пределенную сумму,  обошлась  го-
раздо дороже. И это понятно, потому что на точности  расчетов  построена
вся его жизнь. Если Форсайт не может рассчитывать на совершенно  опреде-
ленную ценность вещей, значит компас его начинает пошаливать; он несется
по бурным волнам, выпустив кормило из рук.
   Оговорив в письме к Босини свои условия, о  которых  уже  упоминалось
выше. Сомс перестал думать о деньгах. Он считал, что окончательная стои-
мость постройки установлена совершенно точно, и  возможность  превышения
ее просто не приходила ему в голову. Услышав от Босини, что сверх  сметы
в двенадцать тысяч фунтов истрачено еще около четырех сотен. Сомс  побе-
лел от ярости. По первоначальным подсчетам, законченный дом  должен  был
обойтись в десять тысяч фунтов, и Сомс уже не раз бранил себя за  беско-
нечные расходы сверх сметы, которые он позволил архитектору. Однако пос-
ледние траты прямо-таки непростительны со стороны Босини. Как это он так
сглупил, Сомс не мог понять; но факт был налицо, и вся злоба, вся  зата-
енная ревность, которой давно уже горел Сомс, вылилась в  ярость  против
этой совсем уже возмутительной выходки Босини. Позиция доверчивого, дру-
жески настроенного мужа была оставлена - Сомс занял ее, чтобы  сохранить
свою собственность - жену, теперь он переменил позицию, чтобы  сохранить
другой вид собственности.
   - Ах так! - сказал он Босини, когда к нему вернулся дар речи - И  вы,
кажется, в восторге от самого себя. Но позвольте заметить, что вы не  на
таковского напали.
   Что он хотел сказать этим, ему самому еще было неясно, но после обеда
он просмотрел свою переписку с Босини, чтобы действовать наверняка. Двух
мнений здесь быть не могло: этот молодчик обязан возместить перерасход в
четыреста фунтов или во всяком случае в триста пятьдесят! - пусть  и  не
пробует отвертеться.
   Придя к этому заключению. Сомс посмотрел на лицо жены. Сидя на  своем
обычном месте в уголке дивана, Ирэн  пришивала  кружевной  воротничок  к
платью. За весь вечер она не обмолвилась с ним ни словом.
   Он подошел к камину и, рассматривая в зеркале свое лицо, сказал:
   - Твой "пират" свалял большого дурака; придется ему расплачиваться за
это!
   Она презрительно взглянула на него и ответила:
   - Не понимаю, о чем ты говоришь!
   - Скоро поймешь. Так, пустячок, не стоящий твоего внимания,  -  четы-
реста фунтов.
   - Ты на самом деле собираешься взыскать с  него  за  этот  несчастный
дом?
   - Собираюсь.
   - А тебе известно, что у него ничего нет?
   - Да.
   - Я думала, что на такую низость ты не способен.
   Сомс отвернулся от зеркала, машинально снял с каминной полки фарфоро-
вую чашку и взял ее в обе руки, точно молясь над ней. Он видел, как  тя-
жело дышит Ирэн, как потемнели от гнева ее глаза, но пропустил  колкость
мимо ушей и спокойно спросил:
   - Ты флиртуешь с Босини?
   - Нет, не флиртую.
   Глаза их встретились, и Сомс отвернулся. Он верил и  не  верил  ей  и
знал, что вопрос этот задавать не стоило; он никогда не знал  и  никогда
не узнает ее мыслей. Непроницаемое лицо Ирэн, воспоминание  о  всех  тех
вечерах, когда она сидела здесь все такая же мягкая и пассивная, но  не-
понятная, загадочная, накалили его неудержимой яростью.
   - Ты точно каменная, - сказал он и так стиснул  пальцы,  что  хрупкая
чашка разлетелась вдребезги. Осколки упали на каминную решетку.  И  Ирэн
улыбнулась.
   - Ты, кажется, забыл, - сказала она, - что чашка все-таки  не  камен-
ная!
   Сомс схватил ее за руку.
   - Хорошая трепка, - сказал он, - это единственное, что может тебя об-
разумить, - и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.


   XIV
   СОМС СИДИТ НА ЛЕСТНИЦЕ

   Сомс поднялся к себе в тот вечер, чувствуя, что хватил через край. Он
был готов принести извинения за свои слова.
   Он потушил газ, все еще горевший в коридоре. Взявшись за ручку двери,
остановился на секунду, чтобы обдумать извинения, так как ему  не  хоте-
лось выдавать ей свое беспокойство.
