й час - бы-
ло всего двенадцать часов дня - там никого не будет, и Уинифрид казалось
забавным посмотреть эту знаменитую старинную гостиницу. Заказав, к  глу-
бочайшему разочарованию официанта, легкий завтрак, они молча ждали, ког-
да его подадут и когда появится мистер Бэлби, оба медленно приходя в се-
бя после полуторачасовой  публичной  пытки.  Мистер  Бэлби  не  замедлил
явиться, предшествуемый своим носом и настроенный столь же весело, сколь
они были мрачны. Ну вот! Они же добились решения о восстановлении в суп-
ружеских правах, чем же они недовольны?
   - Все это так, - сказал Сомс, понизив голос, - но теперь нужно  начи-
нать все снова, чтобы представить свежие улики. Дело о разводе  вторично
попадет к нему же, и, конечно, это покажется подозрительным, если  обна-
ружится, что мы с самого начала были осведомлены о нарушении супружеской
верности. Его вопросы достаточно ясно показывали, что он не очень-то по-
ощряет эти уловки с восстановлением в правах.
   - Пфа! - беспечно воскликнул мистер Бэлби. - Он забудет! Вы сами  по-
думайте, голубчик, у него за этот промежуток будет  сотня  процессов.  К
тому же решение, которое он вынес сегодня, обязывает его утвердить  раз-
вод, если будут достаточные улики. Он не будет знать, что  миссис  Дарти
была в курсе дела, - это мы устроим. Дример прекрасно все подал - у него
это так по-отечески вышло.
   Сомс кивнул.
   - И разрешите поздравить вас, миссис Дарти, - продолжал мистер Бэлби,
- у вас прямо, можно сказать, талант давать показания. Несокрушимы,  как
скала.
   В эту минуту появился официант, балансируя тремя приборами  на  одной
руке.
   - Я поторопился захватить пудинг, сэр. В нем сегодня  много  жаворон-
ков.
   Мистер Бэлби кивком носа одобрил его предусмотрительность. Но Сомс  и
Уинифрид растерянно взирали на этот "легкий" завтрак, представлявший со-
бою плотную коричневую массу в соусе, и осторожно ковыряли пудинг вилкой
в надежде извлечь крошечные тельца вкусных маленьких певцов. Однако, на-
чав есть, они обнаружили, что проголодались больше, чем думали,  и  при-
кончили все, что было, запив завтрак стаканом портвейна.
   Разговор перешел на войну. Сомс полагал, что Ледисмит  будет  взят  и
что война может затянуться на год. Бэлби считал, что все кончится к  ле-
ту. Оба сошлись на том, что нужно послать еще войска. Драться нужно, ра-
зумеется, до полной победы, так как теперь это уже вопрос престижа.  Уи-
нифрид перевела разговор на более твердую почву, сказав, что ей не хоте-
лось бы, чтобы ее процесс слушался, пока мальчиков не распустят из  Окс-
форда на летние каникулы, потому что за лето, к тому времени,  как  Вэлу
придется опять вернуться в Оксфорд, все успеют об этом забыть; кроме то-
го, в это время и сезон в Лондоне кончится. Юристы успокоили ее: по  за-
кону необходимо выждать шесть месяцев, а там чем скорее,  тем  лучше.  В
ресторане начала собираться публика, и они поднялись уходить: Сомс  -  в
Сити, Бэлби - в свою контору, а Уинифрид  взяла  кэб  и  отправилась  на
Парк-Лейн сообщить матери об исходе дела. Все сошло  так,  благополучно,
что они нашли возможным рассказать об этом Джемсу,  который  изо  дня  в
день твердил, что он насчет дела Уинифрид ничего не знает, ничего не мо-
жет сказать. По мере того как жизнь его приближалась  к  концу,  мирские
дела приобретали для него все больше  значения,  словно  он  чувствовал:
"Нельзя ничего пропускать, я должен поволноваться вдоволь, мне скоро  не
о чем будет волноваться".
   Он недовольно выслушал отчет о событиях. Это какая-то новая мода вес-
ти дела, и он ничего не знает. Но он дал Уинифрид чек и сказал:
   - Я думаю, у тебя теперь будет масса расходов. Это что, новая  шляпа?
Почему Вэл к нам совсем не заходит?
   Уинифрид пообещала, что привезет его на днях к  обеду.  А  вернувшись
домой, она поднялась к себе в спальню, где наконец могла остаться сама с
собой. Теперь, когда ее супругу предложено возвратиться  под  ее  иго  -
предложено только для того, чтобы отторгнуть его от нее навсегда, -  она
попытается еще раз заглянуть в свое наболевшее одинокое сердце и узнать,
чего она в конце концов хочет.


