кингемширской усадьбе", "Самоубийство немецкого  актера"  или  "Драма  в
Липпингхолле". Статейку оживлял снимок:  "Справа  налево:  мистер  Майкл
Монт - депутат от Мид-Бэкса, Бергфелд - немецкий актер, который повесил-
ся, миссис Бергфелд".
   "Ивнинг Сан" поместила статью, скорее скорбную, чем гневную:
   "Самоубийство немецкого актера в имении сэра Лоренса  Монта  Липпинг-
холле до известной степени гротескно и поучительно. Этот несчастный  был
одним из трех безработных, которых наметил для своих экспериментов моло-
дой депутат от Мид-Бэкса, недавно обративший на себя  внимание  речью  в
защиту фоггартизма. Почему, проповедуя возвращение англичан  "к  земле",
он остановил свой выбор на немце, остается неясным. Этот  инцидент  под-
черкивает бесплодность - всех дилетантских попыток разрешить проблему  и
изжить безработицу, пока мы все еще терпим в  своей  среде  иностранцев,
вырывающих кусок хлеба у наших соотечественников". В том же номере газе-
ты была короткая передовица: "Иностранцы в  Англии".  Следствие  собрало
много народу. Было известно, что в домике жило трое мужчин и одна женщи-
на, все ждали сенсационных разоблачений и были разочарованы, когда выяс-
нилось, что любовный элемент ни При чем.
   Флер с одиннадцатым баронетом вернулась в Лондон, а Майкл остался  на
похороны. Он шел на кладбище с Генри Боддиком, впереди шла миссис  Берг-
фелд. Мелкий дождь моросил из туч, серых, как могильная  плита;  тисовые
деревья стояли голые, темные. Майкл заказал большой венок и,  когда  его
возложили на могилу, подумал: "Жертвоприношения!  Сначала  людей,  потом
агнцов, теперь вот цветы! И это прогресс?"
   Нора Кэрфью согласилась  принять  миссис  Бергфелд  кухаркой  в  Бет-
нел-Грин, и Майкл отвез ее в Лондон на автомобиле. Во время этой поездки
к нему вернулись мысли, забытые со времени войны.  Человеческое  сердце,
одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, услов-
ностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит  горе,
любовь, ненависть или смех. Но как редко оно  обнажается!  Какие  все  в
жизни одетые! Оно, пожалуй, и лучше - нагота обязывает к огромному  нап-
ряжению. Он вздохнул свободно, когда увидел Нору Кэрфью, услышал ее бод-
рые слова, обращенные к миссис Бергфелд:
   - Входите, дорогая моя, и выпейте чаю!
   Она была из тех, в ком сердечная нагота не вызывает ни стыда, ни нап-
ряжения.
   Когда он приехал домой. Флер была в гостиной. Над пушистым мехом щеки
ее горели, словно она только что вернулась с мороза.
   - Выходила, детка?
   - Да, я... - Она запнулась, посмотрела на него как-то странно и спро-
сила: - Ну что, покончил с этим делом?
   - Да, слава богу! Я отвез бедняжку к Норе Кэрфью,
   Флер улыбнулась.
   - А, Нора Кэрфью! Женщина, которая живет для других и забывает о  се-
бе, не так ли?
   - Совершенно верно, - резко сказал Майкл.
   - Новая женщина. Я делаюсь окончательно старомодной.
   Майкл взял ее за подбородок.
   - Что с тобой, Флер?
   - Ничего.
   - Нет, что-то случилось.
   - Видишь ли, надоедает оставаться за бортом, словно я  гожусь  только
для того, чтобы возиться с Китом и быть пикантной.
   Майкл, обиженный и недоумевающий, опустил руку. Действительно, он  не
советовался с ней по поводу своих безработных; он был  уверен,  что  она
его высмеет, скажет: "К чему это?" И в самом деле, к чему это привело?
