явилось граффити: крест, переплетенный виноградной лозой. Как раз в том самом месте, где обычно стоял драгдилер. И вчера, во время разговора, ты несколько раз указывал на этот рисунок. Это так?
     - Да, - кивнул Володя.
     - Что он означает?
     - Это знак Курии. Там, где он есть, наркотики не продают.
     - Ты верующий?
     - Да.
     - Ты член Союза ортодоксов?
     - Да.
     - Это они приказали тебе убить драгдилера?
     - Не упрощай ситуацию, майор, - скривился Копылов. - Не надо.
     - Почему не надо? - удивился Рубахин. - Ты верующий человек, а где в Библии сказано, что можно убивать?
     - Тогда напомни мне, где в Библии сказано, что можно продавать наркотики подросткам?
     - Это разные вещи!
     - Неужели?
     Телефонный звонок не позволил Копылову выдать еще одну эмоциональную вспышку. Майор видел, что задержанного задели его слова насчет религии, и надеялся, что вот сейчас... Проклятый звонок! Он снял трубку.
     - Да? - Пауза. - Кто? - Пауза. - Черт! - Пару мгновений Рубахин буравил взглядом Копылова, затем приказал:
     - Пусть проходит... и пришлите кого-нибудь доставить задержанного в камеру. - Полицейский положил трубку. - Прибыл ваш адвокат.
     Рубахин знал, что нарушает все возможные правила, но поступить иначе не мог: он понял, что просто обязан переговорить с адвокатом прежде, чем тот встретится с задержанным. Обязан. Потому что появление в участке самого Будды, президента Мозамбика или неуловимого пока бандита Чемберлена майор встретил бы с куда меньшим удивлением.
     Николай Степанов! Звезда уголовного права и самый высокооплачиваемый адвокат страны, мастер защиты и злой гений прокурорского корпуса. Степанов "вытягивал" самые безнадежные дела, и максимум, что могло угрожать его подзащитным, - условный срок. Рубахин знал о Степанове только понаслышке - в его послужном списке отсутствовали громкие дела, - а потому был потрясен появлением легендарного адвоката, примчавшегося на помощь мелкому инженеру автомобильного завода.
     - Вы будете защищать Копылова?
     - Вас что-то не устраивает, офицер? - Развалившийся на неудобном стуле Николай зевнул. - Извините, не выспался.
     Массивный, тяжеловесный, страдающий отдышкой, он не производил впечатления легкого на подъем человека. Какая же сила выдернула гения из теплой (дорогостоящей) кровати, в теплом (дорогостоящем) доме?
     - Копылов не похож на человека, способного оплатить даже те десять минут, что вы тут находитесь, - буркнул майор, - Вы что, друзья детства? Или он ваш племянник?!
     - С какой стати вас волнуют меркантильные вопросы? - Голос Степанова похолодел. - Владимир Петрович официально является моим клиентом. Меня наняла его супруга, и я буду представлять интересы господина Копылова в суде. В чем он обвиняется?
     Пару мгновений Рубахин в полной прострации таращился на адвоката, после чего покрутил головой:
     - А вы не знаете?
     - Давайте не будем выяснять, что я знаю, а что нет. Я хочу услышать ваши объяснения: почему господин Копылов провел эту ночь в кутузке, а не в собственной квартире? Почему он не поцеловал на ночь своих детей, а его жена плакала до утра? Я хочу знать, в чем причина грубого полицейского произвола, направленного против честного, но беззащитного человека?
     "Ну, насчет беззащитности Степанов, пожалуй, перегнул, - тоскливо подумал полицейский, - Имея за спиной такую акулу, Копылов мог расстрелять драгдилера из пулемета перед толпой журналистов с видеокамерами. И отделаться общественным порицанием..."
     - Друг мой, - недовольно бросил Степанов, - если вы собираетесь играть в молчанку, придется вызвать сюда вашего непосредственного начальника. Как вы правильно заметили, мое время необычайно дорого, поэтому я не собираюсь находиться здесь больше, чем это необходимо. Выписывайте пропуск, приносите господину Копылову официальные извинения, и мы уедем.
     - Он обвиняется в убийстве, - выдавил из себя полицейский.