   VIII
   ВЫЗОВ

   Утро было туманное, и слегка морозило, но пока Вал легкой рысью  про-
бирался к Роухэмптон-Гейт, откуда можно было уже галопом пуститься к ус-
ловленному месту встречи, выглянуло солнышко. Настроение Вэла быстро по-
дымалось. В событиях нынешнего утра не было  ничего  особенно  ужасного,
если не считать, конечно, этого оскорбительного вмешательства в их част-
ную жизнь. "Если бы мы были обручены, - думал он, - тогда что бы ни слу-
чилось, мне было бы все равно". Чувства  его  не  отличались  от  чувств
большинства людей, которые клянут брак со всеми его последствиями, а са-
ми торопятся жениться. И он мчался галопом по засохшей прошлогодней тра-
ве Ричмондпарка, боясь опоздать. Но он снова оказался один на  условлен-
ном месте, и эта вторичная измена Холли ужасно расстроила его. Он не мо-
жет уехать сегодня, не повидав ее! Выехав из парка, он направился к  Ро-
бин-Хиллу. Он все колебался, кого ему спросить. А вдруг вернулся ее отец
или окажутся дома сестра или брат? Он решил рискнуть и спросить  сначала
про всех домашних, тогда, если ему повезет и их не окажется дома,  будет
вполне естественно под конец справиться о Холли. Если же  кто-нибудь  из
них дома, у него будет спасительный предлог, что он просто ехал верхом и
решил заглянуть к ним.
   - Дома только одна мисс Холли, сэр.
   - О, благодарю вас. Разрешите, я поставлю лошадь на конюшню, и  доло-
жите, пожалуйста, мисс Холли: ее кузен, мистер Вэл Дарти.
   Когда он вернулся, она была в гостиной, смущенная, с пылающими  щека-
ми. Она повела его в дальний конец комнаты, и они уселись на широком ди-
ване у окна.
   - Я так беспокоился, - вполголоса сказал Вал. - Что случилось?
   - Джолли знает о наших прогулках.
   - Он дома?
   - Нет, но я думаю, что он скоро вернется.
   - Ну, тогда!.. - воскликнул Вал и с отчаянной решимостью  схватил  ее
за руку.
   Она попыталась отнять ее, ей не удалось; она перестала сопротивляться
и робко посмотрела на него.
   - Прежде всего, - сказал он, - мне нужно вам сказать одну вещь о моей
семье. Мой отец, видите ли, не совсем... то есть я хочу сказать, что  он
бросил мою мать, и теперь они хотят  добиться  развода,  и  поэтому  ему
предписано вернуться домой, вы понимаете, завтра об этом будет  в  газе-
тах.
   Глаза ее потемнели, расширившись от испуга  и  любопытства;  ее  рука
стиснула его руку. Но Вэл уже вошел в азарт и стремительно продолжал:
   - Конечно, сейчас во всем этом пока нет ничего такого,  но,  наверно,
еще будет до того, как все кончится: бракоразводные процессы, вы знаете,
ужасная гадость. И я хотел вам сказать, потому что, потому...  чтобы  вы
знали... если, - и он начал заикаться, глядя в ее  испуганные  глаза,  -
если... если вы будете душечкой, Холли, и полюбите меня. Я вас так  люб-
лю, и я хочу, чтобы мы обручились. - У него все это вышло так нескладно,
что он готов был поколотить себя; упав на колени,  он  старался  прибли-
зиться к этому нежному, взволнованному личику. - Вы любите меня, да? Ес-
ли не любите, я...
   Наступила минута молчания и ожидания, такого  напряженного,  что  ему
казалось, он слышит где-то далеко на лужайке звук  косилки,  словно  там
еще была трава, которую можно было косить. Потом она  качнулась  вперед,
ее свободная рука коснулась его волос, и он вздохнул:
   - О Холли!
   В ответ прозвучало очень нежно:
   - О Вэл!
   Он представлял себе эту минуту в мечтах, но в мечтах все это происхо-
дило всегда в повелительном наклонении, он видел себя властным юным воз-
любленным, а теперь он чувствовал себя робким,  растроганным,  дрожащим.
Он боялся подняться с колен, чтобы не нарушить очарования; боялся  поше-
вельнуться, как бы она не отшатнулась, не отреклась от своей уступчивос-
ти - вся трепещущая в его объятиях, с опущенными веками, к которым тяну-
лись его губы. Глаза ее открылись и  словно  увлажнились  чуть-чуть;  он
прижался губами к ее губам. Вдруг он вскочил: он слышал шаги и  какой-то
сдавленный возглас. Он оглянулся. Никого! Но длинные портьеры, закрывав-
шие выход в холл, еще дрожали.
