освещенную
солнцем ногу. Она осталась неподвижной. Пес быстро отнял морду, встал  и
вскочил на колени к старому Джолиону, заглянул ему  в  лицо,  взвизгнул,
потом, соскочив, сел на задние лапы, задрал голову.  И  вдруг  протяжно,
протяжно завыл.
   Но пушинка была неподвижна, как смерть, как лицо его старого хозяина.
   Жарко... жарко... знойно! Бесшумные шаги по траве!


   Джон Голсуори
   Сага о Форсайдах: В петле

   Изд. "Известия", Москва, 1958 г.
   Перевод М. Богословский
   OCR Палек, 1998 г.

   И переходят два старинных рода
   Из старой распри в новую вражду.
   Шекспир, "Ромео и Джульетта"

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   I
   У ТИМОТИ

   Инстинкт собственности не есть нечто неподвижное. В годы  процветания
и вражды, в жару и в морозы он следовал законам эволюции  даже  в  семье
Форсайтов, которые считали его установившимся раз навсегда.  Он  так  же
неразрывно связан с окружающей средой, как сорт картофеля с почвой.
   Историк, который займется Англией восьмидесятых и девяностых годов, в
свое время опишет этот быстрый переход от самодовольного  и  сдержанного
провинциализма к еще более самодовольному, но значительно менее сдержан-
ному империализму, - развитие собственнического инстинкта у  эволюциони-
рующей нации. И тому же закону,  по-видимому,  подчинялось  и  семейство
Форсайтов. Они эволюционировали не только внешне, но и внутренне.
   Когда в 1895 году Сьюзен Хэймен, замужняя сестра Форсайтов,  последо-
вала за своим супругом в неслыханно раннем  возрасте,  всего  семидесяти
четырех лет, и была подвергнута кремации, это, как ни странно, произвело
весьма слабое впечатление на шестерых оставшихся в живых старых  Форсай-
тов. Равнодушие это объяснялось тремя причинами. Первая  -  чуть  ли  не
тайные похороны старого Джолиона в Робин-Хилле в 1892 году,  первого  из
Форсайтов, изменившего фамильному склепу в Хайгете. Эти похороны, после-
довавшие через год после вполне благопристойных похорон Суизина, вызвали
немало толков на Форсайтской Бирже - в доме Тимоти Форсайта в Лондоне на
Бэйсуотер-Род, являвшемся, как и прежде, средоточием и источником семей-
ных сплетен. Мнения разделились между причитаниями тети Джули  и  откро-
венным заявлением Фрэнси, что отлично сделали, положив конец этой тесно-
тище в Хайгете. Впрочем, дядя Джолион в последние годы своей жизни, пос-
ле странной и печальной истории с женихом своей внучки Джун, молодым Бо-
сини, и женой своего племянника Сомса - Ирэн, весьма явно нарушал семей-
ные традиции; и эта его манера неизменно поступать по-своему начала  ка-
заться всем своего рода чудачеством. Философская жилка в нем всегда про-
бивалась сквозь толщу форсайтизма, и в силу этого истинные Форсайты были
до некоторой степени подготовлены к его погребению на стороне. Но в  об-
щем во всей этой истории было что-то странное, и когда завещание старого
Джолиона стало "ходячей монетой" на Форсайтской Бирже, все племя  завол-
новалось. Из своего капитала, представлявшего сумму в 145 304 фунта  ми-
нус налог на наследство в размере 35 фунтов 7 шиллингов 4 пенсов, он ос-
тавил 15 000 фунтов - "кому бы вы думали; дорогая? - Ирэн!" -  сбежавшей
жене своего племянника Селса, Ирэн, женщине, можно сказать,  опозорившей
семью и, что самое удивительное, не состоявшей с ним в кровном  родстве!
Не капитал, конечно, а только проценты, и в пожизненное пользование!  Но
все-таки; и вот тогда-то права старого Джолиона на звание истинного Фор-
сайта рухнули раз и навсегда. И это была первая причина, почему погребе-
ние Сьюзен Хэймен в Уокинге не произвело особенно сильного впечатления.
