бя заставили измениться. А тогда у меня не было ни времени, ни желания заниматься твоим воспитанием.
     Пальцы Феофана выбили на подлокотнике кресла короткую дробь. В дерзости Глеба не было лихости отчаяния, нервной выпендрежности или показушной грубости. Он не боялся Осиновского и не считал нужным скрывать от Бориса свое истинное отношение к нему. Это не увязывалось с теми наметками разговора, которые продумывали митрополит с Осиновским. По их глубокому убеждению, сам факт появления Бориса должен был заставить Глеба испугаться. Убеждение оказалось ошибочным.
     - Глеб, - медленно начал Феофан. - Ты все не так понял...
     - Глеб понял все правильно. - Осиновский почувствовал, что митрополит готов отступить, выругался в глубине души, но самообладания не потерял. - Ты, Феофан, сильный и известный человек и должен дружить с известными и законопослушными людьми, а не с бывшими уголовниками. Ты по праву займешь пост патриарха. - Темные глаза Бориса резко сверкнули в сторону Сухорукова. - И тебя, Глеб, рядом не будет.
     Они нахально поставили "Мерседес" прямо посреди двора, пропустили мимо ушей предложение передвинуть машину в сторону, чинно уселись неподалеку, на маленькой лавочке, укрытой от дождя небольшим навесом, и одновременно развернули газеты. В отличие от охранников митрополита, которым уже доводилось видеть эту парочку, телохранители Осиновского вытаращились на Нара и Нура с большим удивлением. Лысые, ушастые, облаченные в одинаковые дорогие костюмы, они отличались разве что размерами да предпочтениями к прессе: здоровенный Нар углубился в "Спорт-Экспресс", а маленький Hyp небрежно листал "КоммерсантЪ".
     Некоторое время телохранители молча изучали спутников Глеба, уделив особое внимание выдающейся комплекции Нара, а затем двое из них, тонкий, восточного типа, с быстрыми черными глазами, и плечистый, с грубыми, рублеными чертами лица, подошли к скамейке.
     - Привет.
     - Здорово, - немедленно отозвался Hyp. - Скучаете?
     - Типа того.
     - У меня еще пара журналов есть, - жизнерадостно поведал маленький. - Хотите?
     - Не, - дернул головой тонкий. - Не надо.
     - Хорошая машина, - протянул рубленый, кивнув на мокнущий под дождем "Мерседес". - Бронированная?
     - Наверное, - пожал плечами карлик.
     - А чего модель старая?
     - Старая? - переспросил Hyp и ткнул локтем напарника. - Слышь, умник, чего у нас машина старая?
     - А он не говорил, что нужна новая, - пробурчал Нар, не отрываясь от газеты.
     - Хозяин не говорил, что нужна новая, - передал сообщение карлик. - Наверное, его все устраивает.
     - Жадный?
     - Э-э... - Hyp сосредоточился, пару секунд старательно хмурил брови, шевелил губами, но, сообразив, что без помощи не обойтись и на этот раз, вновь ткнулся в бок Нара. - Слышь, умник, хозяин у нас жадный?
     - Расчетливый, - коротко отозвался гигант.
     - Расчетливый, - улыбнулся карлик.
     - А вы при нем няньками, что ли? - Тонкий, скользнув презрительным взглядом по Нуру, переключил уважительное внимание на скалоподобные плечи Нара.
     На этот вопрос маленький ответ знал.
     - Он нянька, - Hyp коротко кивнул на напарника. - А я гувернантка.
     И, всем своим видом показывая, что разговор окончен, вновь углубился в газету.
     - Это тебе не по зубам. Патриарх слишком много значит для страны, для народа, для власти, чтобы решение о его избрании мог принять бывший полковник КГБ.
     - Даже так? - Сухоруков посмотрел на Осинов-ского с легким интересом.
     - Да, Глебушка, именно так. Или ты думал, что я неспособен сложить два и два? Поверь, я немножко знаю о твоих подвигах. И о том, что ты считаешься погибшим. И о тех деньгах, которые ты выудил из Комитета государственной безопасности. Я знаю все. Прикинь, в живых осталось достаточно много людей, которые с большим интересом узнают о твоем чудесном воскрешении. Тебе это надо?
