адежное дело. К тому же он бесспорно прав. Но держу пари..."
   - Прошу прощения, - извинился Корвен. - Я должен отправить письма.
   Он повернулся и вышел, подтянутый, уверенный в себе. "Гм! Нельзя ска-
зать, чтобы наше объяснение прошло плодотворно", - подумал сэр Лоренс  и
опять сел за письмо в "Тайме".
   - Надо раздобыть точные цифры. Поручу-ка я это Майклу... -  пробормо-
тал он, и мысли его вернулись к Корвену. В таких случаях всегда  неясно,
кто же действительно виноват. В конце концов неудачный брак -  это  неу-
дачный брак, и тут уж ничто не поможет -  ни  похвальные  намерения,  ни
мудрые советы. "Почему я не судья? - посетовал сэр Лоренс. - Тогда я мог
бы высказать свои взгляды. Судья Монт в своей речи заявил: "Пора предос-
теречь народ нашей страны от вступления в брак. Этот союз, вполне умест-
ный во времена Виктории, следует заключать в наши дни лишь  при  условии
явного отсутствия у обеих  сторон  сколько-нибудь  выраженной  индивиду-
альности..." Пойду-ка я домой к Эм".
   Баронет промокнул давно уже сухое письмо в "Тайме" и вышел на темнею-
щую  и  тихую  в  этот   час   Пэл-Мэл.   По   дороге   остановился   на
СентДжеймс-стрит, заглянул в витрину своего виноторговца и стал  сообра-
жать, как покрыть добавочные  десять  процентов  налога,  когда  услышал
возглас:
   - Добрый вечер, сэр Лоренс.
   Это был молодой человек по фамилии Крум.
   Они вместе перешли через улицу.
   - Хочу поблагодарить вас, сэр, за то, что вы поговорили насчет меня с
мистером Масхемом. Сегодня я встретился с ним.
   - Он вам понравился?
   - Да. Он очень любезен. Разумеется, влить арабскую кровь в наших ска-
ковых лошадей - это у него просто навязчивая идея.
   - Он заметил, что вы так считаете?
   Крум улыбнулся:
   - Вряд ли. Но ведь наша лошадь много крупней арабской.
   - А все-таки затея Джека не лишена смысла. Его ошибка в другом  -  он
надеется на быстрые результаты. В коннозаводстве все равно как в полити-
ке: люди не желают думать о будущем. Если начинание не приносит плодов к
исходу пяти лет, от него отказываются. Джек сказал, что берет вас?
   - Пока на испытательный срок. Я отправлюсь к нему  на  неделю,  и  он
посмотрит, как я управляюсь с лошадьми. Сами матки прибудут не  в  Ройс-
тон. Он нашел для них  местечко  в  окрестностях  Оксфорда,  около  Беб-
лок-хайт. Там я и поселюсь около них, если окажется, что я ему  подхожу.
Но это уже весной.
   - Джек - педант, - предупредил сэр Лоренс, когда они входили  в  "Ко-
фейню". - Вам нужно это учесть.
   Крум улыбнулся:
   - Я уже догадался. У  него  на  заводе  образцовый  порядок.  На  мое
счастье, я действительно разбираюсь в лошадях и нашел, что сказать  мис-
теру Масхему. Было бы замечательно снова оказаться при деле, а уж  лучше
такого я и желать не могу.
   Сэр Лоренс улыбнулся: энтузиазм всегда был ему приятен.
   - Вам следует познакомиться с моим сыном, - сказал он. - Тот тоже эн-
тузиаст, несмотря на свои тридцать семь. Вы, наверно, будете жить в  его
избирательном округе. Хотя нет, не в нем, а где-то поблизости. Вероятно,
в округе Дорнфорда. Между прочим, известно вам, что моя племянница - его
секретарь?
   Крум кивнул.
   - Может быть, теперь, в связи с приездом Корвена, она бросит  работу,
- заметил сэр Лоренс и пристально посмотрел молодому человеку в лицо.
   Оно явственно помрачнело.
   - Нет, не бросит. На Цейлон она не вернется.
   Фраза была  произнесена  так  отрывисто  и  мрачно,  что  сэр  Лоренс
объявил:
   - Здесь я обычно взвешиваюсь.
   Крум проследовал за ним к весам, как будто у  него  не  хватало  духу
расстаться с собеседником. Он был пунцово-красен.
   - Откуда у вас такая уверенность? - спросил сэр Лоренс, воссев на ис-
торический стул.
   Молодой человек стал еще краснее.
   - Люди уезжают не для того, чтобы сейчас же возвратиться.
