утся, и
даже очень скоро. Престиж Британии - очень хорошая вещь, предмет  восхи-
щения всего мира и все прочее, но нельзя жить без конца одним восхищени-
ем. А тут застой в морских перевозках, разорение целого ряда концернов и
толпы безработных - веселенькая история, нечего сказать! Даже  страхова-
ние должно будет пострадать от этого. Может, Элдерсон все это  предвидел
и заблаговременно обеспечивает себя? Если все равно в конце концов попа-
дешься - какой смысл быть честным? Эта мысль была так цинична,  что  вся
форсайтская натура Сомса восстала против нее, - и все же  она  навязчиво
лезла в голову. Стоит ли при всеобщем банкротстве  трудиться,  думать  о
будущем, оставаться честным? Даже  консерваторы  пере  стали  называться
консерваторами - как будто это слово стало  смешным  и  "консервировать"
уже нечего. "Есть плоды, разбрасывать кожуру и в конце концов  попасться
на этом". Этот молодой художник хорошо сказал, и картину он сделал  тоже
хорошо, хотя Думетриус, как всегда, заломил несуразную цену.  Куда  Флер
повесит картину? Возможно, в холле - там хорошее освещение, а тех, кто у
них бывает, вряд ли особенно смутит обнаженное тело. Интересно, куда де-
вались все картины с нагой натурой? Ему как-то не попадались  картины  с
нагим телом - их так же трудно было найти, как пресловутого мертвого ос-
ла. Сомсу вдруг представилась вереница умирающих ослов, бредущих на край
света с грузом этюдов обнаженного тела. Отгоняя от  себя  это  экстрава-
гантное видение, он поднял глаза и увидел вполне реальный собор св. Пав-
ла. Этого бедняги с цветными шарами что-то не видно. Впрочем, все  равно
сказать ему нечего. По странной ассоциации Сомс вспомнил о  цели  своего
похода - об ОГС и полугодовом отчете. По его предложению они постановили
просто списать эти германские дела - чистого убытку на  двести  тридцать
тысяч фунтов! Дивидендов никаких не будет, и даже на следующее полугодие
перейдет дебет. Но лучше вырвать гнилой зуб сразу и  покончить  с  этим;
акционеры за шесть месяцев до общего собрания привыкнут к потере. Он сам
уже привык, и они со временем тоже привыкнут.  Акционеры  редко  злятся,
если их не пугать, - долготерпеливая публика!
   В конторе старый клерк, как всегда, наполнял чернильницы из бутыли.
   - Директор здесь?
   - Да, сэр.
   - Пожалуйста, скажите, что я пришел.
   Старый клерк вышел. Сомс взглянул на часы. Двенадцать! Тоненький  луч
света скользнул по обоям и полу, В комнате не было ничего живого,  кроме
синей мухи и тикающих часов, даже свежей газеты не было. Сомс следил  за
мухой. Он вспомнил, как в детстве предпочитал синих мух  простым  за  их
яркую окраску. Это был урок. Яркие вещи, блестящие люди - самое  опасное
в жизни. Взять хоть кайзера и этого пресловутого  итальянского  поэта  -
как его там? А их собственный фигляр! Он не удивится, если окажется, что
Элдерсон - блестящий человек в личной жизни. Что же он  не  идет?  Может
быть, виной этой задержки встреча с молодым Баттерфилдом? Муха  поползла
по стеклу, упала, жужжа, снова поползла; солнечный луч крался по полу. В
комнате стояла пустота и тишина,  словно  воплощение  основного  правила
страхования. "Незыблемость и неизменность".
   "Что же мне, вечно здесь торчать?" - подумал Сомс и подошел  к  окну.
На этой широкой улице, выходившей к реке, солнце  освещало  только  нес-
кольких пешеходов и тележку разносчика, но  дальше,  на  главной  улице,
грохотало и шумело уличное движение. Лондон! Чудовищный  город!  И  весь
застрахован! Что с ним будет через тридцать лет? И только подумать,  что
будет существовать Лондон, которого он не увидит. Ему стало жаль города,
жаль себя. Даже старого Грэдмена не будет. Вероятно, страховые  общества
позаботятся обо всем - а может быть, и нет. И вдруг он увидел Элдерсона.
Он был вполне элегантен в светлом костюме, с гвоздикой в петлице.
   - Размышляете о будущем, мистер Форсайт?
   - Нет, - ответил Сомс. Как этот человек угадал ею мысли?
   - Я рад, что вы зашли. Я имею возможность поблагодарить  вас  за  тот
интерес, какой вы проявляете к делам Общества. Это очень  редко  бывает.
Обычно директор-распорядитель все делает один.
