оизнес:
   - Ярко выраженное пристрастие твоей тетки к молодому поколению сопря-
жено с чрезмерным шумом. Не вкусить ли нам капельку покоя у меня в каби-
нете?
   Динни обернулась и увидела тонкое, худое и подвижное лицо сэра Лорен-
са Монта с совершенно побелевшими усиками, хотя в  волосах  седина  едва
начала пробиваться.
   - Я еще не внесла свою лепту, дядя Лоренс.
   - Пора тебе вообще отучиться ее вносить. Пусть язычники беснуются,  а
мы пойдем вниз и по-христиански предадимся мирной беседе.
   Динни подумала: "Что ж, я не прочь побеседовать об Уилфриде Дезерте".
Эта мысль оттеснила на задний план ее  инстинктивную  потребность  вечно
чему-то служить, и девушка последовала за баронетом.
   - Над чем вы сейчас работаете, дядя?
   - Пока что отдыхаю и почитываю мемуары Хэрриет Уилсон.  Замечательная
девица, доложу тебе, Динни! Во времена Регентства в высшем свете  трудно
было испортить чью-либо репутацию, но Хэрриет делала все, что могла. Ес-
ли ты о ней не слышала, могу сообщить, что она верила в любовь и  дарила
своей благосклонностью многих любовников, из которых любила лишь одного.
   - И все-таки верила в любовь?
   - Что тут особенного? Ведь остальные-то любили ее, - она была  добро-
сердечная бабенка. Какая огромная разница между нею и Нинон де Ланкло, -
та любила всех своих любовников. А в  общем  обе  -  колоритные  фигуры.
Представляешь, какой диалог о добродетели можно  написать  от  их  лица?
Сядь же, наконец.
   - Дядя Лоренс, сегодня днем я ходила смотреть памятник Фошу и  Встре-
тила вашего кузена мистера Масхема.
   - Джека?
   - Да.
   - Последний из денди. Между прочим, существует огромная разница между
щеголем, денди, светским франтом, фатом, "чистокровным  джентльменом"  и
хлыщом. Есть еще какая-то разновидность, да я всегда  забываю  слово.  Я
перечислил их в нисходящем порядке. По возрасту Джек относится к поколе-
нию фатов, но по своему складу  он  чистый  денди  -  типичный  персонаж
Уайт-Мелвила. А что он такое, на твой взгляд?
   - Лошади, пикет и невозмутимость.
   - Долой шляпу, дорогая. Люблю смотреть на твои волосы.
   Динни сняла шляпу.
   - Я встретила там еще одного человека - шафера Майкла.
   Густые брови сэра Лоренса приподнялись:
   - Что? Молодого Дезерта? Он опять вернулся? Легкий  румянец  выступил
на щеках Динни.
   - Да, - ответила она.
   - Редкая птица, Динни.
   Чувство, которого Динни еще никогда не испытывала, охватило ее.
   Она не сумела бы его выразить, но оно напоминало ей о фарфоровой ста-
туэтке, которую девушка подарила отцу в день его рождения две недели на-
зад. Маленькая превосходно выполненная группа китайской работы:  лиса  и
четыре забившихся под нее лисенка. На морде  лисы  написаны  нежность  и
настороженность - то самое, что сейчас на душе у Динни.
   - Почему редкая?
   - Давняя история. Но тебе могу рассказать. Я точно знаю, что этот мо-
лодой человек увивался вокруг Флер года два после ее свадьбы. Из-за это-
го он и стал бродягой.
   Вот, значит, что имел в виду Дезерт, упоминая об Исаве? Нет, дело  не
в том. Она помнит: когда он спрашивал о Флер, у него было самое  обычное
выражение лица.
   - Это же было сто лет назад! - возразила девушка.
   - Ты права. Седая старина. Впрочем, ходят и  другие  слухи.  Клубы  -
рассадники жестокости.