   - Если тебя что-нибудь интересует. Флер, ты всегда можешь меня  спро-
сить.
   - О, я не хочу совать нос в твои дела! У меня и своих дел достаточно.
Ты пил чай?
   - Но скажи, что случилось?
   - Дорогой мой, ты уже спрашивал, а я тебе ответила: ничего.
   - Ты меня не поцелуешь?
   - Конечно, поцелую. Сейчас купают Кита. Не хочешь ли посмотреть?
   Каждый укол причинял боль. Она переживала какой-то кризис,  а  он  не
знал, что ему делать. Разве ей не приятно, что он ею восхищается, тянет-
ся к ней? Чего ей нужно? Чтобы он признал, что она интересуется  положе-
нием страны не меньше, чем он? Но - так ли это?
   - Ну, а я буду пить чай, - заявила она, - Эта новая женщина  произво-
дит потрясающее впечатление?
   Ревность? Нелепо! Он ответил спокойно:
   - Я не совсем тебя понимаю.
   Флер посмотрела на него очень ясными глазами.
   - О господи! - сказал Майкл и вышел из комнаты.
   У себя в кабинете он сел перед "Белой обезьяной". Эта  стратегическая
позиция помогала ему проникнуть в глубь  его  семейных  отношений.  Флер
всегда должна быть первой, хочет играть главную роль. Люди, которых  она
коллекционирует, не смеют жить своей жизнью! Эта мучительная догадка его
испугала. Нет, нет! Просто-напросто она привыкла держать во рту серебря-
ную ложку и не может с ней расстаться. Она недовольна, что он  интересу-
ется не только ею. Вернее, недовольна собой, потому что не может  разде-
лять его интересы. В конце концов это только  похвально.  Она  возмущена
своим эгоцентризмом. Бедная девочка! "Надо последить за собой,  -  думал
Майкл, - а то, чего доброго, изобразишь современный роман  в  трех  час-
тях". И он задумался о научном течении, которое утверждает, что по симп-
томам можно определить причину  всякого  явления.  Он  вспомнил,  как  в
детстве гувернантка запирала его в комнате, - с  тех  пор  он  ненавидел
всякое посягательство на свою свободу. Психоаналитик сказал бы, что при-
чина в гувернантке. Это неверно - для  другого  мальчика  это  могло  бы
пройти бесследно. Причина в характере, который наметился раньше, чем по-
явилась гувернантка. Он взял с письменного стола фотографию Флер. Он лю-
бит это лицо, никогда не разлюбит. Если у нее есть недостатки - что ж, а
у него их разве мало? Все это комедия, нечего вносить в нее  трагический
элемент. И у Флер есть чувство юмора. Или нет? И  Майкл  всматривался  в
лицо на фотографии...
   Но, подобно многим мужьям, он ставил диагноз, не зная фактов.
   Флер смертельно скучала в Липпингхолле.  Даже  коллекционировать  ми-
нистра ей надоело. Она скрывала свою скуку от Майкла, но самопожертвова-
ние обходится не дешево. В Лондон она вернулась враждебно настроенная  к
общественной деятельности. В надежде, что одна-две новые шляпы  поднимут
ее настроение, она отправилась на Бондстрит.  На  углу  Бэрлингтон-стрит
какой-то молодой человек остановился, приподнял шляпу.
   - Флер!
   Уилфрид Дезерт! Какой худой, загорелый!
   - Вы!
   - Да. Я только что вернулся. Как Майкл?
   - Хорошо. Только он член парламента.
   - Ой-ой-ой! А вы?
   - Как видите. Хорошо провели время?
   - Да. Я здесь только проездом. Восток затягивает.
   - Зайдете к нам?
   - Вряд ли. Кто раз обжегся...
   - Да, обгорели вы основательно!
   - Ну, прощайте, Флер. Вы совсем не изменились. С Майклом я где-нибудь
увижусь.
