ешетку, где сидела черная кошка  -
вся ощерившись, сверкая глазами.
   - Дайте мне его, Элен. Иди к маме, милый.
   И Тинг-а-Линг пошел: вырваться все равно было нельзя; но он все время
оборачивался, фыркая и скаля зубы.
   - Люблю, когда он такой естественный, - сказала Флер.
   - Выброшенные деньги - такая собака, - заметил Сомс. - Тебе надо было
купить бульдога - пусть бы спал в холле. Нет конца грабежам. У тети  ук-
рали дверной молоток.
   - Я бы не рассталась с Тингом и за сто молотков.
   - В один прекрасный день у тебя и его украдут - эта порода в моде!
   Флер открыла дверь.
   - Ой, - сказала она, - Барт уже пришел!
   Блестящий цилиндр красовался на мраморном ларе, подаренном  Сомсом  и
предназначенном для хранения верхнего платья, на страх моли.
   Поставив свой цилиндр рядом с тем, Сомс поглядел на них. Они были  до
смешного одинаковые - высокие, блестящие, с той же маркой  внутри.  Сомс
опять стал носить цилиндр после провала  всеобщей  стачки  и  забастовки
горняков 1921 года, инстинктивно почувствовав, что революция на довольно
значительное время отсрочена.
   - Так вот, - сказал он, вынимая розовый  пакетик  из  кармана,  -  не
знаю, понравится ли тебе, посмотри!
   Это был причудливо выточенный, причудливо переливающийся кусочек опа-
ла в оправе из крохотных бриллиантов.
   - О, какая прелесть! - обрадовалась Флер.
   - Венера, выходящая из морской пены, или что-то в этом духе,  -  про-
ворчал Сомс. - Редкость. Нужно ее смотреть при сильном освещении.
   - Но она очаровательна. Я сейчас же ее надену.
   Венера! Если бы папа только знал! Она обвила его  шею  руками,  чтобы
скрыть смущение. Сомс с обычной сдержанностью позволил ей потереться ще-
кой о его гладко выбритое лицо. Зачем излишние проявления  любви,  когда
они оба и так знают, что его чувство вдвое сильнее чувства Флер?
   - Ну, надень, - сказал он, - посмотрим.
   Флер приколола опал у ворота, глядя на себя в старинное, в лакирован-
ной раме, зеркало.
   - Изумительно! Спасибо тебе, дорогой. Да, твой галстук в порядке. Мне
нравятся эти белые полосочки. Ты всегда носи его к черному. Ну,  пойдем!
- и она потянула его за собой в китайскую комнату. Там никого не было.
   - Барт, наверно, наверху у Майкла - обсуждает свою новую книгу.
   - В его годы - писать! - сказал Сомс.
   - Миленький, да он на год моложе тебя!
   - Но я-то не пишу. Не так глуп. Ну, а у тебя завелись  еще  какие-ни-
будь эдакие новомодные знакомые?
   - Только один. Гэрдон Минхо, писатель.
   - Тоже из новых?
   - Что ты, милый! Неужели ты не слышал о Гэрдоне Минхо?  Он  стар  как
мир.
   - Все они для меня одинаковы, - проворчал Сомс. - Он на хорошем  сче-
ту?
   - Да, я думаю, что его годовой доход побольше твоего. Он почти  клас-
сик - ему для этого остается только умереть.
   - Надо будет достать какую-нибудь из его книг и почитать. Как ты  его
назвала?
   - Ты достань "Рыбы и рыбки" Гэрдона Минхо.  Запомнишь,  правда?  А-а,
вот и они! Майкл, посмотри, что папа мне подарил.
   Взяв его руку, она приложила ее к опалу на своей шее. "Пусть они  оба
видят, в каких мы хороших отношениях", - подумала она. Хотя  отец  и  не
видел ее с Уилфридом в галерее, но совесть  ей  подсказывала:  "Укрепляй
свою репутацию - неизвестно, какая поддержка понадобится  тебе  в  буду-
щем".
