внодушен, слишком много в нем алчности и насилия. Я  люблю,  когда
вокруг меня все растет, люблю слышать смех.
   - Да ты романтик, как я погляжу.
   - Меня зовут Гурион, - сказал, протянув руку, паромщик.
   Нездешний пожал ему руку и хмыкнул.
   - А я когда-то звался Дакейрасом.
   - Ты тоже романтик, Дакейрас, - только романтики хранят  верность  своему
слову вопреки всему миру. Казалось бы, в этом наша сила, но нет: честь - это
цепь, которая сковывает нас.
   - Ты, Гурион, не только романтик, но и философ. Тебе бы учителем быть,  а
не паромщиком.
   - Куда ты держишь путь, Дакейрас?
   - За бронзовыми доспехами.
   - Зачем они тебе?
   - Есть один дренайский полководец по имени Эгель - я должен доставить  их
ему. Это поможет ему в борьбе, которую он ведет.
   - Я видел их.
   - Ты побывал на Рабоасе?
   - Да, много лет назад. Доспехи хранятся в пещере, в самом сердце горы. Но
их хорошо стерегут.
   - Кто, надиры?
   - Хуже - чудища, живущие во мраке пещер.
   - Как же тебе тогда удалось поглядеть на доспехи?
   - Я шел с племенем моей жены,  с  Волчьей  Головой.  Нас  было  пятьдесят
человек. Хан женил своего младшего сына и  хотел  показать  ему  легендарные
доспехи.
   - Меня удивляет, что надиры не взяли их себе.
   - Это невозможно. Ты разве не знаешь? На самом деле их не существует.
   - Говори яснее.
   - Доспехи - лишь видимость.  Если  тронуть  их,  рука  пройдет  насквозь.
Настоящие доспехи спрятаны в другом месте горы - никто не знает где.  А  те,
что видны, всего лишь мерцающий призрак - ему-то все и поклоняются.
   Нездешний промолчал, задумчиво глядя в огонь.
   - Я думал, ты знаешь, где спрятаны настоящие доспехи, - сказал Гурион.
   Нездешний покачал головой и рассмеялся, а опечаленный Гурион отвел глаза.
   - Будь прокляты все романтики! - воскликнул,  отсмеявшись,  Нездешний.  -
Гореть бы им в седьмом круге ада!
   - Ты ведь это не всерьез.
   Нездешний запустил пальцы в волосы и встал.
   - Знал бы ты, до чего я устал. Мне кажется, будто я тону в зыбучем песке,
а мои сострадательные друзья позаботились привязать камни к  моим  ногам.  Я
наемный убийца и убиваю за деньги. Хорошее занятие для романтика,  верно?  Я
охочусь на людей. Но на этот раз все охотятся за мной - люди, звери  и  духи
Тьмы. Если верить моему другу Дардалиону, мое дело служит Истоку. Слыхал  ты
об Истоке? - Гурион кивнул. - Так вот, дружище: служить Истоку нелегко.  Его
не видно и не слышно, и помощи от него не дождешься.
   - Однако он привел тебя к парому.
   - Мои враги умеют незримо  летать  в  ночи,  -  усмехнулся  Нездешний,  -
вызывать оборотней из преисподней и читать чужие мысли. А  на  моей  стороне
Бог, способный, самое большее, привести человека к парому.
   - И все-таки ты жив. - Пока да - но завтра все начнется сызнова.

Глава 20

   Дардалион отвернулся от Астилы и облокотился на широкий подоконник.  Само
окно,  как  и  все  окна  в  замке,  представляло   собой   узкую   щель   и
предназначалось скорее для защиты, нежели  для  освещения.  Лучник  из  этой
амбразуры мог стрелять  вправо,  влево  и  прямо,  захватчики  же  не  имели
возможности проникнуть через нее в замок, а вражеская стрела могла попасть в
нее разве что случайно. Дардалион, опираясь на локти, смотрел на  крепостную
стену.