   - Прощайте! - Она пошла дальше, не оглядываясь, а потом пожалела, что
не знает, оглянулся ли он.
   Она отказалась от Уилфрида ради Майкла, который...  который  об  этом
забыл! Право же, она слишком самоотверженна!
   А в три часа ей подали записку.
   - Посыльный ждет ответа, мэм.
   Она вскрыла конверт со штампом "Отель "Космополис".
   "Сударыня, Просим прощения за причиняемое  Вам  беспокойство,  но  мы
поставлены в затруднительное положение. Мистер Фрэнсис  Уилмот,  молодой
американец, с начала октября проживающий в нашем отеле, заболел воспале-
нием легких. Доктор считает его состояние очень серьезным. Учитывая  это
обстоятельство, мы сочли нужным осмотреть его вещи, чтобы иметь  возмож-
ность поставить в известность его друзей. Но никаких указаний мы не наш-
ли, за исключением Вашей визитной карточки. Осмеливаемся вас просить, не
можете ли Вы нам помочь в этом деле.
   Готовый к услугам (подпись заведующего)".
   Флер всматривалась в неразборчивую подпись  и  думала  горькие  думы.
Джон прислал к ней Фрэнсиса словно для того,  чтобы  известить  о  своем
счастье; а ее враг этого вестника перехватил! Но почему же эта дрянь са-
ма за ним не ухаживает? Ах, вздор! Бедный мальчик! Лежит больной в  оте-
ле! Один-одинешенек!
   - Позовите такси, Кокер.
   Приехав в отель. Флер назвала себя, и ее проводили в номер  209.  Там
сидела горничная. Доктор, сообщила она, вызвал сиделку,  но  та  еще  не
пришла.
   Фрэнсис с пылающим лицом лежал на спине, обложенный подушками;  глаза
его были закрыты.
   - Давно он в таком состоянии?
   - Я замечала, что ему нездоровится, мэм, но слег он  только  сегодня.
Должно быть, запустил болезнь. Доктор  говорит,  придется  обернуть  его
мокрыми простынями. Бедный джентльмен! Он без сознания.
   Фрэнсис Уилмот что-то шептал, видимо, бредил.
   - Принесите чаю с лимоном, жидкого и как можно горячее.
   Когда горничная вышла, Флер подошла к нему и положила руку на его го-
рячий лоб.
   - Ну как, Фрэнсис? Что у вас болит?
   Фрэнсис Уилмот перестал шептать, открыл глаза и посмотрел на нее.
   - Если вы меня вылечите, - прошептал он, - я вас возненавижу. Я  хочу
умереть, скорей!
   Лоб его жег ей ладонь. Он снова начал шептать. Этот бессмысленный ше-
пот пугал ее, но она оставалась на своем посту, освежая его лоб  то  од-
ной, то другой рукой, пока горничная не вернулась с кружкой чая.
   - Сиделка пришла, мэм.
   - Дайте кружку. Ну, Фрэнсис, пейте!
   Зубы у него стучали, он сделал несколько глотков и опять закрыл  гла-
за.
   -  О,  как  ему  плохо,  -  прошептала  горничная.  -  Такой  хороший
джентльмен!
   - Вы не знаете, какая у него температура?
   - Я слышала, доктор сказал - около ста пяти [21]. Вот сиделка.
   Флер пошла ей навстречу и сказала:
   - Это не совсем обычная история... видите ли, он хочет умереть. Я ду-
маю, на него повлияла какая-нибудь любовная неудача. Помочь вам обернуть
его?
   Перед уходом она еще раз взглянула на Фрэнсиса. Ресницы у  него  были
длинные и темные; он был похож на маленького мальчика.
   Когда она вышла за дверь, горничная коснулась ее руки:
   - Я нашла это письмо, мэм. Показать его доктору?
   Флер прочла:
   "Мой бедный мальчик!