     - Как интересно! У вас, разумеется, есть неопровержимые доказательства?
     - Господин Копылов был задержан неподалеку от места убийства.
     - Еще пара слов, и вы подпишете себе полное служебное несоответствие, - рассмеялся Степанов. - Таганка достаточно заселенный район, и неподалеку от места происшествия вы могли задержать сотни людей. С какой стати ваши подручные вцепились в честного гражданина и отца семейства? Вы хватали всех подряд?
     Теперь Рубахин понял, почему московские прокуроры предпочитали встречаться со Степановым в суде в редчайших случаях: толстяк атаковал размашисто, по всему фронту, давил, но, как догадался полицейский, пока еще с ленцой. Что же будет, когда адвокат проявит все свое умение? У майора вспотела спина.
     - Свидетели видели, что Копылов затеял драку с драгдилером.
     - Вы нашли отпечатки на ноже? Ваши свидетели подтвердят, что именно Владимир Петрович нанес роковой удар? Что он вообще принимал участие в драке, а не сбежал сразу после ее начала? Я, например, уверен, что господин Копылов, увидев, что неподалеку от дискотеки началась драка, немедленно отправился вызывать полицию.
     - На его одежде кровь.
     - Вызвав полицию, господин Копылов вернулся в "сквер", чтобы оградить подростков от конфликта. И пытался оказать первую помощь пострадавшему. Владимир Петрович поступил как законопослушный гражданин, а ваши патрульные, вместо того чтобы ловить настоящих преступников - наверняка это бандиты из конкурирующей группировки, - арестовали ни в чем не повинного человека.
     - Следствие покажет.
     - Друг мой, какое следствие? Пораскиньте мозгами, КТО будет критиковать ваши усилия. Чтобы не выглядеть в суде идиотом, вы должны будете нарыть железобетонные доказательства. Железобетонные! Да и это вряд ли вас спасет. Я развалю любые обвинения против Копылова. Лю-бы-е. А заодно подпорчу вам карьеру.
     Рубахин угрюмо вздохнул. В свое время, спровоцировав шумный скандал, Степанов отправил в отставку двух начальников полицейских управлений и не оставил камня на камне от обвинений в адрес своего подзащитного. Разумеется, толстый пройдоха выигрывал дела не только таким способом, но связи среди журналистов у него были обширные.
     "За что мне это?"
     Степанов взглянул на часы.
     - Вот моя визитка, майор. Переговорите с начальством, с прокурором, если надо, пусть они звонят мне. - Адвокат помолчал. - Мы согласны на обвинение в мелком хулиганстве и небольшой штраф. Разумеется, никакой уголовщины - красивое и незамысловатое административное нарушение, мой клиент не намерен портить себе биографию.
     Мелкое хулиганство все равно пройдет через суд, Копылов заплатит штраф, и, согласно закону, привлечь его к ответственности по этому делу станет невозможным. Придется искать несуществующих бандитов из конкурентной группировки. Красиво и незамысловато. Степанов действительно не собирался тратить много времени.
     - А если я решу продолжить следствие? - Вопрос Рубахин задал для проформы. Ответ он знал, но ему захотелось посмотреть, КАК Степанов его произнесет.
     Адвокат пожал плечами.
     - Тогда я выставлю вас таким кретином, что вы до пенсии будете железнодорожные тупики патрулировать, а не убийства раскрывать. Все понятно? Понятно было все. Майор кивнул.
     - Отлично. - Степанов заглянул в органайзер и сделал пометку золотой перьевой ручкой. - Назначьте слушание на одиннадцать часов, у меня как раз будет свободное время. Если возникнут проблемы с судьей - позвоните, я все улажу. Копылова отпустите, на суд он явится, я обещаю. - "А кто бы не явился, черт возьми?!" - Договорились?
     - Я переговорю с начальником управления и прокурором. - Полицейский повертел в руке визитку. - Но, думаю, они согласятся на ваше предложение.
     Два несчастливых начальника отправились в отставку меньше года назад, и Рубахин отлично понимал, что его шеф не горит желанием последовать их примеру. Тем более из-за незаметного убийства мелкого бандита. Адвокат прав: железобетонных доказательств не будет, отпечатков на ноже нет, а над кровью на одежде Степанов в суде только посмеется.
