ал.
   - Откуда ты знаешь, что он заметил вас?
   - Ну как же! Он шел прямо на нас, а потом раз - ив сторону.
   - Вы встретили его в парке?
   - Да.
   - В каком?
   - В Грин-парке.
   - Худой, смуглый?
   - Да. Ты его тоже знаешь?
   - Почему "тоже". Кит? Разве тетя Динни его знает?
   - По-моему, да. Она сказала: "Ох!" - и положила руку вот сюда. А  по-
том посмотрела ему вслед и села на траву. Я обмахивал ее шарфом. Я люблю
тетю Динни. У нее есть муж?
   - Нет.
   Когда Кит ушел. Флер обдумала положение. Динни догадается, что  малыш
все рассказал. Поэтому она решила только послать наверх нюхательную соль
и справиться о состоянии девушки.
   Та велела передать: "К обеду буду в порядке".
   Однако перед обедом пришло второе сообщение: она еще  чувствует  сла-
бость, хочет лечь и как следует выспаться.
   Таким образом. Флер и Майкл обедали вдвоем.
   - Разумеется, это был Уилфрид.
   Майкл кивнул:
   - Как я хочу, чтобы он наконец убрался! Вся эта  история  -  сплошная
пытка. Помнишь то место у Тургенева, где Литвинов смотрит, как дымок по-
езда вьется над полями?
   - Нет, а что?
   - Все, чем Динни жила, рассеялось, как дым.
   - Да, - уронила Флер, не разжимая губ. - Но огонь скоро отгорит.
   - А что останется?
   - То же, что и было.
   Майкл пристально посмотрел на спутницу жизни.  Она  подцепила  вилкой
кусочек рыбы и сосредоточенно рассматривала его. Потом с легкой  застыв-
шей улыбкой поднесла ко рту и начала  жевать  так,  словно  пережевывала
Старые воспоминания. То же, что и было! Да, она такая же прелестная, как
была, разве что чуточку полнее, - пышные  формы  опять  входят  в  моду.
Майкл отвел глаза: ему до сих пор становится не по себе, как  только  он
подумает о том, что произошло четыре года назад и о чем он знал так  ма-
ло, догадывался так ясно и не говорил ничего. Дым! Неужели всякая  чело-
веческая страсть перегорает и синей  пеленой  стелется  над  полями,  на
мгновение заслоняя солнце, всходы и деревья, а затем тает в  воздухе,  и
день попрежнему беспощадно ясен? Неужели все остается, как было? Не сов-
сем! Нет дыма без огня, а где прошел  огонь,  там  что-то  должно  изме-
ниться. Наверно, и облик Динни, которую он знает с детства,  тоже  изме-
нится - станет суровее, резче, точенее, утратит свежесть? Майкл объявил:
   - К девяти мне нужно обратно в палату, - выступает министр  финансов.
Почему его полагается слушать, не знаю, но так нужно.
   - Почему нужно кого-нибудь слушать - всегда загадка. Видел ты в пала-
те оратора, которому удалось бы кого-нибудь в чем-нибудь убедить?
   - Нет, - ответил Майкл с кривой улыбкой. - Но человек живет надеждой.
Мы отсиживаем там целые дни, обсуждаем разные благотворные  меры,  затем
голосуем и добиваемся тех же результатов, какие получили бы  после  двух
первых речей. И так тянется уже столетия!
   - Ребячество! - вставила Флер. - Кит думает, что у Динни будет  корь.
И еще он спросил, есть ли у нее муж... Кокер, кофе,  пожалуйста.  Мистер
Монт должен уходить.
