оследить, как он вернулся и стал около  решетки  сквера,
спиной к уличному фонарю; увидеть, как он стоит там в  тени  деревьев  и
смотрит на дом, скрывающий в темноте ту, ради минутной встречи с которой
он отдал бы все на свете, - ту, которая стала для него  теперь  дыханием
цветущих лип, сущностью света и тьмы, биением его собственного сердца.


   X
   СИМПТОМЫ ФОРСАЙТИЗМА

   Форсайту, не свойственно сознавать себя Форсайтом;  во  про  молодого
Джолиона этого нельзя было сказать. Он  не  видел  в  себе  ничего  фор-
сайтского до того решительного шага, который сделал его отщепенцем, а  с
тех пор не переставал чувствовать себя Форсайтом, и это сознание не  ос-
тавляло его в семейной жизни и в отношениях со второй женой,  в  которой
совсем уж не было ничего форсайтского.
   Молодой Джолион знал, что, не будь у него умения добиваться своей це-
ли, не будь упорства, ясного сознания, что нелепо терять то, за что зап-
лачено такой большой ценой, - другими словами, не будь у  него  "чувства
собственности", он не мог бы удержать  эту  женщину  подле  себя  (может
быть, и не захотел бы удерживать) в течение пятнадцати лет,  заполненных
нуждой, обидами и недомолвками; не мог бы убедить ее выйти за него замуж
после смерти первой жены; не мог бы одолеть эту жизнь и выйти из нее та-
ким, каким он вышел - несколько полинявшим, но усмехающимся.
   Молодой Джолион принадлежал к тому сорту людей, которые,  словно  ма-
ленькие китайские божки, сидят, поджав ноги, в собственном своем  сердце
и улыбаются сами себе недоверчивой улыбкой. Но улыбка эта - сокровенная,
извечная улыбка - никак не отражалась на его поведении, в котором, как и
в подбородке и темпераменте молодого  Джолиона,  своеобразно  сочетались
мягкость и решительность.
   Он чувствовал в себе Форсайта и за работой -  за  своими  акварелями,
которым отдал столько сил, не переставая в то же время  посматривать  на
себя со стороны, словно его брало сомнение, можно ли  с  полной  серьез-
ностью предаваться такому непрактичному занятию,  и  всегда  ощущая  ка-
кую-то странную неловкость, что картины приносят так мало денег.
   И вот это ясное представление о том, что значит быть Форсайтом,  зас-
тавило его прочесть нижеследующее письмо старого Джолиона  со  смешанным
чувством сострадания и брезгливости.
   "Шелдренк-Хаус,
   Бродстэрз.
   1 июля.
   Дорогой Джо!
   (Почерк отца почти не изменился за тридцать лет.)
   Мы живем здесь вот уже две недели, погода в  общем  хорошая.  Морской
воздух действует неплохо, но печень моя пошаливает, и я с  удовольствием
вернусь в Лондон. О Джун ничего хорошего сказать  не  могу,  здоровье  и
состояние духа у нее скверное, и я не знаю, чем все  это  кончится.  Она
продолжает отмалчиваться, но по всему видно, что в голове  у  нее  сидит
эта помолвка, впрочем, можно ли считать их помолвленными или уже  нельзя
- кто их разберет. Не знаю, следует ли пускать ее в Лондон при  тепереш-
нем положении дел, но она" такая своевольная, что в любую  минуту  может
собраться и уехать. Я полагаю, что кто-то должен поговорить с  Босини  и
выяснить его намерения. Мне очень бы не хотелось брать это на себя,  по-
тому что разговор наш непременно кончится тем, что я  его  поколочу.  Ты
знаком с Босини по клубу и, по-моему, можешь поговорить с  ним  и  выве-
дать, что он, собственно, намерен делать. Ты, конечно, не станешь  комп-
рометировать Джун. Буду очень рад, если ты в ближайшие дни известишь ме-
ня, удалось ли тебе что-нибудь узнать. Все это меня очень беспокоит, и я
не сплю по ночам. Поцелуй Джолли и Холли.
   Любящий тебя отец Джолион Форсайт".
   Молодой Джолион так долго и так пристально читал это письмо, что жена
обратила внимание на его сосредоточенный вид и спросила, в чем дело.  Он
ответил:
   - Так, ничего.
