Викторины загорелся слабый румянец. Она медленно про-
говорила:
   - А за это больше платят?
   - Да, почти вдвое - а то и больше. Но я вас не  уговариваю,  если  не
хотите. Вы можете подумать и сказать мне в следующий раз.
   Она снова подняла глаза и сказала:
   - Благодарю вас, сэр.
   - Не стоит! Только, пожалуйста, не величайте меня "сэром".
   Викторина улыбнулась. В первый раз художник увидел это функциональное
явление на лице Викторины и оно произвело на него неожиданное  впечатле-
ние.
   - Ей-богу, - сказал он торопливо, - когда вы  улыбаетесь,  мисс  Кол-
линз, я вижу вас импрессионистически. Если вы отдохнули, сядьте снова  в
кресло.
   Викторина пошла на место.
   Художник достал чистый лист бумаги.
   - Вы можете думать о чем-нибудь таком, чтобы улыбаться?
   Викторина отрицательно покачала головой. И это была правда.
   - Ни о чем смешном не можете думать? Например, вы любите своего мужа?
   - О да!
   - Ну, попробуйте думать о нем.
   Викторина попробовала, но могла себе представить только Тони, продаю-
щего шары.
   - Нет, нет, так не годится, - сказал художник. - Не думайте о нем. Вы
видели картину "Отдых фавна"?
   - Нет, сэр.
   - А вот у меня появилась мысль: "Отдых дриады". А насчет  позирования
вам, право, нечего смущаться. Это ведь совершенно безлично.  Думайте  об
искусстве и пятнадцати шиллингах в день. Клянусь Нижинским! [18]  Я  уже
вижу всю картину.
   Он говорил, и его глаза скользили по ней взад и  вперед,  а  карандаш
скользил по бумаге. Какое-то брожение поднялось в душе  Викторины.  Пят-
надцать шиллингов в день! Синие бабочки!
   В комнате стояла глубокая тишина. Взгляд и рука  художника  скользили
без остановки. Слабая улыбка осветила лицо Викторины: она  подсчитывала,
сколько можно заработать.
   Наконец его взгляд перестал скользить, и он не отрывал глаз от  бума-
ги.
   - На сегодня все, мисс Коллинз. Мне надо еще кое-что обдумать.  Дайте
мне ваш адрес.
   Викторина быстро соображала.
   - Пожалуйста, сэр, пишите мне до востребования. Я не хотела бы, чтобы
муж узнал, что я... я...
   - Причастны к искусству? Ну, ладно, какое почтовое отделение?
   Викторина назвала отделение и надела шляпу.
   - Полтора часа -  пять  шиллингов,  спасибо.  И  завтра,  в  половине
третьего, мисс Коллинз, - без "сэра", пожалуйста!
   - Хорошо, с... спасибо!
   Викторина ждала автобуса на холодном январском ветру, и ей  казалось,
что позировать нагой - немыслимо. Сидеть перед чужим господином без все-
го! Если бы Тони знал! Снова румянец медленно залил ее впалые щеки.  Она
вошла в автобус. Но ведь пятнадцать шиллингов! Шесть раз в неделю  -  да
это выходит четыре фунта десять шиллингов! За четыре  месяца  она  может
заработать на проезд туда. Если судить по картинам в студии, масса  жен-
щин это делают. Тони ничего не должен знать - даже того, что она позиру-
ет для лица. Он такой нервный и так ее любит! Он выдумает бог знает  че-
го; она помнит, как он говорил, что все эти художники  настоящие  скоты.
Но этот джентльмен был очень мил, хоть и казалось,  точно  он  над  всем
смеется. Она пожалела, что не взглянула на рисунок. Может быть, она уви-
дит себя на выставке. Но без всего - ой! И вдруг  ей  пришло  в  голову:
"Если бы мне побольше есть, я в таком виде хорошо бы выглядела". И чтобы
уйти от соблазна этой мысли, она уставилась на лицо пассажира, сидевшего
напротив. Лицо было спокойное, гладкое, розовое с двумя подбородками, со
светлыми глазами, пристально глядевшими на нее. Никогда  не  угадать,  о
чем люди думают. И улыбка, которой так добивался Обри Грин, озарила лицо
его натурщицы.