   Соотношение нежности и настороженности, переполнявших Динни,  измени-
лось: доля первой уменьшилась, второй возросла.
   - Какие слухи? Сэр Лоренс покачал головой:
   - Мне этот молодой человек нравится, и даже тебе, Динни, я  не  стану
повторять то, о чем, в сущности, ничего не знаю. Стоит  человеку  начать
жить иначе, чем другие, и люди готовы бог знает что о нем выдумать.
   Он внезапно посмотрел на племянницу, но глаза Динни были прозрачны.
   - Кто этот китайчонок наверху?
   - Сын бывшего мандарина, который оставил семью здесь  из-за  неурядиц
на родине. Милый малыш. Приятный народ китайцы. Когда приезжает
   Хьюберт?
   - Через неделю. Они летят из Италии. Вы же знаете, Джин - старый  пи-
лот.
   - Что с ее братом?
   - С Аденом? Служит в Гонконге.
   - Твоя тетка все еще сокрушается, что у тебя с ним ничего не вышло.
   - Милый дядя, я готова на все, чтобы угодить тете  Эм,  но  в  данном
случае, испытывая к нему чувства сестры, я боялась погрешить против биб-
лии.
   - Не хочу, чтобы ты выходила замуж и уезжала в какую-нибудь  варварс-
кую страну, - сказал сэр Лоренс.
   В голове Динни мелькнуло: "Дядя Лоренс просто волшебник!" -  и  глаза
ее стали еще прозрачнее, чем раньше.
   - Эта проклятая бюрократическая  машина  скоро  поглотит  всех  наших
близких, - продолжал баронет. - Обе мои дочери за морем: Селия в  Китае,
флора в Индии; твой брат Хьюберт в Судане; твоя сестра Клер  уедет,  как
только обвенчается, - Джерри Корвен получил назначение на Цейлон;  Чарли
Масхем, по слухам, прикомандирован к  канцелярии  генерал-губернатора  в
Кейптауне; старший сын Хилери служит в индийской гражданской администра-
ции, младший - во флоте. Ну их всех! Ты и Джек Масхем - единственные пе-
ликаны в моей пустыне. Конечно, остается еще Майкл.
   - Дядя, вы часто встречаетесь с мистером Масхемом?
   - Довольно часто: либо в "Бэртоне", либо он заходит ко мне в  "Кофей-
ню" поиграть в пикет, - мы с ним последние любители этой забавы. Но  это
только зимой, пока не начался сезон. Теперь я не  увижу  его  до  самого
конца Ныомаркетских скачек.
   - Он, наверно, замечательно разбирается в лошадях?
   - Да, Динни. В остальном - нет, как все люди его типа. Лошадь  -  это
такое животное, которое закупоривает поры нашей  души,  делает  человека
чересчур бдительным. Нужно следить не только за лошадью, но и за  всеми,
кто имеет к ней касательство. Как выглядит молодой Дезерт?
   - Дезерт? - замялась Динни, чуть было не захваченная врасплох.  -  Он
изжелта-темный. - Как пески под солнцем. Он ведь настоящий бедуин.  Отец
его живет отшельником, они все немного странные. Майкл любит  его,  нес-
мотря на ту историю. Это лучшее, что я могу о нем сказать.
   - А что вы думаете о его стихах?
   - Хаос и разлад: одной рукой творит, другой разрушает.
   - Он, видимо, еще не нашел себе места в жизни. Глаза у него  довольно
красивые, вы не находите?
   - Мне больше запомнился рот - нервный и горький.
   - Глаза говорят о том, каков человек от природы, рот - о  том,  каким
он стал,
   - Да. Рот и брюшко.
   - У него нет брюшка, - возразила Динни. - Я обратила внимание.
   - Привычка питаться горстью фиников и чашкой кофе. Неправда, что ара-
бы любят кофе. Их слабость - зеленый чай с мятой.  Боже  правый!  Вот  и
твоя тетка. "Боже правый!" относилось не к ней, а к чаю с мятой.
