дя Петя не
умел вот такие искорки делать. - Она кивнула на  голубое  сияние.  -  Он
только елку сумел включить, а она электрическая.
   -  Логично,  -  пробормотал  настоящий  Дед  Мороз.  -  Я  дядю  Петю
специально к вам послал... э-э... потому что... э-э... не успевал...
   - Мы не обиделись, - великодушно махнула рукой Настя. - Нам все равно
было весело.
   - Рад, что все э-э... так хорошо получилось, - выдохнул Дед  Мороз  и
зачем-то посмотрел на часы.
   В  спальне   вновь   воцарилась   тишина,   украшенная   дыханием   и
похрапыванием спящих родителей. Девочка, запрокинув бело-. курую голову,
любовалась сиянием, а Дед Мороз переминался в дверях.
   - А зачем ты приехал? - спросила Настя.
   - Я... - Дед Мороз опомнился. -  Я...  э-э...  путешествую  и  иногда
катаю послушных детей на своей  сказочной  повозке.  Ты  была  послушным
ребенком?
   - А повозка действительно сказочная?
   - Самая настоящая, - подтвердил Дед Мороз и снова  бросил  взгляд  на
часы. - Посмотри в окно.
   Настя спрыгнула с  кровати,  подбежала  к  окну,  отдернула  штору  и
восхищенно замерла: прямо за стеклом в воздухе висела расписная повозка,
запряженная шестеркой белых оленей.
   - Ух ты! - не удержалась девочка. - А почему она не падает?
   Что такое восьмой этаж, ребенок уже понимал.
   - Потому что я - Дед Мороз, - ночной гость  протянул  Насте  руку.  -
Хочешь покататься со мной?
   Девочка кивнула.
 
Москва, институт им. Сербского, 
29 июля, воскресенье, 22:32 
 
   -  Остапчук!  -  Надзиратель   неприязненно   смотрел   в   маленькое
зарешеченное окошко. - Заключенный Остапчук, встать в центр камеры!
   Тишина.
   - Остапчук...
   - Убью, сука!!!
   Оскаленная морда арестанта резко вынырнула снизу. В лицо  надзирателю
ударило  смрадное  дыхание,  брызнула  слюна,  перед  глазами  мелькнули
крупные желтые зубы.
   - Убью!!!
   Когда-то давно, когда  Василий  Румянцев  только  пришел  на  службу,
подобные  фокусы  еще  заставляли  его  отскакивать  от  дверцы  камеры,
выводили из себя. Теперь ничего, привык. И даже то, что кривлялся  перед
ним самый настоящий зверь, не заставляло пульс надзирателя биться  чаще.
Работа есть работа.
   - Остапчук, встать в центр камеры!
   Мы поедем, мы помчимся,
   На коленях утром ранним...
   Заключенный, брызгая слюной и отчаянно перевирая  слова,  пустился  в
пляс.  Несколько  мгновений  надзиратель   наблюдал   за   разгулявшимся
Остапчуком, затем с силой захлопнул окошко и злобно сплюнул на пол.
   За восемь лет в институте Сербского Румянцев повидал всякого.  Помнил
он и хладнокровных убийц,  на  счету  которых  были  десятки  трупов,  и
педофилов-насильников, тоскливо завывающих среди бездушных  серых  стен,
но этот кривляющийся в одиночной камере маньяк вызывал у Румянцева самую
настоящую ненависть.
   Как и у всей страны.
   Емельян Грицаевич Остапчук, Поволжский  Людоед.  Почти  год  двуногий
зверь  наводил  ужас  на  жителей   приволжских   городов.   Почти   год
продолжались безумные  оргии,  каннибальские  пиршества,  кровь  которых
бурным потоком вливалась  в  воды  Волги.  Десятки  растерзанных  детей,
жестокое убийство  собственных  родителей,  несколько  случайных  жертв.
Остапчук с каждым месяцем  убивал  все  больше  и  больше,  но  звериная
хитрость позволяла ему избегать ловушек. Его взяли два месяца  назад,  в
Самаре, и вся страна  недоумевала,  почему  полицейские  не  пристрелили
кровавого маньяка при задержании. Неделю Остапчук охотно позировал перед
телекамерами, с улыбкой рассказывая о своих жертвах  и  показывая  места
еще неизвестных захоронений,  а  затем,  опомнившись,  начал  изображать
сумасшедшего. И его привезли в Москву для психиатрической экспертизы.
   "Неужели выкрутится, гнида? - Из-за железных дверей  донеслись  вопли
маньяка. - Неужели его в психушку определят?"
