обработке; она продол-
жала задевать любопытство леди Элисон, которая привыкла к тесному кружку
избранных и испытывала какое-то острое чувство, сталкиваясь с новым  по-
колением на медном полу в гостиной Флер. Там она встречала полную непоч-
тительность ко всему на свете, которая, если не  принимать  ее  всерьез,
очень будоражила ее мысли. В этой гостиной она  чувствовала  себя  почти
что отсталой. Это было даже пикантно.
   Приняв от Флер по телефону заказ на Гэрдона Минхо, леди Элисон  сразу
позвонила писателю. Она была с ним знакома - правда,  не  очень  близко.
Никто не был с ним близко знаком. Он был всегда любезен, вежлив,  молча-
лив, немного скучноват и серьезен. Но он обладал обезоруживающей улыбкой
- иногда иронической, иногда дружелюбной. Его книги были то  едкими,  то
сентиментальными. Считалось хорошим тоном бранить его и за то и за  дру-
гое - и все-таки он продолжал существовать.
   Леди Элисон позвонила ему: не придет ли он завтра на обед к  ее  пле-
мяннику, Майклу Монту, познакомиться с молодым поколением?
   В его ответе прозвучал неожиданный энтузиазм:
   - С удовольствием! Фрак или смокинг?
   - Как мило с вашей стороны! Вам будут страшно рады. Я думаю, лучше во
фраке, - завтра вторая годовщина их свадьбы. - Она повесила трубку,  по-
думав: "Должно быть, он пишет о них книгу".
   Сознание ответственности заставило ее приехать рано.
   Она приехала с таким чувством, что ее ждут  занятные  приключения:  в
кругах ее мужа решались большие дела, и ей было приятно переменить  обс-
тановку после целого дня суеты по поводу событий в "Клубе шутников".  Ее
принял один Тинг-а-Линг, сидевший спиной к камину, и удостоил ее  только
взглядом. Усевшись на изумрудно-зеленый диван, она сказала:
   - Ну ты, смешной зверек, неужели не узнаешь меня после такого долгого
знакомства?
   Блестящие черные глаза Тинга словно говорили: "Знаю, что вы тут часто
бываете; все на свете повторяется. И будущее не сулит ничего нового".
   Леди Элисон задумалась. Новое поколение! Хочется ли ей, чтобы ее  до-
чери принадлежали к нему? Ей было бы интересно поговорить об этом с мис-
тером Минхо - перед войной они так чудесно беседовали с ним в  Бичгрове.
Девять лет назад! Сибил было шесть лет, Джоун - всего четыре года! Время
идет, все меняется. Новое поколение! А в чем разница? "У нас было больше
традиций", - тихо проговорила она.
   Легкий шум заставил ее поднять глаза, устремленные  на  носок  туфли.
Тинг-а-Линг хлопал хвостом по ковру, словно аплодируя. Голос  Флер  раз-
дался у нее за спиной:
   - Дорогая, я страшно опоздала. До чего мило с вашей стороны,  что  вы
раздобыли мне мистера Минхо! Надеюсь, наши будут хорошо себя  вести.  Во
всяком случае, сидеть он будет между вами и мной. Я его посажу у верхне-
го конца стола, а Майкла - напротив, между Полиной Эпшир и  Эмебел  Нэй-
зинг. Слева от вас - Сибли, справа от меня - Обри, потом  Неста  Горз  и
Уолтер Нэйзинг, а напротив них Линда Фру и Чарлз Эпшир. Всего двенадцать
человек. Вы со всеми знакомы. Да, не обращайте внимания, если Нэйзинги и
Неста будут курить в антрактах между блюдами. Эмебел  обязательно  будет
курить. Она из Виргинии - и у нее это реакция.  Надеюсь,  на  ней  будет
хоть чтонибудь надето. Майкл, впрочем, уверяет, что  это  ошибка,  когда
она слишком одета. Но когда ждешь мистера Минхо, как-то нервничаешь.  Вы
читали последнюю пародию Несты в "Букете"? Ужасно смешно! Совершенно яс-
ный намек на Л. С. Д.! Тинг, мой милый Тинг, ты хочешь остаться  и  пос-
мотреть гостей? Ну, тогда забирайся повыше, не то тебе отдавят лапки. Не
правда ли, он совсем китайчонок! Он придает такую законченность комнате.
   Тинг-а-Линг положил нос на лапы, улегшись на изумрудную подушку.
   - Мистер Гэрдин Миннер!
