вавшаяся большим уважением  в  церковных
кругах, была одной из старших жриц в храме форсайтизма,  денно  и  нощно
поддерживающих неугасимый  огонь  в  светильнике,  горящем  перед  богом
собственности, на алтаре которого начертаны возвышенные  слова:  "Ничего
даром, а за пенни самую малость".
   Когда миссис Бейнз входила в комнату, чувствовалось появление чего-то
весьма солидного; в этом, вероятно, и заключался секрет ее  популярности
как дамы-патронессы. Такая солидность  по  душе  людям,  которые  платят
деньги; и на балах они взирали на прямоносую дородную миссис Бейнз, сто-
явшую в платье с блестками в окружении своих помощников, как  на  полко-
водца.
   Единственное, чего ей не хватало, - это  второго  имени.  Она  играла
большую роль в своем обществе - среди представителей крупной  буржуазии,
во всех его группах и кружках, встречавшихся на общем поле битвы благот-
ворительной деятельности - на том поле битвы, где все они получали такое
удовольствие от соприкосновения с людьми  Общества,  которое  пишется  с
большой буквы. Она играла роль в обществе, которое пишется  с  маленькой
буквы, в той гораздо более широкой, более значительной и  могущественной
корпорации, где христианско-коммерческие институты, правила и  принципы,
нашедшие свое воплощение в ней самой, были горячей кровью, свободно раз-
ливавшейся по жилам, - твердой валютой, а не тем суррогатом, что  напол-
нял вены маленького Общества, начинающегося с большого "О". Люди,  знав-
шие миссис Бейнз, чувствовали в ней трезвость - трезвость женщины, кото-
рая ничему не отдается целиком и вообще  старается  уделять  другим  как
можно меньше.
   У миссис Бейнз были самые скверные отношения с отцом Босини, для  ко-
торого она нередко служила объектом  совершенно  непростительных  с  его
стороны издевательств. Теперь, вспоминая умершего, она называла его сво-
им "милым непочтительным братом".
   Миссис Бейнз встретила Джун с тщательно разыгранным радушием, на  что
она была мастерица, и с некоторой опаской, если такая известная в  дело-
вых и церковных кругах женщина вообще могла опасаться  кого-либо.  Джун,
несмотря на всю свою хрупкость, обладала большим  чувством  собственного
достоинства, и  это  чувство  собственного  достоинства  сквозило  в  ее
бесстрашных глазах. И миссис Бейнз прекрасно понимала, что в  этой  неп-
реклонной прямоте Джун было много форсайтского. Будь эта девушка  просто
откровенна и смела, миссис Бейнз сочла бы  ее  "сумасбродкой"  и  ничем,
кроме презрения, не удостоила бы; будь в ней  просто  много  форсайтских
черт, как, скажем, у Фрэнси, она покровительствовала бы  ей  из  чистого
уважения к благородному металлу; но Джун, несмотря на всю свою миниатюр-
ность (миссис Бейнз обычно приводили в восторг вещи внушительных  разме-
ров), вселяла в нее какое-то чувство неловкости; и она  усадила  Джун  в
кресло лицом к окну.
   Ее уважение к Джун объяснялось еще  одним  обстоятельством,  признать
которое миссис Бейнз - женщина набожная и не поддающаяся мирским соблаз-
нам - вряд ли согласилась бы: она часто слышала от мужа, что старый Джо-
лион богатый человек, и Джун очень выигрывала в ее глазах благодаря это-
му чрезвычайно резонному обстоятельству. Сегодня миссис Бейнз испытывала
те же чувства, с какими мы читаем роман о некоем молодом человеке в нас-
ледстве и трепещем от страха, как бы автор не совершил ужасного промаха,
оставив своего героя к концу книги ни с чем.
   В ее обращении с Джун было много теплоты; миссис Бейнз никогда еще не
видела с такой ясностью, какая это редкая и достойная девушка. Она спра-
вилась о здоровье старого Джолиона. Поразительно сохранился  для  своего
возраста; такой статный, моложавый, сколько ему лет?  Восемьдесят  один!
Никогда бы не дала! Они живут на море?  Чудесно!  Фил,  наверное,  пишет
Джун каждый день? Ее светло-серые глаза широко открылись; но девушка вы-
держала этот взгляд не дрогнув.
   - Нет, - сказала она, - совсем не пишет!
   Миссис Бейнз потупилась: ее веки  опустились  невольно,  но  все-таки
опустились. Через мгновение все было попрежнему.
   - Ну, разумеется! Как это похоже на Фила - он всегда такой!
   - Разве? - сказала Джун.
