думала девушка, - почему все считают  влюбленных
сумасшедшими. Я хочу одного: пусть чувствует то же, что и я, пусть  схо-
дит с ума, как и я. Но разве он сойдет? С чего бы?"


   V

   Поездка в Ричмонд-парк, оттуда через Хэм Коммон и Кингстонский мост в
Хэмптон-корт и обратно через Туикэнхэм и Кью была примечательна тем, что
вспышки разговорчивости то и дело перемежались минутами  полного  молча-
ния. Динни, так сказать, взяла на себя роль летчика-наблюдателя,  возло-
жив обязанности пилота на Уилфрида. Чувство делало  ее  застенчивой,  и,
кроме того, ей было ясно, что Дезерт меньше всего  похож  на  тех,  кого
можно направлять, - малейшее принуждение, и он не раскроется.
   Они, как полагается, заблудились в  лабиринте  улочек  Хэмптон-корта,
где, по словам Динни, могли найти дорогу лишь пауки, поскольку  они  вы-
пускают из себя нить, или призраки, следующие чередой друг за другом.
   На обратном пути они остановились у Кенсингтонского  сада,  отпустили
наемный автомобиль и зашли в чайный павильон. Попивая бледную  жидкость,
Уилфрид внезапно спросил девушку, не согласится ли она прочесть его  но-
вые стихи в рукописи.
   - Соглашусь? Да я буду счастлива.
   - Мне нужно услышать непредвзятое мнение.
   - Вы его услышите, - обещала Динни. - Когда вы их мне дадите?
   - Я занесу их на Маунт-стрит после обеда и опущу в почтовый ящик.
   - Не зайдете и на этот раз? Он покачал головой.
   Прощаясь с девушкой у Стенхопских ворот, Дезерт отрывисто бросил:
   - Замечательный день! Благодарю вас!
   - Это я вас должна благодарить.
   - Вы? Да у вас больше друзей, чем "игл на взъяренном дикобразе".
   А я одинокий пеликан.
   - Прощайте, пеликан!
   - Прощайте, цветок в пустыне!
   Эти слова, как музыка, звучали в ушах девушки, пока она  шла  по  Ма-
унт-стрит.
   Около половины десятого с последней почтой прибыл толстый конверт без
марки. Динни взяла его из рук Блора и сунула под "Мост в Сан Луис
   Рей": она слушала, что говорит тетка.
   - Ко'да я была девушкой, Динни, я затя'ивала талию.  Мы  страдали  за
принцип. Говорят, это мода возвращается. Я-то уж не буду затя'иваться  -
так жарко и неудобно! - а тебе придется.
   - Мне нет.
   - Придется, если талия станет модной.
   - Осиные талии больше никогда не войдут в моду, тетя.
   - И шляпы. В тысяча девятисотом мы ходили в них так, словно на голове
корзина с яйцами и те  вот-вот  побьются.  Цветная  капуста,  гортензии,
птичьи перья - такие о'ромные! И все это торчало. В парках было  сравни-
тельно чисто. Динни, цвет морской волны тебе идет. Ты должна в нем  вен-
чаться.
   - Я, пожалуй, отправлюсь наверх, тетя Эм. Я очень устала.
   - Потому что мало ешь.
   - Я ем страшно много. Спокойной ночи, милая тетя.
   Девушка, не раздеваясь, уселась и взялась за стихи. Она трепетно  же-
лала, чтобы они ей понравились, так как отчетливо понимала: Уилфрид  за-
метит малейшую фальшь. На ее счастье, стихи, написанные в том же  ключе,
что и его прежние известные ей сборники, были  менее  горькими  и  более
красивыми, чем раньше. Прочтя пачку разрозненных листков, Динни  увидела
довольно длинную поэму под названием "Барс", приложенную отдельно и  за-
вернутую в белую бумагу. Почему она завернута? Он не хочет, чтобы ее чи-
тали? Тогда зачем было посылать? Динни все же решила, что Дезерт  сомне-
вается, удалась ли ему вещь, и хочет услышать отзыв о ней. Под заглавием
стоял эпиграф: "Может ли барс переменить пятна свои?"