   - Боже! Кто бы это мог быть?
   Холли тоже вскочила.
   - Джолли, наверно, - прошептала она.
   Вэл сжал кулаки и собрал всю свою решимость.
   - Отлично! - сказал он. - Мне теперь все равно, раз мы помолвлены.
   И он большими шагами подошел к портьерам и раздвинул их.  В  холле  у
камина стоял Джолли, с явной нарочитостью повернувшись к ним спиной. Вэл
сделал к нему несколько шагов. Джолли обернулся.
   - Прошу прощения за то, что я нечаянно слышал, - сказал он.
   Вэл, сколько бы ни старался, не мог преодолеть своего невольного вос-
хищения им в эту минуту: лицо Джолли было ясно, голос спокоен,  он  дер-
жался с необыкновенным достоинством, словно повинуясь какому-то  принци-
пу.
   - Что ж! - сказал Вэл отрывисто. - Вас это не касается.
   - О! - сказал Джолли. - Идемте-ка сюда, - и он пошел через холл.
   Вэл последовал за ним. У дверей кабинета он почувствовал, как  кто-то
тронул его за руку; голос Холли сказал:
   - Я тоже иду.
   - Нет, - сказал Джолли.
   - Да, - сказала Холли.
   Джолли отворил дверь, и они все трое вошли в комнату. Войдя, они ста-
ли треугольником на трех углах потертого турецкого ковра, держась  неес-
тественно прямо, не глядя друг на друга и абсолютно  неспособные  усмот-
реть хоть что-либо комичное в этом положении.
   Вэл первый прервал молчание:
   - Мы с Холли обручились.
   Джолли отступив на шаг и прислонился к притолоке стеклянной двери.
   - Это наш дом, - сказал он, - и я не собираюсь оскорблять вас здесь -
Но отца сейчас нет. И сестра оставлена на мое попечение. Вы воспользова-
лись этим.
   - Я вовсе не имел этого в виду, - заносчиво сказал Вэл.
   - А я думаю, что имели, - сказал Джолли. - Если бы вы этого не  имели
в виду, вы бы поговорили со мной или подождали  бы,  пока  вернется  мой
отец.
   - Тут были причины, - сказал Вэл.
   - Какие причины?
   - Касающиеся моей семьи Я только что рассказал ей, Я хотел, чтобы она
знала все прежде, чем это произойдет.
   Джолли вдруг как-то сразу несколько утратил свое великолепное  досто-
инство.
   - Вы дети, - сказал он, - и вы это сами знаете.
   - Я не ребенок, - сказал Вэл.
   - Вы именно ребенок - вам еще нет двадцати.
   - Вот как, а вам сколько?
   - Мне двадцать, - сказал Джолли.
   - Только что исполнилось; во всяком случае, я такой же  мужчина,  как
вы.
   Лицо Джолли вспыхнуло, потом омрачилось. В нем, очевидно, происходила
какая-то борьба; Вэл и Холли смотрели на него с изумлением - так заметна
была эта борьба; они даже слышали, как он тяжело дышит. Потом  лицо  его
прояснилось и приобрело выражение какой-то странной решимости.
   - Мы это сейчас увидим, - сказал он. - Я вызываю вас сделать  то  же,
что собираюсь сделать я.
   - Вы меня вызываете?
   Джолли улыбнулся.
   - Да, - сказал он, - и я отлично знаю, что вы этого не сделаете.
   Вэла вдруг кольнуло какое-то дурное предчувствие; это была игра всле-
пую.
   - Я не забыл ни того, что вы любитель затевать драки, - медленно ска-
зал Джолли, - и, по-моему, вы только на это и способны, - ни  того,  что
вы назвали меня бурофилом.
   Сквозь свое собственное прерывистое,  дыхание  Вэл  услышал  какой-то
сдавленный вздох, увидел чуть выдвинувшееся вперед лицо Холли,  бледное,
с огромными глазами.
   - Да, - продолжал Джолли с какой-то странной улыбкой, - мы это сейчас
увидим. Я иду добровольцем в имперскую кавалерию и вызываю  вас  сделать
то же самое, мистер Вэл Дарти.
   Голова Вэла непроизвольно метнулась назад. Словно его  кто-то  ударил
по лбу - так неожиданно, невероятно, так чудовищно обрушивалось  это  на
его мечты, и он поднял на Холли глаза, которые вдруг стали как-то трога-
тельно растерянными.