   - Бывает, что и возвращаются. Жизнь - не скаковая лошадь, которая ни-
куда не сворачивает от старта до финиша.
   - Я случайно узнал, что леди Корвен решила не возвращаться, сэр.
   Сэру Лоренсу стало ясно, что разговор дошел до такой точки, за  кото-
рой чувство может возобладать над сдержанностью.  Этот  молодой  человек
влюблен-таки в Клер! Воспользоваться случаем и предостеречь его? Или че-
ловечнее не обратить внимания?
   - Ровно одиннадцать стонов, - объявил баронет. - А вы прибавляете или
убавляете, мистер Крум?
   - Я держусь примерно на десяти стонах двенадцати фунтах.
   Сэр Лоренс окинул глазами его худощавую фигуру:
   - Да, сложены вы удачно.  Просто  удивительно,  как  брюшко  омрачает
жизнь! Вам, впрочем, можно до пятидесяти не беспокоиться.
   - По-моему, сэр, у вас тоже для этого нет оснований.
   - Серьезных - нет. Но я знавал многих, у кого они были. А теперь  мне
пора идти. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, сэр. Честное слово, я вам страшно благодарен.
   - Не за что. Мой кузен Джек не прогадает, вы,  если  прислушаетесь  к
моему совету, - тоже.
   - Я-то уж, конечно, нет! - искренне согласился Крум.
   Они обменялись рукопожатием, и сэр Лоренс вышел на Сент-Джеймсстрит.
   "Не понимаю, - рассуждал он про себя, - почему этот  молодой  человек
производит на меня благоприятное впечатление? Он еще доставит нам немало
хлопот. Я должен был бы ему сказать: "Не желай жены ближнего твоего". Но
бог так устроил мир, что мы никогда не говорим  того,  что  должны  ска-
зать". Интересно наблюдать за молодежью! Считается, что она непочтитель-
на к старикам и вообще, но, право, он, сэр  Лоренс,  этого  не  замечал.
Современные молодые люди воспитаны ничуть не хуже, чем он сам был  в  их
годы, а разговаривать с ними даже легче. Разумеется, никогда  не  угада-
ешь, что у них на уме, но так оно, наверно,  и  должно  быть.  Рано  или
поздно смиряешься с мыслью, - и сэр Лоренс  поморщился,  споткнувшись  о
камни, окаймлявшие тротуар на Пикадилли, - что старики годятся  лишь  на
то, чтобы с них снимали мерку для гроба. Tempora mutantur et nos mutamur
in illis. [6] Впрочем, так ли уж это верно? Его поколение отличается  от
нынешнего не больше, чем манера произносить латинские слова  в  дни  его
юности от того, как их произносят теперь. Молодежь - всегда молодежь,  а
старики - это старики; между ними всегда останутся расхождения и недове-
рие; старики всегда будут испытывать горячее, но нелепое желание  думать
и чувствовать, как молодежь, сетовать на то, что не могут так  думать  и
чувствовать, а в глубине души сознавать, что, будь у них возможность на-
чать жить сначала, они бы не воспользовались ею. И это милосердно по от-
ношению к человеку! Когда он износился, жизнь исподволь и мягко приучает
его к летаргии. На каждом этапе существования ему отпущено ровно столько
воли к жизни, сколько требуется, чтобы дотянуть до конца. Чудак Гете об-
рел бессмертие под мелодии Гуно благодаря тому,  что  раздул  потухающую
искру в яркое пламя. "Чушь! - подумал сэр  Лоренс.  -  Типично  немецкая
чушь! Да неужели бы я, если  бы  даже  мог,  поменялся  судьбой  с  этим
мальчиком, чтобы вздыхать, рыдать, украдкой предаваться восторгам и чах-
нуть от тоски? Ни за что! А поэтому хватит со стариков их старости. Ког-
да же наконец полисмен остановит эти проклятые машины? Нет,  практически
ничто не изменилось. Шоферы ведут машины, повинуясь тому же ритму, в ка-
ком кучера омнибусов и кэбов погоняли своих спотыкающихся, скользящих по
мостовой, гремевших копытами кляч. Молодые люди и девушки испытывают  то
же законное или незаконное влечение друг к другу.
   Конечно, мостовые стали иными, и жаргон, которым выражаются эти  юно-
шеские желания, тоже иной, но, видит бог, правила движения по жизни  ос-
тались неизменными: люди скользят друг мимо друга,  сталкиваются,  чудом
не ломают себе шею, торжествуют и терпят поражение независимо  от  того,
хорошие они или плохие. Нет, - думал сэр Лоренс, - пусть полиция  издает
циркуляры, священники пишут в газеты, судьи произносят речи,  -  челове-
ческая природа идет своим путем, как шла в дни, когда у меня  прорезался
зуб мудрости".