   III
   МАЙКЛ ГУЛЯЕТ И РАЗГОВАРИВАЕТ

   Лицо, которое Майкл начал рисовать на промокашке, сначала походило на
Викторину, но скоро превратилось в лицо Флер. Да,  Флер  держится  очень
прямо, но остается ли она и внутренне такой же прямой? За  эти  сомнения
он всегда называл себя подлецом. Он не видел нового  в  ее  поведении  и
честно старался не проникать в то, что было скрыто. Но от  его  насторо-
женного внимания не мог ускользнуть какой-то скептицизм,  появившийся  в
ней, - как будто она всегда хотела подчеркнуть, что всему на свете  одна
цена и, в сущности, ничто в жизни не ценно.
   Уилфрид был в Лондоне, но нигде не показывался, и о нем не  вспомина-
ли. Казалось бы: с глаз долой - из сердца вон! Но у Майкла, вопреки пос-
ловице, Уилфрид не выходил из головы.  Если  Уилфрид  не  встречается  с
Флер, как он может оставаться в Лондоне,  так  соблазнительно-близко  от
нее? Если Флер не хочет видеть его, отчего она его не услала? Все  труд-
нее становилось скрывать от всех, что он больше не дружит с Дезертом. Он
часто испытывал желание пойти к Уилфриду, поговорить с ним откровенно  -
и всегда отгонял эту мысль. Либо ничего, кроме того, что  ему  известно,
нет, либо что-то есть, и Уилфрид будет это отрицать. Майкл думал об этом
без злобы - нельзя же выдавать женщину! Но не хотелось слышать  ложь  от
боевого товарища. Ни слова не было сказано между ним и Флер; он чувство-
вал, что не узнает ничего нового и разговор только угрожает и  без  того
неустойчивому равновесию. Рождество они провели в родовом имении  Монтов
и много охотились. Флер ездила с ним на охоту на второй  день  и  стояла
рядом с ним, на его месте, держа Тинг-а-Линга на сворке.  Китайский  пес
был необычайно возбужден, прыгал в воздух каждый раз, как падала  птица,
и совершенно не боялся выстрелов. Майкл, ожидая  своей  очереди  промах-
нуться - он был плохой стрелок, - следил  за  возбужденным  лицом  Флер,
опушенным серым мехом, за ее фигуркой, напряженной  от  усилий  сдержать
Тинг-а-Линга. Для нее охота была новым переживанием, а  новизна  шла  ей
больше всего на свете.  Майкл  радовался,  даже  когда  она  ахала:  "О,
Майкл!" при каждом его промахе. Она пользовалась необычайным  успехом  у
гостей, а это значило, что он ее почти не видел, - разве  совсем  сонной
поздно вечером. Но там, в деревне, он по крайней мере не страдал от  му-
чительного чувства неизвестности.
   Дорисовав стриженую головку на промокашке, он встал. Около св.  Павла
- кажется, так говорила эта маленькая женщина. Пройтись взглянуть на Би-
кета. Может быть, для него можно будет что-нибудь придумать.  И,  потуже
затянув пояс своего синего пальто, Майкл вышел - тонкий, быстрым  легким
шагом, - только сердце у него чуть ныло.
