- Хорошо бы вы оба приехали как-нибудь к нам погостить; моя мать была
бы так рада.
   - Она похожа на вас? Джон засмеялся.
   - Нет. Она красавица.
   Глаза серьезно посмотрели на него, губы чуть-чуть улыбнулись.
   - Я бы поехала с удовольствием, но нам с Фрэнсисом нельзя  отлучаться
одновременно.
   - Но ведь сейчас вы оба здесь.
   - Завтра уезжаем; мне хотелось увидеть Кэмден. -  Глаза  опять  стали
внимательно разглядывать лицо Джона. - Может, наоборот, вы поедете с на-
ми и посмотрите наш  дом?  Он  старый.  И  Фрэнсису  доставили  бы  удо-
вольствие.
   - Вы всегда знаете, что доставит вашему брату удовольствие?
   - Конечно.
   - Вот это здорово. Но вам правда хочется, чтобы я приехал?
   - Ну да.
   - Я-то очень хотел бы; ненавижу отели. То есть... ну, вы знаете.
   Но так как он и сам не знал, трудно было ожидать, что она знает.
   Она тронула лошадь, и иноходец Джона перешел на легкий галоп.
   В просветы нескончаемого соснового леса солнце светило  им  в  глаза;
пахло нагретыми сосновыми иглами, смолой и травой; дорога  была  ровная,
песчаная; лошади шли бодро. Джон был счастлив. Странные у  этой  девушки
глаза, манящие; и верхом она ездит даже лучше, чем девочки Блэр.
   - Англичане, наверно, все хорошо ездят? - спросила она.
   - Почти все, если вообще ездят; но сейчас у нас верховая  езда  не  в
почете.
   - Так хотелось бы побывать в Англии! Наши предки приехали из Англии в
тысяча семисотом году - из Вустершира. Где это?
   - Это наш Средний Запад, - сказал Джон. - Только совсем не такой, как
у вас. Там много фруктовых садов - красивая местность: белые  деревянные
домики, пастбища, сады, леса, зеленые холмы. Я как-то на каникулах ездил
туда гулять с одним школьным товарищем.
   - Должно быть, чудесно. Наши предки были католики. У них было  имение
Нэйзби; вот мы и свое назвали Нэйзби. А  бабушка  моя  была  французская
креолка из Луизианы. Правда, что в Англии считают, будто в креолах  есть
негритянская кровь?
   - Мы очень невежественны, - сказал Джон. - Я-то знаю,  что  креолы  -
это старые испанские и французские семьи. В вас обоих есть что-то  фран-
цузское.
   - Во Фрэнсисе - да. А мы не проехали этот курган? Мы уже сделали доб-
рых четыре мили, а говорили - до него только две.
   - А не все ли равно? Тот, первый, по-моему, не был так уж  потрясающе
интересен.
   Ее губы улыбнулись; она, наверно, никогда не смеялась по-настоящему.
   - А какие в этих краях индейцы? - спросил Джон.
   - Наверно не знаю. Если есть, так должно быть, семинолы.  Но  Фрэнсис
думает, что эти курганы были еще до прихода теперешних племен. Почему вы
приехали в Америку, мистер Форсайт?
   Джон прикусил губу. Сказать причину - семейная распря, неудачный  ро-
ман - было не так-то просто.
   - Я сначала поехал в Британскую Колумбию, но там дело не пошло. Потом
услышал о персиках в Северной Каролине.
   - Но почему вы уехали из Англии?
   - Да просто захотелось посмотреть белый свет.
   - Да, - сказала она.
   Звук был тихий, но сочувственный. Джон был рад, тем более что она  не
знала, чему сочувствует. Образ его первой любви  редко  теперь  тревожил
его - уже год, даже больше, как это кончилось. Он был так  занят  своими
персиками. Кроме того, Холли писала, что у Флер родился  сын.  Вдруг  он
сказал:
   - По-моему, надо поворачивать - посмотрите на солнце.