   Этот вопрос чуть было не прогнал широкую улыбку с лица миссис  Бейнз;
чтобы скрыть свое замешательство, она слегка заерзала на месте, оправила
платье и сказала:
   - Ах, милочка, он такой сумбурный; ну кто станет обращать внимание на
его поступки!
   Джун вдруг поняла, что напрасно теряет здесь время: если даже  поста-
вить вопрос прямо, от этой женщины все равно ничего не добьешься.
   - Вы видаетесь с ним? - спросила она, залившись румянцем.
   На запудренном лбу миссис Бейнз выступила испарина.
   - Да, конечно! Не помню, когда он был последний раз, - по правде ска-
зать, мы его не видели это время. У него столько хлопот с  домом  вашего
кузена; говорят, постройка скоро закончится. Надо будет устроить обед  в
честь такого события; приезжайте как-нибудь и оставайтесь ночевать!
   - Благодарю вас, - сказала Джун.
   И опять подумала: "Я зря трачу время. Она ничего не скажет".
   Джун встала. В миссис Бейнз произошла перемена. Она  тоже  поднялась;
губы ее дрогнули, она беспокойно сжала руки. Происходило  что-то  нелад-
ное, а она ни о чем не осмеливалась спросить эту хрупкую стройную девуш-
ку, стоявшую перед ней с таким решительным личиком, стиснутыми губами  и
обидой в глазах. Миссис Бейнз никогда не боялась задавать вопросы -  вся
организационная деятельность зиждется на вопросах и ответах.
   Но дело было настолько серьезно, что нервы ее, обычно довольно  креп-
кие, сейчас сдали; еще сегодня утром муж сказал:
   - У старика Форсайта, наверно, больше ста тысяч фунтов.
   И вот эта девушка стоит перед ней и протягивает  руку  -  протягивает
руку!
   Может быть, сейчас ускользнет возможность - кто знает! -  возможность
удержать ее в семье, а миссис Бейнз не решается заговорить.
   Она проводила Джун взглядом до самой двери.
   Дверь закрылась.
   Миссис Бейнз ахнула и бросилась следом за Джун, Переваливаясь на ходу
всем своим тучным телом.
   Поздно. Она услышала, как захлопнулась входная дверь,  и  замерла  на
месте с выражением неподдельного гнева и обиды на лице.
   Быстрая как птица, Джун неслась по улице. Она ненавидела  теперь  эту
женщину, которая в прежние счастливые дни казалась ей такой доброй. Неу-
жели от нее вечно будут так отделываться, вечно будут  мучить  неизвест-
ностью?
   Она пойдет к Филу и спросит его самого. Она имеет  право  знать  все.
Джун быстро прошла Слоун-стрит и поравнялась с домом,  где  жил  Босини.
Затворив за собой входную дверь, она с мучительно бьющимся сердцем взбе-
жала по лестнице.
   На площадке третьего этажа она замедлила шаги, чтобы перевести  дыха-
ние, и, взявшись рукой за перила, прислушалась. Наверху было тихо.
   Бледная как полотно, Джун прошла последний пролет. Она увидела дверь,
прочла его имя на дощечке. И решимость, с которой она пришла сюда, вдруг
покинула ее.
   Джун ясно поняла все значение своего поступка. Ее бросило в жар;  ла-
дони под тонкими шелковыми перчатками были влажны.
   Она отошла от двери, но не спустилась вниз. Прислонившись к  перилам,
она старалась побороть в себе чувство, близкое к удушью, и  смотрела  на
дверь с отчаянной отвагой. Нет, она не сойдет вниз. Не все ли равно, что
о ней будут думать? Никто не узнает.  Помощи  ждать  не  от  кого,  надо
действовать самой. Надо покончить с этим.
   И, заставив себя отойти от стены, она дернула звонок. Дверь не отпер-
ли, и весь ее стыд и страх вдруг исчезли; она позвонила еще и  еще  раз,
словно добиваясь у запертой квартиры ответа и вознаграждения за тот стыд
и страх, с которыми она пришла сюда. Дверь не отворили;  Джун  перестала
звонить и, опустившись на ступеньку, закрыла лицо руками.
   Потом она тихонько сошла вниз на улицу. У  нее  было  такое  чувство,
словно она только что встала после тяжелой болезни; ей хотелось лишь од-
ного: как можно скорее добраться домой. Ей казалось, что  на  улице  все
знают, где она была, что она делала; и вдруг через  дорогу  она  увидела
Босини, идущего к своему дому со стороны Монпелье-сквер.