   Там опять кипел кровавый бой, но защитники держались  стойко.  За  стеной
громоздились  обгоревшие  останки  двух  вагрийских  осадных  башен,  вокруг
валялись почернелые трупы. Третью башню  медленно  подтягивали  к  крепости.
Защитники поджидали ее с маслом и огнем наготове. За башней  шла  вагрийская
пехота, готовая по команде устремиться  на  приступ.  Дардалион  заморгал  и
отвел взгляд от стены.
   - Почему ты не хочешь слушать меня, Дардалион? - спросил Астила.
   - Я слушаю тебя, брат, - повернулся к нему Дардалион, - но ничем не  могу
тебе помочь.
   - Ты нужен нам здесь. Мы гибнем. Уже семеро наших ушло  к  Истоку  -  без
тебя нам не обойтись.
   - Нездешний тоже нуждается во мне. Я не могу его бросить.
   - Мы теряем мужество. - Астила опустился на узкую койку и охватил  голову
руками.
   Дардалион впервые заметил, как устал его друг, заметил сгорбленные  плечи
и багровые круги под яркими некогда глазами. Он отошел от окна и сел рядом с
Астилой.
   - Силы мои ограничены, а дел непочатый край. Я искренне верю  в  то,  что
Нездешний спасет дренаев. Не могу объяснить почему - но,  сколько  бы  я  ни
молился, доспехи еженощно являются мне: я вижу, как  они  светятся  в  своей
темной  пещере.  А  между  тем,  столь  бесценное  для  нас  сокровище  ищет
один-единственный человек. Один-единственный, Астила! Он  один  противостоит
Братству, надирам, а теперь еще и адским  чудовищам.  Без  меня  ему  конец.
Попытайся понять меня. Ну пожалуйста.
   Астила, помолчав, взглянул в лицо Дардалиону.
   - Ты мой наставник, и я буду следовать за тобой до  самой  смерти,  да  и
после нее. Но знай: наш  конец  близок.  Скажу  без  ложной  скромности,  из
братьев я самый сильный - и мои силы на исходе. Если я  отправлюсь  ночью  в
дозор, я уже не вернусь. Ты хочешь этого? Пусть  будет  так.  Но  верь  мне,
Дардалион, дело обстоит именно так: либо Тридцать, либо Нездешний. Полагаюсь
на твой суд.
   Дардалион положил руку ему на плечо.
   - Я тоже изнурен до предела. Мне  стоит  великого  труда  держать  вокруг
Нездешнего щит, но я не вправе убрать его - даже ради тебя.
   - Понимаю, - глухо промолвил Астила. - Пойду готовиться к ночи.
   - Нет. Давай  признаем  честно:  битву  мы  проиграли.  Теперь  мы  будем
защищать только Карнака да нескольких  офицеров.  -  Тогда  Братство  займет
крепость.
   - Что поделаешь? Наши воины - сильные люди,  Астила.  Хорошие  люди.  Они
выстоят даже в пелене отчаяния.
   - Ты правда в это веришь?
   - Во что же еще остается нам верить? Кто-то дрогнет, кто-то  умрет  -  но
другие дадут отпор. Я не верю, что зло восторжествует. Не могу поверить.
   - Оно торжествует повсюду - страна лежит в руинах.
   - Здесь оно еще не восторжествовало, Астила.
   - Но и война еще не окончена, Дардалион.

***

   Йоната мучили дурные сны, и он проснулся в поту. Он видел, как пляшет его
отец, снятый с виселицы, с багровым лицом и вывалившимся изо рта языком.  Он
плясал, а знатные господа смеялись  и  швыряли  ему  медяки  -  эти  господа
лакомились соловьиными язычками в то время, когда отец просил  на  хлеб;  за
один кубок вина они платили больше, чем он тратил в месяц на всю семью.  Они
подшучивали и насмехались над ним.