   Леди Монт сняла свой бумажный головной убор и перевела дух.
   - Тетя, милая, - взмолилась Динни, - я забыла, что у вас день  рожде-
ния и не принесла подарка.
   - В таком случае поцелуй меня. Я все'да говорю, Динни, что ты целуешь
особенно приятно. Как ты сюда попала?
   - Я приехала за покупками для Клер.
   - Ты захватила с собой ночную рубашку?
   - Нет.
   - Неважно. Возьмешь мою. Ты их еще носишь?
   - Да, - ответила Динни.
   - Умница. Не люблю женских пижам. Твой дядя тоже. От них такое ощуще-
ние, словно что-то ниже талии тебе мешает. Хочешь избавиться  и  не  мо-
жешь. Майкл и Флер остаются обедать.
   - Благодарю, тетя Эм, я переночую у вас. Сегодня я не достала и поло-
вины того, что нужно Клер.
   - Мне не нравится, что Клер выходит замуж раньше тебя, Динни.
   - Этого следовало ожидать, тетя.
   - Вздор! Клер - блестящая женщина: на таких, как правило, не женятся.
Я вышла замуж в двадцать один.
   - Вот видите, тетя!..
   - Ты смеешься надо мной! Я блеснула все'о один раз. Помнишь слона,
   Лоренс? Я хотела, чтобы он сел, а  он  становился  на  колени.  Слоны
мо'ут наклоняться только в одну сторону. И я  сказала,  что  он  следует
своим наклонностям.
   - Тетя Эм! За исключением этого случая вы - самая блестящая  женщина,
какую я знаю. Все остальные чересчур последовательны.
   - Мне так отрадно видеть твой нос, Динни. Я устала от горбатых.
   У нас у всех такие - и у твоей тетки Уилмет, и у Хен, и у меня.
   - Тетя, милая, у вас совсем незаметный изгиб.
   - В детстве я ужасно боялась, что будет хуже. Я прижималась горбинкой
к шкафу.
   - Я тоже пробовала, только кончиком.
   - Однажды, ко'да я этим занималась, твой отец  спры'нул  со  шкафа  и
прокусил себе губу. Представь себе, он спрятался  там,  как  леопард,  и
подсматривал за мной.
   - Какой ужас!
   - Да, Лоренс, о чем ты задумался?
   - Я думал о том, что Динни, по всей вероятности, не завтракала.
   - Я собиралась проделать это завтра, дядя.
   - Вот еще! - возмутилась леди Монт. - Позвони Блору. Ты все равно  не
пополнеешь, пока не выйдешь замуж.
   - Пусть сначала Клер обвенчается, тетя Эм.
   - Надо бы у Святого Георгия. Служит Хилери?
   - Разумеется!
   - Я поплачу.
   - А почему, собственно, вы плачете на свадьбах, тетя?
   - Невеста будет так похожа на ан'ела, а жених в черном фраке, с  уси-
ками даже не почувствует, что она о нем думает. Как это о'орчительно!
   - А вдруг он все почувствует? Я уверена, что так было  и  с  Майклом,
когда он женился на Флер, и с дядей Эдриеном, когда  Диана  выходила  за
него.
   - Эдриену пятьдесят три и у не'о борода. Кроме то'о, Эдриен -  особая
статья.
   - Допускаю, что это несколько меняет дело. Но,  по-моему,  оплакивать
следует скорее мужчину. Женщина переживает самую торжественную минуту  в
своей жизни, а у мужчины наверняка слишком узкий жилет.
   - У Лоренса жилет не жал. Твой дядя все'да был худ как щепка. А я бы-
ла то'да стройной, как ты, Динни.
   - Вы, наверно, были изумительны в фате, тетя Эм. Правда, дядя?
