Мы великий народ, когда есть с чем бороться",  -  думал  он,
медленно направляя машину к Трафальгар-сквер. Прислонившись  к  казенной
ограде, стояла группа мужчин, без сомнения участвовавших  в  стачке.  Он
попытался прочесть что-нибудь у них на лицах. Радость, сожаление,  стыд,
обида, облегчение? Хоть убей, не разобрать. Они балагурили, перебрасыва-
лись шутками.
   "Не удивительно, что мы - загадка для иностранцев, - подумал Майкл. -
Самый непонятый народ в мире".
   Держась края площади, он медленно проехал на  Уайтхолл.  Здесь  можно
было уловить легкие признаки  волнения.  Вокруг  памятника  неизвестному
солдату и у поворота на Даунинг-стрит густо толпился народ;  там  и  сям
покрикивали "ура". Доброволец-полисмен переводил  через  улицу  хромого;
когда он повернул обратно, Майкл увидел его лицо. Ба, да это дядя  Хиле-
ри! Младший брат его матери, Хилери Черрел, викарий прихода св. Августи-
на в "Лугах".
   - Алло, Майкл!
   - Вы в полиции, дядя Хилери? А ваш сан?
   - Голубчик, разве ты из тех,  которые  считают,  что  для  служителей
церкви не существует мирских радостей? Ты не становишься ли  консервати-
вен, Майкл?
   Майкл широко улыбнулся. Его непритворная любовь к дяде Хилери склады-
валась из восхищения перед его худощавым и длинным лицом, морщинистым  и
насмешливым; из детских воспоминаний о весельчаке-дядюшке;  из  догадки,
что в Хилери Черреле пропадал полярный исследователь или  еще  какой-ни-
будь интереснейший искатель приключений.
   - Кстати, Майкл, когда ты заглянешь к нам? У меня  есть  превосходный
план, как прочистить "Луга".
   - А, - сказал Майкл, - все упирается в перенаселение, даже стачка.
   - Правильно, сын мой. Так вот, заходи  поскорее.  Вам,  парламентским
господам, нужно узнавать жизнь из первых рук. Вы там, в палате, страдае-
те от самоотравления. А теперь проезжайте, молодой человек, не  задержи-
вайте движение.
   Майкл проехал, не переставая улыбаться. Милый дядя Хилери! Очеловечи-
вание религии и жизнь, полная опасностей, - лазил на самые трудные  гор-
ные вершины Европы - никакого самомнения и неподдельное  чувство  юмора.
Лучший тип англичанина! Ему предлагали высокие посты, но он сумел от них
отвертеться. Он был, что называется, непоседа и часто  грешил  отчаянной
бестактностью; но все любили его, даже собственная жена. На минуту Майкл
задумался о своей тете Мэй. Лет сорок, трое ребят и тысяча дел на каждый
день; стриженая, и веселая как птица. Приятная женщина тетя Мэй!
   Поставив машину в гараж, он вспомнил, что не завтракал. Было три  ча-
са. Он выпил стакан хереса, закусывая печеньем, и пошел в палату  общин.
Палата гудела в ожидании официального заявления. Он откинулся на  спинку
скамьи, вытянул вперед ноги и стал терзаться  праздными  мыслями.  Какие
тут вершились когда-то дела! Запрещение работорговли и  детского  труда,
закон о собственности замужней женщины, отмена хлебных законов? Но  воз-
можно ли такое и теперь? А если нет, то что  это  за  жизнь?  Он  сказал
как-то Флер, что нельзя два раза переменить призвание и остаться  в  жи-
вых. Но хочется ли ему остаться в живых? Если отпадает  фоггартизм  -  а
фоггартизм отпал не только потому, что никогда не начинался, - чем он по
существу интересуется?
   Уходя, оставить мир лучшим, чем ты застал его?  Сидя  здесь,  он  без
труда усматривал в этом замысле некоторый недостаток четкости, даже если
ограничить его Англией. Это была мечта палаты общин; но" захлебываясь  в
смене партий, она что-то медленно приближалась к ее осуществлению. Лучше
наметить себе какой-то участок административной работы, крепко держаться
его и чего-то добиться. Флер хочет, чтобы он занялся Кенией и индийцами.
