ишел  в  большой  зал,  где  Мерлон  помогал  надирским
женщинам готовить пищу для воинов. Шиа, месившая тесто, улыбнулась Экодасу.
   - Как поживаешь? - спросил он.
   - Хорошо, молельщик. Вы прибыли как нельзя вовремя.
   - Я не думал, что мы поспеем вовремя.  Сначала  мы  уехали  на  запад,  в
Вагрию, потом повернули на юг, чтобы избежать захватчиков. Путешествие  было
долгим.
   - Но теперь ты здесь, со мной.
   - Мне жаль было услышать о смерти твоего брата.
   - Почему? Разве ты его знал?
   - Нет. Но это причинило боль тебе, и я сожалею.
   Выйдя из-за стола, она подошла к нему.
   - Боль эта только моя, больше ничья. Притом я горжусь  им,  ведь  рыцарь,
которого он убил, был убийцей нашего отца. Я благодарю за это  богов.  Белаш
теперь в Чертогах Героев, где прекрасные девы наливают ему вино.  Там  много
вкусного мяса, и он может скакать хоть на  ста  лошадях,  если  пожелает.  Я
горюю только о том, что больше его не увижу, но за него я счастлива.
   Экодас, не зная, что ей на это ответить, с поклоном попятился прочь.
   - Теперь ты стал похож на  мужчину,  -  одобрительно  сказала  она.  -  И
дерешься, как настоящий воин. Я  видела,  как  ты  убил  троих  и  покалечил
четвертого.
   Он поморщился и поспешно вышел, но она последовала за ним к низкой  стене
вокруг двора. Звезды светили ярко, и Экодас вдохнул в себя прохладный чистый
воздух.
   - Я чем-то тебя обидела? - спросила Шиа.
   - Нет. Просто мне... не нравится убивать. И мне неприятно слышать, что  я
покалечил человека.
   - За него не беспокойся. Я прикончила его - перерезала горло.
   - Это меня не слишком утешает.
   - Да ведь они наши враги, - сказала она наставительно, как ребенку. - Что
же еще с ними делать?
   - У меня нет ответа, Шиа. Только вопросы, на которые  никто  ответить  не
может.
   - Почему? Я могу, - весело заявила она.
   Он присел на каменную ограду, глядя в ее освещенное луной лицо.
   - Ты так уверена в себе. Отчего это?
   - Я знаю то, что знаю, Экодас. Спрашивай, и я отвечу.
   - Я ненавижу убивать. Я твердо это знаю. Почему  же  во  время  вчерашней
битвы я чувствовал такой восторг с каждым ударом меча?
   - Я думала, твои вопросы будут потруднее. Это дело духа и плоти,  Экодас.
Дух бессмертен. Он любит Свет, поклоняется красоте и благородству. И впереди
у него вечность. Плоть же темна, ведь она знает, что  жить  ей  недолго.  По
сравнению с жизнью духа жизнь плоти,  как  вспышка  во  мраке.  У  нее  едва
хватает времени, чтобы порадоваться жизни, познать счастье желать  и  иметь.
Она хочет испробовать все и не заботится  ни  о  чем,  кроме  существования.
Радость, которую ты испытывал, исходила от плоти, и не нужно презирать  себя
за это. - У Шиа вырвался низкий гортанный смешок, заронивший огонь  в  кровь
Экодаса.
   - Что тут смешного?
   - Тебе бы надо пожалеть свою плоть, Экодас. Ну что ты  предлагаешь  ей  в
течение ее бренного существования? Вкусную еду? Хмельные вина? Танцы? Любовь
при свете костра? - Шиа вновь фыркнула. -  Неудивительно,  что  она  находит
такую радость в бою, как по-твоему?
   - Ты ведешь грешные речи, - упрекнул он.
   - Они волнуют тебя?
   - Да.
   - Но ты борешься с собой.
   - Я должен. Я сам выбрал такую жизнь.