   Йонат сел, весь дрожа. По стене шли Карнак с Гелланом и  Дундасом.  Йонат
плюнул, обуреваемый злобой.
   Если бы хоть кто-то послушал его год назад, вагрийцы никогда не вторглись
бы в страну. Но господа думают не  так,  как  простолюдины.  Им  бы  урезать
Легион, лишить солдат честного заработка. Обречь их на голод  -  ведь  земля
всех не прокормит. Кого заботит судьба простого солдата? Никого  -  а  всего
меньше господ в шелковых  одеждах,  с  мечами,  оправленными  в  драгоценные
каменья. Любопытно, что бы они стали делать, если  бы  солдаты  взяли  да  и
разошлись по домам? И вагрийцы, и дренаи? Стали бы сражаться друг с дружкой?
Ну нет - такая игра им быстро бы приелась.
   Его думы нарушил Геллан.
   - Я вижу, ты не спишь. Можно посидеть с тобой?
   - Сделайте милость.
   - Как у тебя дела?
   - Неплохо.
   - Хотел бы и я сказать то же самое. Вряд ли я долго протяну, если все дни
будут похожи на этот. Ты когда-нибудь испытываешь такое чувство?
   - Время от времени. Это пройдет, командир, с первой же завтрашней атакой.
   - Надеюсь. Ты нынче вел себя молодцом, Йонат, - удержал своих, когда  все
казалось потерянным. Немногие способны на такое. Это дается человеку  свыше,
и я первым разглядел в тебе этот дар. Я горжусь тобой - говорю это искренне.
Потому-то я и сделал тебя офицером.
   - А не потому ли, что я смутьян? - буркнул Йонат.
   - Нет. Ты и ворчишь потому, что тебе не все равно.  Тебя  заботит  судьба
легионеров - а значит, и самого Легиона. В тебе есть напор и отвага, и  тебя
уважают - для офицера это главное. Называться можно как угодно,  но  человек
не всегда соответствует своему званию. Ты своего достоин.
   - Но не по праву рождения.
   - Я не знаю, да и знать не хочу, от кого ты родился. А известно ли  тебе,
что мой отец торговал рыбой? Однако я им горжусь, ведь он из кожи  вон  лез,
чтобы дать мне образование.
   - Мой отец был пьяницей, и его повесили за  то,  что  он  увел  лошадь  у
дворянина.
   - Но ты-то не таков. - Еще бы! И скажу вам вот что:  никогда  я  не  буду
служить чужому королю.
   - Я тоже. Но об этом подумаем завтра, а сейчас надо спать.
   Геллан встал, и Йонат спросил с усмешкой:
   - Ваш отец правда был рыбник?
   - Нет, он был князь. Я приврал немного, чтобы тебя позлить.
   - В это мне больше верится.
   - Охотно понимаю. Спокойной ночи, Йонат.
   - Спокойной ночи, командир.
   -  Кстати,  Дардалион   говорит,   что   священники   не   могут   больше
сопротивляться Черному Братству. Он просит последить за тем, чтобы  люди  не
предавались унынию, - враг постарается вывести из строя тех,  кто  послабее,
так что поглядывай.
   - Хорошо.
   - Вот и отлично. За твой участок я спокоен.
   Геллан  зашагал  прочь,  усмехаясь  во  мраке.  Его  отец  владел   пятью
рыболовными флотилиями - как бы старому князю понравилось, что  его  назвали
рыботорговцем?

***

   Проспав около часа, Нездешний оседлал коня  и  попрощался  с  паромщиком.
Ночь была ясная, и далекие горы стояли, точно стена на краю света.
   - Береги себя, - сказал Гурион, протянув на прощание руку.
   - Ты тоже, дружище. На твоем месте я переправился бы обратно. Эти зверюги
охотятся за мной - сюда они не вернутся.
