аконец бинокль на  сложенный  цилиндр,  он  обратил
свой взор на занавес. Острее, чем когда-либо, старый Джолион  почувство-
вал, что его песенка спета. Куда девались женщины, красивые женщины, бы-
вало наполнявшие театр? Куда девался тот прежний сердечный трепет, с ко-
торым он ждал появления знаменитого  певца?  Где  то  чувство  опьянения
жизнью, опьянения своей способностью наслаждаться по?
   Когда-то он был завзятым театралом! Нет теперь оперы!
   Этот Вагнер погубив все - ни мелодии, ни  голосов.  А  какие  замеча-
тельные были певцы! Нет их теперь. Он смотрел на актеров,  разыгрывающих
старые, знакомые сцены, и чувствовал, как цепенеет его сердце.
   Начиная с седого завитка над ухом и кончая лакированными башмаками  с
резинкой, в старом Джолионе не было и  следа  старческой  неуклюжести  и
слабости. Такой же прямой - почти такой же, как в  те  прежние  времена,
когда он приходил сюда каждый вечер; такое же хорошее зрение - почти та-
кое же хорошее. Но это чувство усталости и разочарования!
   Всю свою жизнь он наслаждался всем, даже несовершенным -  а  несовер-
шенного было много, - и наслаждался умеренно, чтобы не утратить молодос-
ти. Но теперь ему изменила и способность наслаждаться  жизнью  и  умение
философски смотреть на нее, осталось только ужасное  чувство  конца.  Ни
хор узников, ни даже ария Флорестана не были  властны  рассеять  тоскли-
вость его одиночества.
   Если бы только Джо был с ним! Мальчику, должно быть, уже стукнуло со-
рок. Он потерял четырнадцать лет жизни своего  единственного  сына.  Джо
теперь уже не пария в обществе. Он женился. Старый Джолион не мог  удер-
жаться от того, чтобы не отметить своим одобрением этот поступок, и пос-
лал сыну чек на пятьсот фунтов. Чек был возвращен в письме, отправленном
из "Всякой всячины" и содержавшем следующее:
   "Дорогой отец!
   Мне было приятно получить Ваш щедрый  подарок  -  он  служит  доказа-
тельством того, что Вы не так плохо думаете обо мне. Я возвращаю чек, но
если Вы сочтете возможным передать свой подарок нашему малышу (мы  зовем
его Джолли), который носит наше имя и фамилию, я буду Вам очень  призна-
телен.
   Надеюсь от всего сердца, что Вы чувствуете себя так же хорошо, как  и
прежде.
   Любящий Вас сын Джо".
   Письмо так похоже на мальчика. Он всегда был такой приветливый.  Ста-
рый Джолион послал следующий ответ:
   "Дорогой Джо!
   Сумма (500 ф. ст.) занесена в мои книги на имя твоего сына,  Джолиона
Форсайта; соответственным образом на нее будут начисляться 5%.  Я  наде-
юсь, что дела твои идут хорошо. Мое здоровье в настоящее время неплохо.
   Остаюсь любящий тебя отец Джолион Форсайт".
   И каждый год первого января он прибавлял к этой сумме сто фунтов плюс
проценты. Сумма росла; к следующему новому году там будет тысяча пятьсот
фунтов стерлингов с небольшим. И трудно выразить то сожаление какое при-
носила ему эта ежегодная операция. На этом переписка их прекратилась.
   Несмотря на любовь к сыну, несмотря на инстинкт, отчасти  врожденный,
отчасти появившийся у него, как и у сотен людей одного с ним  класса,  в
результате постоянной близости к деловому миру и заставлявший его оцени-
вать поведение людей не с принципиальных позиций, а на  основании  выте-
кавших из этого поведения последствий, старки Джолион чувствовал в  глу-
бине сердца какое-то беспокойство. Обстоятельства сложились так, что его
сын должен был погибнуть; закон этот  провозглашался  во  всех  романах,
проповедях и пьесах, которые он когда-либо читал, слышал или смотрел.
   Когда чек пришел обратно, старому Джолиону показалось,  что  творится
что-то неладное. Почему его сын не погиб? Но кто мог  ответить  на  этот
вопрос?