   Украдкой она наблюдала за стариками. Встречи "Старого Монта" со "Ста-
рым Форсайтом", как называл ее отца Барт, говоря о нем с Майклом,  вызы-
вали у нее желание смеяться - совершенно неизвестно  почему.  Барт  знал
все - но все его знания были словно прекрасно переплетенные и  аккуратно
изданные в духе восемнадцатого века томики. Ее отец знал только то,  что
ему было выгодно знать, но его знания не  были  систематизированы  и  не
входили ни в какие рамки. Если он и принадлежал  к  концу  викторианской
эпохи, то все же умел, когда было нужно, пользоваться достижениями позд-
нейших периодов. "Старый Монт" верил в традиции, "Старый Форсайт" -  ни-
чуть. Зоркая Флер давно подметила разницу в пользу своего  отца.  Однако
разговоры "Старого Монта" были много современнее, живее,  поверхностнее,
язвительнее. менее связаны с точной информацией, а речь Сомса всегда бы-
ла сжата, деловита. Просто невозможно сказать, который из них  -  лучший
музейный экспонат. И оба так хорошо сохранились!
   Они, собственно, даже не поздоровались, только Сомс пробурчал  что-то
о погоде. И почти сразу все принялись за воскресный завтрак - Флер, пос-
ле длительных стараний, удалось совершенно лишить его обычного  британс-
кого характера. И действительно, им был подан салат из  омаров,  ризотто
из цыплячьих печенок, омлет с ромом и десерт настолько испанского  вида,
как только было возможно.
   - Я сегодня была у Тэйта, - проговорила Флер. - Право, по-моему,  это
трогательное зрелище.
   - Трогательное? - фыркнул Сомс.
   - Флер хочет сказать, сэр, что видеть сразу так много старых английс-
ких картин - это все равно, что смотреть на выставку младенцев.
   - Не понимаю, - сухо возразил Сомс. - Там есть прекрасные работы.
   - Но не "взрослые"!
   - А вы, молодежь, принимаете всякое  сумасшедшее  умничанье  за  зре-
лость.
   - Нет, папа, Майкл не то хочет сказать. Ведь правда, у английской жи-
вописи еще не прорезались зубы мудрости. Сразу видишь разницу между анг-
лийской и любой континентальной живописью.
   - И благодарение богу за это! - перебил сэр Лоренс. - Искусство нашей
страны прекрасно своей невинностью. Мы самая старая страна в  политичес-
ком отношении и самая юная - в эстетическом. Что вы скажете на это, Фор-
сайт?
   - Тернер для меня достаточно стар и умен, - коротко бросил Сомс. - Вы
придете на заседание правления ОГС во вторник?
   - Во вторник? Как будто мы собирались поохотиться, Майкл?
   Сомс проворчал:
   - Придется с этим подождать. Мы утверждаем отчет.
   Благодаря влиянию "Старого Монта" Сомс попал в  правление  одного  из
богатейших страховых предприятий - Общества Гарантийного  Страхования  -
и, по правде говоря, чувствовал себя там не совсем уверенно. Несмотря на
то, что закон о страховании был одним из надежнейших в  мире,  появились
обстоятельства, которые причиняли ему беспокойство. Сомс покосился через
стол. Весьма легковесен этот узколобый, мохнатобровый баронетишка - вро-
де своего сына! И Сомс внезапно добавил:
   - Я не вполне спокоен. Если бы я знал раньше, как этот Элдерсон ведет
дела, - сомневаюсь, что я вошел бы в правление.
   Лицо "Старого Монта" расплылось так, что, казалось, обе половинки ра-
зойдутся.
   - Элдерсон! Его дед был у моего деда агентом по выборам во время бил-
ля о парламентской реформе; он провел его через  самые  корруптированные
выборы, какие когда-либо имели место, купил все голоса, перецеловал всех
фермерских жен. Великие времена, Форсайт, великие времена!
   - И они прошли, - сказал Сомс. - Вообще я считаю, что нельзя так  до-
верять одному человеку, как мы доверяем Элдерсону. Не нравятся  мне  эти
иностранные страховки.
   - Что вы, дорогой мой Форсайт! Этот Элдерсон -  первоклассный  ум.  Я
знаю его с детства, мы вместе учились в Уинчестере.
   Сомс глухо заворчал. В этом ответе "Старого  Монта"  крылась  главная
причина его беспокойства. Члены правления все словно  учились  вместе  в
Уинчестере. Тут-то и зарыта собака! Они все до того почтенны, что не ре-
шаются взять под сомнение не только друг друга, но даже свои собственные
коллективные действия. Пуще ошибок, пуще обмана они боятся выказать  не-
доверие друг к другу. И это естественно: недоверие друг к Другу есть зло
непосредственное. А, как известно, непосредственых неприятностей и  ста-
раются избегать. И в самом деле, только привычка, унаследованная  Сомсом
от своего отца Джемса, - привычка лежать без сна между двумя и  четырьмя
часами ночи, когда из кокона смутного опасения так легко вылетает бабоч-
ка страха, - заставляла его беспокоиться. Конечно, ОГС было столь внуши-
тельным предприятием и сам Сомс был так недавно с ним связан,  что  явно
преждевременно было чуять недоброе, - тем более, что ему пришлось бы уй-
ти из правления и потерять тысячу в год, которую он получал там, если бы
он поднял тревогу без всякой причины. А что если причина  все  же  есть?