   Три дня ехал  он,  по  возможности  скрывая  следы,  переправляясь  через
быстрые ручьи, взбираясь на каменистые склоны. Но вряд ли его  усилия  могли
надолго задержать демонов, идущих по следу, - а помимо  них  оставались  еще
враги в человеческом обличье.
   Дважды он останавливался  в  лагерях  нотасов  и  один  раз  перекусил  с
четырьмя охотниками  -  они  встретили  его  холодно  и  явно  примеривались
ограбить. Но в высоком южанине было нечто такое, что удержало их: не лук, не
ножи и не меч, скорее расчетливый взгляд и уверенность осанки.  Поэтому  они
дали ему поесть и с видимым облегчением посмотрели ему вслед.
   К ночи в их стан нагрянули другие надиры, которых было куда больше, - они
долго расспрашивали охотников, а потом зверски убили их.
   Назавтра  девять  Черных  Братьев  вспугнули  стервятников,   кормившихся
трупами, и тут же двинулись дальше.
   Ближе к сумеркам в охотничий лагерь явился первый оборотень, привлеченный
запахом  крови.  Из  пасти  у  него  капала  слюна,  красные  глаза  горели.
Стервятники, захлопав крыльями, с трудом оторвали свои погрузневшие тела  от
земли и расселись на ближних деревьях, глядя оттуда на новых пришельцев.  Из
кустов вылезли остальные оборотни. Один, одолеваемый голодом, запустил клыки
в окровавленный труп, но тут же закашлялся, выплюнул кусок и громко завыл.
   Четверо зверолюдей устремились на север.
   В сорока милях от них Нездешний приближался к южным отрогам гряды.  Степь
здесь, точно искромсанная ножом, изобиловала глубокими каньонами. В каньонах
бежали ручьи, росли  деревья  и  порой  попадались  заброшенные  хижины.  На
склонах паслись дикие козы и овцы, а на северо-востоке,  у  водопада,  щипал
траву табун диких лошадей.
   Нездешний съехал вниз по склону в тенистый лес.
   Земля здесь, в отличие от засушливых степей, была  черной  и  жирной,  не
хуже, чем на Сентранской равнине. Но  ни  рожь,  ни  пшеница,  ни  фруктовые
деревья не росли на ней.
   Надиры - кочевой народ: охотники, воины и убийцы, они не создавали ничего
и не заботились о будущем. Их  девизом  было  "Победить  или  умереть"  -  и
Нездешний мог убедиться, что  скорее  полагалось  бы  говорить  "победить  и
умереть".
   Что ждет народ, не имеющий ничего своего?
   Где их книги, их стихи, их  архитектура,  их  философия?  Где  весь  этот
громадный каркас, из которого складывается цивилизация?
   Надиры обречены стать пылью веков  -  они  пронесутся  по  земле,  словно
ураган, и исчезнут.
   Для чего они вообще живут  на  свете?  Разрозненные,  враждующие  друг  с
другом племена никогда не станут единым народом.
   В этом тоже есть свое благо - по крайней мере, они никогда не  обеспокоят
народы юга. Им хватает своих забот.
   Нездешний остановился отдохнуть в  пещере  на  дальней  стороне  каньона.
Достав скребницу, он вычесал репьи из шерсти коня и сводил его  на  водопой.
Потом развел костер, сварил похлебку из вяленого мяса и лег поспать на  пару
часов. На долгом подъеме он то и дело  оглядывался  назад  и  впервые  после
переправы через реку заметил за собой погоню.  Он  поднимался  к  северу,  а
около двадцати надирских всадников спускались в каньон с юга.
   Он поехал дальше. Всадники отставали от него часа на четыре, и за ночь он
увеличит отрыв. Погони он не боялся, но впереди  вставал  Рабоас,  Священный
Великан, и там охотники неминуемо сойдутся с жертвой.
   Мысли его обратились к Кадорасу. Почему  тот  отдал  жизнь  за  человека,
которого едва знал, которого поклялся  убить?  Что  побудило  хладнокровного
убийцу поступить подобным образом?