   Она хотела перебежать улицу. Глаза их  встретились,  и  он  приподнял
шляпу. Проехал омнибус, и на минуту она потеряла Босини, потом, стоя  на
краю тротуара, увидела сквозь вереницу экипажей его удаляющуюся фигуру.
   И Джун замерла на месте, глядя ему вслед.


   XIII
   ПОСТРОЙКА ДОМА ЗАКОНЧЕНА

   - Порцию телячьего бульона, порцию супа из бычьих хвостов, два стака-
на портвейна.
   В верхнем зале у Френча, где Форсайт все еще  может  получить  сытные
английские блюда, сидели за завтраком Джемс и его сын.
   Этот ресторан Джемс предпочитал всем остальным; все здесь было скром-
но, без претензий, вкусно, сытно, и хотя Джемс был уже до некоторой сте-
пени испорчен необходимостью следить за модой и привычки  его  складыва-
лись соответственно доходам, которые неуклонно продолжали  расти,  но  в
минуты затишья среди работы его все  еще  одолевала  тоска  по  вкусной,
обильной пище, которую он едал в молодости, У Френча подавали  настоящие
английские официанты - заросшие волосами, в  передниках;  пол  посыпался
опилками, а три круглых зеркала в позолоченных рамах висели как  раз  на
такой высоте, чтобы в них нельзя было смотреться. И кабинки здесь  унич-
тожили совсем недавно, кабинки, где можно было съесть бифштекс из вырез-
ки с рассыпчатым картофелем, не видя своих соседей, - по-джентльменски.
   Джемс заткнул салфетку за третью пуговицу жилета - привычка, от кото-
рой ему давно пришлось отказаться в Вест-Энде. Он чувствовал, что  будет
есть суп с аппетитом, - все утро ушло на оформление бумаг по продаже по-
местья одного старого приятеля.
   Набив рот черствым хлебом здешней выпечки. Джемс заговорил:
   - Ты поедешь в Робин-Хилл один или с Ирэн. Возьми ее  с  собой.  Там,
наверное, будет еще много возни.
   Не поднимая глаз. Сомс ответил:
   - Она не хочет ехать.
   - Не хочет? Как так? Разве она не собирается жит - в Робин-Хилле?
   Сомс промолчал.
   - Не понимаю, что теперь творится с женщинами, - забормотал Джемс,  -
у меня с ними никаких хлопот не было. Ты слишком  много  позволяешь  ей.
Она избалована.
   Сомс поднял на него глаза.
   - Я не желаю слышать о ней ничего дурного, - сказал он вдруг.
   В наступившем молчании было только слышно, как Джемс тянет суп с лож-
ки.
   Официант принес два стакана портвейна, но Сомс остановил его.
   - Так портвейн не подают, - сказал он, - унесите это  и  подайте  всю
бутылку.
   Покончив с супом и с размышлениями. Джемс подвел краткий итог  общему
положению дел.
   - Мама лежит, - сказал он, - можешь воспользоваться экипажем.  Я  ду-
маю, Ирэн с удовольствием проедется. Этот Боснии сам вам все покажет?
   Сомс кивнул.
   - Я тоже не прочь посмотреть, как он там закончил отделку, -  продол-
жал Джемс. - Надо, пожалуй, заехать за вами обоими.
   - Я поеду поездом, - ответил Сомс. - А если вы  захотите  побывать  в
Робин-Хилле, Ирэн, может быть, согласится съездить с вами;  впрочем,  не
знаю.
   Он подозвал официанта и попросил счет, по которому уплатил Джемс.
   Они расстались у собора св. Павла: Сомс поехал на вокзал, а Джемс сел
в омнибус и отправился в западную часть города.
   Он выбрал себе угловое место рядом с кондуктором, загородив  пассажи-
рам дорогу своими длинными ногами, и на всех входивших в омнибус смотрел
с неодобрением, точно они не имели права дышать его воздухом.
   Джемс решил воспользоваться случаем и поговорить с Ирэн. Вовремя ска-
занное слово многое значит; а раз она собирается  переезжать  за  город,
пусть не упускает возможности начать новую жизнь. Вряд ли Сомс потерпит,
если так будет продолжаться.
   Он не вдумывался в то, что значило это "продолжаться"; смысл  выраже-
ния был достаточно широк, расплывчат и как нельзя более подходил Форсай-
ту. А после завтрака Джемс был куда храбрее обычного.
   Добравшись домой, он велел подать ландо и распорядился, чтобы ехал  и
грум. Джемс хотел подойти к Ирэн поласковей, сделать для  нее  все,  что
можно.