   - Сядьте! - сказал Джолли. - Не торопитесь. Подумайте хорошенько.
   И сам он сел на ручку дедушкиного кресла.
   Вэл не двинулся с места. Он стоял, глубоко  засунув  руки  в  карманы
брюк - дрожащие, стиснутые в кулаки руки. Сознание  неотвратимого  ужаса
предстоявшего ему решения, как бы он ни поступил, стучало  в  его  мозгу
дробным стуком, как рассерженный почтальон. Если он не примет этого  вы-
зова, он будет опозорен в глазах Холли и в глазах своего врага  -  этого
грубияна, ее брата. Если же он примет его - ах! тогда прощай все: ее ли-
цо, ее глаза, ее волосы, ее поцелуи, которые только что начались!
   - Не торопитесь, - снова сказал Джолди. - Я не хочу быть несправедли-
вым.
   И они оба посмотрели на Холли. Она стояла,  прислонившись  к  книжным
полкам, которые доходили до потолка; ее темная головка прижалась к  Гиб-
боновой "Римской империи", ее глаза сострадательно, в мучительном ожида-
нии, были устремлены на Вэла. И его, хоть он и не отличался большой про-
ницательностью, вдруг словно осенило. Она будет гордиться своим братом -
его врагом! А за него ей будет стыдно! Руки его, точно на пружинах, выс-
кочили из карманов.
   - Хорошо, - сказал он. - Идет.
   Лицо Холли - о, это было удивительно! Он видел,  как  она  вспыхнула,
шагнула вперед. Он поступил правильно: ее лицо светилось грустным восхи-
щением. Джолли встал и отвесил легкий поклон, словно желая сказать:  "Вы
выдержали испытание".
   - Итак, завтра, - сказал он, - мы отправимся вместе.
   Опомнившись от этой головокружительной борьбы  чувств,  завершившейся
столь неожиданным решением, Вал злорадно смотрел на Джолли из-под густых
ресниц. "Хорошо, - подумал он, - на этот раз твоя  взяла.  Придется  мне
идти в армию, но подожди, я еще отыграюсь". И он с достоинством сказал:
   - Я к вашим услугам.
   - Мы встретимся в главном вербовочном пункте, - сказал  Джолли,  -  в
двенадцать часов.
   И, открыв стеклянную дверь, он вышел на террасу, следуя тому же прин-
ципу, который заставил его удалиться, когда он застал их в гостиной.
   Смятение в голове Вэла, оставшегося теперь с глазу на глаз с той, ко-
торая досталась ему так неожиданно дорого, было совершенно невообразимо.
Но желание блеснуть оказалось сильнее всего. Попался в эту проклятую ис-
торию, теперь уж нужно выдержать тон до конца.
   - Во всяком случае, ездить верхом и стрелять  можно  будет  вволю,  -
сказал он, - это все-таки утешение.
   И он испытал чувство какого-то  жестокого  удовольствия,  услышав  ее
вздох, который, казалось, вырвался из самой глубины ее сердца.
   - О, война скоро кончится, - сказал он, - может быть, нам даже  и  не
придется попасть на фронт. Мне, конечно, было бы все равно, если  бы  не
вы.
   И он теперь избавится от этой неприятности, от этого проклятого  раз-
вода. Нет, как говорится, худа без добра. Он почувствовал, как ее  горя-
чая ручка скользнула в его руку. Джолли думает, что он помешает  им  лю-
бить друг друга? Как бы не так! Он крепко держал ее за талию, нежно гля-
дел на нее сквозь ресницы, улыбался, стараясь  ободрить  ее,  обещая  ей
скоро вернуться, чувствуя себя по крайней мере на шесть  дюймов  выше  и
таким властелином с ней, каким он никогда не осмеливался  себя  чувство-
вать. И он множество раз поцеловал ее, прежде чем сел на лошадь и поехал
домой, в город. Вот так от маленького толчка стремительно  расцветает  и
растет инстинкт собственности


   IX
   ОБЕД У ДЖЕМСА

   На Парк-Лейн у Джемса больше не задавали званых обедов: в каждом доме
наступает момент, когда у хозяина или хозяйки иссякают нужные для  этого
силы, и кончено - не разносят больше девяти блюд двадцати ртам над двад-
цатью белоснежными салфетками, и хозяйской кошке  не  приходится  больше
удивляться, почему ее сегодня вдруг заперли.