   Вторая причина была уже несколько более наступательного и решительно-
го свойства. Сыозеп Хэймен, кроме дома на Кэмден-Хилл, владела  еще  по-
местьем в соседнем графстве (доставшимся ей после смерти  Хэймена),  где
мальчики  Хэймены  совершенствовались  в  искусстве  верховой   езды   и
стрельбы, что, конечно, было очень мило и вызывало всеобщее одобрение; и
самый факт, что она являлась собственницей земельных угодий, до  некото-
рой степени оправдывал то, что прах ее был развеян по ветру, хотя  каким
образом ей взбрела мысль о кремации,  этого  они  никак  не  могли  себе
представить. Традиционные приглашения, однако, были  разосланы,  и  Сомс
присутствовал на похоронах вместе с молодым Николасом, и завещание всеми
было признано вполне удовлетворительным, поскольку это было  возможно  в
данном случае, так как она была  только  пожизненной  владелицей  своего
состояния и все оно в равных долях беспрепятственно переходило к детям.
   Третья причина, почему похороны Сьюзен не произвели особенно сильного
впечатления, отличалась безусловно наиболее наступательным характером, и
ее весьма смело резюмировала бледная, тощая Юфимия: "Я полагаю, что люди
имеют право распоряжаться собственным телом даже и после смерти". Подоб-
ное заявление дочери Николаев, либерала старой школы и большого деспота,
было крайне удивительно: оно явно показывало,  сколько  воды  утекло  со
времени смерти тети Энн в 86-м году, когда право собственности Сомса  на
тело его жены начало вызывать коекакие сомнения,  что  и  привело  впос-
ледствии к такой катастрофе. Конечно, Юфимия говорила как ребенок, у нее
не было никакого опыта, ибо, хотя ей перевалило далеко за тридцать,  она
все еще носила фамилию Форсайт. Но, даже принимая все это  во  внимание,
ее замечание несомненно свидетельствовало о расширении понятия  свободы,
о децентрализации и о стремлении применить основной принцип собственнос-
ти прежде всего к самим себе. Когда Николае услышал от тети Эстер о  за-
мечании своей дочери, он пришел в негодование. "Ах, эти жены  и  дочери!
Нет пределов их теперешней свободе!" Он, конечно,  до  сих  пор  не  мог
вполне примириться с законом о собственности  замужних  женщин,  который
ему доставил бы много неприятностей, не женись он, к счастью,  до  того,
как этот закон вошел в силу. Но поистине трудно было не замечать  возму-
щения молодых Форсайтов тем, что ими кто-то  распоряжается,  и,  подобно
стремлению колоний к самоуправлению,  этому  парадоксальному  предвестию
империализма, возмущение это неуклонно прогрессировало. Все  они  теперь
обзавелись семьями, за исключением Джорджа, неизменного приверженца  ип-
подрома и "Айсиум-Клуба", Фрэнси, преуспевавшей на музыкальном поприще в
студии на Кингс-Род в Челси и по-прежнему появлявшейся на балах со свои-
ми поклонниками, Юфимии, живущей с родными и вечно жалующейся на Никола-
ев, и "двух Дромио" - Джайлса и Джесса Хэйменов. Третье  поколение  было
не так уж многочисленно: у молодого Джолиона было трое, у Уинифрид Дарти
четверо, у молодого Николаев как-никак шестеро, у молодого Роджера один,
у Мэрией Туитимен один, у Сент-Джона Хэймена двое. Но остальные из шест-
надцати сочетавшихся браком: Сомс, Рэчел, Сисили - дети Джемса; Юстас  и
Томас - Роджера; Эрнест, Арчибальд, Флоренс - дети Николаев;  Огастос  и
Эннабел Спендер - дети Хэйменов - жили из года в  год,  не  воспроизводя
рода.
   От десяти старых Форсайтов произошел двадцать один  молодой  Форсайт,
но у двадцати одного молодого Форсайта было пока только  семнадцать  по-
томков, и сколько-нибудь значительное увеличение этого числа  уже  каза-
лось маловероятным. Любитель статистики, вероятно, отметил бы, что  при-
рост форсайтского потомства изменялся в соответствии с размерами процен-
тов, которые им приносил их капитал. Дед их, "Гордый Досеет" Форсайт,  в
начале девятнадцатого столетия получал десять процентов  и  имел,  соот-
ветственно, десять детей. Эти десять, за исключением четырех,  не  всту-
пивших в брак, и Джули, супруг  которой,  Септимус  Смолл,  не  замедлил
скончаться, получали в среднем от четырех до пяти процентов  и  в  соот-
ветствии с этим и плодились. Двадцать один Форсайт, которых они произве-
ли на свет, теперь едва получали три процента с консолей, переданных  им
отцами по дарственной во избежание высокого налога на  наследство,  и  у
шестерых из них, у которых были дети, родилось  семнадцать  человек,  то
есть как раз два и пять шестых на каждого родителя.