   - Веришь ты в то, что дух бессмертен?
   - Конечно.
   - Так не будь же себялюбцем, Экодас. Разве  плоть  не  заслуживает  своей
доли? Взгляни - вот мои губы, полные и сладкие. Вот мое тело -  оно  твердое
там, где нужно, и мягкое, где полагается.
   В горле у него пересохло, и  он  заметил,  что  она  придвинулась  совсем
близко. Он встал и отстранил ее от себя на расстояние вытянутых рук.
   - Зачем ты мучаешь меня? Ты же знаешь, я не могу дать тебе того,  что  ты
желаешь.
   - А если б мог, дал бы?
   - Да, - признался он.
   - У нас тоже есть священники. Кеса-хан - один из них. Он  тоже  соблюдает
воздержание, но только потому, что сам так пожелал. Он не осуждает  плотскую
любовь. Веришь ты, что нас создали боги?
   - Да. Исток нас создал.
   - Разве не они... или Он, если  хочешь...  разве  не  Он  повелел,  чтобы
мужчины и женщины желали друг друга?
   - Я вижу, куда ты ведешь, и отвечу вот что:  есть  много  путей  служения
Истоку. Одни мужчины женятся и заводят детей, другие избирают иной путь. То,
что ты сказала о  плоти,  очень  мудро,  но  дух,  подавляя  желания  плоти,
становится сильнее. Мой дух способен летать по воздуху, читать мысли, лечить
больных, удалять раковые опухоли. Понимаешь? Я могу делать все  это,  потому
что  Исток  благословил  меня  -  и  потому,  что  воздерживаюсь  от  земных
удовольствий.
   - Был ты когда-нибудь с женщиной?
   - Нет.
   - А что говорит твой Исток об убийстве?
   - Его служители приносят обет любить все  живое,  -  с  грустной  улыбкой
ответил Экодас, - и никому не причинять зла.
   - Значит, вы намеренно нарушили одну из его заповедей?
   - Выходит, что так.
   - Разве любовь - более тяжкий грех, чем убийство?
   - Конечно, нет.
   - И твой Дар остался при тебе?
   - Да.
   - Поразмысли же об этом, Экодас, - с умильной улыбкой  произнесла  она  и
вернулась в замок.

***

   Гибель Белаша и Анши Чена лишила надиров главенства, и в крепости  царило
уныние - надиры  покорились  судьбе.  Они  привыкли  сражаться  конными,  на
просторах  степей,  и  чувствовали  себя  неуютно  на  искривленных   стенах
Кар-Барзака.
   На серебряных рыцарей они взирали с опаской и почти  не  разговаривали  с
Сентой и Мириэль.  Но  с  Ангелом  дело  обстояло  иначе.  Его  нескрываемая
враждебность делала его понятным, и надирам с ним было проще. Он не проявлял
к ним снисходительности, не поучал их. Узы взаимной  неприязни  и  взаимного
уважения крепко связывали бывшего гладиатора с кочевниками.
   Он расставил их вдоль стены, велев набрать побольше камней, чтобы швырять
во врага. Он назначал начальников, отдавал приказы и поднимал дух беззлобной
руганью и грубоватыми шутками, а его открытое презрение к  готирам  помогало
воинам преодолеть свой страх.
   На третий день осады, с восходом солнца, он собрал к  себе  командиров  и
присел на корточки в их кругу.
   - Вот что, ребята, никто из вас отроду не видал осады, поэтому я расскажу
вам, с чем это едят. Они попрут вперед с голыми стволами  вместо  лестниц  и
прислонят их к стене,  а  потом  полезут  вверх  по  обломанным  веткам.  Не
пытайтесь оттолкнуть лестницы от стены.  Вес  самого  ствола  и  вооруженных
людей  на  нем  этого  не  позволяет.  Сталкивайте  их  влево  или   вправо,
используйте тупые концы копий либо захватывайте верхушки веревкой. Главное -
сбить равновесие. Нас тут около трехсот человек, но нам понадобится запасной
отряд, чтобы в случае чего заткнуть брешь на стене. Ты, Субай, -  сказал  он
широкоплечему воину с рваным шрамом на правой щеке, - отберешь в запас сорок
человек и будешь ждать  с  ними  во  дворе,  следя  за  боем.  Если  оборона
прорвется, придешь на подмогу.
