ек в белой полотняной рубахе, темных брюках  и
куртке в талию из душеной, кожи. И у него был пистолет с полированной  белой
рукояткой. Шэнноу смотрел на него, и в нем  поднимался  гнев.  Он  с  трудом
отвел глаза от вошедшего и  допил  пиво.  Они  всегда  выглядели  одинаково:
ясноглазые и ловкие, как кошки, - верный  признак  охотника,  хладнокровного
убийцы, воина.
   Шэнноу вышел из буфета, забрал свои  сумки  и  поднялся  по  двум  маршам
лестницы в свою комнату. Она оказалась больше, чем он ожидал, с  двуспальной
отделанной латунью кроватью, двумя глубокими креслами и столом,  на  котором
стояла масляная лампа. Он  бросил  сумки  за  дверью  и  проверил  окно.  До
мостовой внизу было около сорока  футов.  Он  разделся,  лег  на  кровать  и
проспал двенадцать часов. Проснулся  с  волчьим  аппетитом,  быстро  оделся,
пристегнул пистолеты к поясу и спустился на  первый  этаж.  Хозяин,  Мейсон,
кивнул ему.
   - Как насчет горячей ванны? - спросил Шэнноу.
   - За дверью налево. Сразу увидите. Шагов через тридцать.
   Он увидел замызганный сарай с пятью металлическими лоханями, разделенными
занавесками на латунных кольцах. Шэнноу направился к дальней, подождал, пока
двое служителей наполнили ее горячей водой, а тогда разделся  и  забрался  в
лохань. На полочке лежал обмылок и жесткая щетка. Хорошенько намылившись, он
вымылся до скрипа, потом вылез. Полотенце было похоже  на  дерюгу,  но  свое
назначение выполнило. Он оделся, заплатил служителям и неторопливо пошел  по
главной улице на манящий запах жарящейся грудинки.
   Харчевня помещалась  в  длинном  дощатом  строении  с  вывеской  "Веселый
паломник". Шэнноу вошел и выбрал столик так, чтобы сесть  у  стены  лицом  к
двери.
   - Что возьмете? - спросила Бет Мак-Адам. Шэнноу поднял глаза на ее  голос
и покраснел. Потом встал и сдернул шляпу с головы.
   - С добрым утром, фрей Мак-Адам.
   - Бет. И я спросила, что вы возьмете.
   - Яичницу... грудинку... что-нибудь.
   - Имеется горячий напиток из орехов и древесной  коры.  С  сахаром  очень
приятный.
   - Отлично. Я попробую. Вам, как вижу, недолго пришлось искать работу.
   - При нужде не выбирают, - сказала она и ушла. Шэнноу  расхотелось  есть,
но  он  заставил  себя  жевать  и  проглатывать.  Напиток  был  черным,  как
преисподняя, и даже с сахаром  отдавал  горечью,  но  вкус  во  рту  остался
приятный. Он заплатил из своего скудеющего запаса обменных монет и вышел  на
солнечную улицу. Там собралась толпа, и он увидел, что на середине  мостовой
стоит вчерашний молодой человек.
   - Дьявол, это же, приятель, совсем просто! - сказал он.  -  Стой  там,  а
когда будешь готов, урони кувшин.
   - Да не  хочу  я,  Клем,  -  ответил  дородный  рудокоп,  к  которому  он
обращался. - Ты же меня убить можешь, дьявол тя возьми!
   - Пока я никого еще не подстрелил, - сказал пистолетчик. - Хотя, конечно,
всегда бывает первый раз!
   Толпа разразилась хохотом. Шэнноу стоял, прислонившись к стене  харчевни,
и смотрел, как люди расступаются, образуя две шеренги вдоль  домов.  Толстяк
стоял шагах в десяти от пистолетчика, держа в вытянутой руке кувшин.