Опять что-то отвлеченное и не связанное непосредственно с Англией. Какой
определенный вид работы всего нужнее Англии?  Просвещение?  Опять  неяс-
ность! Как знать, в какое русло лучше всего направить просвещение?  Вот,
например, когда было введено всеобщее обучение за счет государства - ка-
залось, что вопрос решен. Теперь говорят, что  оно  оказалось  гибельным
для самого государства. Эмиграция? Заманчиво, но не  созидательно.  Воз-
рождение сельского хозяйства? Но сочетание того и  другого  сводилось  к
фоггартизму, а он успел усвоить, что только крайняя нужда убедит людей в
закономерности его; можно говорить до хрипоты и все-таки не убедить  ни-
кого, кроме самого себя.
   Так что же?
   "У меня есть превосходный план, как прочистить "Луга", - "Луга"  были
одним из самых скверных трущобных приходов Лондона. "Заняться трущобами,
- подумал Майкл, - это хоть конкретно". Трущобы кричат о себе даже запа-
хами. От них идет вонь, и дикость, и разложение. А  между  тем,  живущие
там привязаны к ним; или, во всяком случае, предпочитают их другим,  еще
неизвестным трущобам. А трущобные жители такой славный народ!  Жаль  ими
швыряться. Надо поговорить с дядей Хилери. В Англии еще столько энергии,
такая уйма рыжих ребятишек! Но, подрастая, энергия покрывается  копотью,
как растения на заднем дворе. Перестройка трущоб, устранение дыма, мир в
промышленности, эмиграция, сельское хозяйство и безопасность в  воздухе.
"Вот моя вера, - подумал Майкл. - И черт меня побери, если  такая  прог-
рамма хоть для кого не достаточно обширна!"
   Он повернулся к министерской скамье и вспомнил слова Хилери  об  этой
палате. Неужели все они действительно в состоянии самоотравления -  мед-
ленного и непрерывного проникновения яда в ткани? Все эти окружающие его
господа  воображают,  что  заняты  делом.  И  он  оглядел  "господ".   С
большинством из них он был знаком и к многим относялся с большим  уваже-
нием, но все скопом - что и говорить, они выглядели несколько  растерян-
но. У его соседа справа передние зубы обнажились в  улыбке  утопленника.
"Право же, - подумал Майкл, - прямо геройство, как это мы  все  день  за
днем сидим здесь и не засыпаем!"


   VIII
   ТАЙНА

   У Флер не было оснований ликовать по поводу провала генеральной стач-
ки. Не в ее характере было рассматривать такой вопрос с общенациональной
точки зрения. Столовая вернула ей то общественное доверие,  которое  так
жестоко поколебала история с Марджори Феррар; и быть  по  горло  занятой
вполне ей подходило. Нора Кэрфью, она сама, Майкл и  его  тетка  -  леди
Элксон Черрел - завербовали первоклассный штат помощников  всех  возрас-
тов, и по большей части из высшего общества. Они работали, выражаясь об-
щепринятым языком, как негры. Их ничто не смущало,  даже  тараканы.  Они
вставали и ложились спать в любое время. Никогда не сердились и были не-
изменно веселы. Одним словом, трудились вдохновенно.  Компания  железной
дороги не могла надивиться, как они преобразили внешний вид  столовой  и
кухни. Сама Флер не покидала капитанского мостика.  Она  взяла  на  себя
смазку учрежденческих колес, бесчисленные телефонные схватки с  бюрокра-
тизмом и открытые бои с представителями правления. Она даже забралась  в
карман к отцу, чтобы пополнять возникающие нехватки. Добровольцев корми-
ли до отвала, и - по вдохновенному совету Майкла - она  подрывала  стой-
кость пикетчиков, потихоньку угощая их кофе с ромом в самые  разнообраз-
ные часы их утомительных бдений. Ее снабженческий автомобиль,  вверенный
Холли, пробирался взад и вперед через блокаду, словно у него и в  мыслях
не было магазина Хэрриджа, где закупались продукты.
   - Надо все сделать, чтобы бастующие вздремнули на оба глаза, -  гово-
рил Майкл.
   Сомневаться в успехе столовой не приходилось. Флер больше  не  видела
Джона, но жила в том своеобразном смешении  страха  и  надежды,  которое
знаменует собою истинный интерес к жизни. В пятницу Холли  сообщила  ей,
что приехала жена Джона: нельзя ли привести ее завтра утром?
   - Конечно! - сказала Флер. - Какая она?
   - Очень мила, глаза, как у русалки; по крайней мере Джон так  полага-
ет. Но если русалка, то из самых симпатичных.
   - М-м, - сказала Флер.
   На следующий день она сверяла по телефону какой-то список, когда Хол-
ли привела Энн. Почти одного роста с Флер, прямая  и  тоненькая,  волосы
потемнее, цвет лица посмуглее и темные глаза (Флер стало ясно, что пони-
мала Холли под словом "русалочьи"), носик чуть-чуть слишком смелый, ост-
рый подбородок и очень белые зубы - вот она, та, что заменила ее.  Знает
ли она, что они с Джоном...
