спокойно
вступить во владение своей собственностью, избежав всякой шумихи.  "Нет,
- думал он, - я хорошо сделал, что повидал эту девушку. Я  знаю  теперь,
чего я хочу сильнее. Если только Ирэн вернется ко мне, я буду так нетре-
бователен и предупредителен, как только она могла бы желать; пусть живет
собственной жизнью; но может быть... может быть, она стала бы относиться
ко мне хорошо". Клубок сдавил ему горло. Упорный и мрачный, шагая  вдоль
ограды Грин-парка, он направлялся к дому  отца,  стараясь  наступать  на
свою тень, бежавшую перед ним в ярком лунном свете.


   ЧАСТЬ ВТОРАЯ


   I
   ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ

   Джолли Форсайт как-то в ноябрьский день шел не торопясь по  Хай-стрит
в Оксфорде; навстречу ему, также не  торопясь,  шел  Вэл  Дарти.  Джолли
только что снял свой фланелевый гребной костюм и направлялся  в  "Сково-
родку" - клуб, членом которого его недавно выбрали. Вэл только что  снял
свой верховой костюм и направлялся прямо в пекло - к букмекеру на  Корн-
маркет-стрит.
   - Алло! - сказал Джолли.
   - Алло! - ответил Вэл.
   Кузены виделись  всего  два  раза:  Джолли,  второкурсник,  пригласил
как-то новичка к завтраку; а еще они встретились случайно накануне вече-
ром в несколько экзотической обстановке.
   На Корнмаркет-стрит, над мастерской портного,  обитало  одно  из  тех
привилегированных юных  созданий,  именуемых  несовершеннолетними,  коим
досталось недурное наследство, чьи родители умерли,  опекуны  далеко,  а
инстинкты порочны. Девятнадцати лет сей юноша вступил на стезю,  привле-
кательную и непостижимую для простых смертных, для которых и один проиг-
рыш достаточно памятное событие.  Уже  прославившись  тем,  что  он  был
единственным в Оксфорде обладателем рулетки, он проматывал свои  будущие
доходы с умопомрачительной быстротой. Он перекрутил Крума, хотя,  будучи
натурой сангвинической и субъектом весьма упитанным, не  обладал  плени-
тельной томностью последнего. Для Вэла  получить  доступ  к  рулеточному
столу было своего рода крещением, а возвращаться в колледж  позже  уста-
новленного часа через окно с подпиленной решеткой -  уже  в  своем  роде
посвящением в рыцари. И вот в одну из этих божественных минут,  накануне
вечером, подняв однажды взгляд от обольстительного  зеленого  сукна,  он
увидел сквозь клубы  дыма  своего  кузена,  стоявшего  напротив.  "Rouge
gagne, impair, et manque!" [14] Больше он его уже не видел...
   - Пойдемте в "Сковородку", выпьем чаю, - сказал Джолли, и они  напра-
вились в клуб.
   Постороннему наблюдателю, увидевшему их вместе, удалось бы, вероятно,
заметить неуловимое сходство между этими троюродными  братьями  третьего
поколения Форсайтов: тот же склад лица, хотя серые глаза Джолли были бо-
лее темного цвета, а волосы светлее и волнистее.
   - Чаю и булочек с маслом, пожалуйста, - заказал Джолли.
   - Попробуйте мои папиросы, - сказал Вал. - Я видел вас вчера вечером.
Как дела?
   - Я не играл.
   - А я выиграл пятнадцать фунтов.
   Хотя Джолли и очень хотелось повторить шутливое замечание об азартной
игре, которое как-то обронил отец: "Когда тебя обставят  -  жалко  себя,
когда сам обставишь - жалко других", - он ограничился тем, что сказал:
   - Мерзкая игра, по-моему; я учился в школе с этим субъектом - он  на-
битый дурак.
   - Ну нет, не знаю, - сказал Вэл таким тоном, как если бы он  выступал
в защиту оскорбляемого божества, - по-моему, он отличный малый.
   Некоторое время они молча пускали клубы дыма.
   - Вы, кажется, знакомы с моими родными? - сказал Джолли. - Они завтра
приедут ко мне.
   Вэл слегка покраснел.
   - В самом деле?! Слушайте, я могу дать вам совершенно  точные  указа-
ния, которыми вы можете руководствоваться  на  манчестерском  ноябрьском
гандикапе.
   - Благодарю вас, но я интересуюсь только классическими скачками.
   - Там много не выиграешь, - сказал Вэл.
   - Я ненавижу букмекеров, - сказал Джолли, - вокруг них такая толкучка
и вонь, я просто люблю смотреть на скачки.