   Были еще и другие причины этой столь  слабой  рождаемости.  Неуверен-
ность в своей способности зарабатывать деньги, естественная, когда  дос-
таток обеспечен, вместе с сознанием, что отцы еще не собираются умирать,
делала их осторожными. Когда есть дети, а доход не особенно велик,  тре-
бования вкуса и комфорта должны неминуемо снизиться: что достаточно  для
двоих, недостаточно для четверых и так далее; лучше подождать и  посмот-
реть, как поступит отец. Кроме того, приятно жить в  свое  удовольствие,
без помех. В сущности, им гораздо больше нравилось  не  иметь  детей,  а
распоряжаться самими собой по собственному усмотрению в соответствии  со
все растущей тенденцией "fin de siecle" [1], как тогда  говорили.  Таким
образом они избегали всякого риска и приобретали возможность завести ав-
томобиль. Действительно, у Юстаса уже был автомобиль, правда, он на  нем
здорово расшибся и выбил себе глазной зуб, так что, пожалуй,  лучше  по-
дождать, пока они не станут немножко безопаснее. А пока что  -  довольно
детей! Даже молодой Николае забастовал и за три года к своим шестерым не
прибавил ни одного.
   Тем не менее упадок корпоративного чувства у  Форсайтов,  вернее,  их
разобщенность, симптомы которой были налицо, не помешали  им  собраться,
когда в 1899 году умер Роджер Форсайт. Лето простояло прекрасное;  после
поездок за границу или на курорты все они уже вернулись  в  Лондон,  как
вдруг Роджер, со свойственной  ему  оригинальностью,  весьма  неожиданно
скончался у себя дома на Принсез-Гарденс. У Тимоти  грустно  шушукались,
что бедняга Роджер всегда был несколько эксцентричен в еде, -  кто,  как
не он, предпочитал немецкую баранину всякой другой?
   Как бы там ни было, его похороны в Хайгете прошли  вполне  благоприс-
тойно, и, возвращаясь с них, Сомс Форсайт почти машинально направился  к
дяде Тимоти на Бэйеуотер-Род. "Старушкам" - тете Джули и  тете  Эстер  -
будет интересно послушать про похороны. Джемс, его отец,  в  восемьдесят
восемь лет не в состоянии был присутствовать на столь утомительной цере-
монии, а Тимоти, конечно, не поехал, так что  из  братьев  присутствовал
только Николае. Но все-таки народу собралось достаточно, и тетям Джули и
Эстер приятно будет узнать об этом. К этому доброму  желанию  примешива-
лась непреодолимая потребность извлечь что-нибудь полезное и для себя из
всего, что ни делаешь, наиболее характерная черта всех  Форсайтов,  как,
впрочем, и всех здравомыслящих людей каждой нации. Привычку являться  со
всякими семейными делами к Тимоти на Бэйсуотер-Род Сомс перенял от отца,
имевшего обыкновение по крайней мере раз в неделю навещать своих  сестер
у Тимоти и изменившего этому правилу,  только  когда  ему  стукнуло  во-
семьдесят шесть лет и он утратил силы настолько, что не выезжал один без
Эмили. А бывать там с Эмили не имело никакого смысла: ну можно ли толком
поговорить в присутствии собственной жены? Как, бывало. Джемс, Сомс  те-
перь почти каждое воскресенье находил время зайти к ним и посидеть в ма-
ленькой  гостиной,  где  благодаря  его  авторитетному  вкусу  произошли
кое-какие перемены: появился фарфор, правда  не  вполне  отвечающий  его
собственным высоким требованиям, а на рождестве он подарил им две карти-
ны сомнительных барбизонцев. Сам он чрезвычайно  выгодно  разделался  со
своими барбизонцами и вот уже несколько лет как перешел к Марисам, Изра-
эльсу, Мауве и надеялся разделаться с ними еще более выгодно. В его  за-
городном доме на берегу реки близ Мейплдерхема, где он теперь жил, у не-
го была галерея, в которой картины были искусно  развешаны  и  прекрасно
освещены; редко кто из лондонских продавцов не побывал в  этой  галерее.