   Это была история молодого монаха-миссионера, в душе  неверующего.  Он
послан просвещать язычников, схвачен ими и, поставленный перед выбором -
смерть или отречение, совершает отступничество и переходит в  веру  тех,
кем взят в плен. В поэме встречались места, написанные с такой  взволно-
ванностью, что Динни испытывала боль. В стихах были глубина  и  пыл,  от
которых захватывало дух. Они звучали гимном во славу презрения к  услов-
ностям, противостоящим сокрушительно реальной воле к жизни,  но  в  этот
гимн непрерывно вплетался покаянный стон ренегата. Оба мотива  захватили
девушку, и она закончила чтение, благоговея перед тем, кто сумел так яр-
ко выразить столь глубокий и сложный духовный конфликт. Но ее переполня-
ло не только благоговение: она и жалела Уилфрида, понимая, что он должен
был пережить, прежде чем создал поэму, и с чувством,  похожим  на  мате-
ринское, жаждала спасти его от разлада и метаний.
   Они условились встретиться на другой день в Национальной  галерее,  и
Динни, захватив с собой стихи, отправилась туда раньше  времени.  Дезерт
нашел ее около "Математика" Джентиле Беллини. Оба с минуту молча  стояли
перед картиной.
   - Правда, мастерство, красочность. Прочли мою стряпню?
   - Да. Сядем где-нибудь. Стихи со мною.
   Они сели, и Динни протянула Уилфриду конверт.
   - Ну? - спросил он, и девушка увидела, как дрогнули его губы.
   - По-моему, замечательно.
   - Серьезно?
   - Истинная правда. Одно, конечно, лучше всех.
   - Какое? Динни улыбнулась, как будто говоря: "И вы еще спрашиваете!"
   - "Барс"?
   - Да. Мне было больно читать.
   - Выбросить его? Интуиция подсказала Динни, что от  ее  ответа  будет
зависеть его решение, и девушка нерешительно попросила:
   - Не придавайте значения тому, что я скажу, ладно?
   - Нет. Как вы скажете, так и будет.
   - Тогда, конечно, вы не имеете права выбрасывать: это лучшее из  все-
го, что вы сделали.
   - Иншалла! [1]
   - Почему вы сомневались?
   - Чересчур обнаженно.
   - Да, обнаженно, - согласилась Динни, - Зато прекрасно. Нагота всегда
должна быть прекрасна.
   - Не очень модная точка зрения.
   - Цивилизованный человек стремится прикрыть свои увечья и  язвы,  это
естественно. По-моему, быть дикарем, даже в искусстве, совсем не лестно.
   - Вы рискуете быть отлученной от церкви. Уродство возведено сейчас  в
культ.
   - Реакция желудка на конфеты, - усмехнулась Динни.
   - Тот, кто изобрел все эти современные теории, погрешил  против  духа
святого: соблазнил малых сих.
   - Художники - дети? Вы это имеете в виду?
   - А разве нет? Разве они продолжали бы делать то,  что  делают,  будь
это не так?
   - Да, они, по-видимому, любят игрушки. Что подсказало вам  идею  этой
поэмы?
   - Когда-нибудь расскажу. Пройдемся немного?
   Прощаясь, Уилфрид спросил:
   - Завтра воскресенье. Увидимся?
   - Если хотите.
   - Как насчет Зоологического сада?
   - Нет, только не там. Ненавижу клетки.
   - Вот это правильно. Устроит вас Голландский  сад  у  Кеисингтонского
дворца?
   - Да.
   Так состоялась их пятая встреча.
   Динни испытывала то же, что чувствует человек с наступлением  хорошей
погоды, когда каждый день ложишься спать с надеждой, что она  продлится,
и каждое утро встаешь, протираешь глаза и видишь, что она продолжается.