   Полисмен поменял местами свои белые рукава, сэр Лоренс перешел  через
улицу и направился к Беркли-сквер. А вот здесь изрядные перемены!  Арис-
тократические особняки быстро исчезают. Лондон перестраивается - по час-
тям, исподволь, как-то стыдливо, - словом, чисто по-английски. Эпоха мо-
нархов со всеми ее атрибутами, с феодализмом, с церковью ушла в прошлое.
Теперь даже войны ведутся только из-за рынков и только самими  народами.
Это уже кое-что. "А ведь мы все больше уподобляемся насекомым,  -  думал
сэр Лоренс. - Забавно все-таки: религия почти мертва, потому что практи-
чески больше никто не верит в загробную жизнь, но для  нее  уже  нашелся
заменитель - идеал служения, социального служения, символ веры  муравьев
и пчел! До сих пор социальное служение было уделом старинных семей,  ко-
торые каким-то образом ухитрились понять, что они должны  приносить  ка-
кую-то пользу и тем самым оправдывать свое привилегированное  положение.
Выживет ли идеал социального служения теперь, когда они вымирают? Сумеет
ли народ подхватить его? Что ж, кондуктор автобуса; приказчик в  магази-
не, который лезет из кожи, подбирая вам носки нужной расцветки; женщина,
которая присматривает за ребенком соседки или собирает на  беспризорных;
автомобилист, который останавливает свою машину и терпеливо  ждет,  пока
вы не наладите вашу; почтальон, который благодарит вас за чаевые, и тот,
безымянный, кто вытаскивает вас из воды, если видит, что вы в самом деле
тонете, - все они в конце концов существуют,  как  и  прежде.  Требуется
только одно - расклеить в автобусах лозунг: "Дышите  свежим  воздухом  и
упражняйте ваши лучшие наклонности!" - заменив им призывы вроде "Пушки -
позорное преступление!" или "Тотализатор - тщетная трата тысяч!" Послед-
ний, кстати, напоминает мне, что нужно расспросить Динни  об  отношениях
Клер с ее молодым человеком".
   С этой мыслью он подошел к дверям своего дома и вставил ключ в замок.


   XII

   Хотя сэр Джералд Корвен держался по-прежнему уверенно, положение его,
как и всякого мужа, вознамерившегося вновь сойтись с женой, было  отнюдь
не из легких, тем более что для осуществления этого замысла у него оста-
валась всего неделя. После его второго визита Клер держалась  настороже.
Назавтра же, в субботу, она с половины дня ушла из Темпла  и  поехала  в
Кондафорд, где постаралась не подать виду, что ищет там убежища. В воск-
ресенье утром она долго лежала в постели и через распахнутые окна  смот-
рела на небо, раскинувшееся за высокими обнаженными вязами. Солнце  све-
тило ей в лицо, в мягком воздухе звучали голоса пробуждающегося  утра  -
щебетали птицы, мычала корова, изредка раздавался  хриплый  крик  грача,
непрестанно ворковали голуби. Клер была лишена поэтической жилки, но по-
кой и возможность беззаботно вытянуться в постели на миг приобщили к ми-
ровой симфонии даже ее. Сплетение нагих ветвей  и  одиноких  листьев  на
подвижном фоне неяркого светло-золотого неба;  грач,  покачивающийся  на
суку; зеленя и пары на склонах холмов, и линия рощ вдалеке, и  звуки,  и
чистый, светлый, ласкающий лицо воздух; щебечущая тишина, полная отъеди-
ненность каждого существа от  остальных  и  беспредельная  безмятежность
пейзажа - все это отрешило ее от самой себя и растворило  в  мгновенном,
как вспышка, слиянии со вселенной.
   Но видение скоро исчезло, и она стала думать о вечере, проведенном  в
четверг с Тони Крумом, о грязном мальчугане у ресторанчика в Сохо, кото-
рый так проникновенно убеждал: "Не забудьте бедного парня, леди! Не  за-
будьте бедного парня!" Если бы Тони видел ее вечером в пятницу! Как мало
общего между чувствами и обстоятельствами, как мало мы знаем  о  других,
даже самых близких людях! У Клер вырвался короткий горький смешок. Поис-
тине, неведение - благо!
   В деревне на колокольне заблаговестили. Забавно, ее родители  до  сих
пор ходят по воскресеньям в церковь, надеясь, видимо, на лучшее будущее.