   Несмотря на свою должность, а может, наоборот, благодаря ей  Румянцев
хорошо разбирался в том, что такое права человека,  что  такое  ценность
жизни, ценность свободы. Но считать Остапчука человеком  надзиратель  не
мог. Не мог и все. И то, что Поволжский Людоед до сих  пор  жив,  считал
подлой гримасой демократии.
   Василий опять сплюнул, растер сапогом плевок и направился к следующей
камере.
   -  Ушел,  падла?  -  Остапчук  прислушался  к  шагам  надзирателя   и
улыбнулся.
   Ушел.
   "Боится, потому и ушел. Меня все боятся! И будут бояться!!!"
   Очень не хотелось отпускать надзирателя живым, но  добраться  до  его
горла через железную дверь  не  представлялось  возможным.  А  в  камеру
надзиратели входили минимум вчетвером.
   "Боятся!"
   - Добрый вечер.
   Поволжский  Людоед  резко  обернулся  и  не  удержался  от  короткого
удивленного  крика.  Посреди  камеры  невозмутимо  стоял  очень  высокий
черноволосый мужчина в элегантном белом  костюме.  Белоснежная  сорочка,
дорогой, ручной работы галстук, светлые туфли... Он был  настолько  чужд
окружающему его тюремному пейзажу, что казался призраком.
   "Привидение! - Остапчук почувствовал, что у него подкосились ноги.  -
Привидение! Кто еще может оказаться здесь?"
   Маньяк тихонько завыл. Мужчина поморщился:
   - Емельян Грицаевич, не надо так бояться. У меня к вам дело.
   - И... изыди. - Подбородок Поволжского Людоеда дрожал.
   - Вы еще перекреститесь, - буркнул черноволосый.
   Не обращая внимания на  трясущегося  маньяка,  он  подошел  к  дверям
камеры и деловито прислушался.
   - Надзиратель закончит обход нашего крыла минут через двадцать. После
этого он отправится на пост и будет пить чай. В  любом  случае,  Емельян
Грицаевич, у нас есть не менее полутора часов,  в  течение  которых  вас
никто не хватится.
   - Зачем... - Остапчук слегка успокоился. - Зачем ты это говоришь?
   - Разве вы не хотите выйти на волю?
   Секунду маньяк  обдумывал  щедрое  предложение  черноволосого,  затем
облизнул губы:
   - Подстава?
   - Никаких провокаций, Емельян Грицаевич, - улыбнулся гость. -  Мы  на
самом деле крайне заинтересованы в  сотрудничестве  с  вами,  и  я  могу
вывести вас из этого гм... заведения.
   Остапчуку очень хотелось верить этому  странному,  щегольски  одетому
франту с повадками аристократа.
   "На полицейского не похож. Тогда кто? ФСБ?"
   - Ты кто?
   - Неважно, - легко  взмахнул  рукой  черноволосый,  и  перед  глазами
маньяка мелькнул крупный черный бриллиант на запонке.
   Одновременно с этим жестом приоткрылась массивная дверь камеры.
   Черноволосый улыбнулся:
   - Вы идете?
 
Москва, улица Пяловская, 
29 июля, воскресенье, 23:23 
 
   Несмотря на то что опустившаяся на город летняя ночь была  необычайно
теплой и ласковая темнота, изредка прорезываемая желтым светом  фонарей,
манила в свои объятия потаенной романтикой, людей на  улице  практически
не было. Поздний воскресный вечер  не  располагал  к  гуляниям.  Изредка
проезжали автомобили, стучали торопливые шаги и хлопали двери подъездов,
откуда-то издалека доносился приглушенный шум  молодежного  веселья,  но
большая часть жителей предпочитала находиться дома, в постели,  стараясь
отоспаться перед наступлением новой трудовой недели.
   Воскресная   Москва.   Добродушная,   расслабленная,   дремотная.   И
неудивительно, что  никто  из  обитателей  окрестных  домов  не  обратил
никакого внимания на черный микроавтобус, скромно стоящий у спрятавшейся
среди    многочисленных    тополей    электроподстанции.    У    обычной
электроподстанции с серыми металлическими дверями с надписью "Осторожно,
высокое напряжение"  и  с  белыми  стенами,  которые  местные  подростки
бездумно украсили дурацкими граффити во славу футбольных клубов.
   Электроподстанция стояла во дворе всегда. Старожилы припоминали,  что
она  появилась  на  Пяловской  задолго  до  того,  как   возвели   здесь
муниципальные дома, хотя какая разница,  что  было  первым  -  яйцо  или
курица? Главное, чтобы работала исправно. А о том, что своими  размерами
подстанция несколько превосходила подобные типовые постройки, никто и не
задумывался.