   Вошел знаменитый романист, бледный и сдержанный, Пожав обе протянутые
руки, он взглянул на Тинг-а-Линга.
   - Какой милый! - проговорил он. - Как же ты поживаешь, дружок?
   Тинг-а-Линг даже не пошевелился.
   "Вы кажется, принимаете меня за обыкновенную английскую собаку, сэр?"
- как будто говорило его молчание.
   - Мистер и миссис Уолтер Незон, мисс Линда Фру.
   Эмебел Нэйзинг вошла первая. На шесть дюймов выше  талии  до  светлых
волос - чистый алебастр ослепительной спины, на четыре дюйма ниже  колен
до ослепительных туфелек - чуть прикрытый алебастр ног; знаменитый рома-
нист машинально прервал беседу с Тинг-а-Лингом.
   Уолтер Нэйзинг, следовавший за женой, был намного выше  ее  ростом  и
весь в черном, выступала только узенькая белая полоска  воротничка;  его
лицо, словно выточенное сто лет назад, слегка напоминало лицо  Шелли.  И
литературные его произведения иногда походили на стихи  этого  поэта,  а
иногда - на прозу Марселя Пруста. "Здорово  заверчено!"  -  как  говорил
Майкл.
   Линда Фру, которую Флер сразу познакомила с Гэрдоном Минхо, принадле-
жала к числу тех, о чьем творчестве никогда нельзя  было  услышать  двух
одинаковых суждений. Ее книги "Пустяки" и "Неистовый дон" вызвали полный
раскол во мнениях. Гениальные, по мнению  одних,  бездарные,  по  мнению
других, эти книги всегда вызывали интересный спор о  том,  поднимает  ли
легкий налет безумия ценность искусства или снижает?  Сама  писательница
мало обращала внимания на критику - она творила.
   - Тот самый мистер Минхо! Как интересно! Я не читала ни одного вашего
романа.
   Флер ахнула.
   - Как, ты не знаешь кошек мистера Минхо?  Но  ведь  они  изумительны.
Мистер Минхо, я очень хочу познакомить вас  с  женой  Уолтера  Нэйзинга.
Эмебел, это - мистер Гэрдон Минхо.
   - О! Мистер Минхо! Как замечательно! Я чуть ли не с колыбели мечтаю с
вами познакомиться.
   Флер услышала спокойный ответ писателя: "Ну, это еще не такой  долгий
срок", и пошла навстречу Несте Горз и Сибли Суону, которые явились вдво-
ем, как будто жили вместе, ссорясь из-за Л. С. Д. Неста оправдывала  его
"задиристый" тон, Сибли уверял, что остроумие  умерло  вместе  с  эпохой
Реставрации; этот человек был верен себе!
   Вошел Майкл с Эпширами и Обри Грином, которых он  встретил  в  холле.
Все были в сборе.
   Флер обожала безукоризненность во всем, а этот  вечер  был  похож  на
бред. Удачен ли он? Минхо явно был наименее блестящим собеседником; даже
Элисон говорила лучше. А все-таки у него великолепная голова. Флер втай-
не надеялась, что он не уйдет слишком рано, а то кто-нибудь  обязательно
скажет: "Вот ископаемое!" или "Толст и лыс!" - прежде чем за гостем зак-
роется дверь. Он трогательно мил, старается понравиться или,  во  всяком
случае, не вызвать слишком сильного презрения. И, конечно,  в  нем  есть
что-то большее, чем можно услышать в разговоре. После суфле из крабов он
как будто увлекся беседой с Элисон, и все насчет молодежи. Флер  слушала
краем уха:
   - Молодежь чувствует... великий поток жизни... не дает им  того,  что
им нужно... Прошлое и будущее  окружены  ореолом...  О  да!  Современная
жизнь обесценена сейчас... Нет... Единственное утешение  для  нас  -  мы
станем когданибудь такой же стариной, как Конгрив, Стерн, Дефо... и сно-
ва будем иметь успех... Почему? Что отвлекает их от общего  хода  жизни?
Просто пресыщение... газеты... фотографии. Жизни они не видят  -  только
читают о ней... Одни репродукции: все кажется поддельным,  унылым,  про-
дажным... и молодежь говорит: "Долой эту жизнь! Дайте  нам  прошлое  или
будущее!"
   Он взял несколько соленых миндалинок, и Флер увидела, что  его  глаза
остановились на плечах Эмебел Нэйзинг. В том конце  стола  разговор  был
похож на игру в футбол - никто не держал мяч дольше, чем на  один  удар.