   Солнце, и правда, было уже низко за деревьями.
   - Ой, да.
   Джон повернул коня.
   - Давайте галопом, через полчаса сядет; а луны еще долго не будет.
   Они поскакали назад по дороге. Солнце зашло еще скорее, чем он думал,
стало холодно, свет померк. Вдруг Джон придержал лошадь.
   - Простите, пожалуйста; кажется, мы не на той дороге, по которой еха-
ли с пикника. Я чувствую, что мы сбились вправо. Дороги все  одинаковые,
а лошади только вчера из Колумбии, знают местность не лучше нашего.
   Девушка засмеялась.
   - Мы заблудимся.
   - Хм! Это не шутка в таком лесу. Ему что, конца нет?
   - Наверно, нет. Прямо приключение.
   - Да, но вы простудитесь. Ночью здорово холодно.
   - А у вас только что была испанка!
   - О, это неважно. Вот дорога влево. Поедем по ней или прямо?
   - По ней.
   Они поехали дальше. Для галопа было  слишком  темно,  скоро  и  рысью
ехать стало невозможно. А дорога извивалась бесконечно.
   - Вот так история, - сказал Джон. - Ой, как неприятно!
   Они ехали рядом, но он еле-еле разглядел ее улыбку.
   - Ну что вы! Страшно забавно.
   Он был рад, что она так думает, но не совсем с ней согласен.
   - Так глупо с моей стороны. Брат ваш меня не поблагодарит.
   - Он же знает, что я с вами.
   - Если б еще у нас был компас. Так всю ночь можно  проплутать.  Опять
дорога разветвляется! О черт, сейчас совсем стемнеет.
   И не успел он сказать это, как последний луч света погас;  Джон  едва
различал девушку на расстоянии пяти шагов. Он вплотную подъехал к ее ло-
шади, и Энн дотронулась до его рукава.
   - Не надо беспокоиться, - сказала она, - вы этим только все портите.
   Переложив поводья, он сжал ее руку.
   - Вы молодчина, мисс Уилмот.
   - О, зовите меня Энн. От фамилий как-то холодно,  когда  собьешься  с
дороги.
   - Большое спасибо. Меня зовут Джон, по-настоящему - Джолион.
   - Джолион - Джон, это хорошо.
   - А я всегда любил имя Энн. Подождем, пока взойдет луна,  или  поедем
дальше?
   - А она когда взойдет?
   - Часов в десять, судя по вчерашнему. И будет почти полная. Но сейчас
только шесть.
   - Поедем, пусть лошади сами ищут дорогу.
   - Ладно. Только если уж они нас куда-нибудь привезут, так в Колумбию,
а это не близко.
   Они поехали шагом по узкой дороге. Теперь совсем стемнело. Джон  ска-
зал:
   - Вам не холодно? Пешком идти теплее. Я поеду вперед; не  отставайте,
а то потеряете меня из виду.
   Он поехал вперед и скоро спешился, потому что сам  замерз.  Ни  звука
нельзя было уловить в нескончаемом лесу, ни проблеска света.
   - Вот теперь я озябла, - послышался голос Энн. - Я тоже слезу.
   Так они шли с полчаса, ведя лошадей в поводу и чуть не ощупью  находя
дорогу; вдруг Джон сказал:
   - Посмотрите-ка! Что-то вроде поляны! А что там налево чернеется?
   - Это курган.
   - Только какой, интересно? Тот, что мы видели, или  второй,  или  еще
новый?
   - Пожалуй, побудем здесь, пока не взойдет луна, а тогда, может  быть,
разберемся и найдем дорогу.
   - Правильно! Тут, наверно, и болота есть. Я привяжу лошадей и поищем,
где укрыться. А холодно!
   Он привязал лошадей с подветренной стороны, а когда  повернулся,  она
была рядом с ним.
   - Жутко здесь, - сказала она.