   - Куда вы меня привезли, суки? - Остапчук, сидящий на одном из мягких
кресел в салоне микроавтобуса, беспокойно заерзал. - На нары хочу!  Вези
обратно!
   - Емельян Грицаевич, прошу вас набраться терпения, - вежливо попросил
черноволосый щеголь в белом костюме. -  Мы  должны  провести  здесь  еще
некоторое время,  и  поверьте,  ваша  выдержка  будет  вознаграждена  по
достоинству.
   Щеголь разместился на переднем сиденье, причем  его  голова  едва  не
упиралась в потолок микроавтобуса, и  до  сих  пор  молчал,  внимательно
глядя на здание электроподстанции. А водитель и  вовсе  дремал,  положив
голову  на  руль.  Самое  странное,  что  никто  из  них  абсолютно   не
интересовался поведением маньяка: дверь в салон  микроавтобуса  не  была
закрыта на замок, а руки Остапчука не были скованы. Казалось - беги.  Но
Поволжский Людоед успел оценить  легкость,  с  которой  странный  щеголь
вывел его из тщательно  охраняемого  института  Сербского,  и  решил  не
рисковать.
   "Уроды! - Остапчук постепенно наливался злобой. - Истуканы проклятые!
Сколько можно просто молча сидеть?"
   Они даже не курили.  А  на  просьбу  дать  сигарету  Емельян  получил
корректный отказ, сопровождаемый  просьбой  "воздержаться  на  некоторое
время от демонстрации этой вредной привычки".
   "Просто идиоты!"
   Остапчук откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, но тут  же  снова
распахнул их - дверца микроавтобуса открылась,  и  в  салон,  согнувшись
почти пополам, проник еще один черноволосый мужчина в  костюме.  На  его
руках безмятежно спала белокурая девочка лет шести.
   - Гы, - осклабился Остапчук. - Это для меня? Пришелец молча закрыл за
собой дверь, сел в ближайшее кресло  и  заботливо  поправил  на  девочке
сбившийся халатик.
   - Все в порядке, Ортега? - поинтересовался щеголь.
   - Да, комиссар.
   - Замечательно.
   Остапчук, не спуская глаз с девочки, заерзал.
   - Какая сладкая, маленькая... неужто и впрямь для меня?  Черноволосые
молчали. Оба длинные, оба темноглазые, оба в  дорогих  костюмах.  Только
тот, который "комиссар" - в белом и чуть повыше, а этот, с девчонкой - в
черном.
   "Братья они, что ли?" - Емельян покосился на переднее сиденье.
   Щеголя маньяк побаивался, но запах ребенка сводил с ума.
   - Ты, покажи мне  девку!  Сними  с  нее  халат,  я  ведь  два  месяца
взаперти!
   Без ответа.
   - Ну, я тебе говорю! Телку покажи!
   Тот, кого комиссар  назвал  Ортегой,  поднял  на  Остапчука  холодные
черные глаза. Людоед слегка смутился. Ему  приходилось  видеть  взгляды,
переполненные ненавистью, страхом, злобой, но то, что Емельян прочитал в
сумрачных глазах длинного, было гораздо хуже. Полное отсутствие  эмоций,
никакой агрессии и в то же время - огромная сила, еще  ленивая,  но  уже
слегка раздраженная неумным поведением маньяка.
   А  еще  Остапчук  подумал,  что  в  этих  глазах  было   очень   мало
человеческого. Можно сказать - не было совсем ничего человеческого.
   - Чего пялишься? Ортега продолжал молчать. И смотреть.
   - Чего пялишься, сказал! - В голосе  Остапчука  зазвучали  панические
нотки. Он был не в силах  оторваться  от  пронзительно  черных  глаз.  -
Чего...
   Тоскливый вой окутал салон микроавтобуса. Побелевший маньяк схватился
за голову и вывалился из кресла. Из его ушей текла кровь.
   - Не надо... не надо...
   Рот скривился, глаза закатились, были видны лишь  желтоватые,  быстро
наливающиеся кровью белки, казалось, еще чуть-чуть,  и  резко  возросшее
внутреннее давление взорвет голову маньяка.
   - Ортега, хочу  вам  напомнить,  что  этот  чел  пока  нам  нужен,  -
бесстрастно произнес щеголь в белом.
   - Конечно, комиссар, - буркнул черный костюм  и  отвел  от  Остапчука
взгляд. - Извините.
   - Ничего страшного.
   Девочка засопела во сне, и Ортега  вновь  поправил  на  ней  халатик.
