-то
особенно невинно, но я сам никогда бы не подумал. Мы слишком привыкли  к
ее безбрачию. Помолвлена, да еще с Уилфридом! Ну что ж, теперь, надеюсь,
парень покончит с Востоком.
   - Остается еще вопрос о его вероисповедании, - мрачно вставил сэр Ло-
ренс.
   - Не понимаю, какое это имеет значение. Динни - не  фанатичка.  Зачем
Уилфрид переменил веру? Вот уж не предполагал, что он  религиозен.  Меня
это прямо-таки ошеломило.
   - Тут дело посложнее.
   Когда сэр Лоренс кончил рассказывать, уши у Майкла стояли  торчком  и
лицо было совершенно подавленное.
   - Ты знаешь его ближе, чем кто бы то ни было, - закончил сэр  Лоренс.
- Твое мнение?
   - Мне тяжело так говорить, но возможно, что это правда. Для  Уилфрида
это, пожалуй, даже естественно, хотя никто никогда не поймет  -  почему.
Ужасная неприятность, папа, тем более что здесь замешана Динни.
   - Дорогой мой, прежде чем расстраиваться,  надо  выяснить,  насколько
это верно. Удобно тебе зайти к нему?
   - Было время - заходил запросто.
   Сэр Лоренс кивнул:
   - Мне все известно. Но ведь с тех пор прошло столько лет.
   Майкл тускло улыбнулся:
   - Я подозревал, что вы кое-что заметили,  но  не  был  уверен.  После
отъезда Уилфрида на Восток мы виделись редко. Все же зайти могу...
   Майкл запнулся, потом прибавил:
   - Если это правда, он, вероятно, все рассказал Динни. Он не мог  сде-
лать ей предложение, не сказав.
   Сэр Лоренс пожал плечами:
   - Кто струсил раз, струсит и в другой.
   - Уилфрид - одна из самых сложных, упрямых, непонятных  натур,  какие
только бывают на свете. Подходить к нему с обычной меркой - пустое заня-
тие. Но если он и сказал Динни, от нее мы ни слова не добьемся.
   Отец и сын взглянули друг на друга.
   - Помните, в нем много героического, но проявляется оно там,  где  не
нужно: он ведь поэт.
   Бровь сэра Лоренса задергалась: верный признак того, что он пришел  к
определенному решению.
   - Придется заняться этой историей вплотную. Люди не пройдут мимо  нее
- не такая у них природа. Мне, конечно, нет дела до Дезерта...
   - Мне есть, - возразил Майкл.
   - ...но я беспокоюсь о Динни.
   - Я тоже. Впрочем, она поступит так, как сочтет нужным, папа, и пере-
убеждать ее - напрасный труд.
   - Это одно из самых неприятных событий в моей жизни, - с расстановкой
вымолвил сэр Лоренс. - Итак, мой мальчик, пойдешь ты к нему или  сходить
мне?
   - Пойду, - со вздохом ответил Майкл.
   - Он скажет тебе правду?
   - Да. Останетесь обедать?
   Сам Лоренс покачал головой:
   - Боюсь встречаться с Флер, пока у меня на душе эта забота.  Я  пола-
гаю, тебе не нужно напоминать, что до твоего разговора с ним никто ниче-
го не должен знать, даже она?
   - Разумеется. Динни еще у вас?
   - Нет, вернулась в Кондафорд.
   - Ее семья! - воскликнул Майкл и свистнул.
   Ее семья! Эта мысль не оставляла его за  обедом,  во  время  которого
Флер завела речь о будущем Кита. Она склонялась к тому, чтобы отдать его
в Хэрроу, так как Майкл и его отец учились в Уинчестере.  Майклу  нрави-
лись оба варианта, и вопрос все еще оставался открытым.