   Он слышал, конечно, - вернее, сам постарался разузнать, - что Джо жи-
вет в Сент-Джонс-Вуд, где у сего есть небольшой дом с  садом  на  Виста-
риа-авеню, что у него с женой свой круг знакомых, по  всей  вероятности,
весьма сомнительных, и что у них двое детей: мальчик Джолли [3]  (прини-
мая во внимание все обстоятельства, старый Джолион находил это  имя  ци-
ничным, а он и побаивался и не любил цинизма) и девочка Холли, родившая-
ся уже после их женитьбы. Кто знает, в каких условиях живет его сын?  Он
превратил в наличные деньги наследство, полученное от  деда  со  стороны
матери, и поступил к Ллойду страховым агентом; кроме того, занимался жи-
вописью - писал акварели. Старому Джолиону было известно это,  так  как,
увидев однажды в витрине подпись своего сына под акварелью, изображавшей
Темзу, он стал время от времени тайком покупать их. Он  считал  акварели
плохими и не развешивал их из-за подписи; он держал их в ящике под  зам-
ком.
   Сидя в громадном зале, старый Джолион почувствовал непреодолимое  же-
лание повидать сына. Ему вспомнились те дни, когда он раскачивал на  ко-
ленях мальчугана в полотняном костюмчике; то время, когда он бегал рядом
с пони и учил Джо ездить верхом; тот день, когда он первый раз отвез его
в школу. Джо всегда был славный, приветливый мальчик! В Итоне он, может,
чуточку переборщил, набираясь хороших манер, которые, как старому Джоли-
ону было известно, только в таких местах и приобретаются, и  за  большие
деньги; но он всегда оставался хорошим товарищем. Всегда  хороший  това-
рищ, даже после Кэмбриджа - быть может, чуточку сдержанный благодаря тем
преимуществам, которые ему дало образование! Отношение старого  Джолиона
к закрытым школам и университетам оставалось неизменным: он  трогательно
сохранил и уважение и недоверие к воспитательной системе,  которая  была
предназначена для избранных и к которой  сам  он  не  удостоился  приоб-
щиться... Сейчас, когда Джун уехала и покинула или  почти  что  покинула
его, встреча с сыном принесла бы ему утешение. Чувствуя, что он  предает
свою семью, свои принципы, свой класс, старый Джолион перевел  глаза  на
певицу. Жалкое зрелище! А Флорестан; какое убожество!
   Опера кончилась. Как мало нужно теперь, чтобы  доставить  людям  удо-
вольствие!
   В толпе на улице он завладел кэбом под самым носом у какого-то солид-
ного, много моложе его самого, джентльмена, который уже считал кэб  сво-
им. Путь старого Джолиона лежал через Пэл-Мэл, и на углу кэбмен,  вместо
того чтобы поехать через Грин-парк, свернул на  Сент-Джгмсстрит.  Старый
Джолион просунул руку в окошечко (он не выносил, когда кто-нибудь  нару-
шал его привычки); оглянувшись, однако, он увидел, что находится  напро-
тив "Всякой всячины", и сокровенное желание, не оставлявшее его весь ве-
чер, взяло верх. Он приказал остановиться. Он зайдет и спросит,  состоит
ли еще Джо членом клуба.
   Он вошел. В холле все было по-прежнему, как в те  времена,  когда  он
заходил сюда обедать с Джеком Хэрингом, - ведь здесь держали самого луч-
шего повара в Лондоне. Старый Джолион  обвел  стены  тем  острым  прямым
взглядом, благодаря  которому  его  всю  жизнь  обслуживали  лучше,  чем
большинство других людей.
   - Мистер Джолион Форсайт все еще состоит членом клуба?
   - Да, сэр; он сейчас здесь, сэр. Как прикажете доложить?
   Старый Джолион был застигнут врасплох.
   - Его отец, - ответил он.
   И, сказав это, занял место у камина, повернувшись спиной к огню.
   Собираясь уходить из клуба, молодой Джолион надел шляпу и только  что
хотел пройти в холл, когда к нему подошел швейцар, Джо был уже не молод;
в его волосах сквозила седина, лицо - копия отцовского, только чуть поу-
же, с точно такими же густыми обвислыми усами - носило явные следы уста-
лости. Он побледнел. Встретиться после всех этих лет ужасно, потому  что
в мире нет ничего ужаснее сцен. Они подошли друг к другу и молча обменя-
лись рукопожатием. Потом, с дрожью в голосе, отец сказал:
   - Здравствуй, мой мальчик!
   Сын ответил:
   - Здравствуйте, папа!
   Рука старого Джолиона в светлой тонкой перчатке дрожала.
   - Если нам по дороге, - сказал он, - я тебя подвезу.