   Но дверь не отворилась и не подалась даже тогда, когда он дернул ее и
налег на ручку. Ирэн, должно быть, заперла почему-нибудь спальню на ключ
и забыла потом отпереть.
   Войдя в свою комнату, тоже освещенную низко прикрученной газовой лам-
пой, он быстро направился к двери в спальню. И эта дверь была заперта на
ключ. Тут Сомс заметил, что складная  кровать,  на  которой  он  изредка
спал, была постлана. На подушке лежала его ночная сорочка. Сомс приложил
руку ко лбу, рука стала влажной. Значит, его выставили?
   Он вернулся к двери и, осторожно постучав ручкой, сказал:
   - Отопри мне, слышишь? Отопри дверь!
   В комнате раздался шорох, но ответа не было.
   - Ты слышишь? Впусти меня сию же минуту - я требую!
   Он слышал ее дыхание около самой двери - так дышат те, кому  угрожает
опасность.
   В этом гробовом молчании,  в  невозможности  добраться  до  нее  было
что-то страшное. Сомс вернулся к другой двери и, навалившись на нее всем
телом, попытался выломать. Дверь была новая - перед свадебным  путешест-
вием он сам распорядился заново переделать оба входа. Не помня  себя  от
ярости. Сомс занес ногу, чтобы ударить в дверь; но его остановила  мысль
о прислуге, и он вдруг почувствовал себя побежденным.
   Бросившись на складную кровать у себя в комнате, он схватился за кни-
гу.
   Но вместо букв перед глазами у него стояла жена, он видел ее золотис-
тые волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам, видел ее большие  темные
глаза - вот она стоит там, как затравленный зверь. И Сомс понял все зна-
чение ее бунта. Она решила, что так будет и дальше.
   Он не мог лежать спокойно и снова подошел к двери.
   Он знал, что Ирэн все еще стоит там, и крикнул:
   - Ирэн! Ирэн!
   Против воли голос его прозвучал жалобно. В ответ на ото слабый  шорох
за дверью прекратился, и наступила зловещая тишина. Сомс стоял,  стиснув
руки, и думал.
   Потом вышел на цыпочках и с разбегу навалился на  другую  дверь.  Она
затрещала, но не подалась. Сомс опустился на ступеньки и закрыл лицо ру-
ками.
   Он долго сидел так в темноте; сквозь стеклянный люк  в  потолке  луна
бросала на лестницу светлый блик, который медленно вытягивался  по  нап-
равлению к Сомсу. Он попробовал взглянуть на все  происходящее  по-фило-
софски.
   Заперев дверь на ключ, она больше не может претендовать на права жены
- значит, он будет искать утешения у других женщин.
   Но мысли Сомса не задержались на этих соблазнительных картинах -  та-
кие развлечения были не в его вкусе. В прошлом их у  него  насчитывалось
немного, а за последнее время он и подавно отвык от всего этого  и  вряд
ли теперь привыкнет. Его голод могла утолить только жена  -  неумолимая,
испуганная, спрятавшаяся от него в запертой комнате. Другие женщины  ему
не нужны.
   Сидя в темноте. Сомс почувствовал, насколько сильна в нем эта уверен-
ность.
   Его философская выдержка исчезла, уступив место угрюмой злобе.  Пове-
дение Ирэн безнравственно, непростительно, оно заслуживает самого жесто-
кого наказания, какое только можно придумать. Ему не нужна никакая  дру-
гая женщина, а она отталкивает его.
   Значит, правда, что он ненавистен ей! До сих пор Сомс  не  мог  этому
поверить. Да и сейчас не верил. Это немыслимо. Ему казалось, что он  по-
терял способность рассуждать. Если та, которую он всегда считал мягкой и
покорной, могла решиться на такой шаг, то чего же надо ждать дальше?
   И он снова спрашивал себя, правда ли, что у нее роман с Боснии. Он не
верил в это; не решался дать такое объяснение  ее  поступкам  -  с  этой
мыслью лучше не сталкиваться.
   Невыносимо думать о том, что он будет вынужден сделать свои супружес-
кие отношения достоянием гласности. Пока нет более веских доказательств,
не надо верить в это, ведь он не станет наказывать самого себя. И все же
в глубине души Сомс верил.
   Луна бросала сероватый отблеск на его фигуру, прижавшуюся к стене.