   - Найдем уютное местечко и сядем.
   Он взял ее под руку, и они двинулись в обход кургана.
   - Вот, - сказал вдруг Джон, - здесь копали. Здесь не будет  ветра.  -
Он пощупал землю - сухо. - Присядем здесь и поболтаем.
   Прислонившись к стенке вырытой ямы, они закурили и сидели бок о  бок,
прислушиваясь к тишине. Лошади пофыркивали, тихо переступали, больше  не
было слышно ни звука. Деревья не шумели - лес был  редкий,  да  и  ветер
стих, и живого было - только они двое и лошади. Редкие звезды  на  очень
темном небе да чернеющие в темноте стволы сосен - больше они  ничего  не
видели. И еще светящиеся кончики папирос и время от времени - в свете их
- лица друг друга.
   - Вы, наверно, никогда мне этого не простите, - мрачно сказал Джон.
   - Ну что вы! Мне страшно нравится.
   - Очень мило, что вы так говорите, но  вы,  наверно,  ужасно  озябли.
Знаете что, возьмите мой пиджак.
   Он уже начал снимать его, когда она сказала:
   - Если вы это сделаете, я убегу в лес и заблужусь всерьез.
   Джон покорился.
   - Просто случай, что это вы, а не кто-нибудь из девочек Блэр, -  ска-
зал он.
   - А вам бы хотелось?
   - Для вас - конечно. Но не для меня, нет, право же!
   Они повернулись друг к другу, так что  кончики  их  папирос  чуть  не
столкнулись. Едва различая ее глаза, он вдруг ощутил четкое желание  об-
нять ее. Это казалось так нужно и естественно - но разве можно!
   - Хотите шоколаду? - сказала она.
   Джон съел малюсенький кусочек: шоколад нужно сберечь для нее.
   - Настоящее приключение. Ой, как темно! Одна  я  бы  испугалась,  тут
страшновато.
   - Духи индейцев, - проговорил Джон. - Только я не верю в духов.
   - Поверили бы, если б вас растила цветная нянька.
   - А у вас была?
   - Ну да, и голос у нее был мягкий, как дыня. У нас есть  один  старый
негр, который в детстве был рабом. Самый милый из всех наших негров; ему
скоро восемьдесят лет, волосы совсем белые.
   - Ваш отец ведь уже не мог участвовать в Гражданской войне?
   - Нет; два деда и прадед.
   - А вам сколько лет, Энн?
   - Девятнадцать.
   - Мне двадцать три.
   - Расскажите мне про свой дом в Англии.
   - Теперь у меня там ничего и нет.
   Он рассказал ей историю своей юности в сокращенном издании  и  решил,
что она слушает замечательно. Потом попросил ее рассказать о себе и, по-
ка она говорила, все думал, нравится ли ему ее голос. Она  запиналась  и
проглатывала слова, но голос был мягкий и очень приятный. Когда она кон-
чила свою немудрую повесть - она почти не уезжала из дому,  -  наступило
молчание, потом Джон сказал:
   - Еще только половина восьмого. Пойду взгляну на лошадей. А потом вы,
может быть, поспите.
   Он стал обходить курган и, добравшись до лошадей, постоял,  поговорил
с ними, погладил их морды. В нем шевелилось теплое чувство  покровителя.
Хорошая девочка, и храбрая. Такое лицо запомнишь,  в  нем  что-то  есть,
вдруг он услышал ее голос, тихий, словно она не  хотела  показать  вида,
что зовет: "Джон! Ау, Джон!" Он ощупью пошел обратно. Она протянула впе-
ред руки.
   - Очень страшно! Шуршит что-то! У меня мурашки по спине бегают.
   - Ветер поднялся. Давайте сядем спина к спине, вам будет теплее.  Или
знаете как - я сяду у стены, а вы прислонитесь ко мне и сможете  уснуть.
Только два часа оста - лось, потом поедем при луне.