     Адвокат закрыл органайзер.
     - В таком случае, увидимся в суде.
     - Можно один вопрос?
     - Разумеется, - рассеянно отозвался Степанов. Чувствовалось, что его голова уже занята другими проблемами. - Я слушаю.
     - Почему?
     Степанов улыбнулся.
     - Вам действительно интересно?
     - Копылов не может вам заплатить, шумихи вокруг дела не будет...
     - Небольшая будет, - признался адвокат. - Но без моего участия.
     - Ни денег. Ни славы. Почему вы примчались его защищать?
     - Ни денег, ни славы, - задумчиво повторил адвокат. - Ни денег, ни славы. Почему вас это волнует, майор?
     - Я думал, что хорошо знаю людей, похожих на вас.
     - Вы знаете нас отлично, друг мой, - улыбнулся Степанов. - Вы просто пытаетесь выяснить, кто стоит за хрупкими плечами мелкого инженера? Вам интересно, кто мог попросить меня бросить все дела и примчаться в эту... - Адвокат выдержал деликатную паузу. - В этот кабинет, хотя обычно клиенты сами обивают мой порог. Так?
     - Пожалуй, я снимаю свой вопрос.
     - Зачем же? - Степанов закрыл кейс и поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. - Скажите, майор, вы были маленьким?
     - Что?
     - Вы были ребенком? Когда-нибудь?
     - Вы издеваетесь?
     - Помните восхитительное желание изменить мир?
     Брови полицейского удивленно поползли вверх.
     - Но при чем здесь это?
     - Юности свойственен максимализм, это естественно. Хочется что-то менять, куда-то идти, что-то делать. А потом начинается взрослая жизнь: работа, жена, дети, долги за квартиру, нужна новая машина, где взять деньги, куда пристроить детей на лето? Днем завод, вечером бар или телевизор. Дети бурчат "все нормально", и этого вполне достаточно. И никто не замечает шустрых ребят, которые вертятся вокруг школ и дискотек. А если и замечают, то "это не мое дело", "они крутые, а мы слабые", "пусть этим занимаются те, кому платят". Гораздо проще посмотреть триста десятый эпизод любимого сериала ни о чем и выпить бутылочку пива. Равнодушие, майор, юношеский максимализм уступает место взрослому равнодушию. Я понимаю, что семья это святое, самое главное, но забывать о том, что наши маленькие "я" должны быть частичкой общества, нельзя. И каждому "я" не должно быть безразлично то, что творится вокруг. Но разбудить эти "я" необычайно сложно. Нужна объединяющая идея, сила, если хотите.
     - И это дает Союз ортодоксов? Адвокат улыбнулся.
     - Вам платит Курия?
     - Хотите вы этого или нет, майор, но Союз пробуждает людей. Отвлекает их от телевизора и заставляет задумываться не только о том, что будет в следующей части сериала. Или вы против того, чтобы в души людей проникала истинная вера?
     Впервые в жизни Рубахин постеснялся сказать, что он атеист.
     - Убит человек.
     - Торговец наркотиками.
     - Человек. Кем бы он ни был, разбираться с этим должна полиция.
     - Если полиция не справляется, приходят честные граждане.
     - В уголовном праве это называется самосудом.
     - Вы ничего не смогли сделать с ублюдком, который болтался вокруг дискотеки и продавал героин четырнадцатилетним девчонкам, - пожал плечами Степанов. - И теперь не сможете ничего сделать. Я не позволю упечь Копылова за решетку. Даже если мне придется сломать вашу карьеру, карьеру прокурора и начальника московской полиции, даже если мне придется поставить на уши все газеты и телеканалы страны и потратить на это миллионы. - Адвокат быстро склонился к полицейскому и заглянул в его глаза. - Курия заплатит любые деньги, предпримет любые шаги, но Копылова на свободу вытащит. Потому что это - принципиально. - Степанов поднялся со стула. - А вы работайте, майор, боритесь с преступностью как следует. Тогда у всех нас будет меньше проблем. До встречи в одиннадцать.

Москва, улица Донская,
20 сентября, суббота, 08:08.