   - А я люблю подкреплять мое мнение чем-то конкретным, - ответил Вэл.
   Джолли улыбнулся; у него была улыбка его отца.
   - У меня на этот счет нет никаких мнений; если  я  ставлю,  я  всегда
проигрываю.
   - Конечно, на первых порах приходится платить за советы, пока не при-
обретешь опыта.
   - Да, но вообще все сводится к тому, что надуваешь людей.
   - Разумеется, или вы их, или они вас - в этом-то и есть азарт.
   У Джолли появилось слегка презрительное выражение.
   - А что вы делаете в свободное время? Гребным спортом не занимаетесь?
   - Нет, я увлекаюсь верховой ездой. В следующем семестре начну  играть
в поло, если только удастся заставить раскошелиться дедушку.
   - Это вы о старом дяде Джемсе? Какой он?
   - Стар, как кора земная, - сказал Вэл, - и вечно дрожит, что разорит-
ся.
   - Кажется, мой дедушка и он были родные братья.
   - По-моему, среди всех этих стариков не было ни одного спортсмена,  -
сказал Вэл, - все они только и делали, это молились на деньги...
   - Мой - нет, - горячо сказал Джолли.
   Вэл стряхнул пепел с папиросы.
   - Деньги только для того и существуют, чтобы их тратить. Я бы  хотел,
черт возьми, чтобы у меня их было побольше.
   Джолли смерил его пристальным неодобрительным взглядом,  унаследован-
ным от старого Джолиона: о деньгах не говорят. И опять наступила  пауза,
оба молча пили чай и ели булочки.
   - Где остановятся ваши родные? -  осведомился  Вэл,  делая  вид,  что
спрашивает это между прочим.
   - В "Радуге". Что вы думаете о войне?
   - Да пока что дело дрянь. Буры ведут себя совсем не  по-спортсменски,
почему они не бьются открыто?
   - А зачем им это надо? В этой войне и так все против  них,  кроме  их
способа драться, а я так просто восхищаюсь ими!
   - Конечно, они умеют ездить верхом и стрелять, - согласился Вэл, - но
в общем паршивый народ. Вы знаете Крума?
   - Из Мэртон-колледжа? Только по виду. Он, кажется, тоже из этой игор-
ной компании. Он, по-моему, производит впечатление дешевого фата.
   - Он мой друг, - сдержанно отчеканил Вэл.
   - О! Прошу прощения.
   Так они сидели, натянутые, избегая смотреть друг другу в лицо, прочно
укрепившись каждый на позиции собственного снобизма. Ибо Джолли  бессоз-
нательно равнялся по кружку своих товарищей, девизом которых  было:  "Не
воображайте, что мы будем терпеть вашу скучищу. Жизнь и так слишком  ко-
ротка, мы будем говорить быстрее и решительнее, больше  делать  и  знать
больше и задерживаться на любой теме меньше, чем вы способны вообразить.
Мы "лучшие" - мы как стальной трос". А Вэл  бессознательно  равнялся  по
кружку товарищей, девизом которых было: "Не воображайте, что  нас  можно
чем-нибудь задеть или взволновать. Мы испытали все, а если и не все,  то
делаем вид, что все. Мы так устали от жизни, что минуты для нас тянутся,
как часы. Проиграем ли мы последнюю рубашку - нам все равно. Мы ко всему
потеряли интерес. Все - только дым папиросы. Бисмилла!" Дух соперничест-
ва, присущий англичанам, обязывал этих двух юных  Форсайтов  иметь  свои
идеалы, а в конце столетия идеалы бывают смешанные. Большая часть  арис-
тократии нашла свой идеал в догматах "скачущего Иисуса" [15], хотя там и
сям личности вроде Крума - а он был из аристократов - тянулись к  оцепе-
нелой томности и нирване игорного стола, этой summum bonum [16]  прежних
денди и ловеласов восьмидесятых годов. И вокруг Крума все еще собирались
представители голубой крови с их былыми надеждами, а  за  ними  тянулась
плутократия.
   Но между этими троюродными братьями  существовала  и  какая-то  более
глубокая антипатия, проистекавшая, повидимому, из их неуловимого  семей-
ного сходства, которым оба они, казалось, были недовольны, или из  како-
го-то смутного ощущения старой вражды, все еще существовавшей между эти-
ми двумя ветвями форсайтского рода, ощущения,  которое  зародили  в  них
случайные словечки, полунамеки, оброненные в  их  присутствии  старшими.