   - Давай, Гейри! - крикнул кто-то. - Брось его! Рудокоп  уронил  кувшин  в
тот момент, когда Шэнноу  перевел  взгляд  на  пистолетчика.  Рука  молодого
человека опустилась, взметнулась, и  по  улице  раскатился  треск  выстрела.
Кувшин разлетелся мелкими черепками, и толпа  восторженно  завопила.  Шэнноу
отлепился от стены и направился к гостинице мимо них.
   - Тебя как будто это и не впечатляло вовсе, -  заметил  молодой  человек,
когда он поравнялся с ним.
   - Нет, очень! - заверил его Шэнноу, не замедляя шага. Но молодой  человек
пошел рядом с ним.
   - Клем Стейнер, - сказал он, подстраиваясь к шагу Шэнноу.
   - На редкость метко, - добавил Шэнноу. - У  вас  быстрая  рука  и  точный
глаз.
   - А ты бы мог так?
   - И за  миллион  лет  не  попал  бы,  -  ответил  Шэнноу,  поднимаясь  по
ступенькам к дверям гостиницы. Вернувшись в свою комнату, он достал из сумки
Библию и пролистывал страницы, пока не дошел до слов,  эхом  отдававшихся  в
его сердце:
   "И вознес меня в духе на великую и высокую гору  и  показал  мне  великий
город, святый Иерусалим, который нисходил с Неба от  Бога.  Он  имеет  славу
Божию; светило его  подобно  драгоценнейшему  камню,  как  бы  камню  яспису
кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и
на них двенадцать Ангелов... И город не имеет нужды ни в солнце, ни  в  луне
для освещения своего; ибо слава Божия  осветила  его,  и  светильник  его  –
Агнец… И не войдет в него ничто нечистое,  и  никто,  преданный  мерзости  и
лжи..."
   Шэнноу закрыл Библию. Большая и высокая стена. Совсем, как  та,  в  конце
долины.
   Он надеялся, что так и окажется. Бог свидетель, он надеялся на это.
   Шэнноу разбудили звуки выстрелов. Он слетел с кровати и, подойдя  к  окну
сбоку, посмотрел вниз на освещенную луной улицу. На  мостовой  валялись  два
человека. Клем Стейнер стоял с  пистолетом  в  руке.  Из  игорных  заведений
выскакивали люди, бежали по тротуарам. Шэнноу покачал головой и снова лег.
   Утром он позавтракал в длинной зале - миской протертой овсянки и  большим
кувшином черного  напитка.  Назывался  он  баркеровкой  в  честь  Баркера  -
человека, который за несколько лет до этого первым начал варить его  в  этих
местах.
   К его столику подошел Борис Хеймут.
   - Вы позволите сесть с вами, менхир? - спросил он робко.
   Шэнноу пожал плечами, и маленький лысеющий арканист придвинул себе  стул.
Буфетчик принес ему баркеровки, и он несколько минут молча ее прихлебывал.
   - Интересная смесь, менхир Шэнноу,  А  вам  известно,  что  этот  напиток
облегчает головные и ревматические боли? И к нему  можно  пристраститься.  -
Шэнноу отставил кружку. - Нет-нет! - улыбнулся Хеймут.  -  Я  имел  в  виду:
просто полюбить его. Никакого вредного воздействия он не оказывает. Вы долго
пробудете в Долине Паломника?
   - Еще два дня. Может быть, три.
   - Такое прекрасное место! Но, боюсь, вскоре оно станет совсем уж опасным.
   - Вы закончили работу с кораблем? - спросил Шэнноу.
   - Мы... Клаус и я... получили распоряжение оставить раскопки. Там  теперь
всем командует менхир Скейс.
   - Сожалею. Хеймут развел руками.
   - Собственно, ничего нового ждать больше  не  приходится.  Мы  продолжили
раскопки и обнаружили, что это лишь часть корабля. Видимо,  он  переломился,
когда тонул. Тем не менее все  теории,  будто  это  было  здание,  полностью
опровергнуты.
   - Что вы будете делать теперь?