   - Вся родня твоей матери училась в Хэрроу, - убеждала Флер. - Уинчес-
тер кажется мне слишком педантичным и сухим. И  потом,  те,  кто  учился
там, никогда не достигают известности. Если бы ты не  кончил  Уинчестер,
ты давно бы уже стал любимцем газет.
   - Тебе хочется, чтобы Кит стал известным?
   - Да, но, разумеется, с хорошей стороны, как твой дядя  Хилери.  Зна-
ешь, Майкл, Барт - чудесный, но я предпочитаю Черрелов твоей родне с от-
цовской стороны.
   - Мне казалось, что Черрелы чересчур прямолинейны и чересчур служаки,
- возразил Майкл.
   - Согласна, но у них есть характер и держатся они как джентльмены.
   - По-моему, ты хочешь отдать Кита в Хэрроу просто потому, что там все
разыгрывают из себя лордов, - усмехнулся Майкл.
   Флер выпрямилась:
   - Да, хочу. Я выбрала бы Итон, если бы это не было слишком уж  откро-
венно. К тому же я не терплю светло-голубого.
   - Ладно, - согласился Майкл. - Я все равно за свою школу, а выбор  за
тобой. Во всяком случае, школа, которая создала дядю Эдриена, меня  уст-
раивает.
   - Никакая школа не могла создать дядю Эдриена, дорогой,  -  поправила
Флер. - Он древен, как палеолит. Самая древняя кровь в жилах Кита -  это
кровь Черрелов, а я, как выразился бы Джек  Масхем,  намерена  разводить
именно такую породу. Кстати, помнишь, на свадьбе Клер он  приглашал  нас
посетить его конский завод в Ройстоне. Я не прочь  прокатиться.  Джек  -
образцовый экземпляр денди-спортсмена: божественные ботинки и неподража-
емое умение владеть лицевыми мускулами.
   Майкл кивнул:
   - Джек словно вышел из рук не в меру усердного чеканщика: изображение
стало таким рельефным, что под ним не видно самой монеты.
   - Заблуждаешься, дорогой: на обратной стороне достаточно металла.
   - Он - "настоящий саиб", - подтвердил Майкл. - Никак не могу  решить,
что это - почетное прозвище или бранная кличка. Черрелы - лучшие  предс-
тавители людей такого типа: с ними можно церемониться меньше, чем с Дже-
ком. Но даже вблизи них я всегда чувствую, что "в небе и в земле сокрыто
больше, чем снится их мудрости".
   - Не всем дано божественное разумение.
   Майкл пристально взглянул на жену, подавил желание сделать колкий на-
мек и подхватил:
   - Вот я, например, никак не могу уразуметь, где тот предел, за  кото-
рым нет места пониманию и терпимости.
   - В таких вещах вы уступаете нам, женщинам.  Мы  полагаемся  на  свои
нервы и просто ждем, когда этот предел обозначится сам по себе. Бедняжки
мужчины так не умеют. К счастью, в тебе много женского,  Майкл.  Поцелуй
меня. Осторожней! Кокер всегда входит внезапно. Значит, решили: Кит пос-
тупает в Хэрроу.
   - Если до тех пор Хэрроу еще не закроется.
   - Не говори глупостей. Даже созвездия менее незыблемы,  чем  закрытые
школы. Вспомни, как они процветали в прошлую войну.
   - В следующую это уже не повторится.
   - Значит, ее не должно быть.
   - Пока существуют "настоящие саибы", войны не избежать.
   - Не кажется ли тебе, мой дорогой, что наша верность  союзным  обяза-
тельствам и прочее была самой обыкновенной маскировкой? Мы попросту  ис-
пугались превосходства Германии.
   Майкл взъерошил себе волосы:
   - Во всяком случае, я верно сказал, что в  небе  и  в  земле  сокрыто
больше, чем снится мудрости "настоящего саиба". Да и ситуации там бывают
такие, до которых он не дорос.
   Флер зевнула.
   - Нам необходим новый обеденный сервиз, Майкл.