Он перелетал от одного  к  другому.  И  после  ряда  удачных  пассировок
кто-нибудь протягивал руку за папироской и пускал  голубое  облако  дыма
над не покрытым скатертью обеденным столом. Флер наслаждалась  великоле-
пием своей испанской столовой - мозаичным полом, яркими фруктами из фар-
фора, тисненой кожей, медной отделкой и Сомсовым Гойей над  мавританским
диваном. Она быстро принимала мяч, когда он к ней залетал, но  не  брала
на себя инициативы. Ее талант заключался в умении  замечать  все  сразу.
"Миссис Майкл Монт подавала" - блестящие нелепости Линды  Фру,  задор  и
поддразниванье Несты Горз, туманные намеки Обри Грина, размашистые удары
Сибли Суона, маленькие хладнокровные американские вольности Эмебел  Нэй-
зинг, забавные выражения Чарльза Эпшира, рискованные  парадоксы  Уолтера
Нэйзинга, критические замечания Полины  Эпшир,  легкомысленные  шутки  и
шпильки Майкла, даже искреннюю оживленность Элисон  и  молчание  Гэрдона
Минхо - все это она подавала, выставляла напоказ, все время настороженно
следя, чтобы мяч разговора не коснулся земли и не замер.  Да,  блестящий
вечер, но - успех ли это?
   Когда простились последние гости и Майкл пошел провожать  Элисон  до-
мой, Флер села на зеленый диван и стала думать о словах Минхо: "Молодежь
не получает того, что ей нужно". Нет! Что-то не ладится. -  Не  ладится,
правда, Тинг? - Но Тинг-а-Линг устал, и только кончик одного  уха  дрог-
нул. Флер откинулась на спинку дивана, и вздохнула.  Тинг-а-Линг  выпря-
мился и, положив передние лапы к ней на колени,  посмотрел  ей  в  лицо.
"Смотри на меня, - как будто говорил он. - У меня  все  благополучно.  Я
получаю то, чего хочу, и хочу того, что получаю. Сейчас я хочу спать".
   - А я - нет, - сказала Флер, не двигаясь.
   - Возьми меня на руки, - попросил Тинг-а-Линг.
   - Да, - сказала Флер, - мне кажется... Он милый человек,  но  это  не
тот человек, Тинг.
   Тинг-а-Линг устроился поудобнее на ее обнаженных руках.
   "Все в порядке, - как будто говорил он, - тут  у  вас  слишком  много
всяких чувств и тому подобное - в Китае их нет. Идем!"


   V
   ЕВА

   Квартира Уилфрида Дезерта была как раз напротив картинной галереи  на
Корк-стрит. Являясь единственным представителем мужской  половины  арис-
тократии, пишущим достойные печати стихи, он выбрал эту квартиру  не  за
удобство, а за уединенность. Однако его  "берлога"  была  обставлена  со
вкусом, с изысканностью, которая свойственна аристократическим  английс-
ким семействам. Два грузовика со "всяким хламом" из  Хэмширского  имения
старого лорда Мэллиона прибыли сюда, когда Уилфрид устраивался. Впрочем,
его редко можно было застать в его гнезде, да и вообще его считали  ред-
кой птицей, и он занимал совершенно обособленное положение среди молодых
литераторов, отчасти благодаря своей репутации постоянного  бродяги.  Он
сам едва ли знал, где проводит время, где работает, - у него было что-то
вроде умственной клаустрофобии [9], страх быть стиснутым  людьми.  Когда
началась война, он только что окончил Итон; когда "война кончилась,  ему
было двадцать три года - и не было на свете молодого поэта  старее,  чем
он. Его дружба с Майклом, начавшись в госпитале, совсем было  замерла  и
внезапно возобновилась, когда Майкл в 1920 году вступил  в  издательство
Дэнби и Уинтера, на Блэйк-стрит, Ковент-Гарден. Стихи Уилфрида вызвали в
новоиспеченном издателе буйный восторг. После задушевных бесед над  сти-
хами поэта, ищущего литературного пристанища, была одержана  победа  над
издательством, уступившим настояниям Майкла.  Общая  радость  от  первой
книги, написанной Уилфридом и ставшей первым изданием Майкла, увенчалась
свадьбой Майкла. Лучший Друг и шафер! С тех пор Дезерт, насколько  умел,
привязался к этой паре; и надо отдать ему справедливость - только  месяц
назад ему стало ясно, что притягивает его Флер, а не Майкл.  Дезерт  ни-
когда не говорил о войне, и от него нельзя было услышать о том впечатле-
нии, которое сложилось у него и которое  он  мог  бы  выразить  так:  "Я
столько времени жил среди ужасов и смертей, я видел людей в  таком  неп-
рикрашенном виде, я так нещадно изгонял из своих мыслей всякую  надежду,
что у меня теперь никогда не может быть ни малейшего уважения к теориям,
обещаниям, условностям, морали и принципам. Я слишком  возненавидел  лю-
дей, которые копались во всех этих умствованиях, пока я копался в  грязи
и крови. Иллюзии кончились. Никакая религия, никакая философия  меня  не
удовлетворяют - слова, и только слова. Я все еще сохранил здравый ум - и
не особенно этому рад.  Я  все  еще,  оказывается,  способен  испытывать
страсть; еще могу скрипеть зубами, могу улыбаться. Во мне еще сильна ка-
кая-то окопная честность, но искренна ли она, или это  только  привычный
след былого - не знаю. Я опасен, но не так опасен, как те,  кто  торгует
словами, принципами, теориями, всякими фанатическими  бреднями  за  счет
крови и пота других людей. Война сделала для меня только одно -  научила
смотреть на жизнь как на комедию. Смеяться над ней - только это и  оста-
ется!"