   Нездешний усмехнулся.
   А что побудило  его  самого  спасти  Дардалиона?  Зачем  он  так  яростно
сражался за Даниаль и детей? Зачем он едет на  верную  смерть,  взявшись  за
дело, обреченное на провал?
   Перед ним возникло лицо Даниаль, тут же  сменившееся  бородатой  топорной
физиономией Дурмаста. Вновь пронеслось видение, явившееся ему в огне. Он  не
мог в него поверить, но разве Дурмаст прежде не убивал женщин и детей?
   Солнце  закатилось,  а  конь  все  трусил  вперед.  Стало  прохладно,   и
Нездешний, отвязав плащ от седла, накинул его  на  плечи.  С  приходом  ночи
страх перед оборотнями усилился. Где-то они теперь?
   Он оглядывался то по сторонам, то назад в густеющих  сумерках,  борясь  с
искушением зарядить арбалет. От длительной  нагрузки  механизм  портится,  а
этих чудищ надо встречать во всеоружии.
   Облака разошлись, и луна залила белым светом лесистый склон. Не  хотелось
ему ночью въезжать в чащу, но лес раскинулся далеко на  запад  и  восток.  С
тихим проклятием Нездешний направил коня в гущу стволов. В лесу  его  сердце
забилось быстрее и дыхание участилось. Сквозь листву пробивались серебристые
лунные лучи. Копыта глухо стучали по мягкому лесному  ковру.  Вот  перебежал
дорогу барсук, весь серебряный в лунном свете. Нездешний выругался и зарядил
арбалет.
   Ночную тишину огласил пронзительный волчий вой.  Нездешний  непроизвольно
спустил курок, и стрела ушла куда-то вверх.
   - Ну ты, остолоп, держи себя в руках! - сказал он себе.
   Он вставил новую стрелу и снова натянул арбалет. Вой донесся с востока, и
Нездешний определил по звуку, что волчья стая травит свою добычу - вероятно,
оленя - и что  погоня  близится  к  концу  Волки  гнали  зверя  много  миль,
понемногу изматывая его, и теперь ему некуда деться.
   Нездешний продолжил  свой  путь.  Волки  умолкли:  значит,  добыча  опять
ускользнула от них. Он натянул поводья, не желая пересекать им дорогу. Конь,
заржав, попытался свернуть в сторону, но всадник удержал его.
   Впереди, шагах в тридцати  от  него,  из-за  деревьев  показался  бегущий
человек. Он был  ранен  и  приволакивал  левую  ногу.  В  руке  была  зажата
громадная дубина. Волк, бегущий следом, прыгнул на добычу. Человек обернулся
и дубиной сокрушил ему ребра. Волк отлетел футов на десять.
   Человек был очень велик  -  Нездешний  в  жизни  еще  не  встречал  таких
здоровенных, - ив темноте казалось, будто на нем надета жуткая маска с белым
наростом на лбу.  Нижнюю  часть  маски  занимал  безгубый  рот  с  торчащими
клыками. В сумерках трудно было что-либо разглядеть, но ясно было одно - это
не надир.
   Из леса выскочили новые волки, и человек,  взревев  от  досады  и  гнева,
прислонился спиной к  дереву.  Хищники  подкрадывались  к  нему  с  опаской,
растянувшись  широким  полукругом.  Один  волк  напал  справа,   и   человек
обернулся. В  то  же  мгновение  слева  на  него  бросился  другой.  Человек
отшатнулся - челюсти лязгнули у самого его горла. Он замахнулся дубиной,  но
третий волк уже кинулся на него.
   И тут в шею зверя вонзилась стрела, пущенная из арбалета.
   Нездешний заорал во всю глотку и  пустил  коня  вскачь.  Еще  один  зверь
рухнул, пораженный стрелой в голову. Волки разбежались.