Джолли, позвякивая чайной ложечкой, мысленно возмущался: "Боже, эта  бу-
лавка в галстуке, и этот жилет, и манера растягивать слова, и эта рулет-
ка, - какой ужас!"
   А Вэл, дожевывая булочку, думал; "Ну и несносный же субъект!"
   - Вы, вероятно, пойдете встречать ваших родных, - сказал он, вставая.
- Я попрошу вас передать им, что я был бы счастлив показать им свой кол-
ледж, не то чтобы там было что-нибудь интересное, но, может, им -  захо-
чется осмотреть его.
   - Благодарю, передам.
   - Может быть, они зайдут ко мне позавтракать. Слуга у меня очень  ис-
кусный малый.
   Джолли выразил сомнение - вряд ли у них будет время.
   - Но вы все-таки передадите им мою просьбу?
   - Очень любезно с вашей стороны, - сказал Джолли, тут же  решив,  что
они не пойдут, но с инстинктивной вежливостью добавил: - Вы лучше прихо-
дите завтра к нам обедать.
   - Охотно. В котором часу?
   - Половина восьмого.
   - Во фраке?
   - Нет.
   И они расстались с чувством смутной вражды друг к другу.
   Холли с отцом приехали дневным поездом. В первый  раз  она  попала  в
этот город легенд и башен; она притихла и с какой-то застенчивостью пог-
лядывала на брата, который был своим в этом удивительном  городе.  После
завтрака она принялась с любопытством рассматривать его пенаты. Гостиная
Джолли была отделана панелями, и искусство было представлено в ней рядом
гравюр Бартолоцци, принадлежавших еще старому Джолиону,  и  фотографиями
молодых людей, товарищей Джолли, несколько  героического  вида,  которых
она тут же сравнила с Вэлом, каким он  сохранился  в  ее  воспоминаниях.
Джолион тоже внимательно рассматривал все,  что  изобличало  характер  и
вкусы его сына.
   Джолли не терпелось показать им, как он гребет, и они скоро  отправи-
лись на реку. Холли, идя между братом и отцом, чувствовала себя польщен-
ной, когда прохожие поворачивались и провожали ее взглядами. Чтобы лучше
видеть Джолли на реке, они расстались с ним у плавучей пристани и переп-
равились на другой берег. Стройный, тонкий - из  всех  Форсайтов  только
старый Суизин и Джордж были толстяками - Джолли сидел вторым в  гоночной
восьмерке. Он греб очень энергично и с большим воодушевлением. Джолион с
гордостью думал, что он самый красивый из этих юношей. Холли, как  подо-
бает сестре, больше пленилась двумя другими, но не призналась бы в  этом
ни за что на свете. Река в этот день сверкала,  луга  дышали  свежестью,
деревья все еще красовались пестрой листвой. Какая-то  особенная  тишина
царила над старым городом. Джолион дал себе слово посвятить день рисова-
нию, если погода еще продержится. Восьмерка пронеслась мимо  них  второй
раз, направляясь к пристани; у Джолли был очень сосредоточенный вид - он
не хотел показать, что запыхался. Отец с дочерью переправились снова  на
тот берег и подождали его.
   - Ах  да,  -  сказал  Джолли,  когда  они  подошли  к  лужайке  перед
Крайст-Чэрч-колледжем, - мне пришлось позвать сегодня на обед этого Вала
Дарти. Он хотел пригласить вас завтракать и показать  вам  Брэйсноз-кол-
ледж, но я решил, что так будет лучше: вам не придется туда идти. Он мне
что-то не нравится.
   Смуглое лицо Холли вспыхнуло ярким румянцем.
   - Почему?
   - Да не знаю, он, по-моему, очень претенциозен и вообще дурного тона.
Что представляет собой его семья, папа? Ведь он нам троюродный брат,  не
правда ли?
   Джолион только улыбнулся.
   - Спроси Холли, - сказал он, - она видела его дядю.
   - Мне Вэл понравился, - ответила Холли, глядя себе под  ноги.  -  Его
дядя - совсем не такой.
   Она украдкой бросила на Джолли взгляд из-под опущенных ресниц.
   - Слыхали ли вы когда-нибудь, дорогие мои, - сказал Джолион, поддава-
ясь какому-то забавному желанию, - историю нашего рода? Это прямо  сказ-
ка. Первый Джолион Форсайт - первый, во всяком случае, о котором до  нас
что-нибудь дошло, - это, значит, ваш прапрадед - жил в Дорсете на берегу
моря и был по профессии "землевладелец", как выражалась ваша  двоюродная
бабушка, сын землепашца, то есть, попросту  говоря,  фермер,  "мелкота",
как называл их ваш дедушка.