   И, протягивая ей свободную руку. Флер сказала:
   - По-моему, вы как американка поступили очень благородно. Как пожива-
ет ваш брат Фрэнсис?
   Рука, которую она пожала, была сухая, теплая, смуглая; в голосе, ког-
да та заговорила, лишь чуточку слышалась Америка, словно Джон потрудился
над ним.
   - Вы были так добры к Фрэнсису. Он постоянно вас вспоминает. Если  бы
не вы...
   - Это пустяки. Простите... Да-да?.. Нет! Если принцесса приедет,  пе-
редайте ей, не будет ли она так добра заехать, когда  они  обедают.  Да,
да, спасибо!.. Завтра? Конечно... Как доехали? Качало?
   - Ужас! Хорошо, что Джона со мной не было. Отвратительно,  когда  му-
тит, правда?
   - Меня никогда не мутит, - сказала Флер.
   У этой девчонки есть Джон, и он заботится о ней, когда ее мутит! Кра-
сивая? Да. Загорелое лицо очень подвижно, похожа, пожалуй, на брата,  но
глаза такие манящие, куда более выразительные. Что-то есть в  этих  гла-
зах, почему они такие странные и интересные? Ну да, самую малость косят!
И держаться она умеет, какой-то особенный поворот шеи, прекрасная посад-
ка головы. Одета, конечно, очаровательно. Взгляд Флер скользнул вниз,  к
икрам и щиколоткам. Не толстые, не кривые! Вот несчастье!
   - Я так вам благодарна, что вы разрешили мне помочь.
   - Ну что вы! Холли вас просветит. Вы возьмете ее в магазины, Холли?
   Когда она ушла, опекаемая Холли, Флер прикусила губу. По  бесхитрост-
ному взгляду жены Джона она догадалась, что Джон ей не сказал.  До  чего
молода! Флер вдруг показалось, словно у нее самой и не  было  молодости.
Ах, если бы у нее не отняли Джона! Прикушенная  губа  задрожала,  и  она
поспешно склонилась над телефоном.
   При всех новых встречах с Энн - три или четыре раза до того, как сто-
ловая закрылась, - Флер заставляла себя быть приветливой. Она инстинктом
чувствовала, что сейчас не время отгораживаться от кого бы то  ни  было.
Чем явилось для нее возвращение Джона, она еще не знала; но на этот раз,
что бы она ни надумала, никто не посмеет вмешаться. Своим лицом и движе-
ниями она владеет теперь получше, чем когда они с Джоном были, невинными
младенцами. Ее охватила злая радость, когда Холли сказала: "Энн от вас в
восторге, Флер!" Нет, Джон ничего не рассказал жене. Это на него и - по-
хоже, ведь тайна была не только его! Но долго ли эта девочка останется в
неведении? В день закрытия столовой она сказала Холли:
   - Жене Джона, вероятно, никто не говорил, что мы с ним были  когда-то
влюблены друг в друга?
   Холли покачала головой.
   - Тогда лучше и не нужно.
   - Конечно, милая. Я позабочусь об этом. Славная, помоему, девочка.
   - Славная, - сказала Флер, - но неинтересная.
   - Не забывайте, что она здесь в непривычной, чужой обстановке. В  об-
щем, американцы рано или поздно оказываются интересными.
   - В собственных глазах, - сказала Флер и увидела, что  Холли  улыбну-
лась. Поняв, что немного выдала себя, она тоже улыбнулась.
   - Что же, лишь бы они ладили. Так и есть, наверное?
   - Голубчик, я почти не видела Джона, но, судя по всему, они  в  прек-
расных отношениях. Теперь они собираются к нам в Уонсдон погостить.
   - Чудно! Ну, вот и конец нашей столовой. Попудрим носики и поедем до-
мой; папа ждет меня в автомобиле. Может быть, подвезти вас?
   - Нет, спасибо; пойду пешком.
   - Как? По-прежнему избегаете? Забавно, как живучи такие антипатии!
   - Да, у Форсайтов, - проговорила Холли. - Мы, знаете,  скрываем  свои
чувства. Чувства гибнут, когда швыряешься ими на ветер.
   - А, - сказала Флер. - Ну, да хранит вас бог, как говорится, и привет
Джону. Я пригласила бы их к завтраку, но ведь вы уезжаете в Уонсдон?
   - Послезавтра.
   В круглом зеркальце Флер увидала, что маска на ее лицо  стала  совсем
непроницаемой, и повернулась к двери.