     - А твой богопротивный Союз мы в два счета предадим анафеме, - поддакнул успокоившийся Феофан. - Виданое ли дело - костры для еретиков в наши дни?!
     - И построишь свою предвыборную агитацию на борьбе с Курией?
     - Гениально, правда? - улыбнулся Осиновский и скромно добавил:
     - Я придумал. Инструмент, созданный, чтобы привести кого-то к власти, мы задействуем принципиально по-другому. Статейки о возрождении черносотенства, о свободе совести... пара уголовных дел против твоих проповедников... я слышал, что они жгли наркодилеров?
     - Ага, - подтвердил Феофан.
     - И разгром научного центра припомним. Посадим кого-нибудь за это.
     - Нехорошо вставать на пути прогресса, - согласился митрополит. - Церковь не должна препятствовать развитию общества.
     - Попросим поддержки у хороших людей: неодобрение действиями Союза выразит главный раввин, а там, глядишь, муфтий подтянется... В общем, Феофан окажется единственной фигурой, способной удержать церковь от воинствующего радикализма.
     - Люди вас не поймут, - как-то робко произнес Сухоруков. - Союз действует в их интересах.
     - Люди поймут то, что им скажут, - махнул рукой Осиновский. - А вот тебе мы информационные каналы обрубим.
     - И через неделю о Курии забудут.
     - Людям нужна вера и сильная церковь, - тихо обронил Глеб. Обронил скорее для себя, чем в противовес словам Осиновского.
     - Для чего? - поинтересовался Борис. - Людям нужна просто церковь, и я ее им дам.
     - Мы, - поправил компаньона Феофан.
     - Скорее даже ты, Фифа, - рассмеялся Осиновский. - Только ты. Я всего лишь друг. - Он холодно посмотрел на Сухорукова. - У тебя нет шансов, Глебушка, поверь. Эксклюзивного доступа к телу патриарха не будет: слишком много сильных людей не заинтересованы в этом. Да и один ты не выстоишь.
     - Предлагаешь договориться?
     - А почему нет? Чем больше я о тебе узнавал, тем большим уважением проникался. Ты умен, ловок, у тебя есть хватка. В нашей команде ты не затеряешься. Надо только научиться жить в коллективе.
     - К сожалению, - грустно улыбнулся Глеб, - как раз на это я не способен. Я не умею жить в коллективе, я умею только управлять. - Он помолчал. - Феофан меня не удивил, он продемонстрировал все те качества, за которые я едва не сделал его патриархом: изворотливость, непостоянство, склонность к грязи и безразличие к делам Церкви. Мне нужен был именно такой человек... но я готов удовлетвориться и более сложной фигурой. Митрополит, все наши договоренности расторгнуты. Борис, можешь забирать его с потрохами - перспектив у Феофана нет. Теперь нет.
     - Ты уверен?
     - Да, Боря, я уверен. И если ты не умеришь свой аппетит, то тоже лишишься перспектив.
     - Ты мне угрожаешь?
     - В первый и в последний раз. - Глеб поднялся на ноги. - Ты знаешь только то, что я контролирую серьезную компанию. Феофан знает только то, что в свое время я помог ему стать самым крупным контрабандистом в России. Ты думаешь, что за мной стоят люди из КГБ. Феофану кажется, что уголовники. Никто из вас ничего не знает обо мне на сто процентов. И даже сложив известную вам информацию, вы не будете знать больше. Просто на смену одним предположениям придут другие. - Сухоруков резко повернулся к Осиновскому. - Боря, ты ухитрился украсть полтора миллиарда долларов и контролируешь финансовые потоки в десять раз большие. Для этого нужны мозги. Отвлекись на секунду от схем и цифр и обдумай то, что я сказал, сложи еще две двойки. Возможно, это поможет тебе спастись. Подчеркиваю: возможно. Я, в принципе, незлопамятен. Мы созвонимся завтра, в четырнадцать тридцать. - Глеб сделал шаг к двери, но задержался и через плечо бросил:
     - Феофан, мне очень жаль, но тебе не поможет ничего. Прощай.
     И вышел из кабинета.
     Некоторое время Осиновский и митрополит молчали, внимательно глядя друг на друга, затем Феофан крякнул, подошел к бару, налил себе водки и пробубнил:
     - Завтра в два часа дня назначена наша пресс-конференция.