Вот в чем беда! А тут еще этот "Старый Монт" сидит и болтает об охоте  и
своем дедушке. Слишком узкий лоб у этого человека! И  невесело  подумав:
"Никто из всех них, даже моя родная дочь, не способны  ничего  принимать
всерьез", - он окончательно замолк. Возня у его локтя заставила его  оч-
нуться - это собачонка вскочила на стул между ним и Флер! Кажется, ждет,
чтоб он дал ей что-нибудь? У нее скоро глаза выскочат. И Сомс сказал:
   - Ну, а тебе что нужно? - Как это животное смотрит на него своими пу-
говицами для башмаков! - На, - сказал он, протягивая собаке соленую мин-
далину, - не ешь их, верно?
   Но Тинг-а-Линг съел.
   - Он просто обожает миндаль, папочка. Правда, мой миленький?
   Тинг-а-Линг поднял глаза на Сомса, и у того появилось странное ощуще-
ние. "По-моему, этот звереныш меня любит, - подумал он, - всегда на меня
смотрит". Он дотронулся до носа Тинга концом пальца. Тинг-а-Линг  слегка
лизнул палец своим загнутым черноватым язычком.
   - Бедняга! - непроизвольно сорвалось у Сомса, и он обернулся к  "Ста-
рому Монту".
   - Забудьте, что я говорил.
   - Дорогой мой Форсайт, а что, собственно, вы сказали?
   Господи помилуй! И он сидит в правлении рядом с таким человеком!  Что
заставило его принять этот пост - один бог знает, - ни деньги, ни лишние
заботы ему не были нужны. Как только он стал одним  из  директоров,  вся
его родня - Уинифрид и другие - стала покупать акции,  чтобы  заработать
на подоходный налог: семь процентов с  привилегированных  акций,  девять
процентов с обычных, вместо тех верных пяти процентов, которыми им  сле-
довало бы довольствоваться. Вот так всегда: он не может сделать ни шагу,
чтобы за ним не увязались люди. Ведь он был всегда таким  верным,  таким
прекрасным советником в путаных денежных делах. И теперь,  в  его  годы,
такое беспокойство! В поисках утешения его глаза остановились на опале у
шеи Флер - красивая вещь, красивая шея! Да! У нее совсем счастливый  вид
- забыла свое несчастное увлечение, - как-никак, два года прошло. За од-
но это стоит благодарить судьбу. Теперь ей нужен ребенок, чтобы  сделать
ее устойчивее во всей этой модной суете среди грошовых писак, художников
и музыкантов. Распущенная публика. Впрочем, у Флер умная головка. Если у
нее будет ребенок, надо будет положить на ее имя еще двадцать  тысяч.  У
ее матери одно достоинство: в денежных делах очень аккуратна, -  хорошая
французская черта. И Флер,  насколько  ему  известно,  тоже  знает  цену
деньгам. Что такое? До его слуха долетело слово  "Гойя".  Выходит  новая
его биография? Гм... Это подтвердило медленно крепнущее в нем убеждение,
что Гойя снова на вершине славы.
   - Пожалуй, расстанусь с этой вещью, - сказал он, указывая на картину.
- Тут сейчас есть один аргентинец.
   - Продать вашего Гойю, сэр? - удивился Майкл. - Вы только  подумайте,
как все сейчас завидуют вам.
   - За всем не угнаться, - сказал Сомс.
   - Репродукция, которую мы сделали для новой биографии,  вышла  изуми-
тельно. "Собственность Сомса Форсайта, эсквайра". Дайте нам сначала хоть
выпустить книгу, сэр.
   - Тень или сущность, а? Форсайт? Узколобый баронетишка -  насмехается
он, что ли?
   - У меня нет родового поместья, - сказал он.
   - Зато у нас есть, сэр, - ввернул Майкл. - Вы могли бы завещать  кар-
тину Флер.
   - Посмотрим, заслужит ли она, - сказал Сомс. И посмотрел на дочь.
   Флер редко краснела: она просто взяла Тинг-а-Линга на руки  и  встала
из-за испанского стола. Майкл пошел за ней.