   И вот поэтому Эмили, которая и в семьдесят лет была  непрочь  вкусить
кой-когда светской жизни, с чувством приятного волнения заказала обед на
шесть персон вместо двух, сама написала на карточках внушительное  коли-
чество иностранных слов и расставила цветы - мимозы с  Ривьеры  и  белые
римские гиацинты не из Рима. Правда, будут только, ну, конечно, Джемс  и
она сама. Сомс, Уинифрид, Вэл и Имоджин, но ей приятно было потешить се-
бя немножко и поиграть в воображении величием прошлого. Она оделась  так
тщательно, что Джемс сказал:
   - Зачем это ты надела такое платье? Ты простудишься.
   Но Эмили знала, что шеи женщин защищены от простуды любовью к  блеску
вплоть до восьмидесяти лет, и она только сказала:
   - Позволь, я надену на тебя новую манишку из тех, что я недавно купи-
ла. Джемс, тогда тебе останется только переодеть  брюки  и  надеть  свой
бархатный пиджак, и ты будешь готов. Вэл любит, когда ты одет к лицу.
   - Манишки! - сказал Джемс. - Вечно ты тратишь деньги на всякую  чепу-
ху.
   Но он претерпел эту операцию, пока его  шея  тоже  не  засверкала,  и
только пробурчал невнятно:
   - Боюсь, что он сумасброд, этот мальчишка!
   Глаза его блестели немножко более обычного, и на щеках  играл  легкий
румянец, когда он уселся в гостиной, прислушиваясь, не раздастся ли зво-
нок у входной двери.
   - Я устроила настоящий званый обед, - удовлетворенно сказала Эмили. -
Мне кажется, это полезно для Имоджин - ей надо привыкать  к  этому,  раз
она начала выезжать.
   Джемс, пошевелив губами, издал какой-то неопределенный  звук,  вспом-
нив, как Имоджин любила забираться - к нему на колени и разрывать с  ним
рождественские хлопушки.
   - Ока будет хорошенькая, - пробормотал он. - Можно в этом  не  сомне-
ваться.
   - Она и сейчас хорошенькая, - сказала Эмили. - Она может сделать  от-
личную партию.
   - Вот что у тебя на уме, - буркнул Джемс, - только  лучше,  если  она
будет сидеть дома и заботиться о своей матери.
   Если еще второй Дарти завладеет его хорошенькой внучкой, это уж доко-
нает ею! Он никак не мог простить Эмили,  что  Монтегью  Дарти  когда-то
пленил ее так же, как и его самого.
   - Где Уормсон? - внезапно спросил он. - Я бы хотел сегодня выпить ма-
деры.
   - Будет шампанское, Джемс.
   Джемс замотал головой.
   - В нем нет аромата, - сказал он. - Какая мне от нею радость!
   Эмили протянула руку к камину и позвонила.
   - Мистер Форсайт хочет, чтобы вы открыли бутылку мадеры, Уормсон.
   - Нет, нет, - сказал Джемс, и кончики его ушей вздрогнули  негодующе,
а глаза словно приковались к какому-то предмету, видимому только ему од-
ному. - Слушайте, Уормсон, вы пройдите во внутренний погреб и на средней
полке последнего отделения налево увидите семь бутылок. Возьмите из  них
одну, среднюю, да только поосторожней, не взболтайте ее.  Это  последние
бутылки мадеры из тех, что мне подарил мистер Джолион, когда мы приехали
сюда; ее так с тех пор и не трогали, она должна была сохранить весь свой
аромат; впрочем, я не знаю, не мог сказать.
   - Слушаю, сэр, - сказал Уормсон, удаляясь.
   - Я берег ее к нашей золотой свадьбе, - неожиданно сказал Джемс, - но
в моем возрасте я не протяну трех лет.
   - Глупости, Джемс, - сказала Эмили, - не говори так.
   - Мне надо бы самому сходить за ней, - бормотал Джемс, - ведь  он  ее
непременно тряхнет.
   И он погрузился в безмолвные воспоминания о тех далеких минутах, ког-
да среди газовых рожков и паутины запах пропитанных вином пробок столько
раз перед, зваными обедами возбуждал его аппетит. В  винах  его  погреба
можно было прочесть историю сорока с лишним лет, с того времени, как  он
поселился в этом доме на Парк-Лейн с молодой женой, и историю многих по-
колений Друзей и знакомых, которые давно ушли из этой жизни;  эти  поре-
девшие полки являлись живым свидетельством семейных торжеств - всех сва-
деб, рождений, смертей близких и родственников. И когда  его  не  будет,
все это останется как есть, и что будет с этими  винами,  он  не  знает.
Выпьют их или растащат, что же удивительного!
   Из этой глубокой задумчивости его вывело появление сына, за ним  сле-
дом явилась Уинифрид с двумя старшими детьми.
   Они пошли в столовую парами под руку. Джемс