А может быть, просто хотят подать пример фермерам, - иначе церковь  при-
дет в запустение и ее переименуют в простую часовню. Как хорошо лежать в
своей старой комнате, где тепло и безопасно, где в ногах у тебя  сверну-
лась собака и можно побездельничать! До следующей субботы ей, как  лиси-
це, которую травят, придется прятаться за каждым прикрытием. Клер  стис-
нула зубы, как лисица, заметившая гончих. Он сказал, что должен уехать -
с ней или без нее. Что ж, пусть едет без нее!
   Однако около четырех часов дня чувство  безопасности  разом  покинуло
ее: возвращаясь после прогулки с собаками, она  увидела  стоявшую  около
дома машину, а в холле ее встретила мать.
   - Джерри в кабинете у отца.
   - О!
   - Пойдем ко мне, дорогая.
   Комната леди Черрел, расположенная во втором этаже  и  примыкающая  к
спальне, носила на себе гораздо более явственный отпечаток ее  личности,
чем остальные помещения старого, словно вросшего в землю дома с его  за-
коулками, полными реликвий и воспоминаний о былом. У  этой  серо-голубой
гостиной, где пахло вербеной, было свое, хотя и поблекшее изящество. Она
была выдержана в определенном стиле,  тогда  как  все  остальное  здание
представляло собой пустыню, усеянную обломками  прошлого,  которые  лишь
изредка чередовались с маленькими оазисами современности.
   Стоя перед камином, где тлели поленья, Клер вертела в руках  одну  из
фарфоровых безделушек матери. Приезда Джерри она не  предвидела.  Теперь
против нее все: традиции, условности, соображения комфорта; у  нее  лишь
одно оружие для защиты, но обнажать его ей мерзко. Он выждала, пока мать
не заговорит первая.
   - Дорогая, ты ведь нам ничего не объяснила. Абсолютно ничего.
   А как объяснить такие вещи той, кто смотрит такими глазами и  говорит
таким голосом? Клер вспыхнула, потом побледнела и выдавила:
   - Могу сказать одно: в нем сидит животное. Он этого не показывает, но
я-то знаю, мама.
   Леди Черрел тоже покраснела, что было несколько странно для  женщины,
которой за пятьдесят.
   - Мы с отцом сделаем все, чтобы помочь тебе, дорогая.  Только  помни,
что сейчас очень важно не сделать ошибки.
   - А так как я уже сделала одну, то от меня ждут и второй? Поверь, ма-
ма, я просто не в состоянии говорить об этом. Я не вернусь к нему, и ко-
нец.
   Леди Черрел села, над ее серо-голубыми устремленными  в  пространство
глазами обозначилась морщина. Затем она перевела их на  дочь  и  нереши-
тельно спросила:
   - Ты уверена, что это не то животное, которое сидит  почти  в  каждом
мужчине?
   Клер рассмеялась.
   - Нет, не то. Я ведь не робкого десятка.
   Леди Черрел вздохнула;
   - Не расстраивайся, мамочка. Все  образуется,  лишь  бы  покончить  с
этим. В наше время таким вещам не придают значения.
   - Говорят. Но мы придаем. Что поделаешь - застарелая привычка.
   Клер уловила в голосе матери иронию и быстро добавила:
   - Важно одно - не потерять уважения к себе. А с Джерри я его потеряю.
   - Значит, говорить больше не о чем. Отец, наверно, позовет тебя. Пой-
ди пока сними пальто.
   Клер поцеловала мать и вышла. Внизу все было тихо, и она поднялась  в
свою комнату. Она чувствовала, что решимость ее окрепла. Времена,  когда
мужья распоряжались женами, как собственностью, давно миновали,  и,  что
бы отец и Джерри ни придумали, она не отступит! И когда ее позвали,  она
сошла вниз, твердая, как камень, и острая, как клинок.
   Мужчины стояли в похожем на канцелярию кабинете отца,  и  Клер  сразу
увидела, что они уже обо всем договорились. Кивнув мужу, она  подошла  к
отцу:
   - Слушаю.
   Первым заговорил Корвен:
   - Прошу вас, скажите вы, сэр.
   Морщинистое лицо генерала выразило огорчение и досаду, но он  тут  же
взял себя в руки.
   - Мы все обсудили, Клер. Джерри согласен, что ты во многом права,  но
дает мне слово больше тебя не оскорблять. Прошу  тебя,  попробуй  понять
его точку зрения. Он говорит, - и, по-моему, резонно, - что это даже  не
столько в его интересах, сколько в  твоих.  Может  быть,  теперь  не  те
взгляды на брак, что в наше время, но вы в конце концов дали  обет...  и
не говоря уже о нем...