Микроавтобус погрузился в тишину, изредка прерываемую негромкими стонами
окровавленного, насмерть перепуганного Остапчука.
   Возможно, жители Пяловской улицы гораздо внимательнее отнеслись бы  к
своей необычной электроподстанции, если бы среди  них  нашелся  хотя  бы
один старожил, который помнил,  что  именно  находилось  на  месте  этой
типовой коробки семьдесят-восемьдесят лет назад, до того, как  деловитые
бульдозеры начали вгрызаться в дегунинскую землю. Но таких старожилов  в
этом районе, увы, не было, и некому было вспомнить, что раньше, на  этом
самом месте, располагался большой каменный амбар, еще раньше  амбар  был
деревянным, а еще раньше здесь высился поросший бурьяном холм.  И  стоит
ли говорить о том, что и размеры амбаров, и  размеры  холма  в  точности
совпадали с размером современной электроподстанции?  Возможно,  если  бы
люди были более внимательны, они бы сопоставили  эти  странные  факты  и
попробовали бы, невзирая на  надпись  "Осторожно,  высокое  напряжение",
проникнуть наконец в расположенное в их дворе здание. И  были  бы  очень
удивлены.  В  электроподстанции   не   было   и   намека   на   сложные,
высоконапряженные устройства энергетических систем. Не было никогда, ибо
за разрисованными  стенами  электроподстанции  располагался  Дегунинский
Оракул - одно из древнейших строений Тайного Города. Старинный артефакт,
созданный еще асурами, пришедшими на берега Москвы-реки много тысяч  лет
назад.
   Внутреннее помещение "электроподстанции" представляло  собой  большой
зал, пол которого был покрыт великолепным ларнайским мрамором, черным, с
прожилками из чистого золота,  любимым  камнем  асуров.  Каменоломни,  в
которых добывали этот удивительный сорт мрамора, уже  давно  погрузились
на дно океана, а Он продолжал украшать зал, напоминая  о  былом  величии
создателей Оракула. Стены помещения были выложены плитами зеленой  яшмы,
а куполообразный потолок отделан нежно-голубым  лазуритом,  демонстрируя
удачную попытку создать иллюзию  небесного  свода.  В  центре  зала,  на
небольшом постаменте из того  же  ларнайского  мрамора,  только  белого,
стояли   четыре   изящные   колонны   прозрачного   горного    хрусталя,
поддерживающие  вырезанную  из  цельного  золотистого   берилла   сферу.
Исходящее от нее сияние освещало зал, и в  его  слегка  мерцающем  свете
была отчетливо видна красноватая дымка, извивающаяся между колоннами,  -
сердце Дегунинского Оракула.
   - Хотел бы я увидеть твои сны.
   Глухой, чуть шипящий голос исходил от высокой,  закутанной  в  черный
плащ с низко надвинутым капюшоном фигуры,  медленно  вошедшей  в  зал  и
остановившейся в нескольких шагах от подиума. Берилловая сфера вспыхнула
чуть ярче, красноватая Дымка сначала замерла, а  затем  переместилась  к
тем колоннам, которые были ближе к гостю.
   - Поменяемся душами?
   Оракул ответил точно таким же голосом. Абсолютно таким же. И  красная
дымка, сгустившись между колоннами, приняла вид высокой фигуры в  черном
плаще.
   - Это лишнее. - Низко  надвинутый  капюшон  качнулся.  -  Мне  просто
интересно.
   - Странно, я думал, ты отдал любопытство своей кукле.
   - Сантьяга не кукла, - спокойно ответил гость. - Он - это я.
   - А я - это он! - Теперь между колоннами стоял  высокий  черноволосый
мужчина в элегантном белом костюме. - И кто из нас ты?
   Голос, жесты, свободная поза - хозяин идеально скопировал  щеголя  из
микроавтобуса. Фигура в черном плаще кашлянула. Хотя, возможно, это  был
легкий смешок.
   - Ты по-прежнему забавен, Оракул.
   -  И  по-прежнему  голоден.  -  Между  колоннами   снова   извивалась
красноватая дымка. - Ты пришел по делу, князь?
   Вместо ответа гость медленно развел в стороны длинные руки.
   - Хорошо, - прошептал Оракул, - хорошо.
   Фигуру князя окутал плотный  черный  туман.  Он  продолжал  поднимать
руки, и  облако,  изредка  прорезываемое  сверкающими  черными  искрами,
начало сгущаться над его головой.
   - Чувствую, вопрос серьезный.