   Уйдя с концерта в пятницу вечером, он прямо прошел к себе  домой.  И,
вытянувшись во весь рост на монашеском ложе пятнадцатого века,  скрашен-
ном мягкими подушками и шелками двадцатого, он закинул руки за голову  и
погрузился в размышления: "Так дальше жить я не хочу. Она меня околдова-
ла. Для нее это - пустое. Но для меня это - ад. В воскресенье покончу со
всем. Персия - хорошее место. Аравия - хорошее место, много крови и пес-
ка! Флер не способна просто отказаться от чего-нибудь. Но как она  запу-
тала меня! Обаянием глаз, волос, походки, звуками голоса - обаянием теп-
лоты, аромата, блеска. Перейти границы - нет, это не для нее. А если так
- что же тогда? Неужели я буду пресмыкаться перед ее китайским камином и
китайской собачонкой и томиться такой тоской, такой лихорадочной  жаждой
из-за того, что я не могу целовать ее? Нет, лучше снова летать  над  не-
мецкими батареями. В воскресенье! До чего женщины любят затягивать  аго-
нию. И ведь повторится то же самое, что было сегодня днем. "Как нехорошо
с вашей стороны уходить теперь, когда ваша дружба мне так  нужна!  Оста-
вайтесь, будьте моим ручным котенком, Уилфрид!" Нет, дорогая,  раз  нав-
сегда надо покончить с этим. И я покончу - клянусь богом!.."
   Когда в этой галерее, где дан приют всему британскому искусству,  так
случайно, в воскресное утро, встретились двое перед Евой, вдыхающей аро-
мат райских цветов, там, кроме них обоих, было еще  шестеро  подвыпивших
юнцов, забредших сюда явно по ошибке, служитель музея и парочка из  про-
винции; все они, по-видимому, были лишены способности замечать что бы то
ни было. Кстати, встреча эта действительно казалась совершенно невырази-
тельной. Просто двое молодых людей из разочарованного круга общества об-
мениваются уничтожающими замечаниями по адресу  прошлого.  Дезерт  своим
уверенным тоном, улыбкой, светской непринужденностью  никак  не  выдавал
сердечной боли. Флер была бледнее его и интереснее. Дезерт  твердил  про
себя: "Никакой мелодрамы - только не это!" А Флер думала: "Если я  смогу
заставить его всегда быть вот таким обыкновенным, я его не потеряю,  по-
тому что он не уйдет без настоящей вспышки".
   Только когда они во второй раз оказались перед Евой, Уилфрид прогово-
рил:
   - Не знаю, зачем вы просили меня прийти. Флер. Я делаю глупость,  что
даю себя на растерзание. Я вполне понимаю ваши чувства. Я для вас  вроде
экземпляра эпохи. Мин, с которым вам жалко расстаться. Но я вряд ли  го-
жусь для этого; вот и все, что остается сказать.
   - Какие ужасные вещи вы говорите, Уилфрид!
   - Ну вот! Итак, мы расстаемся. Дайте лапку!
   Его глаза - красивые, потемневшие глаза  -  трагически  противоречили
улыбающимся губам, и Флер, запинаясь, сказала:
   - Уилфрид... я... я не знаю. Дайте мне подумать. Мне слишком  тяжело,
когда вы несчастны. Не уезжайте. Может быть, я... я тоже буду несчастна.