   Они сели, как он предлагал, она прислонилась к нему,  головой  уткну-
лась ему в плечо.
   - Уютно?
   - Очень. И мурашки кончились. Тяжело?
   - Ни капельки, - сказал Джон.
   Они еще покурили и поболтали. Звезды стали  ярче,  глаза  привыкли  к
темноте. И они были благодарны друг Другу за тепло. Джону нравился запах
ее волос - как от сена - у самого его носа. Он с удовольствием обнял  бы
ее и прижал к себе. Но он этого не сделал. Однако ему было нелегко оста-
ваться чем-то теплым, безличным, чтобы ей только  было  к  чему  присло-
ниться. В первый раз после отъезда из Англии он испытывал желание обнять
когонибудь - так сильно он тогда обжегся. Ветер поднялся, прошумел в де-
ревьях, опять улегся; стало еще тише. Ему совсем не  хотелось  спать,  и
казалось странным, что она спит - ведь спит, не двигается! Звезды мерца-
ли, он стал пристально смотреть на них. Руки и ноги у  него  затекли,  и
вдруг он заметил, что она и не думает спать. Она медленно повернула  го-
лову, и он увидел ее глаза - серьезные, манящие.
   - Вам тяжело, - сказала она и приподнялась, но его рука вернула ее на
место.
   - Ни капельки, только бы вам было тепло и уютно.
   Голова легла обратно; и бдение продолжалось. Изредка они  переговари-
вались о всяких пустяках, и он думал: "Занятно - можно прожить месяцы со
знакомыми людьми и знать их хуже, чем мы теперь будем знать друг друга".
   Опять наступило долгое молчание; но теперь Джон  обхватил  ее  рукой,
так было удобнее обоим. И он начал подумывать, что луне,  собственно,  и
не к чему всходить. Думала ли Энн то же самое? Он не знал. Но если и ду-
мала, луне было все равно, так как он вдруг  понял,  что  она  уже  тут,
где-то за деревьями, - странное спокойное мерцание  стало  излучаться  в
воздухе, поползло по земле, исходило из стволов деревьев.
   - Луна! - сказал он.
   Энн не двинулась, и сердце его заколотилось. Вот как! Ей, как и  ему,
не хотелось, чтобы луна всходила! Медленно неясное  мерцание  наливалось
светом, кралось между стволами, окутало их фигуры; и мрак  рассеялся.  А
они все сидели не шевелясь, словно боясь нарушить очарование. Луна  наб-
ралась сил и в холодном сиянии встала над деревьями; мир ожил. Джон  по-
думал: "Можно ее поцеловать?" - и сейчас же раздумал. Да разве она  поз-
волит! Но, словно угадывая его мысль, она повернула голову и  посмотрела
ему в глаза. Он сказал:
   - Я за вас отвечаю.
   Послышался легкий вздох, и она встала. Они стояли, потягиваясь, вгля-
дываясь в побелевший таинственный лес.
   - Посмотрите, Энн, курган тот самый! Вот тропинка к тому овражку, где
мы ели. Теперь-то мы найдем дорогу.
   - Да, - Интонация была для него непонятной, Они  подошли  к  лошадям,
отвязали их и сели. Вдвоем они теперь, конечно,  найдут  дорогу;  и  они
тронулись в путь. Ехали рядом.
   Джон сказал:
   - Ну вот, будет что вспомнить.
   - Да, я никогда не забуду.
   Больше они не говорили, только советовались о дороге, но скоро  стало
ясно, куда ехать, и они поскакали. Вот и луг, где играли в поло, - у са-
мой гостиницы.
   - Ступайте успокойте вашего брата. Я отведу лошадей и сейчас вернусь.
   Когда он вошел в салон, Фрэнсис Уилмот, лице  не  переодевшись  после
поездки, сидел там один. У него было странное выражение  лица  -  не  то
чтобы враждебное, но, уж конечно, и не дружелюбное.