   X

   После обеда Майкл вышел из дома, не сказав, куда идет.  После  смерти
тестя, когда он понял, что произошло у Флер с Джоном Форсайтом, его  от-
ношения с женой остались прежними, но с существенной, хотя  с  виду  еле
заметной, разницей: теперь Майкл был у себя дома не сконфуженным  проси-
телем, а человеком, свободным в своих поступках. Между ним и Флер не бы-
ло сказано ни слова о том, что произошло уже почти четыре года тому  на-
зад, и никаких новых сомнений на ее счет у него не возникало.  С  невер-
ностью было покончено навсегда. Майкл внешне остался таким же, как преж-
де, но внутренне освободился, и Флер  это  знала.  Предостережение  отца
насчет истории с Уилфридом было излишним, - Майкл и  так  ничего  бы  не
сказал жене: он верил в  ее  способность  сохранить  тайну,  но  сердцем
чувствовал, что в деле такого свойства она не  сможет  оказать  ему  ре-
альной поддержки.
   Он шел пешком и размышлял: "Уилфрид влюблен. Следовательно, к  десяти
он должен быть уже дома, если только у него не начался приступ поэтичес-
кой горячки. Однако даже в этом случае невозможно писать стихи на  улице
или в клубе, где сама обстановка преграждает путь  потоку  вдохновения".
Майкл пересек Пэл-Мэл, пробрался сквозь лабиринт узких улочек,  заселен-
ных свободными от брачных уз представителями сильного пола, и  вышел  на
Пикадилли, притихшую перед бурей театрального разъезда. Оттуда по  боко-
вой улице, где обосновались ангелы-хранители  мужской  половины  челове-
чества - портные, букмекеры, ростовщики,  свернул  на  Корк-стрит.  Было
ровно десять, когда он остановился перед памятным  ему  домом.  Напротив
помещалась картинная галерея, где он впервые встретил Флер. Майкл с  ми-
нуту постоял, - от наплыва минувших переживаний у него закружилась голо-
ва. В течение трех лет, пока нелепое увлечение  Уилфрида  его  женой  не
разрушило их дружбу, он оставался его верным Ахатом. "Мы были прямо  как
Давид с Ионафаном", - подумал Майкл,  подымаясь  по  лестнице,  и  былые
чувства захлестнули его.
   При виде Майкла аскетическое лицо оруженосца Стэка смягчилось.
   - Мистер Монт? Рад видеть вас, сэр.
   - Как поживаете, Стэк?
   - Старею, конечно, а в остальном, благодарю вас, держусь. Мистер  Де-
зерт дома.
   Майкл снял шляпу и вошел.
   Уилфрид, лежавший на диване в темном халате, приподнялся и сел:
   - Хэлло!"
   - Здравствуй, Уилфрид.
   - Стэк, вина!
   - Поздравляю, дружище!
   - Знаешь, я ведь впервые встретил ее у тебя на свадьбе.
   - Без малого десять лет назад. Ты похищаешь лучший цветок в нашем се-
мейном саду, Уилфрид. Мы все влюблены в Динни.
   - Не хочу говорить о ней, - тут слова бессильны.
   - Привез новые стихи, старина?
   - Да. Сборник завтра пойдет в печать. Издатель тот  же.  Помнишь  мою
первую книжку?
   - Еще бы! Мой единственный успех.
   - Эта лучше. В ней есть одна настоящая вещь.
   Стэк возвратился с подносом.
   - Хозяйничай сам, Майкл.
   Майкл налил себе рюмку бренди, лишь слегка разбавив его. Затем сел  и
закурил.
   - Когда женитесь?
   - Брак зарегистрируем как можно скорее.
   - А дальше куда?
   - Динни хочет показать мне Англию. Поездим, пока погода солнечная.
   - Собираешься назад в Сирию? Дезерт заерзал на подушках:
   - Не знаю. Может быть, позднее. Динни решит.