   Шагая на восток в этот ясный веселый день, он вдруг ощутил как  чудо,
что он жив, здоров и работает. Столько людей  умерло,  столько  больных,
безработных! Он вошел в Ковент-Гарден. Удивительное место! Людской поро-
де, которая десятками лет могла выдерживать Ковент-Гарден, вряд ли  гро-
зит опасность вымереть от всяких напастей. Успокоительное  место!  Прой-
дешься по нему - и перестаешь слишком всерьез относиться к жизни.  Овощи
и фрукты со всего света были собраны на этом квадратном  островке,  а  с
востока его замыкало здание оперы, с запада - здания издательств, с  се-
вера и юга - потоки людных улиц. Майкл шел среди разгружающихся тележек,
бумаги, соломы и людей без дела и втягивал запахи Ковент-Гардена. Пахнет
как-то по-своему - землей и чуть-чуть прелью. Он никогда, даже во  время
войны, не видел места, где бы царила такая полная непринужденность. Уди-
вительно характерно для англичан! По этим людям  никак  нельзя  сказать,
что они хоть чем-нибудь связаны с деревней. Все  они:  возчики,  зеваки,
разносчики, и укладчики, и продавцы в крытых палатках - точно совершенно
незнакомы с солнцем, с ветром, водой, воздухом, - типичные  горожане!  И
какие у них лица - опухшие, унылые, искаженные, кривые; уродство в самых
разнообразных видах. Где настоящий английский тип среди этих бесконечных
вариантов безобразия? Его просто  не  существует.  Майкл  проходил  мимо
фруктов. Яркие груды, неподвижные, сверкающие, - чужестранцы из  солнеч-
ных краев, одноцветные, одинаковые шары! У Майкла потекли слюнки. "Солн-
це все-таки замечательная штука!" - подумал он.  Взять  Италию,  арабов,
Австралию - ведь многие австралийцы родом из Англии, а посмотрите, какой
тип выработался. И все же нет людей  симпатичнее  жителей  Лондона.  Чем
правильнее черты лица у человека, тем он эгоистичнее. У этих грейпфрутов
удивительно самодовольный вид по сравнению с картофелем!
   Он выбрался на улицу, все еще думая об  англичанах.  Да,  сейчас  они
стали одной из самых некрасивых, самых изуродованных наций на свете; за-
то может ли хоть один народ сравниться с ними хорошим характером и креп-
ким "нутром"? А как им нужны эти черты - в  дымных  городах,  при  таком
климате; удивительный пример приспособления к окружающей среде этот сов-
ременный английский тип. "Я мог бы узнать англичанина где угодно, -  по-
думал Майкл, - а общих физических признаков  нет".  Удивительный  народ!
Ведь в массе он очень некрасив - и все-таки создает такие перлы красоты,
такие чудесные экземпляры, как эта маленькая миссис Бикет. А потом, нас-
колько они лишены воображения в массе - и при этом какое потрясающее ко-
личество поэтов! Кстати, что скажет старый Дэнби, когда  Уилфрид  отдаст
свою книгу другому издателю, или, вернее, что  скажет  он,  лучший  друг
Уилфрида, старику Дэнби? Ага! Вот что надо сказать: "Да, сэр,  лучше  бы
вы простили того беднягу, который стащил "Медяки". Дезерт не забыл ваше-
го отказа". Так и надо старому Дэнби за его вечную уверенность  в  своей
правоте. "Медяки" имели необычайный успех.  Следующая  книга,  вероятно,
будет значительно  лучше.  Ведь  эта  книга  была  определенным  доказа-
тельством того, что всегда  утверждал  Майкл:  проходят  времена  "чири-
канья", людям снова нужна жизнь. Сибли, Уолтер Нэйзинг, Линда - все  те,
кому нечего сказать, разве что твердить, что они, мол,  выше  тех,  кому
есть о чем говорить, - все эти люди доживают последние дни. И ведь когда
им придет конец, они, черт возьми, этого и не почувствуют! Они будут все
так же задирать нос и смотреть на всех сверху вниз!