   Вчера мы были сумасшедшими. Ничего из этого не выйдет. Я - не из тех,
что умирают от разбитого сердца, да и Вы не из этой породы, хотя сейчас,
быть может, будете мне возражать. Возвращайтесь на Юг, к Вашему солнышку
и к Вашим неграм, и забудьте обо мне. Я бы не выдержала. Я не могу  быть
бедной. Придется мне взять моего шотландца и идти намеченным  путем.  Не
стоит мечтать об идиллии, для которой не создана ваша несчастная (в дан-
ный момент) Марджори.
   Я это твердо решила. Больше ко мне не приходите - не нужно себя раст-
равлять. М.".
   - Так я и думала, - сказала Флер, - я и сиделке сказала. Спрячьте это
письмо и верните, если он выздоровеет. А если не выздоровеет -  сожгите.
Завтра я зайду. - И, слабо улыбнувшись, она добавила: - Это не я написа-
ла.
   - О, конечно, конечно, мэм... мисс... я и не думала!  Бедный  молодой
джентльмен! Неужели нельзя ничем ему помочь?
   - Не знаю. Думаю, что нельзя...
   Все это Флер скрыла от Майкла и испытала приятное чувство  мести.  Не
он один умалчивает о своих личных, то есть общественных, делах.
   Когда он вышел, нетерпеливо бросив: "О господи! ", она отошла к окну.
   Странно было встретить Уилфрида! Сердце ее не  дрогнуло,  но  досадно
было не знать, сохранила ли она свою власть над ним. За окнами было  так
же темно, как в тот последний раз, что она его видела перед бегством  на
Восток, - лицо, прижатое к стеклу, которого она касалась рукой. "Кто раз
обжегся..." Нет, она не хочет опять его мучить, не хочет подражать Мард-
жори Феррар. Что, если бы Уилфрид не уехал на Восток, а заболел воспале-
нием легких, как бедный Фрэнсис? Что бы она сделала? Дала бы ему умереть
от тоски? И что делать теперь, когда она прочла это  письмо?  Рассказать
обо всем Майклу? Нет, он считает ее легкомысленной,  неответственной  за
свои поступки. Ну, что ж! Она его проучит. А как быть с сестрой  Фрэнси-
са, которая вышла замуж за Джона? Послать ей телеграмму? Но сиделка ска-
зала, что на днях должен быть кризис.  Невозможно  приехать  из  Америки
вовремя. Флер подошла к камину. Что представляет собой жена Джона?  Тоже
"новая женщина", вроде Норы Кэрфью, или просто  веселящаяся  американка?
Но моды у них в Америке, наверно, те же, хоть и не  исходят  из  Парижа.
Энн Форсайт! - Перед пылающим камином Флер передернулась, как от холода.
   Она прошла к себе, сняла шляпу, вгляделась в свое изображение в  зер-
кале. Лицо свежее, румяное, глаза ясные, лоб  гладкий,  волосы  немножко
примяты. Она взбила их и пошла через коридор в детскую.
   Одиннадцатый баронет спал и во сне имел вид энергичный и решительный.
Возле кроватки, уткнувшись носом в пол, лежал Дэнди; няня что-то шила  у
стола. Перед ней лежал иллюстрированный номер газеты; под одним из сним-
ков была подпись: "Миссис Майкл Монт с сыном Китом и собачкой Дэнди".
   - Как вам нравится, няня?
   - Совсем не нравится, мэм; Кит вышел таким, точно он ничего не  сооб-
ражает, вытаращил глаза.
   Флер взяла номер и заметила, что под ним лежит другая газета; увидела
снимок: "Миссис Майкл Мэнт, очаровательная хозяйка  лондонского  салона,
которая, по слухам, скоро должна выступить в качестве ответчицы в  одном
великосветском процессе". Выше был еще снимок:  "Мисс  Марджори  Феррар,
прелестная внучка маркиза Шропшир, невеста  сэра  Александра  Мак-Гауна,
члена парламента".