   Тут она заметила, какое непривычно тоскливое выражение  приняли  лица
обоих ее пожилых собеседников, и торопливо прибавила:
   - Где вы встретились впервые?
   - На охоте, Динни. Я увязла в болоте. Твоему дяде это не понравилось,
он подошел и вытащил меня.
   - Идеальное место для знакомства!
   - Слишком грязное. Потом мы целый день не раз'оваривали.
   - Как же вы сошлись?
   - Так уж все сложилось. Я гостила у Кордроев, знакомых  Хен,  а  твой
дядя заехал посмотреть щенят. Ты почему меня допрашиваешь?
   - Просто хочу знать, как это делалось в ваше время.
   - Выясни лучше сама, как это делается в наши дни.
   - Дядя Лоренс не хочет, чтобы я избавила его от себя.
   - Все мужчины - э'оисты, кроме Майкла и Эдриена.
   - Кроме того, я не желаю, чтобы вы из-за меня плакали.
   - Блор, коктейль и сандвич для мисс Динни.  Она  не  завтракала.  Да,
Блор, мистер и миссис Эдриен и мистер и миссис Майкл остаются обедать. И
скажите Лауре, Блор, чтобы она отнесла мою ночную рубашку и прочее в си-
нюю комнату для гостей. Мисс Динни ночует у нас. Ах, эта детвора!
   И леди Монт, слегка раскачиваясь, выплыла из комнаты в  сопровождении
своего дворецкого.
   - Какая она чудная, дядя!
   - Я этого никогда не отрицал, Динни.
   - Стоит мне ее повидать, и на душе становится легче. Она  когданибудь
сердится?
   - Иногда собирается, но раньше чем успеет выйти из себя, уже переска-
кивает на другое.
   - Какое спасительное свойство!..
   Вечером за обедом Динни все время прислушивалась, не упомянет  ли  ее
дядя о возвращении Уилфрида Дезерта. Он не упомянул.
   После обеда она подсела к Флер, восхищаясь - как всегда чуточку недо-
уменно - своей родственницей, лицо и фигура которой были так  прелестны,
а глаза проницательны, которая держалась так мило и уверенно, не  питала
никаких иллюзий на собственный счет и смотрела на Майкла сверху  вниз  и
снизу вверх одновременно.
   "Будь у меня муж, - думала Динни, - я была бы с ним не такой. Я смот-
рела бы ему прямо в глаза, как грешница на грешника".
   - Флер, вы помните вашу свадьбу? - спросила она.
   - Помню, дорогая. Удручающая церемония.
   - Я видела сегодня вашего шафера.
   Круглые сверкающие белками глаза Флер расширились.
   - Уилфрида? Неужели вы его помните?
   - Мне было тогда шестнадцать, и он привел в трепет мои юные нервы.
   - Это, конечно, главная обязанность шафера. Ну, как он выглядит?
   - Очень смуглый и очень беспокойный.
   Флер расхохоталась.
   - Он всегда был такой.
   Динни взглянула на нее и решила не терять времени.
   - Да, дядя Лоренс рассказывал мне, что он пытался внести беспокойство
и в вашу жизнь.
   - Я даже не знала, что Барт это заметил, - удивилась Флер.
   - Дядя Лоренс немножко волшебник, - пояснила Динни.
   - Уилфрид вел себя примерно, - понизила голос Флер, улыбаясь воспоми-
нанию. - Уехал на Восток послушно, как ягненок.
   - Но не это же, надеюсь, удерживало его до сих пор на Востоке?
   - Разве корь может удержать вас навсегда в постели? Нет,  ему  просто
там нравится. Наверно, обзавелся гаремом.
   - Нет, - возразила Динни. - Он разборчив, или я ничего не  понимаю  в
людях.