   Когда Майкл поцеловал ее и удалился, Флер поднялась в детские. У Кэт-
рин сон на редкость здоровый. На нее приятно смотреть - хорошенькая  де-
вочка. Волосы будут, наверно, как у матери, а цвет глаз  так  колеблется
между серым и карим, что обещает стать зеленым.  Она  подложила  ручонку
под голову и дышит легко, как цветок. Флер кивнула няне и открыла  дверь
второй детской. Будить Кита опасно. Он потребует бисквитов и,  вероятно,
молока, захочет поговорить и попросит ему почитать. Дверь скрипит, но он
не проснулся. Его светлая решительная головка откинута на подушку, изпод
которой выглядывает дуло пистолета. На улице жарко, он сбросил одеяло, и
ночник освещает его раскрывшуюся до колен фигурку в голубой пижаме. Кожа
у него смуглая и здоровая, подбородок форсайтовский. Флер подошла вплот-
ную к кроватке. Кит очарователен, когда он засыпает с таким  решительным
видом, словно приказал уняться своему  возбужденному  воображению.  Флер
осторожно, кончиками пальцев, приподняла простыню, подтянула ее и  прик-
рыла сына; затем постояла, упираясь руками  в  бедра  и  приподняв  одну
бровь. У Кита сейчас - самая лучшая пора, и она продлится еще года  два,
пока он не пойдет в школу. Вопросы пола его еще не волнуют. Все  к  нему
добры; вся жизнь для него - как приключение из  книжек.  Книжки!  Старые
книжки Майкла, ее собственные и те немногие, написанные  со  времени  ее
детства, какие можно давать ребенку. Замечательный возраст у Кита!  Флер
быстро окинула взглядом еле освещенную комнату. Его ружье  и  меч  лежат
рядом на стуле в полной боевой готовности. Проповедуем разоружение и во-
оружаем детей до зубов! Остальные игрушки, большей частью заводные, -  в
классной комнате. Нет, на подоконнике стоит лодка, которую он  пускал  с
Динни; паруса все еще подняты; в углу на подушке лежит серебристая соба-
ка, давно заметившая Флер, но слишком ленивая, чтобы  встать.  Шерсть  у
нее на хвосте приподнялась; хвост виляет, приветствуя гостью. И,  боясь,
что пес нарушит этот упоительный покой, Флер послала им обоим  воздушный
поцелуй и прокралась обратно к двери. Снова кивнула няне, посмотрела  на
ресницы Кэтрин и вышла. Потом на цыпочках спустилась по лестнице до сле-
дующего этажа, где находилась комната, расположенная над ее  спальней  и
отведенная Динни. Не будет ли бестактностью, если она заглянет к девушке
и спросит, не нужно ли ей чего-нибудь? Флер подошла к двери. Только  по-
ловина десятого! Динни еще не могла заснуть. Вероятно, совсем не заснет.
Страшно даже подумать, как она лежит одна, безмолвная и несчастная!  Мо-
жет быть, разговор принесет ей облегчение, отвлечет ее? Флер подняла ру-
ку, собираясь постучать, и внезапно услышала приглушенный, но  исключав-
ший всякие сомнения звук -  судорожное  всхлипывание  человека,  который
плачет в подушку. Флер словно окаменела. В  последний  раз  она  слышала
этот звук четыре года назад, когда он вырывался у нее самой.  Воспомина-
ние было таким острым, что ей чуть не стало дурно от этого  страшного  и
священного звука. Она ни за что на свете не войдет к Динни! Флер заткну-
ла уши, отпрянула от двери, бросилась вниз и включила радио, чтобы защи-
титься от этого обжигающего звука. Передавали второй акт  "Чио-Чио-сано.