   Молодой Джолион взял себе за правило никогда не говорить о Джун. Жена
может разволноваться, кто ее знает, что она подумает; и  он  поторопился
согнать с лица все следы задумчивости, но успел в этом  не  больше,  чем
успел бы на его месте отец, так  как  неуклюжесть  старого  Джолиона  во
всем, что касалось тонкостей домашней политики, перешла и к нему; и мис-
сис Джолион, хлопотавшая по хозяйству, ходила с плотно сжатыми губами  и
изредка бросая на мужа испытующие взгляды.
   В тот же день с письмом в кармане он отправился в клуб, еще не решив,
что предпринять.
   Выведывать чьи-то "намерения" - задача мало приятная; кроме того, не-
ловкость, которую испытывал молодой Джолион,  усугубляло  то  не  совсем
нормальное положение, которое он сам занимал в семье. Как это похоже  на
его родственников, на всех тех людей, в обществе которых они  вращались,
- навязывать посторонним свои так называемые  права,  диктовать  кому-то
поступки; как это похоже на них - переносить деловые  приемы  на  личные
отношения!
   А эта фраза: "Ты, конечно, не станешь компрометировать Джун", -  ведь
она же выдает их с головой.
   Но вместе с тем письмо, в котором было столько горечи, столько заботы
о Джун, и эта угроза "поколотить Босини" казались такими  естественными.
Не удивительно, что отец хочет узнать намерения Босини, не  удивительно,
что он сердится.
   Отказывать трудно! Но зачем поручать такое дело именно ему? Это прос-
то неудобно. Впрочем, Форсайты умеют добиваться своего,  а  в  средствах
они не очень разборчивы, им лишь бы соблюсти внешние приличия.
   Как же это сделать или как отказаться?  И  то  и  другое  невозможно.
Так-то, молодой Джолион!
   Он пришел в клуб к трем часам, и первый, кто попался  ему  на  глаза,
был сам Босини, сидевший у окна в углу комнаты.
   Молодой Джолион сел неподалеку и, волнуясь, стал  обдумывать  положе-
ние. Он украдкой поглядывал на Босини, не замечавшего, что за ним наблю-
дают. Молодой Джолион знал его мало и, может быть,  впервые  так  внима-
тельно приглядывался к нему: очень странный на вид, ни одеждой,  ни  ли-
цом, ни манерами не похожий на других членов клуба, - сам молодой Джоли-
он, несмотря на большую внутреннюю перемену, навсегда сохранил  благооб-
разную внешность истого Форсайта. Он  единственный  среди  Форсайтов  не
знал прозвища Босини. Архитектор выглядел не как все; не то чтобы в  нем
было что-то эксцентричное, но он не как все.  Вид  усталый,  измученный,
лицо худое, с широкими выдающимися скулами, но ничего болезненного в нем
нет: крепкое телосложение, кудрявые волосы - признак  большой  жизнеспо-
собности очень здорового организма.
   Выражение лица Босини и его поза тронули молодого Джолиона. Он  знал,
что такое страдание, а этот человек, судя по его виду, страдал.
   Он подошел и коснулся его руки.
   Босини вздрогнул, но не выказал ни малейшего  смущения,  увидев,  кто
это.
   Молодой Джолион сел рядом.
   - Мы давно не виделись, - сказал он. - Ну, как дом моего  двоюродного
брата - работа подвигается?
   - Через неделю закончу.
   - Поздравляю!
   - Благодарю, хотя поздравлять, кажется, не с чем.
   - Да? - удивился молодой Джолион. - А я думал, вы рады свалить с плеч
такую большую работу; но с вами, наверное, бывает то же, что и со  мной:
расстаешься с картиной точно с ребенком.
   Он ласково посмотрел на Босини.
   - Да, - сказал тот уже более мягко, - создал ведь - и кончено.  Я  не
знал, что вы пишете.
   - Акварели всего-навсего; да я не особенно верю в свою работу.
   - Не верите? Как же тогда можно работать? Какой же смысл в вашей  ра-
боте, если вы в нее не верите?
   - Правильно, - сказал молодой Джолион, - я всегда говорил то  же  са-
мое. Кстати, вы замечали, что когда с вами соглашаются, то неизменно до-
бавляют: "Я всегда так говорил!" Но раз уж вы спрашиваете, придется  от-
ветить: я Форсайт!
   - Форсайт! Никогда не думал о вас как о Форсайте!
   - Форсайт, - ответил молодой Джолион, - не такое уж редкостное живот-
ное. Наш клуб насчитывает их сотнями. Сотни Форсайтов ходят  по  улицам;
их встречаешь на каждом шагу.