     Бывая по делам в первопрестольной, митрополит Даниил всегда останавливался в Донском монастыре. Не в Даниловском, не на загородной даче, которую всякий раз предлагали хваткие "специалисты по встречам", вьющиеся среди высших иерархов церкви, а в небольшом островке благодати, притаившейся за красными стенами неподалеку от центра города. Здесь, в окружении друзей, Даниил чувствовал себя уютно и ни за что не променял бы свою скромную келью на пышные хоромы, "положенные ему по сану". Митрополит ценил покой монастыря, любил его величавый храм и старые стены, но встречу, ради которой он приехал в Москву, назначил за его пределами. В небольшом сквере, куда выходили ворота монастыря.
     - Христос прогнал из храма менял и указал путь всем нам, - негромко произнес Глеб, задумчиво перебирая четки. - Христос видел слабость человека и готов был прощать грехи, но вера и корыстолюбие несовместимы.
     - Блага земные слишком привлекательны, чтобы отказываться от них.
     - Они манят, - согласился Сухоруков. - Они обещают рай сейчас. Сейчас, не потом. Рай, осязаемый, доступный любому, кто может заплатить. А того, кто может заплатить, не спрашивают о его грехах.
     - И это разрушает веру.
     - Я не собираюсь строить теократическую диктатуру, но чувствую себя обязанным напомнить людям об истинных ценностях. Скажу честно: меня пугает путь, по которому движется общество.
     Глеб не был похож на человека, которого можно напугать, но слова его звучали твердо, обдуманно, и митрополит поймал себя на мысли, что верит им.
     - Невозможно остановить корабль, который несет буря.
     - Но в наших силах зажечь маяк.
     - Это обязанность церкви.
     - Мы говорим об одном и том же.
     Даниил тяжело вздохнул и отвернулся, задумчиво разглядывая желтые листья. Мокрые осенние кораблики, послушные игрушки неутомимого ветра. Глеб не обманывал: они понимали друг друга с полуслова. Они думали одинаково и мечтали об одном и том же. И это больше всего пугало митрополита. Пугало по-настоящему. Ему вовсе не хотелось быть единомышленником этого железного человека, но "неисповедимы пути Господа". Глеб обхаживал митрополита давно: четыре года назад они случайно или, как понимал теперь Даниил, "случайно" познакомились во время очередного визита митрополита в Лавру. Спокойный, умный, великолепный собеседник, Сухоруков понравился митрополиту, и Даниил с удовольствием принимал его в своей епархии, ведя длинные, вдумчивые беседы. Сначала на общие темы, затем постепенно возникали все более и более острые дискуссии о роли Церкви в обществе, о ее связи с государством. Глеб умел спорить, умел аргументировать свои слова, ни одна его фраза не была брошена ради красного словца: только обдуманные реплики. Глубоко обдуманные. Беседы доставляли митрополиту удовольствие, некоторые идеи он принимал, разделял, предлагал другим иерархам, спорил с ними, аргументировал... и иногда ловил себя на мысли, что пользуется доказательствами Глеба. Его активность не пропала втуне: четкая позиция и принципиальность позволили Даниилу набрать существенный вес в церкви, считаться одним из явных претендентов на пост патриарха, и, задумавшись однажды, митрополит понял, что именно Глеб сделал его таким. Идеи Сухорукова насквозь пропитали Даниила, митрополит проводил их в жизнь, и, самое страшное, Даниил разделял их. А задумался о Глебе он год назад, когда Сухоруков с мягкой осторожностью поведал митрополиту, кто стоит за поднимающим голову Союзом ортодоксов. И для чего именно предназначена Курия. После этого они не встречались пять месяцев. Даниилу надо было подумать, и Глеб тактично не напоминал о себе. Следующая беседа не касалась Курии, но тень Союза витала над собеседниками. И то, что эта встреча состоялась, показывало - ювелирная работа Сухорукова не пропала зря: Даниил был готов продолжать сотрудничество. В следующие месяцы статус-кво сохранялся: Глеб не подпускал митрополита к ортодоксам и ничего не просил для них, но Даниил чувствовал приближение чего-то значимого и не ошибся: болезнь патриарха, мощный всплеск активности Курии и короткая просьба Сухорукова приехать в Москву. Митрополит понял, что сегодняшний разговор станет одним из самых главных в его жизни.