Флер выключила приемник и снова села за  бюро.  Быстро  набросала  нечто
вроде формулы: "Буду счастлива, если и т, д... Вы увидите настоящих оча-
ровательных индийских леди и т, д... Флер Монт". Еще одно письмо, еще  и
еще, а в ушах стоит рыдающий звук! Как душно сегодня! Флер отдернула за-
навески и распахнула окно: пусть воздух входит свободно.  Опасная  штука
жизнь, - вечно таит в себе угрозу и непрерывно причиняет мелкие  огорче-
ния. Если кидаешься вперед и хватаешь ее руками за горло, она  отступит,
но затем все равно подло ударит исподтишка.  Половина  одиннадцатого!  О
чем они так долго тараторят у себя в парламенте? Опять какойнибудь  гро-
шовый налог? Флер закрыла окно, задернула занавески, заклеила письма  и,
собираясь уходить, в последний раз оглядела комнату. И вдруг пришло вос-
поминание - лицо Уилфрида за окном в тот вечер, когда он бежал от нее на
Восток. Что, если сейчас он снова там, если второй раз за  свою  нелепую
жизнь он, как бестелесный призрак, стоит за этим окном и хочет  войти  -
но уже не к ней, а к Динни? Флер погасила свет, ощупью нашла дорогу, ос-
торожно раздвинула занавески и выглянула. Ничего - одни последние медли-
тельные лучи гаснущего дня. Флер раздраженно опустила занавески и подня-
лась наверх в спальню. Встала перед трюмо,  на  мгновение  прислушалась,
потом старалась уже не слушать. Такова жизнь! Человек пытается  заткнуть
уши и закрыть глаза на все, что причиняет боль, - если, конечно,  удает-
ся. Можно ли его за это винить? Все равно сквозь вату и  опущенные  веки
проникает многое такое, на что не закроешь глаза, перед чем не  заткнешь
уши. Не успела Флер лечь, как явился Майкл. Она рассказала ему о  всхли-
пываньях; он в свою очередь постоял, прислушиваясь,  но  сквозь  толстый
потолок звуки не проходили. Майкл исчез у себя в туалетной, вскоре  вер-
нулся оттуда в голубом халате с шитьем на воротнике и манжетах,  который
ему подарила жена, и начал расхаживать по комнате.
   - Ложись, - окликнула Флер. - Этим ей не поможешь.
   В постели они почти не разговаривали. Майкл заснул первым, Флер лежа-
ла с открытыми глазами. Большой Бэн пробил двенадцать. Город еще  шумел,
но в доме было тихо. Время от времени легкий треск, словно распрямляются
доски, которые целый день попирались ногами; легкое посапыванье  Майкла;
лепет ее собственных мыслей, - больше ничего. В комнате наверху - молча-
ние. Флер стала обдумывать, куда поехать на летние каникулы. Майкл пред-
лагает в Шотландию или Корнуэл; она же предпочитает хоть на месяц, но на
Ривьеру. Хорошо возвращаться смуглой, - она еще ни разу как  следует  не
загорала. Детей они не возьмут, - на  мадемуазель  и  няню  можно  поло-
житься. Что это? Где-то закрылась дверь. Скрипнули ступеньки.  Нет,  она
не ошиблась. Флер толкнула Майкла.
   - Что?
   - Слушай.
   Снова слабый скрип.
   - Сначала заскрипело наверху, - шепнула Флер. - Пойди. Нужно  посмот-
реть.
   Майкл вскочил, надел халат и домашние туфли, приоткрыл дверь и выгля-
нул. На площадке никого, но внизу в холле  кто-то  ходит.  Он  осторожно
спустился с лестницы.
   У входной двери смутно виднелась фигура. Майкл тихо спросил:
   - Динни, ты?
   - Я.
   Майкл двинулся вперед. Фигурка отошла от двери, и  Майкл  натолкнулся
на девушку, когда та уже опустилась на вешалку - саркофаг". Он  различил
поднятую руку, которой она придерживала шарф, окутывавший ей лицо и  го-
лову.
   - Тебе чего-нибудь дать?
   - Нет. Я вышла подышать воздухом.
   Майкл подавил желание зажечь свет. Он шагнул вперед и в темноте  пог-
ладил девушку по руке.
   - Я не думала, что вы услышите. Прости, - извинилась она.
   Решиться и заговорить о ее горе? Возненавидит она его за это или  бу-
дет благодарна?