   - А разрешите поинтересоваться, как их распознают? - спросил Босини.
   - По их чувству собственности. Форсайт смотрит на веши с практической
- я бы даже сказал, здравой - точки зрения, а практическая точка  зрения
покоится на чувстве собственности. Форсайт, как вы сами, вероятно, заме-
тили, никому и ничему не отдает себя целиком.
   - Вы шутите?
   В глазах молодого Джолиона промелькнула усмешка.
   - Да нет. Мне, как Форсайту, следовало бы молчать. Но я полукровка; а
вот в вас уж никто не ошибется. Между вами и мною такая же разница,  как
между мной и дядей Джемсом, который является идеальным образцом  Форсай-
та. У него чувство собственности развито до предела, а у вас его  просто
нет. Не будь меня посредине, вы двое казались бы представителями различ-
ных пород. Я же - промежуточное звено. Все мы, конечно,  рабы  собствен-
ности, вопрос только в степени, но тот, кого я называю "Форсайтом",  на-
ходится в безоговорочном рабстве. Он знает, что ему нужно, умеет к этому
подступиться, и то, как он цепляется за любой вид собственности  -  будь
то жены, дома, деньги, репутация, - вот это и есть печать Форсайта.
   - Да! - пробормотал Босини. - Вам нужно взять патент на это слово.
   - Мне хочется прочесть лекцию на эту тему, - сказал молодой  Джолион.
- "Отличительные свойства и качества Форсайта. Это мелкое животное, опа-
сающееся прослыть смешным среди особей одного с ним вида, не обращает ни
малейшего внимания на смех других существ (вроде нас с вами).  Унаследо-
вав от предков предрасположение к близорукости, оно различает лишь  осо-
бей одного с ним вида, среди которых и протекает его жизнь,  заполненная
мирной борьбой за существование".
   - Вы так говорите, - сказал Босини, - как будто они составляют  поло-
вину Англии.
   - Да, половину Англии, - повторил молодой Джолион, - и лучшую полови-
ну, надежнейшую половину с трехпроцентными бумагами,  половину,  которая
идет в счет. Ее богатство и благополучие делают  возможным  все:  делают
возможным ваше искусство, литературу, науку, даже религию. Не будь  Фор-
сайтов, которые ни во что это не верят, но умеют извлечь выгоду из  все-
го, что бы мы с вами делали? Форсайты, уважаемый сэр, - это  посредники,
коммерсанты, столпы общества, краеугольный камень нашей жизни с  ее  ус-
ловностями; Форсайты - это то, что вызывает в нас восхищение!
   - Не знаю, правильно ли я понял вашу мысль, - сказал Босини, - но мне
кажется, что среди людей моей профессии есть много таких Форсайтов,  как
вы их называете.
   - Разумеется! - ответил молодой Джолион. - Большинство  архитекторов,
художников, писателей люди совершенно беспринципные, как и  всякий  Фор-
сайт. Искусство и религия существуют благодаря небольшой кучке  чудаков,
которые действительно верят в это, и благодаря множеству Форсайтов, изв-
лекающих из искусства и религии выгоду. По самому скромному подсчету три
четверти наших академиков, семь восьмых наших писателей  и  значительный
процент журналистов - Форсайты. Об ученых не берусь судить, но в религии
Форсайты представлены блестяще; в палате общин их, может  быть,  больше,
чем где бы то ни было; про аристократию и говорить нечего. Но я не шучу.
Опасно идти против большинства - и какого большинства! -  он  пристально
посмотрел на" Босини. - Опасно, когда позволяешь  чему-нибудь  захватить
тебя целиком, будь то дом, картина... женщина!
   Они взглянули друг на друга. Словно почувствовав, что он  сделал  то,
чего же делают Форсайты, то есть увлекся, молодой Джолион снова  ушел  в
свою раковину. Босини первый прервал молчание.
   - Почему вы считаете именно свою родню такой типичной? - сказал он.
   - Моя родня, - ответил молодой Джолион, - ничего особенного собой  не
представляет, у нее есть свои характерные черточки, как и во всякой дру-
гой семье, но зато в них чрезвычайно ярко выражены те два основных свой-
ства, которые и обличают истинного Форсайта, - они никому  и  ничему  не
отдаются целиком, не увлекаются, и у них есть "чувство собственности".


   Боснии улыбнулся:
   - Ну, а толстяк, например?