   - Кофе в комнате рядом, - сказал он.
   "Старый Форсайт" и "Старый Монт" встали, вытирая усы.


   VII
   "СТАРЫЙ МОНТ" И "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ"

   Контора ОГС находилась недалеко от Геральдического управления.  Сомс,
знавший, что "три червленые пряжки на черном поле вправо" и "натурально-
го цвета фазан" за немалую мзду были получены его дядей Суизином в  шес-
тидесятых годах прошлого века, всегда презрительно отзывался об этом уч-
реждении, пока, примерно с год назад, его не поразила  фамилия  Голдинг,
попавшаяся ему в книге, которую он рассеянно просматривал в "Клубе  зна-
токов". Автор пытался доказать, что Шекспир в действительности был  Эду-
ард де Вир, граф Оксфорд. Мать графа была  урожденная  Голдинг,  и  мать
Сомса - тоже! Совпадение поразило его; и он стал читать дальше. Он отло-
жил книгу, не уверенный в правильности ее основных выводов,  но  у  него
определенно зародилось любопытство: не приходится  ли  он  родственником
Шекспиру? Даже если считать,  что  граф  не  был  поэтом,  все  же  Сомс
чувствовал, что такое родство только почетно, хотя, насколько  ему  уда-
лось выяснить, граф Оксфорд был темной личностью.  Когда  Сомс  попал  в
правление ОГС и раз в две недели, по вторникам, стал проходить мимо это-
го учреждения, он думал: "Денег я на это тратить не стану, но как-нибудь
загляну сюда". А когда заглянул, сам удивился, насколько это его  захва-
тило. Проследить родословную матери  оказалось  чемто  вроде  уголовного
расследования: почти так же запутано и совершенно так же дорого. С  фор-
сайтским упорством он не мог уже остановиться  в  своих  поисках  матери
Шекспира де Вир, даже если бы она оказалась  только  дальней  родней.  К
несчастью, он никак не мог проникнуть дальше некоего Уильяма  Гоулдинга,
времен Оливера Кромвеля, по роду занятий "ингерера".  Сомс  даже  боялся
разузнать, какая это, в сущности, была профессия.  Надо  было  раскопать
еще четыре поколения - и он тратил все больше денег и все  больше  терял
надежду что-нибудь получить за них. Вот почему во вторник, после завтра-
ка у Флер, он по дороге в правление так косо смотрел на  старое  здание.
Еще две бессонные ночи до того взвинтили его, что  он  решил  больше  не
скрывать своих подозрений и выяснить, как обстоят дела в ОГС.  И  неожи-
данное напоминание о том, что он тратит деньги как попало, когда в буду-
щем, пусть отдаленном, придется, чего доброго, выполнять финансовые обя-
зательства, совершенно натянуло его и без того напряженные нервы.  Отка-
завшись от лифта и медленно подымаясь на второй этаж, он снова перебирал
всех членов правления. Старого  лорда  Фонтенон  держали  там,  конечно,
только ради имени; он редко посещал заседания и был, как теперь  говори-
ли... мм-м... "пустым местом". Председатель сэр Льюк  Шерман,  казалось,
всегда старался только о том, чтобы его не приняли за еврея. Нос у  него
был прямой, но веки внушали подозрение. Его фамилия была безукоризненна,
зато имя - сомнительно; голосу он придавал нарочитую грубоватость,  зато
его платье имело подозрительную склонность к блеску. А в общем  это  был
человек, о котором, как чувствовал Сомс, нельзя было  сказать,  несмотря
на весь его ум, что он относится к делу вполне  серьезно.  Что  касается
"Старого Монта" - ну, какая польза правлению от девятого  баронета?  Хью
Мэйрик, королевский адвокат - последний из троицы, которая "вместе  учи-
лась", - был безусловно на месте в суде, но заниматься делами не имел ни
времени, ни склонности. Оставался этот обращенный квакер, старый Кэтберт
Мозергилл, чья фамилия в течение прошлого столетия  стала  нарицательной
для обозначения честности и успеха в делах, так что до сих пор Моэергил-
лов выбирали почти автоматически во все правления. Это  был  глуховатый,
приятный, чистенький старичок, необычайно кроткий - и ничего больше. Аб-
солютно честная публика, несомненно, но совершенно поверхностная.  Никто
из них по-настоящему не интересуется делом. И все они в руках у Элдерсо-
на; кроме Шермана, пожалуй, да и тот ненадежен! А сам Элдерсон - умница,
артист в своем роде; с самого  начала  был  директором-распорядителем  и
знает дело до мельчайших подробностей. Да! В этом все горе! Он  завоевал
себе престиж своими знаниями, годами успеха; все заискивают перед ним  -
и не удивительно! Плохо то, что такой человек никогда  не  признается  в
своей ошибке, потому что это разрушило бы представление о его непогреши-
мости. Сомс считал себя достаточно непогрешимым, чтобы знать, как непри-
ятно в чем бы то ни было признаваться. Десять месяцев  назад,  когда  он
вступал в правление, все, казалось, шло полным ходом: на  бирже  падение
цен достигло предела - по крайней мере все так считали - и  поэтому  га-
рантийное страхование заграничных контрактов, предложенное Элдерсоном  с
год назад, представлялось всем, при некотором подъеме  на  бирже,  самой
блестящей из всех возможностей. И теперь, через год. Сомс смутно  подоз-
ревал, что никто не знает в точности, как обстоят дела, -  а  до  общего
собрания осталось только шесть недель! Пожалуй, даже Элдерсон ничего  не
знает, а если и знает, то упорно держит про себя те сведения, которые по
праву принадлежат всему директорату.