   - Я слушаю, - вставила Клер.
   Генерал одной рукой пощипал усики, другую засунул в карман:
   - Подумай, какая у вас обоих будет жизнь. Разводиться вам нельзя: тут
и твое имя, и его положение, и... всего через полтора года. Что же оста-
ется? Раздельное жительство? Это нехорошо ни для тебя, ни для него.
   - И все-таки для обоих это лучше, чем жить вместе.
   Генерал взглянул на ее ожесточившееся лицо:
   - Так ты говоришь сейчас, но у нас с ним опыта больше, чем у тебя.
   - Я ждала, что рано или поздно ты мне это скажешь. Словом, ты хочешь,
чтобы я уехала с ним?
   Вид у генерала стал совсем несчастный.
   - Ты знаешь, дорогая, что я хочу тебе только хорошего.
   - А Джерри убедил тебя, что самое лучшее для меня - уехать с ним. Так
вот - это самое худшее. Я с ним не поеду, и давай закончим разговор.
   Генерал посмотрел сначала на нее, потом на зятя, пожал плечами и при-
нялся набивать трубку.
   Зрачки Джерри сузились, взгляд, перебегавший от отца к дочери,  оста-
новился на лице Клер. Они долго смотрели друг на друга: никто  не  хотел
опустить глаза первым.
   - Отлично, - процедил он наконец. - Я приму другие меры. До свиданья,
генерал. До свиданья, Клер.
   Он повернулся кругом и вышел.
   В наступившей тишине раздалось отчетливое шуршание -  автомобиль  уе-
хал. Генерал мрачно курил и смотрел в сторону. Клер подошла к  окну.  На
дворе темнело; теперь, миновав критическую  точку,  она  ощущала  полный
упадок сил.
   - Господи, да неужели я так ничего и не пойму в этой истории! -  раз-
дался голос ее отца.
   Клер, по-прежнему стоя у окна, спросила:
   - Он не рассказал, как попробовал на мне мой же  хлыст  для  верховой
езды?
   - Что? - задохнулся генерал.
   Клер круто обернулась:
   - Да.
   - На тебе?
   - Да. Я ушла, конечно, по другим причинам, но это было последней кап-
лей. Прости, что огорчаю тебя, папа.
   - Боже!
   Внезапно Клер осенило. Конкретный факт! Вот что нужно мужчине!
   - Негодяй! - вспыхнул генерал. - Негодяй! Он уверял меня, что на днях
провел у тебя целый вечер. Это правда?
   Краска медленно залила щеки Клер.
   - Он попросту вломился ко мне.
   - Негодяй! - еще раз повторил генерал.
   Когда Клер снова осталась одна, на душе у нее стало горько. Как  нео-
жиданно изменился ее отец, узнав об этой подробности с хлыстом! Он восп-
ринял его как личную обиду, как оскорбление, нанесенное его  собственной
плоти и крови. Клер подозревала, что, если бы это  случилось  с  дочерью
другого человека, он остался бы невозмутим; она вспомнила, что  он  даже
одобрял порку, которой Хьюберт подверг погонщика мулов и  которая  позже
принесла им всем столько тревог. Как бесконечно много предвзятого и лич-
ного в людях! Они все воспринимают и оценивают,  исходя  из  собственных
предрассудков! Ну, полно. Самое худшее позади:  теперь  родители  на  ее
стороне, а она уж постарается, чтобы Джерри больше не остался наедине  с
нею. Каким долгим взглядом он на нее посмотрел! Он  из  тех,  кто  умеет
примиряться с проигрышем, потому что никогда не считает  игру  закончен-
ной. Его увлекает бытие в целом, а не отдельные его эпизоды. Он  вскаки-
вает жизни на спину, она выбрасывает его из седла, он поднимается и сно-
ва вскакивает на нее; если  встречает  препятствие,  берет  его  и  едет
дальше, а на полученные царапины смотрит, как  на  неизбежное  следствие
повседневных усилий. Он околдовал Клер, растоптав на ходу ее душу и  те-
ло; теперь чары рассеялись, и она даже не знает, была ли  околдована  на
самом деле. Что он собирается предпринять? Ясно одно: он отыграется  лю-
бой ценой.


   XIII

   При взгляде на ровный зеленый дерн Темпла, на его  стройные  деревья,
каменные здания и зобастых голубей, вы приходите в восторг, который, од-
нако, быстро остывает, как только вы представите себе однообразные  ки