   - Суизин? - спросил молодой Джолион. - А! В Суизине есть что-то  пер-
возданное. Город и быт обеспеченного класса еще не  успели  его  обрабо-
тать. В Суизине, несмотря на все его джентльменство, сидят вековые  тра-
диции и грубая сила фермера.
   Босини задумался.
   - Да, вы очень метко охарактеризовали вашего кузена Сомса,  -  сказал
он вдруг. - Этот уж наверно не пустит себе пули в лоб!
   Молодой Джолион испытующе посмотрел на него.
   - Да, - сказал он, - это верно. Вот  почему  с  ним  приходится  счи-
таться. Берегитесь их хватки! Смеяться может всякий, но я  не  шучу.  Не
стоит презирать Форсайтов; не стоит пренебрегать ими!
   - Однако вы сами это сделали?
   Удар был меткий, и молодой Джолион перестал улыбаться.
   - Вы забываете, - сказал он с какой-то странной гордостью,  -  что  я
могу за себя постоять - я ведь тоже Форсайт. Великие  силы  подстерегают
нас на каждом шагу. Человек, покидающий спасительную сень стены... ну...
вы меня понимаете. Я бы, - закончил он совсем тихо, словно с угрозой,  -
я бы мало кому посоветовал... идти... моей... дорогой.  Все  зависит  от
человека.
   Кровь бросилась в лицо Босини, потом отхлынула, и на его щеках  снова
разлилась бледная желтизна. Он ответил  коротким  смешком,  раздвинувшим
его губы в странную, едкую улыбку; глаза насмешливо смотрели на молодого
Джолиона.
   - Благодарю вас, - сказал он. - Это чрезвычайно мило с вашей стороны.
Но не вы один способны постоять за себя.
   Он встал.
   Молодой Джолион посмотрел ему вслед и, подперев голову рукой,  вздох-
нул.
   В сонной тишине почти пустой комнаты слышалось только шуршанье  газет
и чирканье спичками. Молодой Джолион долго сидел не двигаясь, снова  пе-
реживая те дни, когда и он следил за часами,  отсчитывая  минуты,  -  те
дни, полные мучительной неизвестности и пронзительной, сладкой  боли;  и
медленная, сладостная мука тех лет охватила его с прежней силой. Вид Бо-
сини, его измученное лицо и беспокойные глаза, то и дело поднимавшиеся к
часам, пробудили в молодом Джолионе  жалость,  к  которой  примешивалось
странное, непреодолимое чувство зависти.
   Все эти признаки были слишком хорошо знакомы ему. Куда идет Босини  -
навстречу какой судьбе? Что представляет собой эта женщина, влекущая его
с той неумолимой силой, перед которой отступают и  понятия  о  чести,  и
принципы, и все другие интересы, - с той силой, от которой  можно  спас-
тись только бегством?
   Бегство! Но почему Босини должен бежать? Убегают  лишь  тогда,  когда
боятся разрушить семейный очаг, когда есть дети, когда не хотят попирать
чьи-то идеалы, ломать что-то. Но тут, как он слышал, все уже и так  сло-
мано.
   Он сам не спасся бегством и не стал бы спасаться, даже если бы  приш-
лось начинать сызнова. И все же он пошел дальше  Босини,  разрушил  свою
неудачную семейную жизнь, а не чью-нибудь другую. Молодой Джолион вспом-
нил старое изречение: "Сердце человека вершит судьбу его".
   Сердце вершит судьбу! Чтобы оценить пудинг, надо его съесть, - Босини
еще не съел своего пудинга.
   Мысли молодого Джолиона обратились к той женщине - к женщине, которую
он не знал, но о которой кое-что слышал.
   Неудачный брак! Не может быть и речи о дурном обращении - этого  нет,
есть только какая-то смутная  неудовлетворенность,  какая-то  тлетворная
ржа, которая губит всякую радость жизни; и так день  за  днем,  ночь  за
ночью, неделя за неделей, год за годом, пока  смерть  не  положит  конца
всему!
   Но молодой Джолион, в котором горечь смягчилась с годами, мог  поста-
вить себя и на месте Сомса. Откуда такому человеку, как  его  двоюродный
брат - человеку, пропитанному всеми предрассудками и верованиями  своего
класса, - откуда ему взять проницательность, чем вдохновиться, чтобы по-
кончить с такой жизнью? Для этого надо иметь воображение, надо заглянуть
в будущее, когда неприятные толки, смешки, пересуды, всегда  сопутствую-
щие разводам, останутся позади, останется позади и преходящая боль  раз-
луки и суровый суд достойных. Но мало у кого хватит воображения на  это,
особенно среди людей такого класса, к которому принадлежит Сомс. Сколько
народу на свете - на всех воображения не хватает! И - боже правый! - ка-
кая пропасть между теорией и практикой! Может быть, многие, может  быть,
даже и Сомс, придерживаются рыцарских взглядов, а как только  дело  кос-
нется их самих, они найдут серьезные причины для того, чтобы счесть себя
исключением.