   - Дождусь, когда тут соберется  караван,  а  тогда  отправлюсь  назад  на
восток. Раскопки где-нибудь да ведутся. Без них я жизни не мыслю. Вы слышали
ночью стрельбу?
   - Да, - ответил Шэнноу.
   - За последний месяц здесь насильственной  смертью  погибли  четырнадцать
человек. Тут хуже, чем на Великой Пустоши.
   - Тут есть богатства, - сказал Шэнноу. - Они притягивают людей,  склонных
к насилию, слабых духом людей, дурных людей. Я видел это в других краях. Как
только богатство истощится, нарыв лопнет.
   - Но ведь есть люди, менхир Шэнноу, которым дано вскрывать такие  нарывы,
не правда ли?
   Шэнноу поглядел в его молочно-голубые глаза.
   - Без сомнения, менхир Хеймут. Но как будто не в Долине Паломника.
   - О, мне кажется, менхир, один из них тут. Но он хранит и равнодушие.  Вы
все еще взыскуете Иерусалима, Йон Шэнноу?
   - Да. И я больше не вскрываю нарывы.
   Хеймут отвел глаза... и переменил тему.
   - Два года назад я встретил путешественника, который говорил, что побывал
к югу от Великой Стены. Он говорил о невиданных чудесах в небе -  гигантском
мече, который висит под облаками в венце из крестов на рукояти. Менее чем  в
ста милях от него находятся развалины города невероятных размеров. Я бы душу
продал, лишь бы увидеть подобный город!
   Глаза Шэиноу сузились.
   - Не говорите так - даже несерьезно. Вас могут поймать на слове.
   - Мои извинения, менхир! - Хеймут улыбнулся. - Я на мгновение забыл,  что
вы верующий. Вы намерены проникнуть за стену?
   - Да.
   - Это край неведомых зверей и великих опасностей.
   - Опасность повсюду, менхир. Вчера на улице погибли два человека. Нигде в
мире нет безопасного места.
   -  Это  все  больше  становится  истиной,  менхир  Шэнноу.  С  последнего
полнолуния произошло - только в  Долине  Паломника  -  шесть  изнасилований,
восемь убийств, шесть перестрелок с летальными  исходами,  не  говоря  уж  о
ранах и синяках, полученных в поножовщине и иных драках.
   -  Зачем  вы  запоминаете  такие  цифры?  -  осведомился  Шэнноу,   допив
баркеровку.
   - Привычка, менхир. - Он достал из  топорщащегося  кармана  своей  куртки
пачку мятых листков и карандаш. - Не будете ли вы столь любезны,  менхир,  и
не объясните ли мне, где находится колоссальный корабль, который вы видели в
ваших странствиях?
   Почти два часа Хеймут расспрашивал Иерусалимца  о  призрачном  корабле  и
развалинах атлантидских городов. Потом Шэнноу встал, заплатил за  завтрак  и
неторопливо вышел на улицу. До конца утра он бродил по городку.  В  западной
части стояла тишина - большинство домов  там  свидетельствовало  о  достатке
своих хозяев, но в  восточных  кварталах,  где  дома  выглядели  победнее  и
пообшарпаннее, он стал свидетелем нескольких потасовок у харчевен и питейных
заведений. К городку примыкал  большой  луг,  весь  усеянный  шатрами  самых
разных размеров. Но даже там  было  где  выпить,  и  он  видел  сидящих  или
валяющихся на траве пьяниц в разных степенях хмельного забытья.
   Городок вырос вокруг  серебряных  рудников,  которые  привлекали  бродяг,
точно муравьев - крошки от пикника. А с бродягами явились разбойники и воры,
и игроки в кости, и игроки в карнат.
   Шэнноу покинул шатровый поселок  и  пошел  назад  по  главной  улице.  Из
длинного бревенчатого строения  донеслось  пение.  Пели  дети.  Он  постоял,
прислушиваясь, стараясь понять, почему мелодия кажется знакомой. Пение  было
очень приятным, полным юности, надежды,  невинной  радости,  и  поначалу  он
ощутил прилив бодрости, но затем она сменилась грустью, тоской утраты, и  он
пошел дальше.