   Каждый день девушка отвечала на вопрос Уилфрида: "Увидимся?" -  крат-
ким: "Если хотите"; каждый день она старательно скрывала от  всех,  где,
когда и с кем встречается, и это было так на нее не  похоже,  что  Динни
удивлялась: "Кто эта молодая женщина, которая  тайком  уходит  из  дома,
встречается с молодым человеком и, возвращаясь, не чует под собой ног от
радости? Уж не снится ли мне какой-то долгий сон?" Однако во  сне  никто
не ест холодных цыплят и не пьет чаю.
   Наиболее показательным для состояния Динни был момент, когда  Хьюберт
и Джин вошли в холл дома  на  Маунт-стрит,  где  собирались  пробыть  до
свадьбы Клер. Первая встреча с любимым братом после восемнадцатимесячной
разлуки, казалось, должна была бы взволновать девушку. Но она обняла его
с незыблемым, как скала, спокойствием  и  даже  сохранив  способность  к
трезвой оценке. Хьюберт выглядел великолепно, - он загорел и поправился,
но сестра нашла его несколько прозаичным.  Она  силилась  объяснить  это
тем, что ему больше ничто не угрожает, что он женат и вернулся на  воен-
ную службу, но в глубине души сознавала, что сравнивает его с Уилфридом.
Она словно только теперь поняла, что Хьюберт не способен на глубокий ду-
ховный конфликт: он принадлежит к тому хорошо знакомому ей  типу  людей,
которые видят лишь проторенную дорогу и,  не  задавая  липших  вопросов,
идут по ней. Кроме того, женитьба на Джин существенно се  меняла.  Динни
уже не станет для брата, а он для нее тем, чем они были до его брака.
   Джин излучала здоровье и жизнерадостность. Весь путь  от  Хартума  до
Кройдона они проделали на самолете, посадок было всего четыре.  Динни  с
чувством стыда поймала себя на том, что проявляет лишь показной  интерес
к рассказам брата и невестки, а на  самом  деле  слушает  невнимательно.
Только упоминание о Дарфуре заставило  ее  насторожиться:  в  Дарфуре  с
Уилфридом что-то случилось. Насколько она поняла, там все еще  орудовали
махдисты. Затем разговор перешел на  личность  Джерри  Корвена.  Хьюберт
восторгался огромной работой, которую тот проделал. Джин дополнила  кар-
тину, сообщив, что жена одного из резидентов сходила с ума  по  Корвену.
По слухам, он недостойно вел себя в этой истории.
   - Ну, ну! - вмешался сэр Лоренс. - Нечего женщинам сходить по нему  с
ума, раз им известно, какой он пират.
   - Правильно, - поддержала его Джин. - В наши  дни  сваливать  все  на
мужчин просто глупо.
   - В прежнее время, - вмешалась леди Монт, - обольщали мужчины, а  ви-
новаты были женщины. Теперь обольщают женщины, а виноваты мужчины.
   При этом поразительно логичном замечании все онемели от изумления.  К
счастью, леди Монт тут же прибавила:
   - Я однажды видела двух верблюдов. Помнишь, Лоренс? Они такие  прият-
ные!
   Хьюберт вернулся к прерванной теме:
   - Не знаю, так ли уж это глупо. Он ведь женится на нашей сестре.
   - Клер ему не уступит, - перебила его леди Монт. -  Уступчивы  только
те, у ко'о носы с горбинкой. Пастор утверждает, что у всех  Тесбери  та-
кие, - прибавила она, обращаясь к Джин. - Вот у вас не такой, а вздерну-
тый. Зато у ваше'о брата Алена чуточку изо'нутый.
   Она взглянула на Динни и объявила:
   - Он в Китае. Я же сказала, что он женится на дочке  судово'о  казна-
чея.