   - Возможно, что я забегу к тете Уинифрид, если улучу минутку. До сви-
дания.
   Спускаясь по лестнице, она думала: "Так это ветер убивает чувства!"
   В машине Сомс разглядывал спину Ригза. Шофер был худ как жердь.
   - Ну, кончила? - спросил он ее.
   - Да, дорогой.
   - Давно пора. На кого стала похожа!
   - Разве ты находишь, что я похудела, папа?
   - Нет, - сказал Сомс, - нет. Ты пошла в мать. Но нельзя так переутом-
ляться. Хочешь подышать воздухом? В парк, Ригз!
   По дороге в это тихое пристанище он задумчиво сказал:
   - Я помню время, когда твоя бабушка каталась  здесь  каждый  день,  с
точностью часового механизма. Тогда знали, что  такое  привычка.  Хочешь
остановиться посмотреть на этот памятник, о котором столько кричат?
   - Я его видела, папа.
   - Я тоже, - сказал  Сомс.  -  Бьет  на  дешевый  эффект.  Вот  статуя
Сент-Годенса в Вашингтоне - это другое дело!
   И он искоса посмотрел на дочь. Хорошо еще, что она не знает,  как  он
уберег ее там от этого Джона Форсайта! Теперь-то она уж наверно  узнала,
что он в Лондоне, у ее тетки. А стачка кончилась,  на  железных  дорогах
восстанавливается нормальное движение, и он окажется без дела. Но, может
быть, он уедет в Париж? Его мать, по-видимому, все еще там. У Сомса чуть
не вырвался вопрос, но удержал инстинкт - всесильный, только когда  дело
касалось Флер. Если она и видела молодого человека, то не скажет ему  об
этом. Вид у нее немного таинственный, или это ему только чудится?
   Нет! Он не мог разгадать ее мысли. Это, может, и лучше.  Кто  решится
открыть свои мысли людям? Тайники, изгибы, излишества мыслей.  Только  в
просеянном, профильтрованном виде можно выставить мысль напоказ. И  Сомс
опять искоса поглядел на дочь.
   А она и правда была погружена в мысли, которые его сильно встревожили
бы. Как повидать Джона с глазу на глаз до его отъезда в Уонсдон?  Можно,
конечно, просто зайти на Грин-стрит - и, вероятно, не увидеть его. Можно
пригласить его и себе позавтракать, но тогда не обойтись без его жены  и
своего мужа. Увидеть его одного можно  только  случайно.  И  Флер  стала
строить планы. Когда она совсем было сообразила, что случайность в том и
состоит, что ее невозможно спланировать, клан вдруг возник.  Она  пойдет
на Грин-стрит в девять часов утра - поговорить с Холли относительно сче-
тов по столовой. После таких утомительных дней Холли  и  Энн,  наверное,
будут пить кофе в постели. Вал уехал в  Уонсдон.  Тетя  Уинифрид  всегда
встает поздно! Есть шанс застать Джона одного. И она повернулась к  Сом-
су.
   - Какой ты милый, папа, что повез меня проветриться; ужасно приятно.
   - Хочешь, выйдем посмотреть на уток? У лебедей в Мейплдерхеме в  этом
году опять птенцы.
   Лебеди! Как ясно она помнит шесть маленьких "миноносцев", плывших  за
старыми лебедями по зеленоватой воде, в лето ее любви шесть  лет  назад!
Спускаясь по траве к Серпентайну, она ощутила  сладостное  волнение.  Но
никто, никто не узнает о том, что в ней творится. Что бы ни случилось  -
а скорее всего вообще ничего не случится" - теперь-то  она  спасет  свое
лицо. Нет в мире сильней побуждения, как говорит Майкл.
   - Твой дедушка водил меня сюда, когда я был мальчишкой,  -  прозвучал
около нее голос отца. Он не добавил; "А я водил сюда ту мою жену в  пер-
вое время после свадьбы". Ирэн! Она любила деревья и  воду.  Она  любила
все красивое. И она не любила его.
   - Итонские курточки! Шестьдесят лет прошло, больше. Кто бы тогда  по-
думал?
   - Кто бы что подумал, папа? Что итонские кусочки все  еще  будут  ис-
кать?
   - Этот, как его... Теннисон, кажется: "Старый порядок меняется, ново-
му место дает". Не могу себе представить тебя в  стоячих  воротничках  и
юбках до полу, не говоря о турнюрах. В то время  не  жалели  материи  на
платья, но знали мы о женщинах ровно столько же, сколько и теперь, -  то
есть почти ничего.