   Майкл уставился себе под ноги, - рядом с  ними  на  персидский  ковер
упал пепел сигареты.
   - Старина... - вымолвил он.
   - Да?
   - Знаешь ты птичку по имени Телфорд Юл?
   - Фамилию слышал. Бульварный писака.
   - Он недавно вернулся из Аравии и Судана и привез с собою сплетню.
   Майкл не поднял глаз, но почувствовал, что Уилфрид выпрямился, хотя и
не встал с дивана.
   - Она касается тебя. История странная и прискорбная. Он считает,  что
тебя нужно поставить в известность.
   - Ну? У Майкла вырвался невольный вздох.
   - Буду краток. Бедуины говорят, что ты принял ислам  под  пистолетом.
Ему рассказали это в Аравии, затем вторично в Ливийской пустыне. Сообщи-
ли все: имя шейха, название местности в Дарфуре, фамилию англичанина.
   И снова Майкл, не поднимая глаз, почувствовал,  что  взгляд  Уилфрида
устремлен на собеседника и что лоб его покрылся испариной.
   - Ну?
   - Он хочет, чтобы ты об этом знал, и поэтому сегодня днем в клубе все
рассказал моему отцу, а Барт передал мне. Я обещал поговорить  с  тобой.
Прости.
   Наступило молчание. Майкл поднял глаза. Какое  необычайное,  прекрас-
ное, измученное, неотразимое лицо!
   - Прощать не за что. Это правда.
   - Старина, дорогой!..
   Эти слова вырвались у Майкла непроизвольно, но других за ними не пос-
ледовало.
   Дезерт встал, подошел к шкафу и вынул оттуда рукопись:
   - На, читай! В течение двадцати минут, которые заняло у Майкла чтение
поэмы, в комнате не раздалось ни звука, кроме  шелеста  переворачиваемых
страниц. Наконец Майкл отложил рукопись:
   - Потрясающе!
   - Да, но ты никогда бы так не поступил.
   - Понятия не имею, как бы я поступил!
   - Нет, имеешь. Ты никогда бы не позволил рефлексии или черт знает еще
чему подавить твое первое побуждение, как это сделал я. Моим первым  по-
буждением было крикнуть: "Стреляй и будь проклят!" Жалею, что тогда про-
молчал и теперь сижу здесь! Удивительнее всего то, что я не дрогнул  бы,
если бы он пригрозил мне пыткой, хотя, конечно, предпочитаю ей смерть.
   - Пытка - жестокая штука.
   - Фанатики не жестоки. Я послал бы его ко всем чертям, но ему в самом
деле не хотелось стрелять. Он умолял меня - стоял с пистолетом и  умолял
меня не вынуждать его выстрелить. Его брат - мой друг. Странная вещь фа-
натизм! Он стоял, держал палец на спуске и упрашивал меня. Чертовски гу-
манно! Он, видишь ли, был связан обетом. А когда я согласился, он  радо-
вался так, что я в жизни ничего подобного не видел.
   - В поэме про это нет ни слова, - вставил Майкл.
   - Чувство жалости к палачу еще не может служить оправданием.
   Я не горжусь им, тем более что оно спасло мне жизнь. Кроме  того,  не
уверен, сыграло ли оно решающую роль. Религия - пустой  звук,  когда  ты
неверующий. Если уж умирать, так за что-нибудь стоящее.
   - А ты не думаешь, что тебя оправдают, если ты все будешь отрицать? -
спросил подавленный Майкл.
   - Ничего я не буду отрицать. Если это выплывет наружу, я за это отве-
чу.
   - Динни в курсе?
   - Да. Она прочла поэму. Я не собирался ей говорить, да вот пришлось.
   Она держалась так, как никто бы не сумел, - изумительно!
   - Ясно. Я считаю, что тебе следует отрицать все - хотя бы ради
   Динни.
   - Нет, я просто обязан отказаться от нее.