     Борис без одобрения покосился на пьющего митрополита.
     - Да неважно все это. Уже.
     Феофан поперхнулся, закашлялся и, не глядя на Осиновского, глухо спросил:
     - Ты все-таки решился?
     - А почему нет? - рассмеялся Борис. - Мальчик сам подписал себе приговор. Хотя жаль, способности у него есть. Не стоило ему сюда приезжать.
     - Ты с самого начала знал, что убьешь его, - догадался митрополит.
     - Я не мог упустить такую возможность, - холодно парировал Осиновский. - Появились люди, которых Глеб раздражает. Он не примыкает ни к одной команде, не следует в чьем-то кильватере, делает все, что хочет... Добавь к этому его скрытность - черт побери, я единственный из двадцати самых сильных людей страны знаю, как он выглядит, - и ты поймешь, что мы окажем услугу не только себе.
     - Ты подставил меня.
     - Каким образом?
     - Если Глеба убьют по дороге из моего дома...
     - Но ведь там будут мои люди, - напомнил Борис. - Все честно: твой дом, мои ребята. Мы в одной лодке, Фифа.
     Митрополит кивнул, налил себе еще водки, залпом выпил и, не выпуская из руки стакан, проворчал:
     - Та история, о которой я упоминал...
     - Только не повторяй, пожалуйста, смешной рассказ о том, как кучка храбрых уголовников пыталась ликвидировать бывшего полковника КГБ, - поморщился Осиновский. - Фифа, поверь, на этот раз Глеба встретят настоящие профессионалы. Все, забудь, выбрось красавчика из головы. Давай лучше еще раз продумаем твою завтрашнюю речь.

***

     Устраивать засады на Рублевском шоссе только на первый взгляд казалось идиотской затеей. Да, полицейских на этой трассе куда больше, чем на любой другой российской дороге. Да, помимо полицейских, Рублевку контролировали спецы из охраны высших должностных лиц. Да, концентрация видеокамер превышала здесь все разумные нормы, а в небе периодически крутился вертолет. Да.
     Вот только вся эта красота создавала у едущих по Рублевке мишеней и их охранников обманчивое чувство защищенности. Именно то чувство, которое так необходимо хорошему профессионалу, чтобы качественно выполнить работу. А выполнение работы у таких людей редко занимает более минуты. Ведь каждое действие рассчитано, все мелочи предусмотрены, место, лишенное видеокамер и удаленное от ближайших постов, выбрано, пути отхода проверены и перепроверены.
     - Двадцать секунд! - прошептал старший. Он поддерживал связь с наблюдателями. - Все даже лучше, чем мы планировали: "мерин" делает сто двадцать миль в час. - Через дорогу метнулась неясная фигура, оставившая за собой маленький прямоугольный предмет на короткой треноге. - Готовность!
     План был продуман на все сто. Компактный, но необычайно мощный прожектор гарантированно ослепит водителя, и старший давал "мерину" сто ярдов свободного полета по еще мокрой после прошедшего дождя трассе. Затем исковерканную тачку обработают ребята из группы контроля, и весь отряд растворится в темном лесу. Одна минута. В принципе, старший не ожидал, что после аварии в "мерине" хоть кто-нибудь выживет, но Осиновский требовал абсолютной гарантии, а значит, придется стрелять.
     - Время!
     "Мерседес" вылетел из-за поворота, подобно набравшему ход истребителю. Приземистый, черный, он едва угадывался в ночной тьме, и вдруг ярко осветился миллионами внезапно вспыхнувших свечей. Сноп света ударил по глазам водителя, старший прищурился, ожидая визга тормозов или резкого поворота, но...
     Машина сбила прожектор, плавно сбросила скорость и медленно остановилась у обочины. Как раз напротив группы контроля.
     Резкое изменение освещения привлекло внимание Глеба. Он оторвался от разложенных перед ним деловых бумаг и вопросительно посмотрел на шофера.
     - На нас напали, - сообщил Нар. И в подтверждение его слов по бронированному корпусу "Мерседеса" защелкали пули: группа контроля справилась с оторопью и принялась за дело. - Ехать дальше?
     - Нет, - Глеб снова взялся за бумаги. - Hyp, убей их всех.