   - Совершенно верно, дорогая. Простите меня за дешевый цинизм. Уилфрид
- удивительнейший человек и очень милый. Майкл его любил. Но, - прибави-
ла Флер, неожиданно взглянув на Динни, - женщине любить его  невозможно:
это олицетворенный разлад. Одно время я довольно пристально изучала его,
- так уж пришлось. Он неуловим. Страсть и комок нервов. Мягкосердечный и
колючий. Неизвестно, верит ли во что-нибудь.
   - За исключением красоты и, может быть, правды, если он  в  состоянии
их найти? - полувопросительно произнесла Динни.
   Ответ. Флер оказался неожиданным.
   - Что ж, дорогая, все мы верим в них, когда видим вблизи. Беда в том,
что их никогда вблизи не бывает, разве что... разве что они скрыты в нас
самих. А последнее исключается, если человек в разладе с собой.  Где  вы
его видели?
   - У памятника. Фошу.
   - А, вспоминаю! Он боготворил. Фоша. Бедный Уилфрид!  Не  везет  ему:
контузия, стихи и семья - отец спрятался от жизни, мать,  полуитальянка,
убежала с другим. Поневоле будешь беспокойным. Самое лучшее в нем - гла-
за: возбуждают жалость и красивы - роковое сочетание. Ваши юные нервы не
затрепетали снова?
   - Нет. Но мне было интересно, не затрепещут ли ваши, если я упомяну о
нем.
   - Мои? Деточка, мне под тридцать, у меня двое детей и... - лицо  Флер
потемнело, - мне сделали прививку. Я могла бы о  ней  рассказать  только
вам, Динни, но есть вещи, о которых не рассказывают.
   У себя в комнате наверху Динни, несколько обескураженная, погрузилась
в чересчур вместительную ночную рубашку тети Эм и подошла  к  камину,  в
котором, несмотря на ее протесты, развели огонь. Она понимала, как неле-
пы ее переживания - странная смесь застенчивости  и  пылкой  смелости  в
предчувствии близких и неотвратимых поступков. Что с ней? Она  встретила
человека, который десять лет тому назад заставил ее  почувствовать  себя
дурочкой, человека, судя по всем отзывам, совершенно для нее  неподходя-
щего. Динни взяла зеркало и стала рассматривать свое лицо поверх вышивок
чересчур вместительной ночной рубашки. То, что она видела, могло  бы  ее
удовлетворить, но не удовлетворяло.
   Такие лица приедаются, думала она. Всегда одно и то же боттичеллиевс-
кое выражение!
   Вздернутый нос,
   Цвет глаз голубой!
   Рыжая нимфа, в себя не верь
   И зря не гордись собой!
   Он так привык к Востоку, к черным, томным глазам под чадрой,  соблаз-
нительным, скрытым одеждой формам, к женственности,  тайне,  белым,  как
жемчуга, зубам - см, в словаре статью "Гурия"!  Динни  показала  зеркалу
собственные зубы. На этот счет она спокойна, - лучшие зубы  в  семье.  И
волосы у нее вовсе не рыжие: они, как любила  выражаться  мисс  Бреддон,
каштановые. Приятное слово! Жаль, что оно устарело. Разве разглядишь се-
бя, когда на тебе покрытая вышивкой рубашка времен Виктории?  Не  забыть
проделать это завтра перед ванной! Обрадует ли ее то,  что  она  увидит?
Дай бог! Динни вздохнула, положила зеркало и легла в постель.


   III

   Уилфрид Дезерт все еще сохранял за собой квартиру на Корк-стрит. Пла-
тил за нее лорд Маллиен, который пользовался ею в  тех  редких  случаях,
когда покидал свое сельское уединение. У пэра-отшельника было больше об-
щего с младшим сыном, чем со старшим, членом парламента,  хотя  это  еще
ничего не означало. Тем не менее встречи с  Уилфридом  он  переносил  не
слишком болезненно. Но, как правило, в квартире обитал только Стэк, вес-
товой Уилфрида во время войны, питавший к нему ту сфинксообразную привя-
занность, которая долговечнее, чем  любая  словесно  выраженная  предан-
ность. Когда Уилфрид неожиданно возвращался, он заставал квартиру в  том
же точно виде, в каком оставил, - не более пыльной, не более  душной,  -
те же костюмы на тех же плечиках, те же грибы и превосходно  прожаренный
бифштекс, чтобы утолить первый голод. Дедовская  мебель,  уставленная  и
увешанная вывезенными с Востока безделушками, придавала просторной  гос-
тиной незыблемо обжитой вид. Диван,  стоявший  перед  камином,  встречал
Уилфрида так, словно тот никогда не расставался с ним.