   - Делай как хочешь, родная, лишь бы тебе стало легче, - сказал он.
   - Эта была глупость. Я пойду наверх.
   Майкл обвил ее рукой и почувствовал, что она совершенно одета.  Потом
напряжение, в котором находилась Динни,  ослабело,  и  она  прижалась  к
Майклу, все еще придерживая рукой шарф, скрывавший ее лицо и голову.  Он
стал осторожно покачиваться, словно стараясь убаюкать ее. Динни поникла,
голова ее опустилась ему на плечо. Майкл  перестал  покачиваться,  почти
перестал дышать. Он простоит так, сколько будет нужно. Пусть она  отдох-
нет!


   XXXV

   Когда Уилфрид оставил кабинет Эдриена в музее, он не знал,  ни  куда,
ни зачем идет, и двигался, как человек, погруженный в один из тех  снов,
которые, повторяясь снова и снова, кончаются только с  пробуждением.  Он
вышел по Кингз-уэй к набережной, очутился у Вестминстерского моста, под-
нялся на него и остановился, облокотясь на парапет. Прыжок - и он свобо-
ден! Был отлив - воды Англии уходили в море, радуясь тому, что  не  вер-
нутся. Уйти! Уйти от всего, что напоминает ему о нем  самом.  Избавиться
от вечного копания в себе, от вечного самоистязания! Покончить с прокля-
той слезливой нерешительностью, с хнычущим беспокойством о том,  как  бы
не сделать ей слишком больно! Она поплачет и переживет. Чувствительность
уже подвела его однажды. Хватит! Видит бог, хватит!
   Уилфрид долго стоял на мосту, перегнувшись через  парапет,  глядя  на
светлые воды и проходящие мимо суда. То и дело какой-нибудь кокни  оста-
навливался рядом с ним в полной уверенности, что он видит что-то страшно
интересное! Он и видел! Он видел свою судьбу, видел, как, навсегда уходя
в неизвестность, он снимается с якоря  и,  подобно  Летучему  голландцу,
мчится по дальним океанам к дальним концам земли.  Больше  не  нужно  ни
бравады, ни унижений, ни мольбы, ни притворства. Он поплывет  под  своим
собственным флагом, не приспуская его.
   - Говорят, посмотришь вот так в воду, а потом возьмешь да прыгнешь, -
донесся чей-то голос.
   Уилфрид вздрогнул и отошел. Боже, до чего чувствительным и  неуравно-
вешенным может стать человек! Он спустился с  моста,  обогнул  Уайтхолл,
добрался до Сент-Джеймс-парка, прошел берегом пруда до  гераней  и  боль
ших каменных статуй, затем свернул в Грин-парк и  растянулся  на  теплой
траве. Он провел там, наверное, около часа, лежа на спине, прикрыв глаза
и с благодарным чувством впитывая в себя лучи солнца. Когда он встал,  у
него закружилась голова; он постоял несколько минут, пришел в равновесие
и направился к Хайд-парк Корнер. Сделал несколько шагов,  остановился  и
круто повернул направо. Навстречу, по обочине дорожки, шла молодая  жен-
щина с мальчуганом. Динни! Он увидел, как она охнула и схватилась  рукой
за сердце. А он повернулся и ушел. Жестоко, бесчеловечно, зато  беспово-
ротно! Такое же ощущение испытывает, вероятно, человек, всадив в ближне-
го нож. Жестоко, бесчеловечно, зато бесповоротно! Конец колебаниям!  Те-
перь остается только одно - как можно скорее уехать! Уилфрид повернул  к
дому и помчался как одержимый, растянув губы в улыбке и напоминая  лицом
человека, сидящего в зубоврачебном кресле. Он сбил  с  ног  единственную
женщину, на которой ему стоило жениться, единственную, к которой он  ис-
пытывал то, что достойно называться любовью. Что ж! Лучше вот так  разом
сбить ее с ног, чем медленно убивать совместной жизнью! Он - Исав, Изма-
ил, он не создан для дочери Израиля. Мальчик  рассыльный  остановился  я
посмотрел ему вслед, - Уилфрид двигался си скоростью,  показавшейся  па-
реньку несколько необычной. Он пересек Пикадилли, не обращая внимания на
машины, и нырнул в узкую горловину Бонд-стрит.  Внезапно  ему  в  голову
пришла мысль, что он уже никогда не увидит шляп в витринах Скотта. Мага-
зин только что закрылся, но за окнами рядами стояли шляпы -  сверхмодные
мужские, тропические, дамские, модернизованные образцы трильби и хомбур-
гов, или как там их еще  называют.  Уилфрид  постоял,  двинулся  дальше,
обогнул источающее ароматы заведение Эткинсона и вошел в  свой  подъезд.