   "Мне-то они давно осточертели! - подумал Майкл. - Если бы только Флер
поняла, что смотреть сверху вниз - явный признак того, что ты ниже  дру-
гих". И вдруг он сообразил, что Флер, очевидно, это понимает. Ведь ни  с
кем из этой компании она так не дружила, как с Уилфридом. Все  остальные
существуют подле нее просто потому, что она - Флер, и ее всегда окружают
самые последние новинки. А когда они перестанут быть  самыми  последними
новинками, она их бросит. Но Уилфрида она не бросит. Нет, Майкл был уве-
рен, что она не бросила и не бросит Уилфрида.
   Он оглянулся. Лэдгейт-Хилл. "Продает шары около св. Павла". Ага!  Вот
он стоит, бедняга!
   Бикет складывал шарики, собираясь пойти выпить  чашку  какао.  Помня,
что он должен встретить Бикета случайно,  Майкл  остановился,  репетируя
удивленный тон. Жаль, что бедняга не  может  сам  превратиться  в  такой
цветной шар и поплыть над св. Павлом прямо в рай  к  святому  Петру!  Он
выглядел таким жалким, таким унылым: стоит и выпускает  воздух  из  этих
несчастных шаров. Вдруг воспоминание резко вспыхнуло в его мозгу.  Цвет-
ной шар - там, в сквере, первого ноября... и потом - чудесная ночь!  Не-
забываемая! Флер! Может быть, шарики приносят счастье? Он  подошел  и  с
напускным изумлением сказал:
   - Вы, Бикет? Вот вы теперь чем занимаетесь?
   Большие глаза Бикета выглянули из-за шестипенсового розового шара.
   - Мистер Монт! А я частенько думал, что хорошо бы вас повидать, сэр!
   - И я тоже, Бикет. Если вам нечего делать, пойдемте со  мной  завтра-
кать.
   Бикет уже сложил последний шар и закрывал лоток.
   - Нет, вы серьезно, сэр?
   - Конечно! Я как раз собирался зайти в рыбную.
   Бикет снял лоток.
   - Я только оставлю его у сторожа, сэр. - И, отнеся  лоток,  он  пошел
рядом с Майклом.
   - Что-нибудь зарабатываете этим?
   - Только на жизнь, сэр.
   - Зайдем сюда. Будем есть устрицы.
   Кончиком бледного языка Бикет облизнул уголок губ.
   Майкл сел за столик, покрытый белой клеенкой и  украшенный  судком  с
приправами.
   - Две дюжины устриц и все, что полагается. Потом две порции камбалы и
бутылку шабли. И поскорее, пожалуйста!
   Когда человек в белом переднике отошел, Бикет только и  мог  прогово-
рить:
   - Господи, господи!
   - Да, странная жизнь, Бикет!
   - И вправду странная! Вы на этот завтрак потратите фунт, не меньше. А
я если за неделю заработаю двадцать пять шиллингов - так и то хорошо.
   - Попал в больное место, Бикет! Я каждый день ем свою собственную со-
весть!
   Бикет покачал головой.
   - Нет, сэр, если у вас есть деньги, тратьте их. Я бы тоже так  делал.
И будьте счастливы, если можете, не всем это дано.
   Человек в белом переднике начал священнодействовать с устрицами -  он
приносил их по три штуки, только что открытыми.
   Майкл обрезал устрицы, Бикет глотал их целиком.  Вдруг,  над  двенад-
цатью пустыми раковинами, он проговорил:
   - Вот в чем социалисты ошибаются, сэр. Меня  только  и  поддерживает,
когда я вижу, что другие тратят деньги. Все мы  можем  к  этому  прийти,
ежели повезет. А они говорят - все уравнять так, чтобы по фунту на день,
а может, и фунта не достанется. Нет, сэр, этого мало. Я бы  лучше  хотел
иметь поменьше, да надеяться на большее. Вычеркните из жизни игру -  ос-
танется одна, тоска! За ваше здоровье!
   - Соблазняешь одного из малых сих стать капиталистом, Бикет, а?
   Большеглазое худое лицо Бикета порозовело над  стаканом  зеленоватого
шабли.