   Босини влюблен в нее. Он ненавидит этого человека и не намерен теперь
щадить его. Он имеет право отказаться и откажется платить,  не  даст  ни
одного пенни сверх двенадцати тысяч пятидесяти фунтов -  крайней  суммы,
установленной  в  письме.  Нет,  лучше  заплатить!  Заплатить,  а  потом
предъявить ему иск и взыскать убытки. Он пойдет к "Джоблингу и Боултеру"
и поручит им вести дело. Он разорит этого оборванца! И вдруг - но  разве
существовала какая-нибудь связь между этими двумя мыслями? - Сомс  поду-
мал, что у Ирэн тоже нет средств. Оба нищие. И эта  мысль  принесла  ему
странное удовлетворение.
   Тишину нарушил легкий скрип за стеной. Наконец-то она легла! А!  При-
ятных сновидений! Пусть даже распахнет настежь двери, теперь он все рав-
но не войдет.
   Но его губы, по которым пробежала горькая усмешка, дрогнули; он  зак-
рыл глаза руками...
   Вечер был уже близок, когда на следующий день Сомс остановился у окна
столовой и хмуро посмотрел на сквер.
   Солнце все еще заливало платаны, и на легком  ветерке  широкие  яркие
листья блестели в лучах, танцуя под звуки шарманки,  игравшей  на  углу.
Уныло отстукивая такт, шарманка играла вальс, старинный вальс,  уже  вы-
шедший из моды; играла, играла без конца, хотя только одни листья танце-
вали под эту музыку.
   У женщины, вертевшей ручку шарманки, вид был невеселый, устала, долж-
но быть; из окон высоких домов не бросили ни одного медяка. Она  подняла
шарманку и, пройдя три дома, снова заиграла.
   Это был тот самый вальс, под который на балу у Роджера танцевали Ирэн
с Босини; и вместе с коварной музыкой Сомс услышал запах  гардений,  как
тогда на балу, когда мимо него промелькнули отливающие золотом волосы  и
мягкие глаза Ирэн, увлекавшие Босини все дальше и дальше по бесконечному
залу.
   Женщина медленно вертела ручку; она играла свой вальс весь день - иг-
рала на Слоун-стрит, играла, может быть, и для Босини.
   Сомс отошел, взял папиросу из резного ящичка и снова вернулся к окну.
Мелодия гипнотизировала его, и вдруг он увидел Ирэн; держа  в  руке  не-
раскрытый зонтик, она быстро шла через сквер к дому; этой легкой розовой
кофточки с широкими рукавами Сомс еще ни разу не видел на ней. Она оста-
новилась около шарманки, вынула кошелек и протянула женщине монету.
   Сомс отшатнулся от окна и стал так, чтобы видеть холл.
   Она отперла дверь своим ключом, поставила зонтик и остановилась перед
зеркалом. Ее щеки горели, словно обожженные солнцем; губы улыбались. Она
протянула руки, точно хотела обнять себя в зеркале, но смех ее был похож
на рыдание.
   Сомс шагнул вперед.
   - Очень мило! - сказал он.
   Но Ирэн метнулась, как подстреленная, и хотела пройти  мимо  него  по
лестнице. Сомс загородил ей дорогу.
   - Что за спешка? - сказал он, и его глаза остановились на завитке во-
лос, упавшем ей на ухо.
   Сомс едва узнавал ее. Она горела точно в огне, такими яркими казались
ее щеки, глаза, губы и эта незнакомая ему кофточка.
   Ирэн подняла руку и поправила завиток. Она дышала  часто  и  глубоко,
точно запыхавшись после быстрого бега, и от ее волос,  от  ее  тела  шел
аромат, как идет аромат от распустившегося цветка.
   - Мне не нравится эта кофточка, - медленно проговорил Сомс, - слишком
легкая, бесформенная!
   Он протянул палец к ее груди, но она оттолкнула его руку.
   - Не прикасайтесь ко мне! - крикнула она.
   Он сжал ее кисть; она вырвалась.
   - Где же ты была? - спросил он.
   - В раю - не у вас в доме! - И с этими словами она взбежала  по  сту-
пенькам.
   А на улице - в знак благодарности - у самых  дверей  шарманка  играла
вальс.
   И Сомс стоял не двигаясь. Что помешало ему пойти за ней?
   Может быть, он видел мысленно, как на Слоун-стрит Босини  выглядывает
из окна, напрягает зрение, чтобы хоть еще раз поймать глазами удаляющую-
ся фигуру Ирэн, как он подставляет ветру разгоряченное  лицо,  вспоминая
тот миг, когда она приникла к его груди... а в комнате все еще сохранил-
ся ее аромат, все еще звучит ее смех, похожий на рыдание.