   - Это уж решать не тебе одному, Уилфрид. Если Динни любит, так безза-
ветно...
   - Я тоже.
   Удрученный безвыходностью положения, Майкл встал  и  налил  себе  еще
бренди.
   - Правильно! - одобрил Дезерт, следя за ним глазами. - Представь  ми-
нуту, что это стало достоянием прессы! И Дезерт расхохотался.
   - Но ведь Юл оба раза слышал эту историю только в пустыне,  -  сказал
Майкл с внезапной надеждой.
   - Что сегодня сказано в пустыне, завтра разнесется по  базарам.  Нет,
рассчитывать не на что. Мне не отвертеться.
   Майкл положил ему руку на плечо:
   - В любом случае можешь располагать мною. Мое мнение такое: кто смел,
тот и преуспел. Но я, конечно, предвижу, что тебе придется вытерпеть.
   - Мне приклеят ярлык "трус", а с ним хорошего  не  жди.  И  правильно
приклеят.
   - Чушь! Уилфрид, не обратив внимания на этот возглас, продолжал:
   - При мысли, что придется погибнуть ради жеста, ради того, во  что  я
не верю, все мое существо взбунтовалось. Легенды,  суеверия  -  ненавижу
этот хлам. Я готов пожертвовать жизнью, только бы нанести им смертельный
удар. Если бы меня заставили мучить животных, вешать  человека,  насило-
вать женщину, я бы, конечно, скорее умер, чем уступил. Но  какого  черта
умирать только для того, чтобы доставить удовольствие тем, кого я прези-
раю за то, что они исповедуют устаревшие  вероучения,  которые  принесли
миру больше горя, чем любой из смертных. Скажи, какого черта?
   Эта страстная вспышка напугала Майкла.  Расстроенный  и  мрачный,  он
пробормотал:
   - Религия - символ!..
   - Символ? Не сомневайся, я сумею постоять за любое стоящее дело -  за
честность, человечность, мужество. Как-никак я прошел войну. Но почему я
должен стоять за то, что считаю насквозь прогнившим?
   - Мы обязаны это скрыть! - взорвался Майкл. - Мне нестерпимо  думать,
как куча болванов будет воротить нос при виде тебя.
   Уилфрид пожал плечами:
   - Поверь, я сам от себя его ворочу. Никогда не подавляй  свое  первое
побуждение, Майкл.
   - Что же ты собираешься делать?
   - Не все ли равно? Будь что будет. Так или иначе, меня не  поймут,  а
если даже поймут, никто не станет на мою сторону. Да и зачем? Я  ведь  в
разладе с самим собой.
   - По-моему, в наши дни найдется немало таких, кто поддержит тебя.
   - Да, таких, с которыми стоять рядом и то противно. Нет, я  -  отвер-
женный.
   - А Динни?
   - С ней я все улажу.
   Майкл взялся за шляпу:
   - Если я могу быть полезен, рассчитывай на меня. Спокойной ночи, ста-
рина,
   - Благодарю. Спокойной ночи!
   Прежде чем Майкл вновь обрел способность рассуждать, он  уже  был  на
улице. Уилфрид попал в ловушку! Он до  того  ослеплен  своим  бунтарским
презрением к условностям и почитателям их, что разучился здраво смотреть
на вещи, - это ясно. Но нельзя безнаказанно зачеркивать ту или иную чер-
ту в едином образе Англичанина, - кто изменит в одном, того и  в  другом
сочтут изменником. Разве те, кто не знает Уилфрида  близко,  поймут  это
нелепое чувство сострадания к своему же палачу? Горькая и трагичная  ис-
тория. Ему без суда и разбора публично приклеят ярлык труса.
   "Конечно, - думал Майкл, - у  него  найдутся  защитники:  всякие  там
маньяки-эгоцентристы или красные, но от этого ему будет только хуже. Нет
ничего отвратительнее, чем поддержка со стороны людей, которых ты не по-
нимаешь и которые не понимают тебя. И какой прок от такой поддержки  для
Динни, еще более далекой от них, чем Уилфрид? Все это..."