   Неопытный наблюдатель мог услышать в этом замечании Оракула разве что
издевку, но князь хорошо знал, что скрывается за  внешней  суровостью  и
снисходительностью  Оракула.  Заключенная  в   артефакт   всезнающая   и
всевидящая душа тосковала в одиночестве  и  была  искренне  рада  любому
посетителю, способному заплатить цену за ее  откровения.  Князь  Темного
Двора - мог.
   Черное облако над его капюшоном приняло форму  правильного  шара,  не
уступающего  по  размеру  берилловой  сфере  Оракула.  Князь  запрокинул
голову, свел руки над головой,  и  теперь  испещренное  молниями  облако
танцевало на кончиках его пальцев. В нем было достаточно энергии,  чтобы
снести с лица земли средних размеров город.
   - Ты согласен принять мою цену? - поинтересовался князь.
   - Это только часть цены, - ответил Оракул.
   - Я знаю.
   - Ты готов платить дальше?
   - Готов.
   - Тогда я согласен принять твою цену.
   Князь медленно опустил руки перед собой на  уровень  глаз,  и  облако
послушно поплыло к колоннам.
   - Я согласен...
   Красная дымка  выскользнула  из-за  колонн  и  резким,  стремительным
броском дотянулась до облака.
   - Я согласен...
   Облако остановилось и стало быстро втягиваться в  красноватую  дымку,
на глазах уменьшаясь в размерах.
   - Хорошо!
   Берилловая сфера запылала гораздо ярче, ее свет  залил  помещение,  и
князь, пробурчав что-то, поглубже надвинул на лицо капюшон.
   - Хорошо!!!
   Прозрачные колонны  побелели,  словно  наполнившись  густым  молоком.
Остатки облака исчезли, красноватая дымка не  спеша  вернулась  на  свое
место, какое-то  время  медленно  покрутилась  между  колоннами,  словно
наевшаяся змея, ищущая  место  для  отдыха,  затем  снова  сгустилась  и
приняла форму толстого, самодовольно улыбающегося мужчины в  ниспадающем
белом балахоне.
   - И о чем ты хотел спросить меня?
   - Нужно посоветоваться,  -  глухо  произнес  князь.  -  Зеркало  Нави
принесло странные знаки.
   - Что в них было? - осведомился Оракул. - Кровь?
   - Не только, - спокойно ответил гость, - хотя знак большой крови  там
присутствовал. Главное, что подобное  сочетание  дает  неопределенность.
Зеркало не может вычислить источник будущих событий.
   - Странно, что оно вообще дало тебе хоть какой-то знак, -  усмехнулся
Оракул и погладил большой живот. - Я не ожидал, что ваш артефакт  сумеет
уловить те робкие следы грядущего, которые вижу я. Настолько робкие, что
даже лучшие маги-прорицатели Тайного Города  не  способны  почувствовать
их. Неудовлетворенность и обида дают странные всходы...
   Глаза Оракула закатились, и князь понял, что его собеседник  готов  к
пророчеству. Оракул  никогда  не  выдавал  точную  информацию  -  только
образы, способные объяснить грядущее, но сейчас  даже  эти  расплывчатые
фразы были весьма важны для князя.
   - Дерзкий ум одиночки может принести только горе. Оторванный от всех,
он  не  способен  понять  глубину  своего  разума  и  силу,  к   которой
прикоснулся. Ум и глупость идут рядом...
   Оракул открыл глаза и хитро прищурился:
   - Ты еще не забыл о цене?
   Князь, внимательно слушавший пророчества, покачал капюшоном:
   - Нет.
   - Странно, учитывая  особенности  твоего  характера.  Гербом  Темного
Двора была белка. И не зря.
   - Мы же договорились,  -  отрезал  князь.  -  Какую  душу  ты  хочешь
сегодня?
   - Какую душу?
   В руках у  Оракула  появились  два  шара:  белый  и  черный.  Толстяк
подбросил их к берилловой сфере, понаблюдал за тем, как  шары  вращались
рядом с ней, а затем его толстые губы разошлись в плотоядной улыбке:
   - Темную! - Шары исчезли. - Я хочу темную душу, князь!
   - Хорошо, - кивнул гость, не двигаясь с  места.  Несколько  мгновений
собеседники молчали, а затем входная дверь приоткрылась, и  в  помещение
втолкнули испуганно озирающегося мужчину в полосатой тюремной робе.
   - Что? Что вы хотите?
   Легкая, почти  незаметная  красноватая  дымка,  выскользнувшая  из-за
молочно-белых колонн, окутана голову Остапчука.
   - Хорошо, - рассмеялся Оракул. - Ты приготовил хорошую  темную  душу