   Когда дверь дома N 62 отворилась, он совершенно  явственно  расслышал
пение Ирэн и сразу же заявил об этом, чтобы ему не отказали в приеме.
   Да, миссис Сомс дома, но горничная не знала, принимает ли она.
   С проворством, не раз удивлявшим тех, кто наблюдал за его тощей фигу-
рой и отсутствующим выражением лица, Джемс двинулся в гостиную,  не  дав
горничной времени принести отрицательный ответ. Ирэн сидела  за  роялем,
положив руки на клавиши и, по-видимому, прислушивалась к голосам в  хол-
ле. Она не улыбнулась ему.
   - Ваша свекровь лежит, - начал Джемс, рассчитывая, сразу же завоевать
ее сочувствие. - Меня ждет экипаж. Будьте умницей, подите наденьте  шля-
пу, и мы поедем кататься. Вам полезно подышать воздухом!
   Ирэн взглянула на него, словно собираясь отказаться, но, очевидно пе-
редумав, пошла наверх и вернулась уже в шляпе.
   - Куда вы меня повезете? - спросила она.
   - Мы поедем в Робин-Хилл, - быстро забормотал Джемс, - лошади застоя-
лись, а я хочу посмотреть, что там делается.
   Ирэн заколебалась, но снова передумала и пошла  к  экипажу,  а  Джемс
последовал за ней по пятам - так будет вернее.
   Проехали уже больше половины дороги, когда Джемс заговорил:
   - Сомс так любит вас, не позволяет задеть ни одним словом; почему  вы
так холодны с ним?
   Ирэн вспыхнула и сказала чуть слышно:
   - Я не могу дать ему то, чего у меня нет.
   Джемс строго посмотрел на нее; она сидела в его собственном  экипаже,
ее везли его собственные лошади и слуги - он  чувствовал  себя  хозяином
положения. Теперь ей не так просто будет отделаться; и устраивать  сцену
на людях она тоже не захочет.
   - Я не понимаю вас, - сказал он. - Сомс прекрасный муж!
   Ответ Ирэн прозвучал так тихо, что шум уличного движения почти заглу-
шил ее голос. Он уловил слова:
   - Ведь вы не замужем за ним!
   - Ну и что же из этого? Он вам ни в чем не отказывает. Готов  сделать
что угодно, вот теперь выстроил вам загородный дом. Ведь у вас как будто
нет собственных средств?
   - Нет.
   Джемс снова посмотрел на Ирэн; он не мог понять  выражение  ее  лица.
Похоже было, что она вот-вот расплачется, а вместе с тем...
   - Уж мы-то всегда к вам хорошо относились, - торопливо забормотал он.
   У Ирэн задрожали губы; к своему ужасу. Джемс увидел, как по  щеке  ее
скатилась слеза. Он чувствовал, что в горле у него стал комок.
   - Мы очень любим вас. Если бы вы только... - он чуть не сказал: "вели
себя как следует", но передумал: - если бы вы только захотели стать  хо-
рошей женой.
   Ирэн ничего не ответила, и Джемс тоже замолчал.  Она  сбивала  его  с
толку; в ее молчании чувствовалось не упрямство, а скорее  подтверждение
всего, что он мог сказать. И вместе с тем у Джемса  было  ощущение,  что
последнее слово осталось не за ним. Он не понимал, в чем тут дело.
   Однако замолчать надолго Джемс не мог.
   - Вероятно, Босини теперь скоро женится на Джун, - сказал он.
   Ирэн изменилась в лице.
   - Не знаю, - сказала она, - спросите у нее.
   - Она пишет вам?
   - Нет.
   - Почему? - спросил Джемс. - Я думал, что вы друзья.
   Ирэн повернулась к нему.
   - И об этом, - сказала она, - спросите у нее.
   - Ну, знаете, - пробормотал Джемс, испуганный ее взглядом, - все-таки
это очень странно, что я не могу получить простой ответ на простой  воп-
рос, но ничего не поделаешь.
   Он замолчал, переваривая такой отпор, и наконец разразился:
   - По крайней мере я вас предупредил. Вы не хотите заглядывать вперед.
Сомс много говорить не станет, но я уже вижу, что он долго этого не  по-
терпит. Вам придется винить только самое себя - больше того: не ждите  к
себе сочувствия.
   Ирэн улыбнулась и сказала, чуть склонив голову:
   - Я вам очень признательна.
   Джемс не нашел, что ответить на это.