   Насмехается? Тон у него очень оживленный, даже слегка нахальный.  Хо-
рошее настроение всегда казалось Сомсу подозрительным - обычно тут  кры-
лась какая-то причина.
   - Если бы все директоры относились к делу так же  добросовестно,  как
вы, можно было бы спать спокойно. Я прямо скажу вам, что помощь, которую
мне оказывало правление до того, как вы стали его  членом,  была...  ну,
скажем, просто ничтожной.
   Льстит! Наверно, ведет к чему-то!
   Элдерсон продолжал:
   - Могу сказать вам то, чего не мог сказать никому  другому:  я  очень
недоволен тем, как идут дела, мистер Форсайт. Англия скоро увидит, в ка-
ком положении она очутилась.
   Услышав такое неожиданное  подтверждение  своих  собственных  мыслей,
Сомс вдруг ощутил реакцию.
   - Нечего плакать прежде, чем мы расшиблись. Фунт стоит высоко, мы еще
крепко сидим.
   - Сидим в калоше! И если не принять решительных мер, мы так там и ос-
танемся. А вы знаете, что всякие решительные меры - это  дезорганизация,
и ощутимых результатов надо ждать годами.
   И как этот человек мог говорить такие вещи и при этом блестеть и  си-
ять, как новый медяк? Это подтверждало теорию Сомса: видно, ему  безраз-
лично, что будет. И вдруг Сомс решил попробовать.
   - Кстати, о годах ожидания: я пришел сказать,  что  нужно,  по-моему,
созвать собрание пайщиков по поводу этих убытков на германских  контрак-
тах.
   Сомс проговорил эти слова, глядя в пол,  и  внезапно  поднял  голову.
Светло-серые глаза Элдерсона встретили его взгляд не сморгнув.
   - Я ждал, что вы это предложите, - сказал он.
   "Как же, ждал ты", - подумал Сомс, потому что он сам это  только  что
придумал.
   - Конечно, соберите акционеров, но вряд ли правление это одобрит.
   Сомс удержался, чтобы не сказать: "И я тоже".
   - И пайщики не одобрят. По долголетнему опыту я знаю, что чем  меньше
вы их впутываете во всякие неприятности, тем лучше для всех.
   - Может быть, и так, - сказал Сомс, упрямо стоя на своем,  -  но  это
один из видов порочного нежелания смотреть фактам в глаза.
   - Не думаю, мистер Форсайт, что вы в будущем сможете обвинить меня  в
том, что я не смотрел фактам в глаза. В будущем! Черт возьми, на что  же
этот человек намекает?
   - Во всяком случае, я предложу это на ближайшем заседании  правления,
- сказал он.
   - Конечно! - поддержал Элдерсон. - Самое лучшее - всегда доводить де-
ло до конца, не так ли?
   Снова чуть заметная ирония. Как будто он что-то скрывал.  Сомс  маши-
нально посмотрел на манжеты этого человека, отлично выглаженные, с голу-
бой полоской; на его пикейный жилет и пестрый галстук - настоящий  денди
Ничего, сейчас он ему закатит вторую порцию!
   - Кстати, - сказал он, - Монт написал книгу. Я купил один экземпляр.
   Не сморгнул! Только чуть больше обнажились зубы - безусловно  фальши-
вые!
   - А я взял две. Милый, бедный Монт!
   Сомс почувствовал себя побежденным. Этот тип  был  забронирован,  как
краб, отлакирован, как испанский стол.
   - Ну, мне надо идти, - объявил Сомс.
   Директор-распорядитель протянул ему руку.
   - Прощайте, мистер Форсайт. Я так вам благодарен!
   Что это, Элдерсон даже пожимает ему руку? Сомс вышел  смущенный.  Так
редко жали ему руку. Он почувствовал, что это его сбило, с толку. А  мо-
жет, это только заключительная сцена умелой комедии? Как  знать!  Однако
теперь у него было еще меньше желания созывать  собрание  пайщиков,  чем
раньше. Нет, это просто был пробный камень -  и  тут  Сомс  промахнулся.
Впрочем, другой камешек - насчет Баттерфилда - попал в цель. Если бы Эл-
дерсон был невиновен, он обязательно сказал бы: "Какая  наглость  -  это
посещение". Хотя у такого типа достанет хладнокровия  нарочно  смолчать,
чтобы подразнить человека. Нет! Ничего не попишешь, как теперь  говорят.
У Сомса было так же мало доказательств виновности, как и раньше,  и  он,
откровенно говоря, был этому рад. Ни к чему такой скандал  не  приведет,
разве что очернит все Общество вместе с директорами. Люди ведь так неос-
торожны - они никогда не знают, где остановиться, не разбираются в  том,
кто действительно виноват. Надо держаться начеку и продолжать свое дело.