   Человек у дерева обмяк и повалился на колени. Нездешний спрыгнул  наземь,
привязал коня к высокому кусту,  перезарядил  арбалет  и  оглядел  подлесок.
Волки ушли - только вот вопрос, надолго ли?
   Человек зажимал рукой глубокую рану у плеча. - Повезло же тебе, приятель,
- покачал головой Нездешний.
   Человек поднял голову... и Нездешний остолбенел.
   То, что он  принял  за  маску,  оказалось...  лицом.  Посреди  лба  сидел
единственный глаз с двумя зрачками, окруженный золотистой радужкой. Носа  не
было вообще - только две затянутые перепонкой щели  под  глазом.  На  рот  и
вовсе страшно было смотреть - он напоминал формой  букву  "Л"  и  был  усеян
клыками, острыми, как наконечники стрел. Как-то раз Нездешний видел огромную
белую рыбу с таким же ртом, и это зрелище навсегда осталось  в  его  памяти.
Тогда он здорово перепугался и поклялся никогда не входить в море. Но  это?!
Арбалет был заряжен, и Нездешний задумался:  не  лучше  ли  отойти  назад  и
всадить обе стрелы в чудище, пока оно не набросилось на него. Но тут большой
круглый глаз закрылся, и чудище повалилось наземь.
   Упускать такой случай не стоило. Нездешний уже  попятился  к  лошади,  но
какое-то противоречивое чувство заставило его вернуться к раненому.
   Он зашил ему раны на руке и ноге, как когда-то  Дардалиону,  и  перевязал
их, как умел. Великан был гол, если не  считать  побитой  молью  набедренной
меховой повязки, - Нездешний завернул его в одеяло и развел костер.
   По прошествии часа  существо  открыло  свой  единственный  глаз  и  село.
Нездешний предложил ему вяленого мяса - великан молча принял кусок  и  мигом
его проглотил.
   - Ты говорить-то умеешь?
   Великан смотрел на него своим глазом.
   Пожав плечами, Нездешний дал ему еще мяса.
   - Понимаешь хотя бы, что я говорю?
   Существо кивнуло.
   - Я не могу остаться здесь с тобой. За мной охотятся - и люди,  и  звери.
Понимаешь?
   Существо указало рукой на юг. - Верно,  они  движутся  с  юга.  Мне  надо
ехать, но я оставлю тебе еды.
   Подойдя к лошади, Нездешний с минуту помедлил, потом развернул  одеяло  и
достал из него два острых как бритва охотничьих ножа с костяными рукоятками.
   - Возьми - авось пригодится.
   Великан протянул невероятно длинные пальцы с темными  кривыми  ногтями  и
поднес ножи к  глазу.  Увидев  в  лезвиях  свое  отражение,  он  заморгал  и
отвернулся, а потом, кивнув, встал,  выпрямившись  во  весь  свой  громадный
рост.
   Нездешнему сделалось не по себе.  Выражение  лица  великана  трудно  было
разгадать, и в руках он держал два ножа.
   - Будь здоров, приятель, - выдавил улыбку Нездешний. С этими  словами  он
вскочил в седло, рывком отвязав узду.
   Чудовище издало глухое ворчание, от которого конь в испуге попятился.
   - Удоров ыател, - выговорило оно с трудом, скособочив от усилия голову.
   Нездешний, ничего не поняв, только кивнул и тронул коня.
   - Удь оров рыятел!
   Теперь Нездешний понял, обернулся и помахал рукой.
   - Будь здоров! - отозвался он и исчез во мраке.

Глава 21

   На горном перевале к востоку от Пурдола двое  молодых  солдат  завтракали
хлебом и сыром, беседуя  о  легендарных  шлюхах  Пурдолского  порта.  Солнце
светило ярко, и один из дозорных, Тарвик, ходивший в  солдатах  шестой  год,
подошел к обрыву, глядя на простирающуюся к северу пустыню. Он бы