   И, как будто подвозить друг друга домой каждый вечер было для них са-
мым привычным делом, они вышли и сели в кэб.
   Старому Джолиону показалось, что сын вырос. "Сильно возмужал", -  ре-
шил он про себя. Всегда присущую лицу сына приветливость теперь  прикры-
вала ироническая маска, как будто обстоятельства жизни заставили его на-
деть непроницаемую броню. Черты лица носили явно  форсайтский  характер,
но в выражении его была созерцательность, больше свойственная лицу  уче-
ного или философа. Ему, без сомнения, приходилось много задумываться над
самим собой в течение этих пятнадцати лет.
   С первого взгляда вид отца поразил молодого Джолиона - так он осунул-
ся и постарел. Но в кэбе ему показалось, что отец почти не  изменился  -
тот же спокойный взгляд, который он так хорошо помнил, такой  же  прямой
стан, те же проницательные глаза.
   - Вы хорошо выглядите, папа.
   - Посредственно, - ответил старый Джолион.
   Его мучила тревога, и он считал себя обязанным выразить  ее  словами.
Раз уж он выбрал такой путь, чтобы вернуть сына, надо  узнать,  в  каком
состоянии находятся его финансовые дела.
   - Джо, - сказал он, - я бы хотел знать, как ты живешь.  У  тебя  есть
долги, должно быть?
   Он повел разговор так, чтобы сыну было легче признаться.
   Молодой Джолион ответил ироническим тоном:
   - Нет. У меня нет долгов.
   Старый Джолион понял, что сын рассердился, и коснулся  его  руки.  Он
пошел на риск. Но рискнуть стоило; кроме того, Джо никогда  на  него  не
сердился раньше. Они доехали до Стэнхоп-Гейт, не говоря ни слова. Старый
Джолион пригласил сына зайти, но молодой Джолион покачал головой.
   - Джун нет дома, - поторопился сказать отец, - уехала сегодня в  гос-
ти. Ты, вероятно, знаешь, что она помолвлена?
   - Уже? - пробормотал молодой Джолион.
   Старый Джолион вышел из кареты и, расплачиваясь с кэбменом, в  первый
раз в жизни дал по ошибке соверен вместо шиллинга.
   Сунув монету в рот, кэбмен исподтишка стегнул лошадь по брюху и пото-
ропился уехать.
   Старый Джолион тихо повернул ключ в замке, отворил дверь и кивнул сы-
ну. Молодой Джолион смотрел, как отец вешает пальто: степенно и все же с
таким видом, словно он мальчишка, который собирается красть вишни.
   Дверь в столовую была отворена; газ низко-прикручен; на чайном подно-
се шипела спиртовка, рядом, на столе, с совершенно беззастенчивым  видом
спала кошка. Старый Джолион сейчас же согнал ее  оттуда.  Этот  инцидент
принес ему облегчение; он постучал цилиндром ей вслед.
   - У нее блохи, - сказал он, выпроваживая кошку из комнаты. Остановив-
шись в дверях, которые вели из холла в подвальный этаж, он несколько раз
крикнул "брысь", точно подгоняя кошку, и как  раз  в  эту  минуту  внизу
лестницы по странному стечению обстоятельств появился лакей.
   - Можете ложиться спать, Парфит, - сказал старый  Джолион.  -  Я  сам
запру дверь и потушу свет.
   Когда он снова вошел в столовую, кошка как на грех выступала  впереди
него, задрав хвост и показывая всем своим видом, что она с самого начала
поняла эту уловку, с помощью которой ему удалось избавиться от лакея.
   Какой-то рок преследовал все домашние хитрости старого Джолиона.
   Молодой Джолион не мог удержаться от улыбки. Он был  далеко  не  чужд
иронии, а в этот вечер, как ему казалось, все имело иронический оттенок.
Эпизод с кошкой; известие о помолвке  его  собственной  дочери.  Значит,
старый Джолион так же не властен над ней, как и над кошкой! И  поэтичес-
кая справедливость всего этого нашла отклик у него в сердце.
   - Расскажите про Джун, какая она теперь стала? - спросил он.
   - Маленького  роста,  -  ответил  старый  Джолион,  -  говорят,  есть
сходство со мной, не это вздор. Она больше похожа на твою мать -  те  же
глаза и волосы.
   - Вот как! Хорошенькая?
   Старый  Джолион  был  слишком  Форсайт,  чтобы  откровенно  похвалить
что-нибудь; в особенности то, чем он искренно восхищался.