Она служила также приманкой для гостей, которых его  сестры  Уинифрид  и
Рэчел привозили к нему время от времени по воскресеньям. И хотя  он  был
весьма неразговорчивым  гидом,  его  спокойный,  сдержанный  детерминизм
обычно производил впечатление на гостей, которые знали, что его  репута-
ция коллекционера основана не на пустой эстетической прихоти, а на  спо-
собности угадывать рыночную будущность картины. Когда он приходил к  Ти-
моти, у него почти всегда был наготове  рассказ  о  победе,  которую  он
одержал над тем или иным скупщиком, и он очень любил воркующие  изъявле-
ния гордости, с которой его слушали тетушки. Однако сегодня, явившись  к
ним с похорон Роджера в изящном темном костюме, не совсем черном, потому
что дядя в конце концов всего только дядя, а Сомс не терпел  чрезмерного
проявления чувств, он был настроен несколько  необычно.  Откинувшись  на
спинку стула маркетри, закинув голову и уставившись  на  небесно-голубые
стены, увешанные золотыми рамами, он был заметно  молчалив.  Потому  ли,
что он только что был на похоронах, или почему-нибудь другому, характер-
ный форсайтский склад его лица сегодня проступал особенно четко  -  про-
долговатое худощавое лицо с решительным подбородком, который казался  бы
непомерно выдающимся, если бы с него убрать мясо, - словом, лицо, в  ко-
тором преобладал подбородок,  но  в  общем  не  некрасивое.  Сегодня  он
сильнее, чем когда-либо, чувствовал, что обитатели  дома  Тимоти  -  это
собрание неисправимых чудаков и что тетушки его, в сущности, унылые вик-
торианские старушки. Единственно, о чем ему сейчас хотелось  бы  погово-
рить, было его положение неразведенного мужа, но об этом  говорить  было
невозможно. Однако это занимало его настолько, что он ни о чем больше не
мог думать. Началось это у него только с весны, и новое чувство, бродив-
шее в нем, подстрекало его к чему-то такому, что самому ему казалось су-
щим безумием для Форсайта в сорок пять лет. С недавних пор он все больше
и больше отдавал себе отчет в том, что идет в  гору.  Его  капитал,  до-
вольно значительный уже в то время, когда он задумал построить дом в Ро-
бин-Хилле, дом, разрушивший его супружескую жизнь с Ирэн, за эти двенад-
цать одиноких лет, в течение которых он мало  чем  интересовался,  вырос
необычайно. Сомс стоил теперь свыше ста тысяч фунтов, ему некому было их
оставить, и у него не было никакой цели, ради которой стоило бы  продол-
жать следовать тому, что было его религией. И если бы  даже  рвение  его
ослабло - деньга деньгу любит, гласит пословица, а он сознавал, что,  не
успеет он оглянуться; у него будет  полтораста  тысяч  фунтов.  В  Сомсе
всегда были сильны чувства семейственности и чадолюбия; обманутые,  заг-
лушенные, они были глубоко спрятаны, но теперь, когда он был, как  гово-
рится, в цвете лет, они стали снова прорываться; и  в  последнее  время,
когда его увлечение молодой, бесспорно красивой девушкой конкретизирова-
ло их и как бы собрало в фокус, они стали истинным наваждением.
   Девушка эта была француженка, по-видимому не склонная поступать опро-
метчиво или согласиться на неузаконенное положение. Да  и  самому  Сомсу
такая мысль претила. За долгие годы своей вынужденной холостой жизни ему
приходилось сталкиваться с низменной стороной любви, тайно  и  всегда  с
отвращением, так как он был брезглив и обладал врожденным  чувством  за-
конности и приличия. Он не хотел тайной связи. Свадьба  в  посольстве  в
Париже, несколько месяцев путешествия - и  он  привезет  обратно  Аннет,
окончательно порвавшую с прошлым, правду сказать, не весьма импозантным,
так как она всего-навсего вела бухгалтерию в ресторане  своей  матери  в
Сохо; он привезет ее обратно совершенно обновленную и шикарную, так  как
у нее, как у француженки, много вкуса и самообладания, и она  будет  ца-
рить у него в "Шелтере" [2] близ Мейплдерхема. На  Форсайтской  Бирже  и
среди его загородных знакомых распространится слух, что он во время  пу-
тешествия познакомился с очаровательной молодой француженкой  и  женился
на ней. Женитьба на француженке - в этом есть известный cachet [3],  это
может даже показаться романтичным. Это его не страшило. Вот  только  его
проклятое положение неразведенного мужа и неизвестность,  согласится  ли
Аннет выйти за него, - этого вопроса он не решался касаться до тех  пор,
пока не будет в состоянии предложить ей вполне определенное и даже блес-
тящее будущее.