   Сомс вошел в кабинет правления без улыбки. Все налицо, даже лорд Фон-
тенон и "Старый Монт", - ага, отказался от своей охоты!  Сомс  сел  поо-
даль, в кресло у камина. Глядя на Элдерсона, он внезапно совершенно  от-
четливо понял всю прочность положения Элдерсона и всю  непрочность  ОГС.
При неустойчивости валюты они никак не могут точно установить своих обя-
зательств - они просто играют вслепую. Слушая протокол предыдущего засе-
дания и очередные дела, подперев подбородок рукой, Сомс переводил  глаза
с одного на другого - старый Мозергилл, Элдерсон, Монт напротив,  Шерман
на месте председателя, Фонтеной, спиной к нему Мэйрик - решающее заседа-
ние правления в этом году. Он не может, не должен ставить себя в  ложное
положение. Он не имеет права впервые встретиться с держателями акций, не
запасшись точными сведениями о положении дел. Он снова взглянул  на  Эл-
дерсона - приторная физиономия, лысая голова, как у Юлия Цезаря;  ничего
такого, что внушало бы излишний оптимизм или излишнее недоверие, - пожа-
луй, даже слегка похож на старого дядю Николаев Форсайта, чьи дела всег-
да служили примером позапрошлому поколению. Когда директор-распорядитель
окончил свой доклад. Сомс уставился на розовое лицо сонного старого  Мо-
зергилла и сказал:
   - Я считаю, что этот отчет неточно освещает наше положение. Я  считаю
нужным собрать правление через неделю, господин председатель, и в  тече-
ние этой недели каждого члена правления необходимо снабдить точными све-
дениями об иностранных контрактах, которые не истекают в текущем  финан-
совом году. Я заметил, что все  они  попали  под  общую  рубрику  обяза-
тельств. Меня это не удовлетворяет. Они должны быть выделены  совершенно
особо. - И, переведя взгляд мимо Элдерсона прямо на лицо  "Старого  Мон-
та", он продолжал: - Если в будущем году положение на континенте не  из-
менится к лучшему - в чей я сильно сомневаюсь, - я вполне готов ожидать,
что эти сделки приведут нас в тупик.
   Шарканье подошв, движение ног, откашливание, какими обычно выражается
смутное чувство обиды, встретили слова "в тупик",  и  Сомс  почувствовал
что-то вроде удовлетворения. Он встряхнул их сонное благодушие, заставил
их испытать те опасения, от которых сам так страдал в последнее время.
   - Мы всегда все наши обязательства рассматриваем под общей  рубрикой,
мистер Форсайт.
   Какой наивный тип!
   - И, по-моему, напрасно. Страхование иностранных  контрактов  -  дело
новое. И если я верно, понимаю вас, то нам, вместо того  чтобы  выплачи-
вать дивиденды, надо отложить прибыли этого года на случай убытков в бу-
дущем году.
   Снова движение и шарканье.
   - Дорогой сэр, это абсурдно!
   Бульдог, сидевший в Сомсе, зарычал.
   - Вы так думаете! - сказал он. - Получу я эти сведения или нет?
   - Разумеется, правление может получить все сведения, какие  пожелает.
Но разрешите мне заметить по общему вопросу, что  тут  может  идти  речь
только об оценке обязательств. А мы всегда были весьма осторожны в наших