   К тому же молодой Джолион не был уверен в правильности  своих  сужде-
ний. Он испытал все это на себе, испил до дна  горькую  чашу  неудачного
брака, - откуда же ему взять хладнокровие и широту взглядов,  свойствен-
ные тем, кто даже не слышал звуков битвы? Его показания - это  показания
очевидца, а штатские люди, которым не пришлось понюхать пороха, не могут
равняться со старым солдатом. Многие сочли бы брак Сомса и  Ирэн  вполне
удачным: у него деньги, у нее красота  -  значит,  компромисс  возможен.
Пусть не любят друг друга, но почему не поддерживать сносных  отношений?
То, что они будут жить каждый своей жизнью, делу не  помешает,  лишь  бы
были соблюдены приличия, лишь бы уважались священные узы брака и  семей-
ный очаг. В высших классах половина всех  супружеств  покоится  на  двух
правилах: не оскорбляй  лучших  чувств  общества,  не  оскорбляй  лучших
чувств церкви.  Ради  них  можно  принести  в  жертву  свои  собственные
чувства. Преимущества  незыблемого  семейного  очага  слишком  очевидны,
слишком осязаемы, они исчисляются реальными вещами; status  quo  -  дело
верное. Ломка семьи - в лучшем случае опасный эксперимент и  к  тому  же
весьма эгоистичный.
   Вот какие выводы может выставить защита, и молодой Джолион вздохнул.
   "Все упирается в собственничество, - думал он, - но такая  постановка
вопроса мало кого обрадует. У них это называется "святостью брачных уз",
но святость брачных уз покоится на святости семьи, а святость семьи - на
святости собственности. И вместе с тем, наверное, все эти  люди  считают
себя последователями того, кто никогда и ничем не владел. Как странно!"
   И молодой Джолион снова вздохнул.
   "Вот по дороге домой мне попадется какой-нибудь бродяга  -  позову  я
его разделить со мной обед, которого тогда не хватит мне самому или моей
жене, а ведь без нее у меня не будет ни здоровья, ни  счастья?  В  конце
концов Сомс, вероятно, хорошо делает, что настаивает на своих  правах  и
подтверждает на практике священные принципы собственности, которые  слу-
жат на благо всем нам, за исключением тех, кто является здесь жертвой".
   Молодой Джолион встал, пробрался сквозь лабиринт  кресел  и  стульев,
взял шляпу и по душным улицам, в пыли, поднимаемой вереницами  экипажей,
медленно пошел домой.
   Не доходя до Вистариа-авеню, он вынул из кармана письмо старого  Джо-
лиона и, старательно разорвав его на мелкие кусочки, бросил в пыль.
   Он отпер дверь своим ключом и позвал жену. Но она ушла, взяв с  собой
Джолли и Холли, - дома никого не было; только пес Балтазар лежал в  саду
в полном одиночестве и занимался ловлей блох.
   Молодой Джолион тоже прошел в сад и сел под грушевым деревом, которое
уже давно не приносило плодов.


   XI
   БОСИНИ ОТПУЩЕН НА ЧЕСТНОЕ СЛОВО

   На другой день после поездки в Ричмонд Сомс вернулся из Хэнли  с  ут-
ренним поездом. Не чувствуя расположения к водному спорту,  он  посвятил
свое пребывание там не удовольствиям, а делу: ему  пришлось  съездить  в
Хэнли по вызову весьма солидного клиента.
   Сомс отправился прямо в Сити, но дел там особенных не было, и  в  три
часа он уже освободился, радуясь случаю пораньше вернуться  домой.  Ирэн
не ждала его. Он вовсе не хотел застать  ее  врасплох,  но  считал,  что
иногда не мешает нагрянуть неожиданно.
   Переодевшись для прогулки, Сомс сошел в гостиную. Ирэн, ничем не  за-
нятая, сидела на своем излюбленном месте в уголке  дивана;  у  нее  были
темные круги под глазами, как будто после бессон