     Карлик открыл дверцу и выбрался из машины. Нар засопел, но, послушно оставшись на месте, привалился к рулю и стал с любопытством наблюдать за действиями напарника.
     Сухоруков же, напротив, потерял к происходящему всякий интерес. Он снял очки, устало потер глаза и, вытащив из кармана малюсенький телефон, нажал на кнопки:
     - Михаил Иванович? Это Глеб, простите великодушно, что разбудил, но мне нужна ваша помощь.
     - Все, что угодно, Глеб, все, что угодно. - Собеседник откашлялся. Чувствовалось, что Сухоруков выдернул мужчину из глубокого сна, но он быстро приходил в себя. - Я слушаю.
     - Обстоятельства требуют проведения показательной порки одного неблагоразумного господина Я уже продумал несколько неприятных сюрпризов, а вам необходимо предпринять следующее...

Западная Сибирь,
20 сентября, суббота, 05:01 (время местное).

     Шесть лет - долгий срок, иногда - слишком долгий. Торопливая, наполненная событиями жизнь преподносит сюрпризы каждый день, а уж если дней больше двух тысяч, то в их калейдоскопе можно забыть о многом. Что-то становится неважным, что-то неинтересным, ненужным, что-то стараешься выбросить из памяти, что-то уходит само. Даже дни простых людей сливаются в вагоны скоростного экспресса, а что уж говорить о нем?
     Шесть лет назад Михаил Дубов стал губернатором богатейшего края, жемчужины Западной Сибири, славной не только добывающими предприятиями, но и мощным машиностроительным комплексом, устоявшим на ногах в период распада империи. Шесть лет назад металлурги, которым надоело договариваться с бывшим секретарем имперского "кома", привели к власти политика новой волны: достаточно молодого и достаточно популярного. Шесть лет назад Дубов по-хозяйски вошел в главный кабинет края и подписал свой первый указ. Такое невозможно забыть ни через две тысячи, ни через двадцать тысяч дней. Отличный подарок на сорокалетие.
     Несмотря на молодость, Михаил уже в то время был достаточно опытным политиком: в тридцать лет он избирался в законодательное собрание края, через четыре года в Государственную Думу, и прекрасно знал скрытые рычаги власти. Он понимал, что металлурги подняли его наверх не за красивые глаза, но считал общение с ними неизбежной платой. В принципе, умелые промышленники и не требовали слишком много: лоббирование интересов в Москве и грамотные законы в крае - небольшая цена за возможность стать первым. Лихие времена безоглядного накопления капитала миновали, и бизнес старался играть по нормальным правилам, за которыми и наблюдал Дубов.
     Первый звонок прозвенел, когда Михаил решил сменить доставшегося ему в наследство начальника полиции. Бывший милиционер, переживший не одного секретаря и губернатора, славился крутым нравом и совершенно не подходил под новую концепцию управления краем. Губернатор лично поехал в полицейское управление, лично переговорил с начальником, но вместо ожидаемой реакции: ярость, гнев, раздражение, встретил лишь веселое недоумение. "Давайте не будем спешить, - предложил главный полицейский. - Подождем до утра?" А уже вечером Михаила посетили "авторитетные" люди. И объяснили ему, что край, славящийся металлургией и машиностроением, имел еще одно существенное достоинство: крайне удачное расположение, что делало его едва ли не идеальным центром транзита наркотиков. Несмотря на смену власти, "авторитетные" не собирались менять свои маршруты и вежливо, пока вежливо, попросили не трогать опытного и заслуженного начальника полицейского управления.
     Это был удар.
     И даже порядок суммы, которую "авторитетные" были готовы ежемесячно вносить в любой удобной для господина губернатора форме, не мог заставить Михаила принять этот удар. Хотя предложение было более чем заманчивым.
     Дубов обратился к металлургам, но получил ответ: "Ты должен решить сам". Он понял, что его не сдали: в противном случае "авторитетные" бы не церемонились, но вмешиваться в дела драгдилеров металлурги не хотели. Они остались в стороне. Но и Михаил не мог себе позволить спокойно смотреть, как край захлестывает волна дешевых наркотиков. Не мог, и все.
     И тогда к нему пришли проповедники Курии.
     А потом - Глеб.