   - Недурненькая, настоящий форсайтский  подбородок.  Мне  будет  очень
тоскливо, когда она уйдет. Джо.
   Выражение его лица снова поразило молодого Джолиона, как и  в  первую
минуту встречи.
   - Что же вы теперь будете делать один, отец? Она, наверное, только  о
нем и думает?
   - Что я буду делать? - повторил старый Джолион, и в голосе его послы-
шались сердитые нотки. - Да, унылое занятие - жить здесь в  одиночестве.
Я не знаю, чем это кончится. Я бы хотел... - он оборвал себя на полусло-
ве и потом добавил: - Весь вопрос в том, как мне поступить с домом.
   Молодой Джолион оглядел комнату. Она была большая и мрачная, по  сте-
нам висели громадные натюрморты, которые он помнил еще с детства:  соба-
ки, спавшие, уткнув носы в пучки моркови, по соседству с  лежавшими  тут
же в кротком изумлении связками лука и винограда. Дом был явной  обузой,
но он не мог представить себе отца  живущим  в  маленьком  доме;  и  это
только подчеркивало иронию, которую он видел сегодня во всем.
   В большом кресле с подставкой для книги сидит старый Джолион - эмбле-
ма своей семьи, класса, верований: седая голова и выпуклый лоб -  вопло-
щение умеренности, порядка и любви к собственности. Самый одинокий  ста-
рик во всем Лондоне.
   Так он сидит, окруженный унылым комфортом, марионетка в руках великих
сил, которые не знают снисхождения ни к семье, ни к классу, ни к верова-
ниям и, как автоматы, грозно движутся вперед к  таинственной  цели.  Вот
что увидел молодой Джолион, умевший отвлеченно смотреть на жизнь.
   Бедный старик-отец! Вот, значит, ради чего он прожил  жизнь  с  такой
поразительной умеренностью! Остаться одиноким и  стареть  все  больше  и
больше, тоскуя по живому человеческому голосу!
   И старый Джолион в свою очередь тоже смотрел на  сына.  Ему  хотелось
поговорить с ним о многом, о  чем  приходилось  молчать  псе  эти  годы.
Нельзя же было, в самом деле, посвящать Джун в свои соображения  о  том,
что земельные участки в районе Сохо должны подняться в  цене;  рассказы-
вать ей о той тревоге, которую ему причиняет зловещее молчание  Пиппина,
управляющего "Новой угольной компании", где он так давно  председателем;
о своем неудовольствии по поводу неуклонного падения акций "Американской
Голгофы"; нельзя же обсуждать с ней вопрос о том,  каким  образом  лучше
всего обойти выплату налога на наследство после его смерти.  Однако  под
влиянием чая, который он рассеянно помешивал ложечкой,  старый  Джолион,
наконец, заговорил. Ему открылись новые жизненные просторы, земля обето-
ванная, где можно говорить, можно укрыться  в  тихой  пристани  от  бури
предчувствий и сожалений; успокоить душу опиумом всяческих уловок,  нап-
равленных на то, чтобы округлить свое состояние и увековечить единствен-
ное, что останется жить после него.
   Молодой Джолион умел слушать: это  всегда  было  его  большим  досто-
инством. Он не сводил глаз с отца, время от времени вставляя вопрос.
   Пробило час, а старый Джолион еще не успел сказать всего, но вместе с
боем часов к нему вернулись его принципы. Он с  удивленным  видом  вынул
карманные часы.
   - Мне пора спать, Джо.
   Молодой Джолион поднялся и протянул руку, помогая  отцу  встать.  Это
старческое лицо снова показалось ему утомленным и осунувшимся: глаза от-
ца упорно смотрели в сторону.
   - Прощай, мой мальчик; береги себя.
   Прошла минута, и, повернувшись на каблуках, молодой Джолион зашагал к
двери. Он почти ничего не видел перед собой; его улыбающиеся губы дрожа-
ли. Ни разу за все пятнадцать лет, пробежавшие с тех пор, как он впервые
понял, что жизнь не простая штука, не казалась она ему такой сложной.


   III
   ОБЕД У СУИЗИНА

   Круглый стол в оранжево-голубой столовой Суизина, выходившей окнами в
парк, был накрыт на двенадцать персон.