   Он украдкой взглянул на Джолли, любопытствуя, как примет это мальчик,
всегда тяготевший к аристократизму, а другим глазом покосился на Холли и
заметил, с какой лукавой радостью она следит за вытянувшимся лицом  бра-
та.
   - Вероятнее всего, он был грубый и крепкий человек, типичный предста-
витель Англии, какой она была до начала промышленной эпохи. Второй  Джо-
лион Форсайт, твой прадед, Джолли, известный больше под именем  "Гордого
Доссета" Форсайта, строил дома, как повествует семейная  хроника,  родил
десятерых детей и перебрался в Лондон. Известно еще, что он любил  маде-
ру. Можно считать, что он представлял собою Англию эпохи  наполеоновских
войн и всеобщего брожения. Старший из его шести сыновей был третий  Джо-
лион, ваш дедушка, дорогие мои, чаеторговец  и  председатель  нескольких
акционерных компаний, один из самых порядочных англичан, когда-либо жив-
ших на свете, и для меня самый дорогой. - В голосе Джолиона уже не  было
иронии, а сын и дочь смотрели на него задумчиво и серьезно.  -  Это  был
справедливый и твердый человек, отзывчивый и юный  сердцем.  Вы  помните
его, и я его помню. Перейдем к другим! У вашего двоюродного деда Джемса,
родного деда этого Вала, есть сын Сомс, о котором известна не очень кра-
сивая история, но я о ней, пожалуй, лучше умолчу. Джемс и остальные  во-
семь человек детей "Гордого Доссета", из которых пятеро еще живы, предс-
тавляют собой, можно сказать, викторианскую Англию - торговля  и  личная
инициатива, пять процентов с капитала и денежки в оборот, если вы только
понимаете, что это значит. Во всяком случае, за свою  долголетнюю  жизнь
они сумели превратить свои тридцать тысяч в кругленький миллион. Они ни-
когда не позволяли себе никаких безрассудств, за исключением вашего дво-
юродного деда Суизина, которого однажды, кажется, надул какой-то  шарла-
тан и которого прозвали "Форсайт четверкой", потому что он всегда  ездил
на паре. Их время подходит к концу, тип этот вымирает, и нельзя сказать,
что наша страна от этого сильно выиграет. Это люди  прозаические,  скуч-
ные, но вместе с тем здравомыслящие. Я - четвертый Джолион Форсайт, жал-
кий носитель этого имени...
   - Нет, папа, - сказал Джолли, а Холли крепко сжала его руку.
   - Да, - повторил Джолион, - жалкая разновидность, представляющая  со-
бой, увы, всего только конец века: незаработанный  доход,  дилетантство,
личная свобода - это совсем не то же, что личная инициатива, Джолли.  Ты
- пятый Джолион Форсайт, старина, и ты открываешь бал нового столетия.
   Пока он говорил, они вошли в ворота колледжа, и Холли сказала:
   - Это просто поразительно, папа.
   Никто из них, в сущности, не знал, что она хотела этим сказать. Джол-
ли был молчалив и задумчив.
   В  "Радуге",  отличавшейся  чисто  оксфордской  старомодностью,  была
только одна маленькая, обшитая дубом, гостиная, в которую Холли в  белом
платье, смущенная, вы: шла одна принимать единственного гостя.
   Вэл взял ее руку, словно прикоснулся к бабочке; не  разрешит  ли  она
поднести ей этот бедный цветочек, он так чудесно пойдет к ее волосам? Он
вынул из петлицы гардению.
   - О нет, благодарю вас, я не могу.
   Но она взяла и приколола цветок к вырезу  платья,  внезапно  вспомнив
слово "претенциозный". Гардения в петлице Вэла слишком бросалась в  гла-
за, а ей так хотелось, чтобы Вэл понравился Джолли.  Сознавала  ли  она,
что Вэл в ее присутствии проявлял себя с самой лучшей, с самой  скромной
стороны и что в этом-то, может быть, и заключался почти весь секрет  его
привлекательности для нее?
   - Я никому не говорила о нашей прогулке, Вэл.
   - И очень хорошо! Пусть это останется между нами.
   То, что он от смущения не знал, куда девать руки и ноги,  вызывало  у
нее восхитительное ощущение своей власти и еще какое-то теплое чувство -
желание сделать его счастливым.
   - Расскажите мне об Оксфорде, здесь, должно быть, так интересно.