Нечего тревожить осиное гнездо. Сомс шел и думал об этом, как вдруг  его
окликнул голос:
   - Приятная встреча, Форсайт! Нам по дороге?
   "Старый Монт" спускался по лестнице из "Клуба шутников".
   - А вам куда? - спросил Сомс.
   - Иду завтракать в "Аэроплан".
   - А-а, в этот новомодный клуб?
   - Он идет в гору, вы знаете, идет в гору!
   - Я только что видел Элдерсона. Он купил два экземпляра вашей книги.
   - Да что вы! Вот бедняга!
   Сомс слегка улыбнулся.
   - Он то же самое сказал про вас! А как вы думаете, кто ему их продал?
Молодой Баттерфилд!
   - И он еще жив?
   - Был жив сегодня утром.
   Сэр Лоренс хитро сощурился.
   - Знаете, что я думаю, Форсайт. Говорят, что у Элдерсона на  содержа-
нии две женщины.
   Сомс раскрыл глаза. Это мысль! Все объясняется тогда очень просто.
   - Моя жена говорит, что одна из них безусловно лишняя. А вы что  ска-
жете?
   - Я? - сказал Сомс. - Я только знаю, что этот  человек  хладнокровен,
как рыба. Ну, мне сюда! До свидания!
   Нет, никакой помощи от этого баронетишки не дождаться. Решительно ни-
чего не принимает всерьез. Две женщины у Элдерсона! В его-то годы! Ну  и
жизнь! И всегда находятся такие люди, которым все мало, они идут на  лю-
бой риск. Сомс не мог этого понять. Сколько ни изучай таких людей -  ни-
чего не разберешь! И все-таки такие люди  существуют.  Он  прошел  через
холл в комнату, где завтракали "знатоки". Взяв со стола меню, он заказал
дюжину устриц, но, вспомнив, что в названии месяца нет буквы  "р",  взял
вместо них жареную камбалу [24].


   VIII
   СБЕЖАЛ

   - Нет, родная, природа сдана в архив.
   - Что ты хочешь этим сказать, Майкл?
   - Да ты почитай романы с природой. Прилизанные  описания  корнуэлских
скал или йоркширских болот - ты была когда-нибудь на йоркширском болоте?
Просто не выдержать! А романы о Дартмуре!  Жуть!  Этот  Дартмур,  откуда
приходят все страсти, - а ты была там когда-нибудь? Ведь все это ерунда!
А эти, которые пишут о Полинезии! Ой-ой-ой! А поэты, из тех, что  "брыз-
жут и блещут", - разве они в состоянии показать природу? Те, которые ра-
ботают под сельских простачков, чуть получше, конечно.  В  конце  концов
старик Уордсворт дал нам Природу с большой буквы, и  она  успокоительна,
как бром. Конечно, есть еще настоящая природа, с маленькой  буквы;  если
ты имеешь дело с ней, то тут обычно  идет  борьба  не  на  жизнь,  а  на
смерть. А Природу, о которой мы столько кричим,  запатентовали,  сделали
из нее настой и разлили по бутылкам. Для современного стиля природа  уже
устарела.
   - Ну, ладно, давай все же покатаемся по реке,  Майкл.  Может,  выпить
чаю в "Шелтере"?
   Они уже подъезжали к дому, который Майкл называл "завидной резиденци-
ей", когда Флер наклонилась вперед и, коснувшись его колена, сказала:
   - Я к тебе и вполовину не так отношусь, как ты заслуживаешь, Майкл.
   - Что ты, детка! А по-моему, так.
   - Я знаю, я эгоистка, особенно теперь.
   - Но ведь это из-за одиннадцатого баронета.
   - Да, ребенок - большая ответственность. Я надеюсь, что он будет  по-
хож на тебя.
   Майкл подвел лодку к пристани, сложил весла и сел рядом с Флер.
   - Если он пойдет в меня, я его лишу наследства. Но сыновья обычно по-
хожи на мать.
   - Я говорю про характер. Я страшно хочу, чтоб он был веселый, спокой-
ный и чтоб он чувствовал, что стоит жить на свете.
   Майкл поглядел на ее губы - они дрожали, - на  ее  щеку,  покрывшуюся
легким загаром за этот день на солнце, и, наклонившись, он прижался к ее
щеке.
   - Я уверен, он будет славный малыш, веселый.
   Флер покачала головой.