   - Энн прошла наверх, - сказал он. - Вы, по-видимому, неважно ориенти-
руетесь. Я сильно беспокоился.
   - Простите меня, пожалуйста, - смиренно сказал Джон, - я  забыл,  что
лошади не знают местности.
   - Что ж, - сказал Фрэнсис Уилмот и пожал плечами.
   Джон в упор посмотрел на него.
   - Уж вы не воображаете ли, что я отстал нарочно? А то у  вас  это  на
лице написано.
   Фрэнсис Уилмот опять пожал плечами.
   - Простите, - сказал Джон, - но вы, кажется, забыли, что ваша  сестра
- порядочная женщина, с которой не станешь  вести  себя,  как  последний
мерзавец.
   Фрэнсис Уилмот не отвечал; он отошел к окну и глядел на  улицу.  Джон
был очень зол; он присел на ручку кресла, внезапно почувствовав страшную
усталость. Сидел и хмуро смотрел в пол. Вот черт! Он  и  сестре  устроил
сцену? Если так...
   Голос за его спиной произнес:
   - Я, знаете, не то хотел  сказать!  Извините,  пожалуйста,  я  просто
очень беспокоился. Руку!
   Джон вскочил, и они обменялись рукопожатием, глядя прямо в глаза друг
другу.
   - Вы, наверно, совсем вымотались, - сказал Фрэнсис Уилмот. - Пойдемте
ко мне; у меня там есть фляжка. Я уж и Энн дал глотнуть.
   Они поднялись наверх. Джон сел на единственный стул, Фрэнсис Уилмот -
на кровать.
   - Энн говорила, что звала вас ехать к нам завтра. Надеюсь, вы не раз-
думаете?
   - Я бы с наслаждением.
   - Ну, вот и отлично! Они выпили, поболтали, покурили.
   - Спокойной ночи, - вдруг сказал Джон, - а то я здесь у вас засну.
   Они опять пожали друг другу руки, и Джон, пошатываясь,  отправился  к
себе. Он уснул мгновенно.
   На следующий день они втроем поехали через Колумбию и Чарлстон в име-
ние Уилмотов. Дом стоял в излучине красноватой реки, окруженный  хлопко-
выми полями и болотами, на которых росли вечнозеленые дубы, унылые,  об-
вешанные флоридским мхом. Прежние лачуги рабов, в  которых  теперь  жили
только собаки, еще не были снесены. Дом был двухэтажный, с  двумя  дере-
вянными лестницами, ведущими на увитую систарией веранду; он сильно нуж-
дался в покраске. Комнаты все были проходные, в них висели старые  порт-
реты умерших Уилмотов и де Фревилей, да бродили  негры,  переговариваясь
тягучими, мягкими голосами.
   Джону ни разу еще не было так хорошо, с самого приезда в Новый  Свет,
три с половиной года назад. По утрам он возился на солнышке  с  собаками
или пытался писать стихи, так как молодые  хозяева  были  заняты.  После
обеда он ездил верхом с ними обоими или с одной Энн. Вечерами  учился  у
нее играть на гавайской гитаре перед камином, который топили, когда  за-
ходило солнце, или слушал, как Фрэнсис рассказывал о разведении хлопка -
с ним, после той минутной размолвки, он был опять в самых лучших отноше-
ниях.
   С Энн он говорил мало; они как бы снова погрузились  в  то  молчание,
которое началось, когда они сидели в темноте у старого индейского курга-
на. Но он следил за ней; он все время старался поймать серьезный,  маня-
щий взгляд ее темных глаз. Она казалась ему все менее и менее похожей на
других знакомых девушек; была быстрее их,  молчаливее,  самостоятельнее.