   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   I
   ПОКАЗАНИЯ МИССИС МАК-ЭНДЕР

   Многие, в том числе и редактор "Ультра-вивисекциониста", переживавше-
го тогда лучшую пору юности, назвали бы Сомса тряпкой за то, что  он  не
снял замков с дверей спальни и не обрел супружеского счастья,  предвари-
тельно как следует поколотив жену.
   Жестокость не так уж безнадежно разжижена теперь гуманностью, как это
было в прежние времена, однако люди, настроенные  сентиментально,  могут
успокоиться, ибо Сомс ничего подобного не сделал. Агрессивная жестокость
не в ходу среди Форсайтов; они слишком  осторожны  и,  пожалуй,  слишком
мягкосердечны. Сомс, кроме того, обладал чувством гордости, не настолько
сильным, чтобы толкнуть его на подлинно великодушный поступок, но вполне
достаточным, чтобы удержать от подлости, совершить которую он был спосо-
бен разве только в пылу сильного раздражения. А больше всего  остального
этот истый Форсайт боялся показаться смешным.  Не  решившись  поколотить
жену, он не знал, что предпринять дальше, и без лишних  слов  примирился
со своим положением.
   Все лето и осень Сомс продолжал ходить в контору, возиться с картина-
ми и приглашать знакомых к обеду.
   Он по-прежнему жил в городе: Ирэн отказалась  переехать.  Дом  в  Ро-
бин-Хилле - совершенно готовый - стоял пустой, без хозяев.
   Сомс возбудил против "пирата" иск, требуя выплаты трехсот  пятидесяти
фунтов.
   Защиту Боснии взяла на себя адвокатская фирма "Фрик и Эйбл".  Признав
основательность фактов, изложенных в иске, они составили протест,  кото-
рый, в очищенном от юридической терминологии виде, сводился к  следующе-
му: говорить о "полной свободе действий в пределах, указанных в перепис-
ке", - полнейшая нелепость.
   Совершенно случайно - такие факты редки, но вполне вероятны  в  узком
кругу юристов - сведения о курсе, взятом защитой, дошли до  ушей  Сомса:
его компаньону Бастарлу пришлось однажды сидеть за обедом у эксперта  по
определению судебных издержек Уололмисли  рядом  с  молодым  Ченкери  из
гражданского отделения суда.
   Необходимость переводить разговор на профессиональные  темы,  которая
возникает у всех законников, как только дамы уходят из комнаты, застави-
ла Ченкери, молодого адвоката, подающего большие надежды,  загадать  за-
гадку своему соседу, фамилии которого он не знал, -  у  Бастарда,  вечно
прозябающего на задворках, в сущности говоря, и не было фамилии.
   Ченкери сказал, что ведет дело, в котором имеется один "весьма щекот-
ливый пункт",  затем,  всячески  соблюдая  профессиональную  скромность,
объяснил уязвимое место в иске Сомса. Все, кому он только  ни  рассказы-
вал, заявил Ченкери, считают это "весьма щекотливым пунктом". К  сожале-
нию, иск пустяковый, "хотя его клиенту, кажется, придется ох как  туго".
(Шампанское у Уолмисли подавали плохое, но в большом количестве.) Ченке-
ри опасался, что судья Не станет особенно вникать в суть дела.  Впрочем,
надо постараться - уж очень щекотливый пункт. Что скажет на это его  со-
сед?
   Бастард - образец сдержанности - ничего не сказал.
   Однако он сообщил об этом разговоре Сомсу, а от себя добавил  не  без
ехидства - этот скромный человек был способен проявлять кое-какие  чело-
веческие чувства - что, по его мнению, пункт действительно  "весьма  ще-
котливый".
   Согласно прежнему решению, наш Форсайт поручил защиту своих интересов
"Джоблингу и Боултеру". И тут же пожалел, что не взялся за дело сам. По-
лучив копию протеста Босини, он пошел в контору к своим адвокатам.
   Боултер, взявшийся вести дело, - Джоблинг успел умереть несколько лет
назад, - сказал Сомсу, что, по его мнению, пункт этот весьма щекотливый;
он хотел бы посоветоваться с королевским адвокатом [10].
   Сомс предложил обратиться к кому-нибудь посолиднее, и они отправились
к королевскому адвокату Уотербаку. а он продержал бумаги шесть недель  и
затем написал следующее:
   "Надлежащее истолкование переписки в значительной степени зависит  от
намерений обеих сторон и от тех показаний, которые будут даны  на  суде.