   - Я не хочу, чтоб он был жадный и занят только собой - у  меня,  зна-
ешь, это в крови; я вижу, как это плохо, и ничего не могу с  собой  сде-
лать. Как ты умудряешься быть не таким?
   Майкл взъерошил волосы свободной рукой.
   - Солнце не слишком печет, маленькая?
   - Нет, серьезно, Майкл, как ты умудряешься?
   - Но ведь я тоже жадный. Ты ведь знаешь, как ты мне нужна. И  тут  уж
ничем не поможешь.
   Ее щека ласково потерлась об его щеку, и, осмелев, он сказал:
   - Помнишь, как ты однажды вечером в этом самом месте подошла к берегу
и увидела меня в лодке. Когда ты дулла, я стал на голову, чтобы охладить
ее. Я тогда чуть с ума не сошел, совсем не надеялся. -  Он  остановился.
Нет! Не стоит ей напоминать, что в тот вечер она ему сказала: "Приходите
опять, когда я наверно буду знать, что  не  добьюсь  своего".  Неведомый
братец!
   Флер сказала спокойно:
   - Я была свиньей по отношению к тебе, Майкл. Но я была  страшно  нес-
частна. Это прошло наконец, совсем прошло. Теперь все в  порядке,  кроме
моего характера.
   - Ну, это ничего. А как насчет чаю?
   Рука об руку они поднялись по лужайке. Дома никого не было: Сомс  уе-
хал в Лондон. Аннет - в гости.
   - Дайте нам чай на веранду, - попросила Флер.
   Сидя рядом с Флер, такой счастливый, каким он  себя  еще  не  помнил,
Майкл чувствовал всю прелесть Природы с большой буквы, чувствовал  косые
лучи солнца, запах гвоздики и роз, шелест осин. Ворковали любимые голуби
Аннет, а на дальнем берегу спокойной реки высились кроны тополей.  Но  в
конце концов он так наслаждался всем этим потому, что рядом была его лю-
бимая, и смотреть на нее, касаться ее было его радостью.  И  впервые  он
чувствовал, что ей не хочется встать и упорхнуть куда-нибудь к  кому-ни-
будь другому. Странно, что вот так, вне тебя, может существовать  другой
человек, который абсолютно отнял у всего на  свете  значение,  забрал  в
свои руки "всю эту музыку", и что  этот  человек  -  твоя  жена!  Ужасно
странно, особенно если подумать, что ты, в сущности, такое!  Он  услышал
голос Флер:
   - Мать у меня, конечно, католичка; она не ходит в церковь потому, что
живет с отцом здесь. Она и меня не очень заставляла.  Но  я  все  думаю,
Майкл, как мы поступим с ним.
   - Пусть растет, как хочет.
   - Не знаю. Чему-нибудь его надо учить, ведь он пойдет в школу.  Като-
ликам религия все-таки что-то дает.
   - Да, вера вслепую. Это сейчас единственный логический путь.
   - Я думаю, что человеку без религии всегда кажется, что ничто на све-
те не имеет значения.
   Майкл чуть было не сказал: "Давай воспитывать его солнцепоклонником",
но вместо этого проговорил:
   - Мне кажется, чему бы его ни учить - все это только пока он  сам  не
начнет думать, а уж тогда он решит, что ему больше всего подходит.
   - Ну, а твое мнение, Майкл? Ведь ты один из самых хороших людей, кого
я знаю.
   - Ну да, - сказал Майкл, странно польщенный, - Разве?
   - Нет, серьезно, что ты об этом думаешь, Майкл?
   - Видишь ли, детка, никакой доктрины я не придерживаюсь, значит и ре-
лигии у меня нет. Я считаю, что надо быть на высоте, - но это уже этика.
   - Но ведь право же, трудно ни во что не верить,  кроме  себя  самого.
Если из какой-нибудь религии можно чтолибо извлечь, то не  лучше  ли  ее
принять?
   Майкл улыбнулся - правда, только мысленно.
   - Ты можешь поступать с одиннадцатым баронетом, как тебе будет  угод-
но, а я буду тебе помогать. При его наследственности он, наверно,  будет
немножко скептиком.
   - Но я не хочу этого! Мне гораздо больше хочется, чтобы он был после-
довательный и убежденный. Скептицизм только лишает людей спокойствия.
   - Чтобы в нем не было "белой обезьяны", да? Ну не знаю. Это,  по-мое-
му, носится в воздухе. Самое главное - вбить ему с малолетства  уважение
к другим людям, вбить хоть шлепками, если нужно.
   Флер посмотрела на него ясными глазами и засмеялась.
   - Да, - сказала она. - Моя мать пробовала так  меня  воспитывать,  но
папа запретил.
   Они вернулись домой в девятом часу.