Здесь ему пришлось посидеть на лестнице, прежде чем он нашел в себе силы
подняться: прилив энергии - результат нервной встряски в момент  встречи
с Динни - уже сменился полным изнеможением. Не успел он преодолеть  пер-
вые ступеньки, как на площадке появился Стэк с собакой. Фош  рванулся  к
Уилфриду и встал на задние лапы, пытаясь дотянуться до его лица. Он пот-
репал собаку за уши. Бедняга, опять остается без хозяина!
   - Стэк, завтра на рассвете я уезжаю. В Сиам. Вероятно, больше не вер-
нусь.
   - Совсем, сэр?
   - Совсем.
   - Не возьмете ли меня с собой, сэр? Уилфрид  положил  руку  слуге  на
плечо:
   - Очень великодушно с вашей стороны, Стэк, но там вы затоскуете,
   - Прошу прощенья, сэр, но сейчас вам не стоило бы путешествовать  од-
ному.
   - Может быть, но я все-таки поеду.
   Стэк взглянул Уилфриду в лицо. Взгляд был  серьезный  и  напряженный,
словно слуга хотел навсегда запечатлеть это лицо в своем сердце.
   - Я долго служил у вас, сэр.
   - Знаю, Стэк. Другой не стал бы гак ко мне относиться. Я сделал  рас-
поряжение в завещании на тот случай, если со мной  что-нибудь  случится.
Надеюсь, вы останетесь у меня и присмотрите, чтобы квартира была  в  по-
рядке, если мой отец захочет ею воспользоваться?
   - Останусь хоть сторожить квартиру, раз уж нельзя поехать с вами.
   А вы твердо решили, сэр?
   Уилфрид кивнул:
   - Твердо, Стэк. Что делать с Фошем?
   Стэк помялся и выпалил:
   - Мне кажется, я должен рассказать вам, сэр... Когда мисс Черрел была
здесь в последний раз... в тот вечер, когда вы ушли  в  Чингфорд...  Она
сказала, что, если вы уедете, она с радостью возьмет собаку.  А  Фош  ее
любит, сэр.
   Лицо Уилфрида превратилось в маску.
   - Ведите его гулять, - приказал он и поднялся по лестнице.
   В нем снова все всколыхнулось. Убийство совершено! Труп раскаянием не
воскресишь. Конечно, если ей хочется взять собаку, пусть берет. Но поче-
му женщины держатся за воспоминания, когда нужно только одно  -  забыть?
Он сел за письменный стол и написал:
   "Я уезжаю. Так лучше. Фоша доставят к тебе вместе с письмом. Если хо-
чешь взять его, он твой. Я должен быть один. Прости, если можешь, и  за-
будь меня.
   Уилфрид".
   Он написал адрес и, не вставая, медленным взглядом обвел комнату.
   После его возвращения сюда не прошло и трех месяцев, а  ему  кажется,
что он прожил целую жизнь. Вот там, у камина, стояла Динни после  визита
ее отца. Здесь, на диване, она сидела, глядя на него. Динни здесь, Динни
там!