   Флер по одной положила газеты обратно на стол.


   XI
   ТЕНИ

   На обед, о котором так неожиданно вспомнила Марджори Феррар, ее приг-
ласил Мак-Гаун. Когда она приехала в ресторан, он ждал в вестибюле.
   - А где же все остальные, Алек?
   - Больше никого не будет, - сказал Мак-Гаун.
   Марджори Феррар попятилась к выходу.
   - Я не могу обедать здесь вдвоем с вами.
   - Я пригласил Ппинрринов, но они заняты.
   - Ну, так я пообедаю у себя в клубе.
   - Ради бога, останьтесь, Марджори. Мы возьмем отдельный кабинет.  По-
дождите меня здесь, сейчас я это устрою.
   Пожав плечами, она прошла в гостиную. Какая-то молодая женщина  -  ее
лицо показалось ей знакомым - вошла вслед за ней, посмотрела  на  нее  и
вышла. Марджори Феррар тупо уставилась на стену, оклеенную бледно-серыми
обоями; ей все еще мерещилось восторженное лицо Фрэнсиса Уилмота.
   - Готово! - сказал Мак-Гаун. - Сюда наверх, третья дверь  направо.  Я
сейчас приду.
   Марджори Феррар участвовала в спектакле, бурно провела день и  прого-
лодалась. Сначала, во всяком случае, можно было пообедать, а  затем  уже
приступить к неизбежному объяснению.  Она  пила  шампанское,  болтала  и
смотрела в горящие глаза  своего  поклонника.  Эта  красная  физиономия,
жесткие волосы, мощная фигура - какой контраст с бледным тонким лицом  и
стройной фигурой Фрэнсиса! Этот - мужчина, и очень милый, когда захочет.
От него она могла получить все - за исключением того, что  мог  дать  ей
Фрэнсис. А нужно было сделать выбор - сохранить обоих, как она предпола-
гала раньше, оказалось невозможным.
   Когда-то она шла по острому гребню на Хелвеллине  [22];  справа  была
пропасть, слева пропасть, а она шла и думала, в какую сторону упасть. Не
упала. И теперь, вероятно, тоже не упадет; только бы не растеряться!
   Подали кофе. Она сидела на диване и курила. Она была наедине со своим
женихом; как будет он себя держать?
   Он бросил сигару и сел рядом с ней. Настал момент, когда  она  должна
была встать и объявить, что разрывает помолвку. Он обнял  ее  за  талию,
притянул к себе.
   - Осторожнее! Это мое единственное приличное платье! И вдруг она  за-
метила в дверях какую-то фигуру. Раздался женский голос:
   - О, простите... я думала...
   Фигура исчезла.
   Марджори Феррар встрепенулась.
   - Вы видели эту женщину?
   - Да, Черт бы ее побрал!
   - Она за мной следит.
   - Что такое?
   - Я ее не знаю, но ее лицо мне знакомо. Она внимательно на меня смот-
рела, пока я ждала внизу.
   Мак-Гаун бросился к двери, распахнул ее  настежь.  Никого!  Он  снова
закрыл дверь.
   - Черт возьми! Я бы этих людей... Слушайте, Марджори, завтра же я по-
сылаю в газеты извещение о нашей помолвке!
   Марджори Феррар, облокотившись на доску камина, смотрела  в  зеркало.
"Какие бы то ни было моральные побуждения ей чужды!" Ну, так что ж?  Ах,
если бы только окончательно принять решение выйти за Фрэнсиса и удрать -
удрать от кредиторов, адвокатов, Алека! Но злоба  одержала  верх.  Какая
наглость! Следить за ней! Нет! Она не желает,  чтобы  торжествовала  эта
маленькая выскочка и старик с тяжелым подбородком!
   Мак-Гаун поднес ее руку к губам, и почему-то эта ласка ее растрогала.
   - Ну, что ж! - сказала она. - Пожалуй, я согласна.