   - Ну, не знаю. По-твоему, человеческие страсти те что были, папа?
   Сомс задумчиво потер подбородок. Почему она это спросила? Когда-то он
сказал ей, что настоящая страсть бывала только в прошлом, а она  ответи-
ла, что сама ее переживает. И в памяти у него мгновенно возникла  карти-
на, как в теплице Мейплдерхема, во влажной жаре, отдающей землей  и  ге-
ранью, он толкнул ногой трубу водяного отопления.  Может,  Флер  и  была
права тогда: от человеческой природы не уйдешь.
   - Страсти! - сказал он. - Что ж, и сейчас иногда  читаешь,  что  люди
травятся газом. В прежнее время они обычно топились. Пойдем выпьем  чаю,
вон там есть какойто павильон.
   Когда они уселись и голуби весело принялись клевать его пирожное,  он
окинул дочь долгим взглядом. Она сидела, положив ногу на ногу - красивые
ноги! И фигурой - от талии и выше - как-то отличалась от всех других мо-
лодых женщин, которых ему приходилось видеть. Она сидела не  согнувшись,
а чуть выгнув спину, отчего появлялась решительность в  посадке  головы.
Она опять коротко остриглась - эта мода оказалась, против ожидания,  жи-
вучей; но, надо признать, шея у нес на редкость белая  и  круглая.  Лицо
широкое, с твердым округлым подбородком; очень мало  пудры,  и  губы  не
подкрашены, белые веки с темными ресницами,  ясные  светло-карие  глаза,
небольшой прямой нос, и широкий низкий лоб,  и  каштановые  завитки  над
ушами; и рот, напрашивающийся на поцелуи, - право же, ему есть чем  гор-
диться!
   - Я полагаю, - сказал он, - ты рада, что опять можешь уделять  больше
времени Киту? Он плутишка! Подумай, что он попросил у меня вчера, -  мо-
лоток!
   - Да, он постоянно все крушит. Я стараюсь шлепать его как можно реже,
но иногда без этого не обойтись - кроме меня, никому не разрешается. Ма-
ма приучила его к этому, пока нас не было, так что  теперь  он  считает,
что это в порядке вещей.
   - Дети - чудные создания, - сказал Сомс. - В моем детстве с нами  так
не носились.
   - Прости меня, папа, но, по-моему, больше всех с ним носишься ты.
   - Что? - сказал Сомс. - Я?
   - Ты исполняешь все его прихоти. Ты дал ему молоток?
   - У меня его не было - к чему мне носить с собой молотки?
   Флер рассмеялась.
   - Нет, но ты относишься к нему совершенно серьезно. Майкл относится к
нему иронически.
   - Малыш не лишен чувства юмора.
   - К счастью. А меня ты не баловал, папа?
   Сомс уставился на голубя.
   - Трудно сказать, - ответил он. - Ты чувствуешь себя избалованной?
   - Когда я чего-нибудь хочу - кончено.
   Это он знал; но если она не хочет невозможного...
   - И если я этого не получаю, со мной не шути.
   - Это кто говорит?
   - Никто это не говорит, я сама знаю...
   Хм! Чего же она сейчас хочет? Спросить? И, делая вид, что смахивает с
пиджака крошки, он взглянул на нее исподлобья. Лицо ее,  глаза,  которые
на мгновение остались незащищенными, заволокла какая-то глубокая...  как
бы это сказать? Тайна! Вот оно что!


   IX
   СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

   Зажав в руке счета по  столовой.  Флер  на  мгновение  задержалась  у
подъезда, между двумя лавровыми деревьями в кадках. Большой Бэн  показы-
вает без четверти девять. Пешком через Грин-парк она пройдет минут двад-
цать. Кофе она выпила в постели, чтобы избежать вопросов, - а папа,  ко-
нечно, тут как тут - приклеился носом к  окну  столовой.  Флер  помахала
счетами, и он отшатнулся от окна, как будто она его стегнула. Папа  бес-
конечно добр, но напрасно он все время стирает с нее пыль - она не  фар-
форовая безделушка!
   Она шла быстрым шагом. Никаких ощущений, связанных  с  жимолостью,  у
нее сегодня не было, ум работал четко и живо. Если Джон вернулся в  Анг-
лию окончательно, нужно добиться его. Чем скорее, тем лучше, без каните-
ли! На куртинах перед Букингемским дворцом только что  расцвела  герань,
ярко-пунцовая; Флер стало жарко. Не нужно спешить, а то придешь вся пот-
ная. Деревья одевались по-летнему; в Грин-