   Ее улыбка, глаза, волосы! Динни и воспоминания о палатке кочевникабе-
дуина, боровшиеся за него, Уилфрида, и попеременно бравшие верх!  Почему
он с самого начала не предвидел, каков будет конец? Он должен был  знать
себя.
   Дезерт взял листок бумаги и написал:
   "Дорогой отец,
   Англия мне пришлась не по душе, и завтра я уезжаю в  Снам.  Время  от
времени буду извещать свой банк о перемене адреса. Стэк, как  и  раньше,
присмотрит за квартирой, так что она будет в порядке, когда  бы  Вам  ни
понадобилась. Надеюсь, что Вы побережете себя. Постараюсь присылать  Вам
иногда монеты для коллекции. До свиданья.
   Преданный Вам
   Уилфрид".
   Отец  прочтет  и  скажет:  "Боже  мой,  какая  поспешность!  Странный
мальчик!" А больше никто ничего не подумает и не скажет, кроме...
   Уилфрид взял еще один листок и написал в  банк,  затем,  окончательно
разбитый, лег на диван.
   Пусть вещи уложит Стэк, - у него самого больше нет сил. К счастью, он
позаботился привести в порядок паспорт - удивительный документ, делающий
человека независимым от себе подобных, пропуск, открывающий ту дорогу  к
одиночеству, какой тебе хочется идти. В комнате было тихо: в этот предо-
беденный час, когда движение на время затихает, с  улицы  не  доносилось
никакого шума. Лекарство, которое он принимал  после  приступа  малярии,
содержало опиум, и Уилфрид постепенно впадал в дремотное  состояние.  Он
глубоко вздохнул, нервное напряжение  ослабло.  В  его  полуодурманенном
мозгу оживали запахи - запахи верблюжьего помета, жарящихся зерен  кофе,
кошм, пряностей, людных базаров, пустыни с ее режущим безжизненным  воз-
духом, зловонных испарений в приречных деревушках; ожили и звуки -  при-
читания нищих, надсадный кашель верблюдов, плач  шакала,  зов  муэдзина,
топот ослиных копыт, перестук молотков в  руках  у  чеканщиков  серебра,
скрип и стоны колодезного журавля. Перед его полузакрытыми глазами  поп-
лыли видения, давно знакомые и желанные картины Востока. Теперь это  бу-
дет другой Восток - еще более далекий и удивительный!.. И Дезерт  погру-
зился в настоящий сон.


   XXVI

   Увидев, как Уилфрид отвернулся от нее в Грин-парке, Динни поняла, что
все кончено навсегда. Его опустошенное лицо взволновало  ее  до  глубины
души. Она примирится с чем угодно, лишь бы это вновь сделало его  счаст-
ливым! С того вечера у него на квартире, когда он убежал от  нее,  Динни
готовила себя к самому худшему, втайне не веря больше в возможность дру-
гого исхода. После кратких минут, проведенных ею с Майклом в темном хол-
ле, она немного поспала и утром выпила кофе у себя в комнате. Около  де-
сяти утра ей доложили, что ее спрашивает какой-то человек с собакой.
   Девушка торопливо закончила туалет, надела шляпу и спустилась в холл.
К ней может прийти только Стэк.
   Слуга стоял у "саркофага", держа на поводке Фоша. Его лицо,  понятли-
вое, как всегда, было прорезано морщинами и бледно, как будто он не спал
целую ночь.
   Он протянул девушке конверт:
   - Мистер Дезерт велел вам передать.
   Динни открыла дверь в гостиную:
   - Входите, пожалуйста, Стэк. Давайте посидим.
   Он сел и выпустил из рук поводок. Собака подошла к Динни  и  положила
морду ей на колени. Динни прочла записку.
   - Мистер Дезерт пишет, что я могу взять. Фоша.
   Стэк уставился на свои ботинки:
   - Его у