   - Господи, жаль, что моей жены здесь нет, сэр!  Я  тогда  рассказывал
вам о ней и о воспалении легких. Сейчас она поправилась, только  страшно
исхудала. Вот она - мой выигрыш в жизни! А мне не нужна жизнь, где ниче-
го нельзя выиграть. Если бы все было по заслугам да по праву  -  никогда
бы мне ее не получить. Понимаете?
   "И мне тоже", - подумал Майкл, вспоминая лицо на промокашке.
   - Все мы любим помечтать; я мечтаю о синих бабочках -  о  Центральной
Австралии. Социалисты мне не помогут туда попасть. У  них  мечты  о  рае
кончаются Европой.
   - Ну их! - сказал Майкл. - Возьмите масла, Бикет.
   - Спасибо, сэр.
   Наступило молчание. Рыба исчезала с тарелок.
   - Почему вам пришло в голову продавать именно шары, Бикет?
   - Не надо рекламы, они сами за себя говорят.
   - Надоела реклама, когда работали у нас, а?
   - Да, сэр, я всегда читал обложки. Прямо удивительно, скажу по  прав-
де, - до чего много великих произведений!
   Майкл взъерошил волосы.
   - Обложки! Вечно та же девушка, которую целует вечно тот же  юноша  с
тем же решительным подбородком. Но что  поделаешь,  Бикет!  Публике  это
нравится. Я как раз сегодня утром попробовал кое-что изменить - вот уви-
жу, что из этого выйдет. - "И надеюсь, что ты не увидишь! -  добавил  он
мысленно. - Только представить себе, что я увидел бы Флер на обложке ро-
мана!"
   - Я в последнее время, когда служил, заметил, что стали  рисовать  не
то скалы, не то виды и что-то вроде двух кукол на песке или на  траве  -
сидят, будто не знают, что им делать друг с другом.
   - Да, - пробормотал Майкл, - мы и это пробовали. Считалось, что это -
не так вульгарно. Но скоро мы исчерпали терпение публики. Ну, чего бы вы
съели еще? Хотите сыру?
   - Спасибо, сэр, я и так слишком много съел, но не откажусь.
   - Два стилтона, - заказал Майкл.
   - А как поживает мистер Дезерт, сэр?
   Майкл покраснел.
   - О, спасибо, ничего!
   Бикет тоже покраснел.
   - Я прошу вас - прошу как-нибудь ему сказать, что я  совершенно  слу-
чайно напал именно на его книжку. Я всегда жалел об этом.
   - По-моему, всегда выходит случайно, - медленно проговорил  Майкл,  -
когда мы берем чью-нибудь собственность. Мы никогда не делаем этого  на-
меренно.
   Бикет взглянул на него.
   - Нет, сэр, я не согласен. Половина всех людей - воры. Только я не из
таких.
   Голос совести пытался шепнуть Майклу: "И Уилфрид тоже".  Он  протянул
Бикету портсигар.
   - Спасибо, сэр, большое спасибо.
   Глаза Бикета стали совсем влажными, и Майкл подумал: "Ах,  черт!  Вот
сентиментальности! Надо прощаться и бежать!"
   Он подозвал лакея.
   - Дайте ваш адресок, Бикет. Если вам нужно чтонибудь из  обмундирова-
ния, я смогу прислать кое-какие вещи.
   Бикет написал адрес на обороте счета и нерешительно проговорил:
   - Не найдется ли у миссис Монт чего-нибудь из платья, ненужного?  Моя
жена примерно с меня ростом.
   - Наверно, найдется. Мы вам все пришлем. - Он увидел,  как  губы  ма-
ленького человечка задрожали, и стал надевать пальто. - Если  что-нибудь
подвернется, я вас не забуду. Прощайте, Бикет, всего хорошего.