     И последовало еще одно джентльменское соглашение. Глеб не скрывал, что его методы будут отнюдь не демократическими, но энергия, увлеченность, а главное - ненависть и презрение, которое лидер Курии выплескивал на уголовников, убедили губернатора пойти на сделку. И две недели он трясся от страха, наблюдая за тем, с какой жестокостью проповедники "закрывали" край для наркотрафика. Михаил знал, что боевые действия не ограничивались только его территорией, что спущенные с цепи солдаты Глеба "проводили переговоры" на всех уровнях бандитской иерархии, и удивлялся их решимости. И еще больше он удивился, когда единственный уцелевший из приходивших к нему "авторитетов" лично выразил губернатору "сожаление по поводу возникших недоразумений". Как ни странно, Михаилу удалось немного разговорить бандита. "Почему все закончилось так?" - "Глеб разумный человек. Он понимает, что неспособен остановить наркотрафик по всей стране, и мы договорились. Твой край он закрыл. И тебе ничего не грозит, так что можешь уменьшить охрану". - "Но почему?" - "Глеб сказал, что там, где есть знак Курии, наркотиков быть не должно. Это принципиально. - Бандит усмехнулся. - И еще спросил, есть ли у нас принципы?" - "И что?" - "Ничего. Я уезжаю в другой город". "Заслуженный" начальник полиции отправился на каторгу, а оборот наркотиков стал самым низким в стране. Глеб сдержал слово.
     И единственная просьба, которая за этим последовала: не мешать Союзу ортодоксов. Михаил не мешал. И край стал ключевой базой Курии в Западной Сибири.
     Теперь Глеб озвучил вторую просьбу. То, что попросил лидер Курии, было опасным и не таким простым, как закрывать глаза на деятельность проповедников, но Глеб дал очень четкую картину происходящего, объяснил, для чего это нужно и насколько важна роль Михаила. Глеб не врал и не настаивал, он просто попросил, и Дубов понял, что выполнить эту просьбу необходимо.
     Губернатор вздохнул, посмотрел на зарождающийся за окнами рассвет и потянулся к телефону: надо разбудить много людей и заставить их решить поставленную Глебом задачу.

Забытая пустынь.
Подмосковье,
19 сентября, пятница, 23:55.

     Забытая пустынь видела много разных посетителей. Приходили сюда священники и богомольцы, приходили несчастные и больные, приходили ищущие Истину и жаждущие покоя. Приходили с болью, приходили за помощью, за надеждой, но визитеры, вышедшие из заплясавшего посреди дороги черного вихря, разительно отличались от обычных посетителей Забытой пустыни. Высокий черноволосый франт в щегольском светло-сером костюме, красивая блондинка, спортивную фигуру которой плотно облегали черные брюки и свитер, и плечистый рыжий здоровяк в слаксах, футболке и кожаном пиджаке. Покинув вихрь, они остановились в нескольких шагах от ворот, молча изучая скромные деревянные постройки скита.
     - Нас видят, - мрачно заметил рыжий.
     - Нас боятся, - негромко произнесла женщина.
     - Нас ждут, - поправил Сантьяга спутников. - Нас просто ждут.
     Каждому из них приходилось бывать в Забытой пустыни и общаться с монахами. Иногда эти визиты были холодно-вежливыми, иногда раздраженными, даже агрессивными, но никогда, по крайней мере, на памяти рыцаря и женщины, маленький скит не был столь закрыт, как сегодня. Темные силуэты построек, едва читающиеся на фоне ночного неба, излучали тонкую, едва уловимую, но уверенную угрозу. Нелюдей ждали, но давали понять, что фоном для разговора станет недоверие.
     - Внутрь нас не пустят, - догадался рыжий.
     - А мне нравится дышать полной грудью, - улыбнулся Сантьяга, с наслаждением втягивая ноздрями холодный ночной воздух. - Да и дождя нет.
     Нав подошел к висящему у ворот фонарю, запустил руки в карманы брюк и с ленивой небрежностью ткнул калитку носком туфли.
     - Мне тоже нравится дышать полной грудью.
     Отец Алексей стоял в тени у забора, за пределами Забытой пустыни, и его черная ряса полностью терялась в ночном мраке. Но, чтобы обмануть лучших магов Тайного Города, одной рясы было бы недостаточно.
     -