   Перед "Отдыхом путника"  собралась  большая  толпа,  из  глубины  которой
доносился глубокий бас, звучный, будоражащий душу. Шэнноу вмешался в толпу и
посмотрел поверх голов на проповедника, который стоял на перевернутой бочке.
Высокий, широкоплечий, с густой шапкой рыжих курчавых волос. Черное одеяние,
перепоясанное серой веревкой, деревянный крест, свисающий со шнурка на шее.
   - И я говорю вам, братья, что Господь ждет вас. Ему  нужен  от  вас  лишь
знак. Увидеть, как вы отрываете глаза от грязи у вас под ногами и поднимаете
их к Славе Небес. Услышать, как ваши голоса произносят: "Верую, Господи?"  И
тогда, друзья мои, радости Духа вольются в ваши  души.  От  толпы  отделился
мужчина.
   - И тогда он заставит носить нас вот  такие  миленькие  черные  платьица?
Ответь-ка мне, Пастырь, тебе надо присаживаться, чтобы поссать?
   - Таков голос невежества, братья  мои,  -  начал  было  Пастырь,  но  его
противник заорал во всю мочь.
   - Невежества? Блюющий ты сукин сын! Да забирай  своего  блюющего  Иисуса,
пусть провалится в...
   Обутая  в  сапог  нога  Пастыря  описала  дугу  в  воздухе   и,   ударила
богохульника в подбородок так, что он хлопнулся навзничь.
   - Как я говорил вам, возлюбленные друзья мои, Господь ждет  с  любовью  в
сердце Своем каждого грешника, если  он  покается.  Но  те,  кто  продолжает
ходить путями зла, падут под Мечом Божьим и будут гореть в геенне  огненной.
Отвергните зло, соблазны плоти и  алчность.  Возлюбите  ближних  своих,  как
самих себя. Только тогда Господь улыбнется вам. И  тем  большей  будет  ваша
награда.
   - А ты, Пастырь, ты-то вот этого  любишь?  -  крикнул  какой-то  мужчина,
показывая на поверженного буяна.
   - Как собственного сына, - ответил Пастырь с ухмылкой. - Но детей  прежде
всего следует научить, как, вести себя.  Я  снесу  ругательства,  ибо  иначе
грешники говорить не умеют. Но  я  не  потерплю  кощунства  или  оскорблений
Господа. Такому нечестивцу перебью я  голени  и  бедра,  как  древле  Самсон
филистимлянам.
   - А как ты насчет того, чтобы выпить, Пастырь? - крикнул кто-то из задних
рядов.
   - Спасибо, что хочешь угостить  меня,  сын  мой.  Мне  пива  покрепче.  -
Раздался хохот, но Пастырь поднял руку, призывая к молчанию. -  Завтра  День
Господень, и я буду служить за Шатровым поселком. Будет  пение  и  хвалы,  а
затем угощение. Приходите с женами, с невестами,  со  своими  детьми.  Будем
весь день праздновать на лугу. Ну а теперь, где же мое пиво?
   Он спрыгнул с бочки и подошел  к  валяющемуся  на  земле  бесчувственному
человеку. Пастырь поднял его, взвалил себе на плечо  и  поднялся  с  ним  по
ступенькам к дверям "Отдыха путника".
   Шэнноу остался на солнечной улице.
   - А он впечатляет, верно? - спросил Клем Стейнер. Шэнноу обернулся. Глаза
молодого человека вызывающе поблескивали.
   - Да, - согласился Шэнноу.
   - Надеюсь, перестрелочка ночью тебя не обеспокоила?
   - Нет. Прошу прощения, - ответил Шзнноу и пошел дальше.
   До него донесся голос Стейнера.