Дни бежали, солнце грело, по ночам пахло дымом лесных пожаров; и канику-
лы Джона подходили к концу. Он уже умел играть на  гавайской  гитаре,  и
под ее аккомпанемент они исполняли негритянские песни, арии из  опереток
и прочие бессмертные произведения искусства. Настал  последний  день,  и
Джона охватило смятение. Завтра рано утром он уезжает в Южные  Сосны,  к
своим персикам! В тот день, когда он в последний раз ездил с ней верхом,
молчание было почти неестественное, и она даже не смотрела на него. Джон
пошел наверх переодеваться, унося в душе ужас. Теперь он знал, что хочет
увезти ее с собой, и был уверен, что она не поедет. Как  скучно  думать,
что нельзя будет больше ловить на себе ее взгляд. Он изголодался от  же-
лания поцеловать ее. Он сошел вниз угрюмый и сел в кресло перед  горящим
камином; теребил за уши рыжего сеттера, смотрел, как в комнате  темнеет.
Может быть, она даже не придет попеть  напоследок.  Может  быть,  ничего
больше не будет - только ужин и вечер втроем; не удастся  даже  сказать,
что он любит ее, и услышать в ответ, что она его не любит. И он тоскливо
думал: "Я сам виноват - дурак, зачем молчал, упустил случай".
   В комнате стемнело, только камин горел; сеттер уснул. Джон тоже  зак-
рыл глаза. Так, казалось, было лучше ждать... самого худшего.  Когда  он
открыл глаза, она стояла перед ним с гитарами.
   - Хотите поиграть, Джон?
   - Да, - сказал Джон, - давайте поиграем. В последний раз, - и он взял
гитару.
   Она села на коврик перед  камином  и  стала  настраивать.  Джон  сос-
кользнул на пол, где лежал сеттер, и тоже стал настраивать. Сеттер встал
и ушел.
   - Что будем петь?
   - Я не хочу петь, Энн. Пойте вы. Я буду аккомпанировать.
   Она не смотрит на него! И не будет смотреть! Все кончено! Дурак,  что
он наделал!
   Энн запела. Она пела протяжную песню - зов  испанской  горянки.  Джон
щипал струны, а мелодия щипала его за сердце. Она допела до конца, спела
еще раз, и ее взгляд передвинулся. Что? Она смотрит на него наконец!  Не
надо показывать вида, что он заметил. Уж очень  хорошо  -  этот  долгий,
темный взгляд поверх гитары. Между ними была ее гитара и его. Он отшвыр-
нул эту гадость. И вдруг, подвинувшись на полу, обнял девушку. Она молча
уронила голову ему на плечо, как тогда, у индейского кургана. Он  накло-
нился щекой к ее волосам. От них пахло, как и тогда, сеном. И как тогда,
в лунном свете, Энн закинула голову, так и теперь она повернулась к  не-
му. Но теперь Джон поцеловал ее в губы.



   Джон Голсуори
   Сага о Форсайтах: Серебрянная ложка


   Изд. "Известия", Москва, 1958
   Перевод А. В. Кривцовой
   OCR Палек, 1998 г.


   Но, друг мой,
   Тернист наш путь!
   Шекспир, "Зимняя сказка".


   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   I
   ИНОСТРАНЕЦ

   Трудно было с первого взгляда узнать американца в  молодом  человеке,
который вышел из такси на Саут-сквер в  Вестминстере  в  конце  сентября
1924 года. Поэтому шофер поколебался, прежде чем запросить двойную  пла-
ту. Молодой человек без всяких колебаний ему отказал.
   - Разве вы неграмотны? - спокойно осведомился он. - Посмотрите -  че-
тыре шиллинга.
   С этими словами он повернулся спиной к шоферу и взглянул  на  здание,
перед которым остановилось такси. Сейчас ему предстояло впервые войти  в
английский дом, и он слегка волновался, точно ему должны были выдать се-
мейную тайну. Вытащив из кармана конверт с адресом, он посмотрел на  но-
мер, выгравированный на медной дощечке у  двери,  прошептал:  "Да,  пра-
вильно", и позвонил.
   Ожидая, пока откроют, он обратил вн