   Предаваясь этим невеселым размышлениям, Майкл пересек Бондстрит и че-
рез Хэй-хилл вышел на Беркли-сквер. Если он не повидает отца до  возвра-
щения домой, ему не уснуть.
   На Маунт-стрит его родители принимали из рук  Блора  белый  глинтвейн
особого изготовления - средство, гарантирующее сон.
   - Кэтрин? - спросила леди Монт. - Корь?
   - Нет, мама, мне нужно поговорить с отцом.
   - Насчет это'о молодо'о человека... который  переменил  рели'ию?  Мне
все'да было при нем не по себе: он не боялся грозы, и вообще.
   Майкл вытаращил глаза от удивления:
   - Да, об Уилфриде.
   - Эм, абсолютная тайна! - предупредил сэр Лоренс. - Ну, Майкл?
   - Все правда. Он не хочет и не станет отрицать. Динни об этой истории
знает.
   - Что за история? - спросила леди Монт.
   - Арабы-фанатики под страхом смерти принудили его стать ренегатом.
   - Какая нелепость!
   "Боже мой, почему бы всем не встать на  такую  же  точку  зрения?"  -
мелькнуло в голове у Майкла.
   - Итак, по-твоему, я должен предупредить  Юла,  что  опровержения  не
последует? - мрачно произнес сэр Лоренс.
   Майкл кивнул,
   - Но ведь дело на этом не остановится, мой мальчик.
   - Знаю. Он ничего не хочет слушать.
   - Гроза, - неожиданно объявила леди Монт.
   - Совершенно верно, мама. Он написал об этом поэму, и превосходную.
   Завтра он посылает издателю новый сборник, в который  включил  и  ее.
Папа, заставьте Юла i - Джека Масхема по крайней мере молчать. Им-то,  в
конце концов, какое дело?
   Сэр Лоренс пожал худыми плечами, которые, несмотря на груз семидесяти
двух лет, только-только начинали выдавать возраст баронета.
   - Все сводится к двум совершенно различным вопросам, Майкл. Первый  -
как обуздать клубные сплетни. Второй касается Динни и ее родных. Ты  го-
воришь, что Динни знает; но ее родные, за исключением нас, не знают. Она
не сказала нам; значит, им тоже не скажет. Это не очень красиво. Это да-
же не умно, - уточнил сэр Лоренс, не ожидая возражений, -  так  как  все
равно рано или поздно обнаружится и они никогда не простят Дезерту,  что
он женился, не сказав им правду. Я и сам бы не простил, -  дело  слишком
серьезное.
   - О'орчительное! - изрекла леди Монт. - Посоветуйтесь с Эдриеном.
   - Лучше с Хилери, - возразил сэр Лоренс.
   - Папа, во втором вопросе решающее слово, по-моему, за Динни, -  вме-
шался Майкл. - Ей надо сообщить, что кое-какие  слухи  уже  просочились.
Тогда она или Уилфрид сами расскажут ее родным.
   - Если бы только Динни позволила ему оставить ее! Не может же  Дезерт
настаивать на браке, когда в воздухе носятся такие слухи!
   - Не думаю, что Динни оставит е'о, - заметила леди Монт. - Она  слиш-
ком дол'о выбирала. Мечта всей юности!
   - Уилфрид сказал, что считает себя обязанным оставить  ее.  Ах,  черт
побери!
   - Вернемся к первому вопросу, Майкл. Я, конечно, могу попытаться,  но
сомневаюсь, что из этого будет толк, особенно если выйдет его поэма. Что
она собой представляет? Оправдание?
   - Скорей объяснение.
   - Горькое и бунтарское, как его прежние  стихи?  Майкл  утвердительно
кивнул.
   - Из сострадания они