   - Что-то я не пойму тебя, друг. Надеюсь, мы не поссоримся.
   Шэнноу не оглянулся. Он поднялся в свою комнату и пересчитал оставшиеся у
него обменные монеты. Семь полных серебреников, три  полсеребреника  и  пять
четвертей. Он порылся в карманах и извлек золотой, который нашел в  припасах
Шэр-рана. Чуть больше дюйма в поперечнике с вычеканенным изображением  меча,
окруженного звездами. Обратная сторона была гладкой, без изображения. Шэнноу
отошел к окну, чтобы рассмотреть монету получше. Меч был непривычной формы -
длинный, сужающийся к острию, а звезды больше походили на кресты в небе.
   С улицы донесся гром копыт, и появилась кучка скачущих всадников.  Шэнноу
открыл окно и увидел, что  в  пыли  позади  двух  всадников  волочится  тело
какого-то зверя, а по сторонам улицы собирается толпа.  Всадники  остановили
лошадей, и Шэнноу с изумлением увидел,  как  окровавленный  зверь  поднялся,
секунду постоял на четвереньках, а потом встал на задние лапы. И  побежал...
но веревка остановила его. Грянули два выстрела, и, в спине зверя  появились
две зияющие раны. Несколько  зрителей  подняли  собственные  пистолеты:  под
градом пуль зверь упал. Шэнноу вышел за дверь и быстро сбежал с лестницы. На
улице рядом с "Отдыхом путника" была лавка с выставленными  наружу  бочками,
длинными деревянными топорищами  и  ручками  для  кирок.  Схватив  топорище,
Шэнноу прошел через кружащих всадников  и  остановился  перед  бородачом  на
вороном жеребце. Топорище свистнуло в воздухе, опустилось на лицо  бородача,
и он вылетел из седла, подняв облако пыли от удара о мостовую. Шэнноу бросил
на него свою дубинку, ухватился за луку и взлетел на спину жеребца.
   В полной тишине Шэнноу проехал  между  ошеломленными  всадниками.  Дернув
поводья, он повернул жеребца.
   - Когда он очнется, объясните ему, как опасно красть  лошадей,  -  сказал
Шэнноу, обращаясь к ним всем. - Втолкуйте ему это хорошенько.  Его  седло  я
оставлю у конюха.
   - Он тебя убьет за это, друг, - сказал молодой всадник, ближайший к нему.
   - Я не друг тебе, молокосос, и никогда им не буду. Шэнноу поехал  дальше,
придержав коня, только чтобы посмотреть на мертвого зверя. Он выглядел почти
так же, как Шэр-ран в самые последние дни, - пышная львиная грива,  пугающие
своей массивностью плечи. Шэнноу тронул жеребца каблуками,  повернув  его  к
конюшне, откуда навстречу ему выбежал конюх.
   - Вы уж простите, менхир, я же помешать им не мог. Их было восемь... нет,
десять. Они забрали еще трех чужих лошадей.
   - Кто они? Воры?
   - Ездят со Скейсом, - ответил конюх, словно это объясняло все.
   Шэнноу спешился и отвел жеребца в конюшню. Снял с него седло и  бросил  в
угол, а потом вытер пену с его боков и вычистил шерсть до блеска.
   - Отличный конь, - сказал конюх, который последовал  за  ним  в  конюшню,
заметно прихрамывая. - Ветер небось обгонит!
   - Да. А что с твоей ногой?
   - Да много лет назад в  руднике  стойка  обломилась.  Ну  и  разбила  мне
колено. И все равно куда лучше жить на земле, чем под  ней.  Монет,  правда,
меньше, зато дышится легче. А что это была за стрельба?
   - Они убили льва, которого поймали, - объяснил Шэнноу.
   - Дьявол! Как же это я упустил? Один из этих, из человеко-демонов?
   - Не знаю. Бежал он на задних ногах.