   На смену ясному жаркому утру пришел серый душный день; тяжелая  гряда
туч, желтых по краям и предвещавших грозу, надвигалась с юга. Ветви  де-
ревьев неподвижно свисали над дорогой, не шевеля ни единым листочком.  В
раскаленном воздухе стоял запах лошадиного пота; кучер и грум,  сидевшие
навытяжку, время от времени украдкой переговаривались, ее  поворачиваясь
друг к другу.
   Наконец, к величайшему облегчению Джемса,  экипаж  подъехал  к  дому;
молчание и непробивемость этой женщины, которую он привык считать  такой
кроткой и мягкой, пугали его.
   Экипаж остановился у самого подъезда, и они вошли в дом.
   В холле было прохладно и тихо, как в могиле, - по спине у Джемса про-
бежал холодок. Он торопливо отдернул кожаную портьеру, скрывавшую  внут-
ренний дворик. И не мог удержаться от одобрительного возгласа.
   В самом деле, дом был отделан с безукоризненным вкусом. Темно-красные
плиты, покрывавшие пространство между стенами и  врытым  в  землю  белым
мраморным бассейном, обсаженным высокими ирисами, были, очевидно, самого
лучшего качества. Джемс пришел в восторг от  лиловой  кожаной  портьеры,
которой была задернута одна сторона двора, сбоку от большой печи,  выло-
женной белым изразцом. Стеклянная крыша была  раздвинута  посередине,  и
теплый воздух лился сверху в самое сердце дома.
   Джемс стоял, заложив руки за спину, склонив голову на худое плечо,  и
разглядывал резьбу колонн и фриз, проложенный вдоль галереи  на  желтой,
цвета слоновой кости, стене. По всему видно, что трудов здесь не пожале-
ли. Настоящий джентльменский особняк. Джемс подошел к портьере, исследо-
вал, как она отдергивается, раздвинул ее в обе стороны и увидел  картин-
ную галерею с огромным, во всю стену, окном. Пол здесь был черного дуба,
а стены окрашены под слоновую кость, так же как и во дворе. Джемс  отво-
рял одну дверь за другой и заглядывал в комнаты. Всюду  идеальный  поря-
док, можно переезжать хоть сию минуту.
   Повернувшись, наконец, к Ирэн, он увидел, что она стоит у двери в сад
с мужем и Боснии.
   Не отличаясь особой чуткостью. Джемс все же сразу заметил, что проис-
ходит что-то неладное. Он подошел к ним уже  встревоженный  и,  не  зная
еще, в чем дело, попытался как-то смягчить создавшееся положение.
   - Здравствуйте, мистер Боснии, - сказал он, протягивая руку. - Я  ви-
жу, вы не поскупились на отделку.
   Сомс повернулся к нему спиной и отошел. Джемс перевел взгляд с хмуро-
го лица Боснии на Ирэн и от волнения высказал свои мысли вслух:
   - Не понимаю, что тут происходит. Мне никогда ничего не рассказывают.
   И, повернувшись вслед за сыном, услышал короткий смешок архитектора и
слова:
   - И благодарение богу. Стоило ли так...
   К несчастью, конца фразы Джемс уже не разобрал.
   Что случилось? Он оглянулся. Иран стояла рядом с Боснии, и  выражение
лица у нее было такое, какого раньше Джемс никогда не видел. Он поспешил
к сыну.
   Сомс шагал по галерее.
   - В чем дело? - спросил Джемс. - Что у вас там?
   Сомс взглянул на него со своим  обычным  надменным  спокойствием,  но
Джемс знал, что сын взбешен.
   - Наш приятель, - сказал он, - снова  превысил  свои  полномочия.  На
этот раз пусть пеняет на себя.
   Сомс пошел к выходу. Джемс поспешил  за  ним,  стараясь  протиснуться
вперед. Он видел, как Ирэн отняла палец от губ, услышал, как она сказала
что-то своим обычным тоном, и заговорил, еще не поравнявшись с ними:
   - Будет гроза. Надо ехать домой. Нам кажется, не  по  дороге,  мистер
Боснии? Нет? Тогда до свидания!
   Он протянул руку. Боснии не принял ее и, отвернувшись, сказал со сме-
хом:
   - До свидания, мистер Форсайт. Смотрите, как бы гроза не застала  вас
в дороге! - и отошел в сторону.
   - Ну, - сказал Джемс, - я не знаю...
   Но, взглянув на Ирэн, запнулся. Ухватив невестку за локоть, он прово-
дил ее до коляски. Джемс был уверен, совершенно уверен, что они назначи-
ли друг другу свидание...
   Ничто в мире не может так взбудоражить Форсайта,  как  открытие,  что
вещь, на которую он положил истратить о