   Вэл согласился, что, конечно, необыкновенно приятно  делать  то,  что
хочешь; лекции - это ерунда, а кроме того, здесь есть отличные ребята.
   - Только, - прибавил он, - я бы, конечно, больше хотел быть в  Лондо-
не, я бы тогда мог приезжать к вам.
   Холли смущенно пошевелила рукой на колене и опустила глаза.
   - Вы не забыли, - сказал он вдруг, набравшись храбрости, - что мы ре-
шили с вами отправиться бродяжничать?
   Холли улыбнулась.
   - О, ведь это мы просто так говорили. Нельзя же всерьез делать  такие
вещи, когда становишься взрослым.
   - Вздор, - сказал Вэл, - родственникам можно. Следующие большие кани-
кулы начнутся, знаете, в июне, и они длятся без конца, вот мы с вами это
и устроим.
   Но хотя этот тайный заговор и вызывал у Холли приятную дрожь, она по-
качала головой.
   - Не удастся, - прошептала она.
   - Не удастся! - с жаром вскричал Вэл. - А кто же может помешать  нам?
Ведь не ваш же отец или ваш брат.
   В эту минуту вошли Джолион и Джолли, и романтика юркнула в лакирован-
ные ботинки Вэла и в белые атласные туфельки Холли, где она покалывала и
щекотала их в течение всего вечера, протекавшего в атмосфере, далекой от
непринужденности.
   Чуткий к окружающему его настроению, Джолион скоро почувствовал скры-
тый антагонизм между мальчиками, а Холли его несколько озадачила; он не-
вольно впал в иронический тон, что действует весьма губительно на юноше-
скую экспансивность. Письмо, поданное ему после обеда, погрузило  его  в
полное молчание, которое почти не нарушалось, пока  Джолли  с  Валом  не
собрались уходить. Он вышел вместе с ними, закурив  сигару,  и  проводил
сына до ворот Крайст-Чэрч. На обратном пути он вынул письмо  и  еще  раз
перечел его, остановившись у фонаря:
   "Дорогой Джолион!
   Сомс приходил опять сегодня вечером, в тридцать седьмую годовщину мо-
его рождения. Вы были правы, мне  нельзя  оставаться  здесь.  Я  перееду
завтра в отель "Пьемонт", но я не уеду за границу,  не  повидав  вас.  Я
чувствую себя одинокой и несчастной.
   Сердечно расположенная к вам Ирэн".
   Он положил письмо в карман и зашагал дальше, удивляясь силе  охватив-
ших его чувств. Что он сказал или осмелился сделать, этот субъект?
   Он свернул на Хай-стрит и пошел дальше, по Тэрлстрит, шагая среди ла-
биринта остроконечных башен и куполов, фасадов и стен  бесконечных  кол-
леджей, сверкающих в ярком лунном свете или покрытых густыми темными те-
нями. Здесь, в самом сердце английского благородства, трудно  было  даже
вообразить себе, чтобы одинокая женщина могла подвергаться преследовани-
ям и домогательствам, но что же еще могло означать это письмо? Сомс, ве-
роятно, настаивает, чтобы она вернулась к нему, - и на его стороне закон
и общественное мнение! "Тысяча восемьсот девяносто девятый! - думал Джо-
лион, глядя на битое стекло, сверкавшее на ограде виллы. - Но когда дело
касается нашей собственности, мы все те же язычники! Я завтра же поеду в
Лондон. Конечно, ей лучше уехать за границу". Но мысль эта была ему неп-
риятна. С какой стати Сомс выживает ее из Англии? А кроме того, он  ведь
может поехать за ней, и там ее уже совсем некому будет ограждать от  до-
могательств супруга. "Я должен действовать очень осторожно, - думал  он,
- этот тип способен на любую пакость. Ужасно мне не понравился  его  тон
тогда, в кэбе". Мысль Джолиона обратилась к его дочери Джун. Не могла бы
она помочь? Когда-то Ирэн была ее лучшим другом, а теперь она тоже "нес-
частненькая", из тех, что всегда трогают отзывчивую душу Джун. Он  решил
послать дочери телеграмму, чтобы она встретила его на  вокзале  Пэддинг-
тон. Подходя к "Радуге", он пытался разобраться в своих  чувствах.  Стал
бы он волноваться так изза каждой женщины, попавшей в  подобное  положе-
ние? Нет, не стал бы! Это чистосердечное заключение смутило его, и,  уз-
нав, что Холли ушла спать, он отправился в свою комнату. Но  он  не  мог
уснуть и долго сидел у окна, закутавшись в пальто, глядя на лунный свет,
скользивший