   Сидя в гостиной у своих теток, он рассеянно, краем уха слушал обычные
вопросы: как здоровье его дорогого батюшки? Он, разумеется,  не  выходит
из дому, ведь теперь уже становится свежо? Сомс должен непременно  пере-
дать ему, что от этой боли в боку Эстер очень помог отвар Остролистника:
припарки через каждые три часа, потом укутаться в  красную  фланель.  И,
может быть, ему понравится - они приготовили для него  совсем  маленькую
баночку их лучшего варенья из чернослива - оно в этом году  на  редкость
удалось и действует замечательно. Ах да, насчет Дарти, слышал  ли  Сомс,
что у милочки Уинифрид большие неприятности с Монтегью? Тимоти полагает,
что кто-нибудь должен вмешаться в это и заступиться за нее. Говорят - но
пусть Сомс не считает это за совершенно достоверное, -  что  он  подарил
драгоценности Уинифрид какой-то ужасной  танцовщице.  Какой  пример  для
юного Вэла, да еще как раз теперь, когда мальчик поступает  в  универси-
тет! И Сомс ничего не слышал об этом? Ах, ну, он непременно  должен  на-
вестить сестру и узнать, в чем дело. А как он думает, эти буры  действи-
тельно будут воевать? Тимоти ужасно беспокоится. Консоли стоят так высо-
ко, и у него столько денег вложено в них. Как Сомс думает, они непремен-
но должны упасть, если будет война? Сомс кивнул. Но ведь  это,  конечно,
очень скоро кончится. Для Тимоти было бы ужасно, если бы это затянулось.
И милому батюшке Сомса это было  бы  очень  тяжело  в  его  возрасте.  К
счастью, дорогой Роджер избавлен от этого  ужасного  испытания.  И  тетя
Джули смахнула носовым платочком большую слезу, пытавшуюся взобраться на
неизменную припухлость на ее левой, теперь уже совершенно дряблой, щеке:
она вспомнила милого Роджера, какой он был выдумщик и как он  любил  ты-
кать ее булавками, когда они были совсем маленькие. Тут тетя Эстер, инс-
тинктивно избегавшая всего неприятного, быстро  переменила  разговор:  а
как Сомс думает, мистера Чемберлена скоро сделают премьер-министром?  Он
бы мигом все это уладил. И она так была бы рада, если бы  этого  старого
Крюгера [4] сослали на остров св. Елены.  Она  так  хорошо  помнит,  как
пришло известие о смерти Наполеона и как дедушка был доволен.  Разумеет-
ся, они с Джули - "мы тогда бегали в панталончиках, мой милый" - не мно-
го в этом смыслили.
   Сомс взял протянутую ему чашку чаю и быстро выпил ее,  закусив  тремя
миндальными бисквитиками, которыми  славился  дом  Тимоти.  Его  бледная
презрительная улыбка выступила отчетливее. Нет, правда же, его родствен-
ники остались безнадежными провинциалами, хоть и владеют чуть  не  целым
Лондоном. Подумать только, старый Николае по-прежнему  еще  фритредер  и
член этой допотопной твердыни либерализма - клуба  "Смена",  хотя,  само
собой разумеется, почти все члены этого клуба теперь консерваторы, иначе
он и сам бы не мог в него вступить, а Тимоти, говорят, все еще  надевает
ночной колпак. Тетя Джули опять заговорила. Милый Сомс так хорошо выгля-
дит, ни чуточки не постарел с тех пор, как умерла дорогая тетя Энн;  как
они все тогда собрались вместе: дорогой Джолион, дорогой Суизин и  доро-
гой Роджер. Она остановилась и  смахнула  слезу,  которая  на  этот  раз
всползла на припухлость правой щеки. Слышал ли он... слышал  он  что-ни-
будь об Ирэн? Тетя Эстер красноречиво  передернула  плечами.  Право  же.
Джули всегда что-нибудь скажет! Улыбка сбежала с лица Сомса, и он поста-
вил чашку на стол. Ну вот, они сами коснулись того, о чем он думал заго-
ворить, но, как ему ни хотелось открыться, он не в  состоянии  был  вос-
пользоваться предложенной ему возможностью.
   Тетя Джули поспешно продолжала:
   - Говорят, милый Джолион оставил ей эти пятнадцать  тысяч  сначала  в
полную