   - Либо твой отец здесь, либо мой, - сказал Майкл в холле. - Вон лежит
доисторическая шляпа.
   - Это папина. Она внутри серая, а у Барта - беж.
   Действительно, в китайской гостиной сидел Сомс, держа в руке распеча-
танное письмо, а у его ног Тинг-а-Линг. Сомс протянул письмо Майклу,  не
говоря ни слова. На письме не было ни даты, ни адреса.  Майкл  стал  чи-
тать:
   "Дорогой мистер Форсайт, Может быть. Вы будете столь любезны доложить
правлению на заседании, во вторник, что я уезжаю, чтобы оказаться в  бе-
зопасности от последствий каких бы то ни было грехов,  если  таковые  за
мной водились. Когда Вы получите это письмо, я буду за пределами досяга-
емости. Как в частной жизни, так и в делах я всегда держался  того  мне-
ния, что надо уметь вовремя остановиться. Бесполезно будет предпринимать
против меня судебное преследование, так как, выражаясь юридическим  язы-
ком, моя особа будет неприкосновенна и никакого имущества я не оставляю.
Если Ваша цель была - поймать меня в ловушку, я не могу поздравить Вас с
Вашей тактикой. Если, напротив, посещение того  молодого  человека  было
инспирировано Вами как предупреждение о том, что Вы собираетесь  довести
дело до конца, я почитаю своим приятным  долгом  еще  раз  поблагодарить
Вас, как благодарил при Вашем последнем посещении.
   Остаюсь, любезный мистер Форсайт, Ваш покорный слуга Роберт Элдерсон"
   Майкл весело проговорил:
   - Счастливое избавление! Теперь вы будете чувствовать себя спокойнее,
сэр.
   Сомс провел рукой по лицу, словно желая стереть застывшее на нем  вы-
ражение.
   - Мы обсудим это после, - сказал он. - Ваша собачонка все время сиде-
ла тут со мной.
   Майкл восхищался тестем в этот момент: он явно скрывал свое огорчение
ради Флер.
   - Флер немного устала, - сказал он. - Мы катались по реке и пили  чай
в "Шелтере". Мадам не было дома. Давай сейчас же обедать. Флер.
   Флер взяла на руки Тинг-а-Линга и пыталась уклониться от его  жадного
язычка.
   - Прости, что заставили тебя ждать, папа, - пробормотала она, прячась
за коричневой шерстью. - Я только пойду умоюсь, а переодеваться не  ста-
ну.
   Когда она ушла. Сомс протянул руку за письмом.
   - Хорошая заварилась каша, а? Не знаю, чем это кончится.
   - Но разве это еще не конец, сэр?
   Сомс изумленно посмотрел на него. Ох, уж эта молодежь! Тут ему  угро-
жает публичный скандал, который может привести бог весть к чему - к  по-
тере имени в Сити, возможно, и к потере состояния, а им хоть бы что! Ни-
какого чувства ответственности, абсолютно  никакого.  Все  дурные  пред-
чувствия, обычно одолевавшие Джемса, весь его пессимизм проснулся в Сом-
се с той минуты, как ему вручили в клубе это письмо. Только удивительная
выдержка следующего за Джемсом поколения мешала ему даже  сейчас,  когда
Флер вышла из комнаты, дать волю своим страхам.
   - Ваш отец в городе?
   - Вероятно, сэр.
   - Отлично! - Сомс, впрочем, не чувствовал  особого  облегчения.  Этот
баронетишка тоже довольно безответственный  человек  -  заставить  Сомса
войти в такое правление!
   А все оттого, что связываешься с  людьми,  воспитанными  в  непрости-
тельном легкомыслии, без всякого понимания ценности денег.
   - Теперь, когда Элдерсон сбежал, - заговорил Сомс, - все должно  отк-
рыться. Его признание у меня в руках.
   - А почему бы не разорвать его, сэр, и не объявить, что Элдерсон  за-
болел туберкулезом?
   Невозможность  добиться  серьезности  от  этого   молодого   человека
действовала на Сомса так, как если бы он объелся тяжелым пудингом.
   - И, по-вашему, это было бы честно? - сурово сказал он.
   - Простите, сэр, - Майкл сразу отрезвел. - Чем мне вам помочь?
   - Тем, что оставите ваше легкомыслие и постараетесь скрыть все это от
Флер.
   - Непременно, - проговорил Майкл серьезным тоном, - обещаю вам.  Буду
молчать, как рыба. А что вы собираетесь предпринять?
   - Нам придется созвать пайщиков и объяснить всю эту  махинацию.  Они,
вероятно, истолкуют ее в д