   На другое утро после встречи с Динни Дезерт лежал на нем и удивлялся,
почему кофе бывает по-настоящему вкусным лишь тогда, когда  его  готовит
Стэк. Восток - родина кофе, но турецкий кофе -  ритуал,  забава  и,  как
всякий ритуал и всякая забава, только щекочет душу. Сегодня третий  день
пребывания в Лондоне после трехлетнего отсутствия. За последние два года
он прошел через многое такое, о чем не хочется ни говорить,  ни  вспоми-
нать - особенно об одном случае, которого он до сих пор  не  может  себе
простить, как ни старается умалить его значение. Иными словами, он  вер-
нулся, отягощенной тайной. Он привез также стихи  -  в  достаточном  для
четвертой книжки количестве.
   Он лежал на диване, раздумывая,  не  следует  ли  увеличить  скромный
сборник, включив в него самое длинное и, по мнению автора, самое  лучшее
из всего написанного им в стихах - поэму, навеянную тем  случаем.  Жаль,
если она не увидит света. Но... И это "но" было столь основательным, что
Уилфрид сто раз был готов разорвать рукопись, уничтожить ее так же бесс-
ледно, как ему хотелось стереть воспоминание о  пережитом.  Но...  Опять
"но"! Поэма была его оправданием - она объясняла,  почему  он  допустил,
чтобы с ним случилось то, о чем, как он надеялся, никто не знал.  Разор-
вать ее - значит утратить надежду на оправдание: ведь  ему  уже  никогда
так полно не выразить все, что он перечувствовал во время  того  случая;
это значит - утратить лучшего защитника перед  собственной  совестью  и,
может быть, единственную возможность избавиться  от  кошмара:  ведь  ему
иногда казалось, что он не станет вновь безраздельным хозяином собствен-
ной души, пока не объявит миру о случившемся.
   Он перечитал поэму, решил: "Она куда лучше и глубже путаной поэмы
   Лайела", - и без всякой видимой связи стал думать о девушке,  которую
встретил накануне. Удивительно! Столько лет прошло после свадьбы Майкла,
а он все не забыл эту тоненькую, словно прозрачную девочку,  похожую  на
боттичеллиевскую Венеру, ангела или мадонну, что, в общем, одно и то же.
Тогда она была очаровательной девочкой! А теперь она очаровательная  мо-
лодая женщина, полная достоинства, юмора и чуткости. Динни! Черрел!  Фа-
милия пишется Черруэл, это он помнит. Он не прочь показать ей свои  сти-
хи: ее суждениям можно доверять.
   Отчасти из-за того, что думал о ней, отчасти  из-за  того,  что  взял
такси, он опоздал и столкнулся с Динни у дверей Дюмурье как раз в ту ми-
нуту, когда она уже собиралась уйти.
   Пожалуй, нет лучше способа узнать истинный характер женщины, уем зас-
тавить ее одну ждать в общественном месте в час завтрака. Динни встрети-
ла его улыбкой:
   - А я уже думала, что вы забыли.
   - Во всем виновато уличное движение. Как могут  философы  утверждать,
что время тождественно пространству, а пространство - времени? Чтобы это
опровергнуть, достаточно двух человек, которые решили позавтракать вмес-
те. От Корк-стрит до Дюмурье - миля. Я положил на нее десят