   - Боже правый! Он и не думает жениться, тетя Эм! - вскричала Джин.
   - Я и не говорю. И потом, я уверена, что это очень порядочные девочки
- не чета разным дочкам священников.
   - Благодарю вас!
   - Я имела в виду тех, которые попадаются  в  парке.  Они  все'да  так
представляются, ко'да хотят познакомиться. Я думала, это всем известно.
   - Джин выросла в  доме  пастора,  тетя  Эм,  -  укоризненно  произнес
Хьюберт.
   - Но она уже два года замужем за тобой. Кто это сказал: "Плодитесь  и
размножайтесь"?
   - Не Моисей ли? - предположила Динни.
   - А почему бы и нет? Глаза леди Монт остановились на Джин. Та  вспых-
нула. Сэр Лоренс торопливо вставил:
   - Надеюсь, Хилери обвенчает Клер так же  быстро,  как  Джин  и  тебя,
Хьюберт. Это был рекорд.
   - Хилери - замечательный проповедник, - возгласила леди Монт. -
   Ко'да скончался Эдуард, он сказал проповедь про Соломона во всей сла-
ве е'о. Тро'ательно! А ко'да мы вешали Кейсмента,  помните?  -  страшная
глупость с нашей стороны! - Хилери говорил про бревно и сучок. Оно  было
у нас в глазу.
   - Я терплю проповеди лишь в том случае, когда их читает дядя  Хилери,
- заметила Динни.
   - Да, - поддержала ее леди Монт. - Он умел стянуть  больше  ячменно'о
сахару, чем любой дру'ой мальчишка, и при этом  казаться  невинным,  как
ан'ел. Твоя тетка Уилмет и я переворачивали его головой вниз  -  знаешь,
как куклу, - и трясли, но обратно ниче'о не получали.
   - Вы, видимо, были примерными детьми, тетя Эм?
   - По мере сил. Наш отец, который то'да еще был не на небесах, старал-
ся видеть нас поменьше. А мама, бедняжка, ниче'о не мо'ла  поделать.  Мы
были лишены чувства дол'а.
   - Странно, что теперь его у всех вас больше, чем нужно.
   - Разве у меня есть чувство дол'а, Лоренс?
   - Решительно нет, Эм.
   - Так я и думала.
   - Дядя Лоренс, вы не находите, что у Черрелов в целом  слишком  много
чувства долга?
   - А разве его может быть слишком много? - отпарировала Джин.
   Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
   - Динни, я чую ересь.
   - Чувство долга лишает человека широты, верно, дядя? И у  отца,  и  у
дяди Лайонела, и у дяди Хилери, и даже у дяди Эдриена первая мысль всег-
да одна и та же: что они должны сделать. Они  отказываются  считаться  с
тем, чего они хотят. Спору нет, это прекрасно, но довольно скучно.
   Сэр Лоренс выронил свой монокль.
   - Пример твоей семьи, - сказал он, - превосходно иллюстрирует  манда-
рина как определенный человеческий тип. На нем стоит империя. Из поколе-
ния в поколение - закрытые школы, Осборн, Сэндхерст и многое  другое!  А
до этого - семья, где с молоком  матери  всасывается  мысль  о  служении
церкви и государству. Такое служение - вещь очень интересная, очень ред-
кая в наши дни и очень похвальная.
   - Особенно когда помогает удержаться наверху, - пробормотала Динни.
   - Чушь! - отрезал Хьюберт. - Когда служат, об этом не думают.
   - Не думают потому, что нет надобности думать, а если уж понадобится,
быстро сообразят.
   - Несколько туманно выражено, Динни, - вмешался сэр Лоренс. - По-тво-
ему, если бы таким, как мы, что-нибудь угрожало, мы воскликнули бы: "Нас
нельзя устранить: мы - это все"?
   - А разве мы - это действительно "все", дядя?
   - С кем ты общалась в последние дни, дорогая?
   - Ни с кем. Просто надо иногда и самой думать.