   Хрустальная люстра с зажженными свечами свешивалась над  столом,  как
громадный сталактит, озаряя большие зеркала в золоченых рамах, мраморные
доски столиков вдоль стен и  громоздкие  позолоченные  стулья,  расшитые
шерстью. Каждая вещь говорила о любви к красивому, так  глубоко  кореня-
щейся во всех семьях, которые пробивают себе дорогу в изысканное общест-
во из самых недр естественного бытия. Суизин  не  признавал  простоты  и
очень любил позолоченную бронзу, что всегда выделяло его среди остальных
членов семьи как человека с большим, хотя и несколько причудливым,  вку-
сом, и сознание того, что всякий входящий в его комнаты сразу же видит в
нем человека со средствами, неизменно доставляло ему такую радость,  ка-
кую он вряд ли мог почерпнуть из других обстоятельств своей жизни.
   Покончив с агентством по продаже домов - профессией, по его понятиям,
весьма предосудительной, особенно в той ее части, которая касалась  аук-
ционов, - он всецело отдался своим аристократическим вкусам.
   Роскошь, в которой он жил последние годы, засосала  его,  как  патока
муху; а в мозгу Суизина, ничем не занятом с раннего утра и  до  позднего
вечера, странным образом сочетались два противоположных чувства: издавна
укрепившееся удовлетворение тем, что он сам пробил себе дорогу  и  нажил
состояние, и уверенность, что такому человеку, как он, никогда не следо-
вало бы утруждать свою голову работой.
   Суизин в белом жилете на крупных пуговицах из оникса в золотой оправе
стоял около буфета и смотрел, как лакей втискивает три бутылки  шампанс-
кого в ведерко со льдом. Между уголками стоячего воротничка, фасон кото-
рого Суизин не согласился бы изменить ни за какие деньги, хотя  воротник
и мешал ему поворачивать голову, покоились дряблые складки его  двойного
подбородка. Глаза Суизина перебегали с одной бутылки на другую. Он сооб-
ражал что-то, и в голове у него возникали такие доводы:  Джолион  выпьет
один бокал, ну два, он ведь так бережет  себя.  Джемс  теперь  не  может
пить, Николае и Фэнни будут тянуть стаканами воду, с них  это  станется.
Сомс не идет в счет: эта молодежь - племянники (Сомсу был тридцать  один
год) - не умеет пить! А Босини? Почуяв в имени этого мало знакомого  че-
ловека что-то находившееся за пределами его разумения, Суизин  запнулся.
В нем зародилось недоверие. Трудно сказать! Джун еще девочка, к тому  же
влюбленная! Эмили (миссис Джемс) любит выпить бокал хорошего  шампанско-
го. Джули оно покажется чересчур сухим - старушка совсем не  разбирается
в винах. Что же касается Хэтти Чесмен... Мысль о старой приятельнице за-
туманила облаком кристальную ясность его взора; Хэтти, чего доброго, од-
на выпьет полбутылки!
   Но когда Суизин вспомнил о своей последней  гостье,  старческое  лицо
его стало похожим на мордочку  кошки,  которая  собирается  замурлыкать:
миссис Сомс! Может быть, она и не станет много пить, но то, что  выпьет,
оценить сумеет: просто удовольствие угостить ее хорошим вином!  Красивая
женщина, и так расположена к нему!
   Мысль о ней и то уже действует, как шампанское!  Просто  удовольствие
угощать дорогим вином молодую женщину, которая  так  хороша  собой,  так
умеет одеться, так прекрасно держится, в которой столько благородства  -
просто удовольствие беседовать с ней. Тут Суизин в первый  раз  за  весь
вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки ворот-
ничка впиваются ему в шею.
   - Адольф! - сказал он. - Заморозьте еще одну бутылку.
   Что касается его самого, то он может выпить много, этот рецепт Блайта
замечательно помог ему, к тому же он  предусмотрительно  воздержался  от
завтрака. Давно уж у него не было такого прекрасного самочувствия. Выпя-
тив нижнюю губу, Суизин давал последние наставления:
   - Адольф, самую чуточку кабуля, когда займетесь ветчиной.
   Пройдя в гостиную, он сел на кончик кресла, раздвинул колени,  и  его
высокую массивную фигуру сразу же сковала странная,  первобытная  непод-
вижность ожидания. Он готов был в любую минуту встать.  Званые  обеды  в
его доме не давались уже несколько месяцев. Сначала  Суизин  думал,  что
возня с этим приемом в честь помолвки Джун будет очень нудной  (Форсайты
свято соблюдали обычай торжественно праздновать помолвки), но с тех  пор
как хлопоты по рассылке приглашений и выбору меню кончились,