Я... я сама не знаю.
   Горькая мысль мелькнула у Дезерта: "Она не может меня отпустить -  не
умеет". Но он проговорил очень мягко:
   - Не грустите, дитя мое. Вы забудете все это через две недели. Я  вам
что-нибудь пришлю в утешение. Почему бы мне не выбрать Китай - не все ли
равно, куда ехать? Я вам пришлю настоящий экземпляр для  китайской  кол-
лекции - более ценный, чем вот этот.
   - Вы меня оскорбляете! Не надо! - страстно сказала Флер.
   - Простите. Я не хочу сердить вас на прощание.
   - Чего же вы от меня хотите?
   - Ну - послушайте! Зачем повторять все сначала! А кроме того,  я  все
время с пятницы думаю об этом. Мне ничего не надо, Флер, -  только  бла-
гословите меня и дайте мне руку. Ну?
   Флер спрятала руку за спину. Это слишком оскорбительно! Он  принимает
ее за хладнокровную кокетку, за жадную кошку -  терзает,  играя,  мышей,
которых и не собирается есть!
   - Вы думаете, я сделана изо льда? - спросила она и прикусила  верхнюю
губу. - Так нет же!
   Дезерт посмотрел на нее: его глаза стали совсем несчастными.
   - Я не хотел задеть ваше самолюбие, - сказал он. - Оставим это, Флер.
Не стоит.
   Флер отвернулась и устремила взгляд на Еву - такая здоровая  женщина,
беззаботная, жадно вдыхающая полной грудью аромат цветов! Почему  бы  не
быть такой вот беззаботной, не срывать все по пути? Не так  уж  много  в
мире любви, чтобы проходить мимо, не сорвав, не вдохнув ее. Убежать! Уе-
хать с ним на Восток! Нет, конечно, она не способна  на  такую  безумную
выходку. Но, может быть... не все ли равно? - тот ли, другой ли, если ни
одного из них не любишь по-настоящему!
   Из-под опущенных белых век, сквозь темные ресницы Флер видела выраже-
ние его лица, видела, что он стоит неподвижнее статуи. И вдруг она  ска-
зала:
   - Вы сделаете глупость, если уедете! Подождите! - И, не  прибавив  ни
слова, не взглянув, она быстро ушла, а Дезерт стоял, как оглушенный, пе-
ред Евой, жадно рвущей цветы.


   VI
   "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ" И "СТАРЫЙ МОНТ"

   Флер была в таком смятении, что второпях чуть не  наступила  на  ногу
одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной  Альма-Тадемы
в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над  изменчивостью  ры-
ночных цен.
   - Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я  страшно  спешу
домой.
   Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она  увела  его,
думая: "Видел он нас? Мог он нас заметить?"
   - Ты тепло одета? - пробурчал Сомс.
   - Очень!
   - Верь вам, женщинам! Ветер с востока - а ты посмотри  на  свою  шею!
Право, не понимаю.
   - Зато я понимаю, милый.
   Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы.
   - Что ты здесь делала? - спросил он.
   И Флер подумала: "Слава богу, не видел! Иначе он  ни  за  что  бы  не
спросил". И она ответила:
   - Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый.
   - А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот  восточный  ветер
отражается на моей печени. А как твой... как Майкл?
   - О, прекрасно - изредка хандрит. У нас вчера был званый обед.
   Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его  пристально  загля-
нуть в глаза Флер.
   Опуская руку в карман пальто, он сказал:
   - Я нес тебе подарок.
   Флер, увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу.
   - Дорогой мой, а что это?
   Сомс снова спрятал пакетик в карман.
   - После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает?
   - Только Барт.
   - "Старый Монт"? О господи!
   - Разве тебе не нравится Барт, милый?
   - Нравится? У меня с ним нет ничего общего.
   - Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах.
   - Он реакционер, - сказал Сомс.
   - А ты кто, дорогой?
   - Я? А зачем мне быть кем-нибудь? - И в этих словах сказалась вся его
политическая программа - не вмешиваться ни во что; чем старше он  стано-
вился, тем больше считал, что это - единственно правильная позиция  каж-
дого здравомыслящего человека.
   - А как мама?
   - Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу - у нее гостит ее мама-
ша, она целыми днями в бегах.
   Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флер -  чем  меньше  его
дочь будет иметь дела со своей французской родней, тем лучше.
   - Ах! - воскликнула Флер. - Вот Тинг и кошка!
   Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной
и отчаянно фыркал, пытаясь влезть на р