   - Господи, вот бы посмотреть! Их ведь,  знаете  ли,  теперь  куда  меньше
стало, чем прежде. После того, как ворота в Стене исчезли. А  прежде  весной
мы их часто видели. Они целую семью убили у Серебряного ручья. И всех съели,
хотите верьте, хотите нет. А он самец был или самка?
   - Самец, - сказал Шэнноу.
   - Угу! Самок никто вроде бы не видел. Остаются, надо быть, за Стеной.
   - Туда кто-нибудь ездит?
   - За Стену-то? -  переспросил  конюх.  -  Нетушки!  Да  не  в  жизнь!  Уж
поверьте, там такие твари водятся, что человеку никак не выдержать.
   - Но если туда никогда не ездили и не ездят, откуда это известно?
   Конюх ухмыльнулся:
   - Это теперь туда никто не ездит. А вот пять лет назад  туда  отправилась
экспедиция. И только один  -  из  сорока  двух  -  вернулся  живым.  Это  он
рассказал про меч в небе. А сам и месяца не протянул.  Весь  был  изранен  и
изрезан. А потом - два года назад - исчезли ворота. Их трое было -  двадцать
футов в высоту и в ширину столько же. И как-то утром - нет их, исчезли!
   - Ты хочешь сказать, их заложили?
   - Исчезли! Будто и  не  было  их  никогда.  В  Стене  ни  следа  пролома.
Лишайники на старых камнях, да вьюнки всякие, будто никаких ворот и не было.
***

   Она понимала суть и  видела  результаты,  но  была  бессильна  остановить
процесс... как была бессильна спасти своего сына. Женщина,  называвшая  себя
Шриной, расхаживала по покою размышлений, темные глаза были исполнены гнева,
кулаки сжаты.
   Один крохотный камешек Сипстрасси мог бы все изменить. Один  осколок,  не
утративший своего золота,  мог  бы  спасти  Ошира  и  других  ему  подобных.
Маленький Люк был бы жив, и Шэр-ран стоял бы сейчас рядом  с  ней,  прежний,
гордый, красавец.
   Она обыскивала горы и долины, расспрашивала деенков. Но никто никогда  не
видел такого Камня, черного, точно уголь, и  все  же  пронизанного  золотом,
теплого на ощупь и умиротворяющего душу.
   Она винила себя: ведь она принесла свой Камень  в  этот  дальний  край  и
использовала его, чтобы  запечатать  Стену.  Один  великий  всплеск  энергии
Сипстрасси, чтобы уничтожить ворота, которые позволили бы Человеку  погубить
земли деенков. И вот тогда она и сделала роковое открытие... Человек уже  их
погубил... еще до второго Падения.
   Народ деенков. Народ ДНК.  Кошачьи  люди.  На  протяжении  веков  в  мире
рождались мутанты и  уроды.  Шрину  учили,  что  это  результат  воздействия
радиоактивных и всяких других вредоносных отходов, которые загрязнили землю.
Но  теперь  она  начала  понимать  истинное  зло,  наследие  Межвременья.  В
неблагоприятной среде  обитания  генная  инженерия  вышла  из-под  контроля.
Возникали новые расы, другие - например, деенки, - медленно вымирали.
   Здешние жрецы верили, что Изменяющиеся взысканы Небесами. Но  теперь  они
появлялись все чаще. Регрессировали целые семьи.
   Шрина задыхалась от гнева. В их Приюте она видела книги, слушала  записи.
Многие болезни в Межвременье лечились с помощью создания бактериальной ДНК и
коммерческого   ее   изготовления.   Например,   инсулин   для   диабетиков.
Производство, мяса увеличивалось благодаря введению генов  роста  свиньям  и
рогатому скоту - активаторные гены, называли их.  Однако  межвременцы  пошли
куда дальше.
   Чтоб вам истлеть в Аду! Внезапно она улыбнулась этой мысли. Ведь они же и
истлевают в Аду. Их омерзительный мир был сметен силами природы,  как  кровь
вымыв