   - Наконец-то!
   - Неужели для вас это действительно счастье?
   - Чтобы добиться вас, я пошел бы на что угодно.
   - А после? Ну-с, раз наша помолвка будет всем известна,  можно  спус-
титься вниз и потанцевать.
   Они танцевали около часа. Она не позволила ему проводить ее домой;  в
такси она плакала. Приехав домой, она тотчас же написала Фрэнсису и выш-
ла, чтобы опустить письмо. Звезды были холодные,  ветер  холодный,  ночь
холодная! Опустив письмо в ящик, она засмеялась. Поиграли, как дети!  Ну
что ж, это было очень забавно! С этим покончено! "Танцуем дальше!"
   Поразительно, какое впечатление производит маленькая заметка в  газе-
тах! Кредит, словно нефтяной фонтан, взвился к небесам. Теперь по  почте
приходили не счета от поставщиков, а  предложения  купить  меха,  цветы,
перья, вышивки. Весь Лондон был к ее услугам. Чтобы скрыться от этой ла-
вины циничных услуг, она заняла сто фунтов и бежала в Париж. Там  каждый
вечер ходила в театр, сделала себе новую  прическу,  заказала  несколько
платьев, обедала в ресторанах, известных очень немногим. На душе  у  нее
было тяжело.
   Через неделю она вернулась и сожгла весь ворох посланий.  К  счастью,
все поздравительные письма кончались словами: "Конечно, вы не ответите".
И она действительно не ответила. Погода стояла теплая;  Марджори  Феррар
каталась верхом в Хайд-парке  и  собиралась  ехать  на  охоту.  Накануне
отъезда ей подали анонимную записку.
   "Фрэнсис Уилмот заболел воспалением легких в тяжелой форме. На выздо-
ровление не надеются. Он лежит в отеле "Космополис".
   У нее замерло сердце, колени подогнулись,  рука,  державшая  записку,
задрожала; но мысли были ясны. Она узнала почерк "выскочки". Написана ли
эта записка по просьбе Фрэнсиса? Он ее зовет?  Бедный  мальчик!  Неужели
она должна идти к нему, если он умирает? Она так ненавидит смерть. Может
быть, ее зовут, потому что она одна может спасти его? Что  означает  эта
записка? Но Марджори не страдала нерешительностью.  Через  десять  минут
она сидела в такси, через двадцать - была в отеле. Протянув свою  визит-
ную карточку, она сказала:
   - У вас остановился мистер Уилмот, мой родственник. Я только что  уз-
нала, что он тяжело болен. Могу ли я переговорить с сиделкой?
   Заведующий взглянул на карточку, потом  испытующе  посмотрел  в  лицо
Марджори Феррар, позвонил и сказал:
   - Конечно, мэм. Послушайте, проводите эту, леди в  номер  двести  де-
вять.
   Бой проводил ее к лифту, а затем повел по ярко освещенному  коридору,
устланному бледно-серым ковром, мимо бесчисленных кремовых дверей. Мард-
жори Феррар шла, опустив голову.
   Бой безжалостно постучал в одну из дверей.
   Дверь открылась. На пороге стояла Флер...


   XII
   ...СГУЩАЮТСЯ

   Хотя, по мнению Сомса, Фрэнсис Уилмот мало походил на американца,  но
сейчас, как истый американец, он стремился сэкономить время.
   Через два дня после первого" визита Флер в его болезни наступил  кри-
зис, к которому он рвался, как жених к  невесте.  Но  человеческая  воля
бессильна перед инстинктом жизни, и умереть ему не удалось. Флер вызвали
по телефону; домой она вернулась, успокоенная словами  доктора:  "Теперь
он выпутается, если нам удастся поднять его силы". Но в том-то  и  беда,
что силы его падали, и ничем нельзя было сломить прогрессирующую апатию.
Флер была серьезно встревожена. На четвертый день, когда она просиде