     - Патриарх стар и не смог воспитать достойную замену. На его место рвутся алчные проходимцы или ставленники госбезопасности, привыкшие беспрекословно исполнять приказы светских властей. Еще одно такое правление русская церковь не переживет, ее авторитет окончательно рухнет, и наших детей будут воспитывать мормоны с сайентологами. Вы этого хотите?
     Даниил покачал головой:
     - Ортодоксальные идеи пугают власть.
     - Ее пугает гражданская активность. Ей выгоднее иметь триста мелких тоталитарных сект, чем одну истинную религию, приверженцы которой будут чувствовать себя настоящими людьми. Триста мелких сект, плюс телевизор, плюс доступные наркотики - и о революциях можно забыть навсегда. Мелкие погромы не в счет. Все счастливы. Власти не нужна сильная Церковь, власти нужна послушная церковь. А обществу нужна духовная опора, поддерживающая принципы и веру. Обществу нужна организация, догмы которой не будут изменяться в соответствии со вкусами очередного президента. Нам нужна организация, которая будет нести истинные ценности, вечные ценности. - Глеб помолчал. - Нам нужен маяк, а не временные костры, разжигаемые на том месте берега, которое выгодно сегодня.
     Сухорукое повторялся. Он уже говорил об этом во время предыдущего разговора, но у митрополита не возникало чувства "заезженности пластинки". Вера, сквозившая в каждом взгляде, в каждом слове, в каждом вздохе Глеба, привлекала.
     - Зачем вы позвали меня?
     - Пришло время сделать решительный шаг. Союз ортодоксов набрал отличный ход, и вам не следует оставаться в стороне. Вы должны выступить в поддержку Курии. Мои люди готовы: как только вы подадите знак, проповедники назовут обществу имя нового патриарха. Вас поддержит народ, Даниил, именно народ. И никто не сможет встать у вас на пути.
     - Его Святейшество еще жив.
     - Готовить преемника одна из задач патриарха. Когда речь идет о делах веры, о благополучии Церкви и паствы, истинный верующий обязан поступиться амбициями и преодолеть человеческую слабость. Я уверен, что Его Святейшество оценит наши усилия должным образом и увидит в вас достойного продолжателя дела Церкви.
     - А митрополит Феофан? У него достаточно власти и влияния, чтобы нарушить наши планы. Он алчет престола.
     Глеб был слишком осторожен, чтобы Даниил даже заподозрил о его связи с конкурентом.
     - Вы знаете, Феофан полностью дискредитировал себя. Такой человек не может стоять во главе церкви. У него нет ни авторитета, ни силы, только злоба и жажда наживы. Опасность, исходящая от этого человека, была не последним фактором, побудившим меня ввязаться в это дело.
     - И все-таки, что будет с Феофаном? Глеб рассеянно улыбнулся.
     - Даниил, на фоне стоящих перед нами задач это настолько мелкая проблема, что я бы не стал в нее углубляться.
     Митрополит покачал головой. Все правильно, ничего другого от Сухорукова ждать не приходилось. От железного Сухорукова. Его напор сметал любую преграду.
     - У вас есть факты против Феофана?
     - Знаете, Даниил, в свое время Инквизиция чистила паству от еретических учений и колдовства, но иногда необходимо внимательно присматриваться и к самим пастырям. Людям не нравится наличие неприкасаемых, не нравятся безнаказанные аферисты, и умение Церкви откровенно решить свои проблемы пойдет на укрепление веры.
     - Или оттолкнет...
     - Так могут рассуждать корыстные неверующие сластолюбцы. Не веря сами, они боятся хоть пальцем тронуть конструкцию, убеждая себя, что жена Цезаря всегда вне подозрений. Истинно верующим не следует бояться.
     - Вы позволите мне самому написать текст речи?
     - Я даже не буду просить ее у вас на правку. Возможно, у нас есть некоторые разногласия, но мы думаем одинаково, Даниил. Мы идем к одной цели. Мне нужны единомышленники, а не рабы.
     Глеб не врал. Самое ужасное заключалось именно в том, что он не врал: он уважал митрополита и его право на собственное мнение. И