   - Это так о'орчительно! - объявила леди Монт. - Русская революция,  и
вообще.
   Динни почувствовала, что Хьюберт смотрит на нее и задает себе вопрос:
"Что случилось с Динни?"
   - Можно, конечно, вынуть чеку из оси, но  тогда  колесо  соскочит,  -
сказал он.
   - Метко сказано, Хьюберт, - одобрил сэр Лоренс. - Ошибается тот,  кто
полагает, что можно создать в короткое время целый  социальный  тип  или
заменить его другим. Джентльменом не делаются, а рождаются  -  если  под
словом "рождение" понимать не только сам процесс, но и  атмосферу  дома,
где он совершается. Но должен сознаться, этот  тип  быстро  вымирает.  Ж
аль, что его нельзя как-нибудь сохранить,  -  например,  устроив  нацио-
нальные заповедники, как в Америке для бизонов.
   - Нет, не хочу, - объявила леди Монт.
   - Чего вы не хотите, тетя Эм?
   - Пить шампанское в пятницу. Отвратительная шипучка.
   - А нужно ли его вообще подавать, дорогая?
   - Я боюсь Блора. Он так привык. Я мо'у сказать ему, но он  все  равно
подаст.
   - Динни, что слышно о Халлорсене? - неожиданно спросил Хьюберт.
   - После возвращения дяди Эдриена - ничего. По-моему, он в Центральной
Америке.
   - Он был о'ромный, - сказала леди Монт. - Обе  дочки  Хилери,  Шейла,
Селия и маленькая Энн. Пять. Я рада, что обойдемся без тебя, Динни.  Ко-
нечно, это суеверие.
   Динни откинулась назад - так, чтобы свет не падал ей на лицо:
   - Быть подружкой невесты один раз - вполне достаточно, тетя Эм.
   На другой день, встретясь с Уилфридом в Уоллесовской  галерее,  Динни
спросила:
   - Вы случайно не будете завтра на свадьбе Клер?
   - У меня нет ни цилиндра, ни фрака, - я подарил их Стэку.
   - Я помню, как вы замечательно выглядели тогда. У вас был серый галс-
тук и гардения в петлице.
   - А вы были в платье цвета морской волны.
   - Eau-de-ni [2]. Мне хочется, чтобы вы взглянули на  мою  семью.  Там
соберутся все наши. А мы могли бы потом поговорить о них.
   - Я зайду как простой зритель и постараюсь не попадаться на глаза.
   "Мне-то попадешься!" - подумала Динни. Значит, ей  не  придется  жить
два дня, не видя его!
   При каждой новой встрече он, казалось, все больше примирялся с  самим
собой; иногда он так пристально посматривал на девушку,  что  сердце  ее
начинало учащенно биться. Она же, глядя на него, - это случалось редко и
лишь тогда, когда он этого не видел, - старалась, чтобы ее глаза остава-
лись ясными. Какое счастье, что женщина все-таки в более выгодном  поло-
жении, чем мужчины: она чувствует, когда они на  нее  смотрят,  и  умеет
смотреть на них так, чтобы они этого не почувствовали!
   На этот раз, прощаясь, он предложил:
   - Едем снова в Ричмонд в четверг? Я подхвачу вас, как тогда, - в  два
часа у Фоша.
   Динни ответила:
   - Хорошо.


   VI

   Свадьба Клер Черрел на Ганновер-сквер  относилась  к  числу  "фешене-
бельных", и отчет о ней вместе со списком гостей должен был занять  чет-
верть газетной колонки, что, по мнению Динни, было "так лестно для приг-
лашенных".