На мой взгляд, от архитектора следует как-нибудь добиться признания, что
он отдавал себе отчет в недопустимости превышения крайней суммы  в  две-
надцать тысяч пятьдесят фунтов. Что же касается "полной свободы действий
в пределах, указанных в переписке", выражение, на которое было  обращено
мое внимание, то пункт этот действительно весьма  щекотливый;  однако  я
полагаю, что к иску можно будет применить постановление суда, вынесенное
по делу "Буало и Цементной Кё Лимитед".
   Основываясь на совете Уотербака, сделали соответствующий запрос,  но,
к сожалению, ответ "Фрика и Эйбла" был так ловко составлен, что при всем
желании почерпнуть из него что-либо не представлялось возможным.
   Мнение Уотербака Сомс прочел 1 октября, спустившись в  столовую  обе-
дать. Оно взволновало его - не столько из-за упоминания о процессе "Буа-
ло и Цементная Кё Лимитед", сколько из-за  того,  что  с  некоторых  пор
пункт о свободе действий стал казаться щекотливым и ему  самому;  в  нем
был тот приятный привкус каверзы, который способен раздразнить  аппетиты
лучших законников. Получить в подтверждение собственных мыслей совет ко-
ролевского адвоката Уотербака - это кого угодно встревожит.
   Сомс думал, глядя в пустой камин; осень уже наступила, но дни  стояли
теплые, как в середине августа. Неприятно, когда  тебя  тревожат;  Сомсу
хотелось лишь одного - наступить Босини ногой на горло.
   Хотя архитектор не попадался ему на глаза со времени последней встре-
чи в Робин-Хилле, Сомс постоянно ощущал его присутствие - постоянно  ви-
дел перед собой это измученное, осунувшееся лицо и  восторженные  глаза.
Сомс ни на минуту не мог отделаться от мысли, которая пришла ему в голо-
ву той ночью, когда на рассвете он услышал крики павлинов, -  от  мысли,
что Босинч бродит вокруг его дома. И в каждой мужской фигуре,  проходив-
шей по скверу в вечерних сумерках, ему мерещился тот,  кого  Джордж  так
метко прозвал "пиратом".
   Сомс был уверен, что Ирэн продолжает встречаться с ним; где и как  он
не знал и не спрашивал, боясь в глубине души узнать слишком  много.  Все
шло теперь подземными путями.
   Когда он спрашивал жену, куда она ходила,  по-прежнему  считая  своим
долгом задавать такие вопросы, как это и полагается Форсайту, вид у Ирэн
бывал очень, странный. Самообладание ее казалось поразительным, но иног-
да сквозь маску ее лица, всегда загадочную, сквозило что-то,  чего  Сомс
не видел в нем раньше.
   За последнее время она часто завтракала вне дома; когда он  спрашивал
Билсон, подавали ли хозяйке сегодня завтрак, та сплошь и рядом отвечала:
"Нет, сэр".
   Сомсу очень не нравились эти прогулки, и он так и сказал Ирэн. Но она
не обратила на это никакого внимания. В той  невозмутимости,  с  которой
Ирэн отмахивалась от его слов, было что-то такое, что и бесило, и  пора-
жало, и забавляло Сомса. Словно она радовалась мысленно своей победе над
ним.
   Он отложил в сторону мнение королевского адвоката Уотербака  и,  под-
нявшись наверх, вошел в комнату Ирэн, так как до вечера она  не  запира-
лась - Сомс уже убедился, что у жены хватает такта не шокировать прислу-
гу. Иран расчесывала волосы; она посмотрела на него с какой-то  непонят-
ной яростью.
   - Что вам здесь нужно? - сказала она. - Будьте добры, уйдите из  моей
комнаты.
   Он ответил:
   - Я хочу знать, до каких пор все это будет продолжаться. Я уже доста-
точно терплю такое положение вещей.
   - Вы уйдете отсюда?
   - Ты будешь обращаться со мной, как с мужем?
   - Нет.
   - Тогда я приму меры и заставлю тебя.
   - Попробуйте!
   Сомс смотрел на жену, пораженный спокойствием ее тона. Губы Иран сжа-
лись в тонкую полоску; пышная масса золотых волос спадала на  обнаженные
плечи, так странно подчеркивая ее темные глаза - глаза,  горевшие  стра-
хом, ненавистью, презрением и все тем же торжеством.
   - А теперь, будьте добры, уйдите отсюда!
   Сомс повернулся и мрачно вышел из комнаты.
   Он слишком хорошо знал, что не станет при