   Повернув на восток - потому что Бикет шел на запад, -  Майкл  твердил
свое всегдашнее: "Жалость - чушь, жалость - чушь!" Он сел  в  автобус  и
снова проехал мимо св. Павла. Осторожно поглядев в окно, он увидел,  как
Бикет надувает шар. Розовый круг почти целиком скрывал его лицо и  фигу-
ру. Около Блэйк-стрит Майкл вдруг почувствовал непреодолимое  отвращение
к работе и поехал до Трафальгар-сквер", Бикет его взволновал. Нет, жизнь
иногда просто  невероятно  забавная  штука!  Бикет,  Уилфрид  -  и  Рур!
"Чувства - ерунда, жалость - чушь!" Он сошел с автобуса  и  прошел  мимо
памятника Нельсону к Пэл-Мэл. Зайти к "Шутникам", спросить  Барта?  Нет,
не стоит - ведь там он все равно не увидит Флер. Вот чего ему по-настоя-
щему хотелось - повидать Флер, сейчас днем. Но где? Она могла  быть  где
угодно - значит, нигде ее не найти.
   Да, беспокойный она человек. Может быть, он сам в этом виноват?  Будь
на его месте Уилфрид, разве она была бы такой беспокойной? "Да, - упрямо
подумал он, - была бы: Уилфрид сам такой". Все они  беспокойные  люди  -
все, кого он знал. Во всяком случае, вся молодежь - ив жизни и в книгах.
Взять их романы. Есть ли хоть в одной книге из двадцати то  спокойствие,
то настроение, которое заставляет уходить в книгу, как  в  отдых?  Слова
летят, мелькают, торопятся, гонят, как мотоциклетки, - страшно резкие  и
умные. Как он устал от ума! Иногда он давал читать рукопись Флер,  чтобы
узнать ее мнение. Помнится, она однажды сказала: "Совсем  как  в  жизни,
Майкл: летит мимо, не останавливаясь, ничему и нигде не придавая  значе-
ния. Конечно, автор не собирался писать сатиру, но если  вы  его  будете
печатать, советую на обложке написать: "Ужасная  сатира  на  современную
жизнь". Так они и сделали, - во всяком случае,  написали:  "Изумительная
сатира на современную жизнь". Вот  какая  Флер!  Видит  всю  эту  гонку,
только не понимает, как и автор изумительной сатиры, что она сама  летит
и мчится без цели... А может быть, понимает? Сознает ли она, что  только
касается жизни, как язычок пламени касается воздуха?
   Он дошел до Пикадилли и внезапно вспомнил, что целую вечность не  был
у тетки Флер. Может быть, ока там? Он свернул на Грин-стрит.
   - Миссис Дарти принимает?
   - Да, сэр.
   Майкл потянул носом. У Флер духи... нет, никакого запаха, кроме запа-
ха курений. Уинифрид жгла китайские  палочки,  когда  вспоминала,  какую
изысканность придает их аромат.
   - Как доложить?
   - Мистер Монт. Моей жены здесь нет?
   - Нет, сэр. Здесь только миссис Вэл Дарти.
   Миссис Вэл Дарти! Да, вспомнил - очень милая женщина, но  не  заменит
Флер! Впрочем, отступать было поздно, он пошел следом за горничной.
   В гостиной Майкл увидел двух дам и своего  тестя,  который,  насупив-
шись, мрачно сидел в старинном кресле стиля ампир, уставившись на  синие
крылья австралийских бабочек, лежавших под стеклом  на  круглом  красном
столике. Уинифрид оживила старинную обстановку  своей  гостиной  всякими
"надстройками" в современном духе. Она встретила  Майкла  изысканно-сер-
дечно. Как мило, что он пришел теперь, когда он так занят всякими  моло-
дыми поэтами!
   - По-моему, "Медяки" - кстати, какое прелестное название! - очень ув-
лекательная книжка. Правда, мистер Дезерт такая умница!  Что  он  теперь
пишет?
   Майкл сказал: "Не знаю", - и присел на диван рядом с миссис Вэл.
   Не зная о ссоре