   Накануне вечером Клер с родителями прибыла на Маунт-стрит. Леди  Чер-
рел и Динни, которая до последней минуты хлопотала вокруг младшей  сест-
ры, маскируя свое волнение юмором, приехали в церковь незадолго  до  не-
весты. Девушка задержалась, чтобы перекинуться словечком со старым  при-
четником, и заметила Уилфрида: он стоял далеко позади в левом углу  при-
дела и смотрел на нее. Динни бегло улыбнулась ему, прошла через придел и
присоединилась к матери, сидевшей на первой скамье слева. По дороге  она
поравнялась с Майклом, и тот шепнул ей:
   - Народу-то наехало, а? Действительно, наехало! Клер хорошо  знали  и
любили в обществе, Джерри Корвена знали еще лучше, хотя  любили  меньше.
Динни окинула взглядом собрание, - тех, кто присутствует на свадьбе, не-
удобно именовать сборищем. Лица гостей, очень разные и по-своему  харак-
терные, не поддавались классификации. Это были лица людей, у каждого  из
которых свои убеждения и взгляды. Собравшихся здесь нельзя было  отнести
ни к какому определенному единому типу, и это отличало  их  от  немецкой
офицерской касты с ее безобразной одинаковостью.
   На передней скамье рядом с Динни и ее матерью сидели Хьюберт и  Джин,
дядя Лоренс и тетя Эм; на второй - Эдриен с Дианой, миссис Хилери и леди
Элисон. Еще подальше назад, на краю четвертой или пятой скамьи,  девушка
заметила Джека Масхема. Высокий, элегантно  одетый,  вид  скучающий.  Он
кивнул ей, и Динни удивилась: "Неужели он помнит меня?"
   На правой стороне, где располагались родственники жениха, лица и  фи-
гуры были столь же разнообразны. Элегантно одеты только трое: Джек  Мас-
хем, жених и его шафер; остальные, кажется, меньше всего на свете озабо-
чены своим костюмом. Но на всех этих лицах Динни читала веру  в  опреде-
ленное житейское кредо. Ни одно  из  них  не  вызывало  у  нее  того  же
чувства, что лицо Уилфрида, - ощущения духовной борьбы и разлада,  иска-
ний, боли и порыва. "Я привередничаю", - решила девушка, и глаза ее  ос-
тановились на Эдриене, сидевшем прямо позади нее. Над его  козлиной  бо-
родкой, удлинявшей тонкое смуглое лицо, светилась спокойная  улыбка.  "У
него милое лицо, не самодовольное, как у тех, кто носит  бороду  клиныш-
ком, - подумала Динни. - На свете нет человека лучше".
   Она шепнула:
   - Недурная коллекция костей, дядя, а?
   - Пожалуй. Я охотно приобрел бы для музея твой скелет, Динни.
   - При чем тут музей? Я сожгла бы их и развеяла пепел. Тс-с!..
   Вошли певчие, за ними священник. Джерри Корвен обернулся.  Усики  ще-
точкой, улыбается, как кот, резкие черты лица, дерзкие, настойчивые гла-
за! Динни, охваченная внезапным отчаянием, подумала: "Как Клер  могла!..
Впрочем, я теперь сказала бы то же самое обо всех лицах - кроме  одного.
Я начинаю сходить с ума!" Затем под руку с отцом по приделу прошла Клер.
"Выглядит чудесно! Дай бог ей счастья!" Волнение  сдавило  Динни  горло,
она взяла мать за руку. Бедная мама! Какая она бледная! Нет,  церемония,
в самом деле, нелепая. Зачем люди затягивают волнующие и мучительные ми-
нуты? Слава богу, старый фрак ее отца выглядит еще вполне прилично - она
вывела пятна нашатырем. Отец держится так, словно стоит перед  войсками,
- она видела его на смотрах. Нарушь дядя Хилери установленную форму хоть
словом, отец это заметит. Но  никаких  нарушений  не  произойдет.  Динни
страстно захотелось уйти в угол, к Уилфриду, стать рядом с ним. Он  ска-
зал бы ей что-нибудь приятно еретическое, и они подбодрили бы друг друга
незаметной улыбкой!
   А вот и подружк