   - Как прикажешь, - проворчал Субай.
   - Смотри не подведи, иначе оторву тебе руку и отколочу тебя ею до смерти.
   Воины заулыбались.
   - А теперь все за мной, к воротам!
   Створки ворот давно уже сгнили, но надиры умудрились  опустить  подъемную
решетку, заржавевшую и весившую не меньше двух тонн. За ней  устроили  завал
из перевернутых повозок и поставили  там  тридцать  лучников.  -  Они  будут
пытаться поднять решетку, - сказал Ангел. - Это им не удастся, потому что мы
заклиним ее сверху. Она проржавела насквозь, и они примутся взламывать ее  с
помощью пил и молотков. Ты... как, бишь, тебя звать?
   - Сколько можно спрашивать,  уродина?  -  откликнулся  горбоносый  надир,
ростом  выше  большинства  своих  соплеменников.  Ангел  полагал,   что   он
полукровка.
   - Вы для меня все на одно лицо. Ну, так как тебя звать?
   - Орса-хан.
   - Так  вот,  Орса-хан,  будешь  командовать  обороной  ворот.  Когда  они
прорвутся - а они рано или поздно прорвутся, - подожжешь  повозки  и  будешь
сдерживать врага, чтобы люди со стены успели отойти в замок.
   - Покуда я жив, они не прорвутся, - заверил Орса.
   - Вот это по-нашему, парень! Ну что, вопросы есть?
   - Зачем вопросы? - отозвался Борсай, безбородый шестнадцатилетний  юноша.
- Они придут, и мы будем убивать их, пока они не уберутся. Разве не так?
   - Тоже верно, - согласился Ангел. - Вот что, когда они влезут на стену, а
некоторые влезут непременно, не бейте их по головам. Рубите  руки,  которыми
они будут хвататься за край. На них будут перчатки, но добрая сталь разрубит
их. Каждый враг, падая, может увлечь за собой двух или трех, и больше уж они
не встанут.
   Закончив наставления. Ангел прошел по стене. Если верить Тридцати, готиры
собирались нанести первый мощный удар по  южным  воротам.  Там  защитники  и
сосредоточили всю свою  силу,  расставив  на  прочных  стенах  через  редкие
промежутки пятьдесят человек.  Ангел  хотел  вооружить  молодых  женщин,  но
надиры воспротивились этому. Война - дело  мужчин,  сказали  ему.  Ангел  не
спорил: скоро они сами переменят свое решение.
   Сента и Мириэль шли через двор навстречу ему. Ангел испытал  гнев;  видя,
как она льнет к Сенте, он понял, что они стали любовниками.  Это  вызвало  у
него во рту вкус желчи, но он заставил себя улыбнуться.
   - Похоже, будет холодно, - сказал  он,  указывая  на  снеговые  тучи  над
горами.
   - Ничего, готиры не  дадут  нам  замерзнуть,  -  ответил  Сента,  обнимая
Мириэль за плечи. Она с улыбкой чмокнула его в щеку.
   Они были хорошей парой - высокая, сияющая  счастьем  девушка  и  красивый
золотоволосый воин, одетый в блестящий  панцирь  поверх  замшевой  рубахи  и
тугие кожаные штаны. Рядом с ними Ангел чувствовал себя старым - груз  годов
и разочарований висел на нем, словно свинцовые цепи. Его собственные штаны и
камзол были изодраны и покрыты грязью, а раны болели  немногим  меньше,  чем
сердце.
   Он прошел мимо них к замку, видя, что они даже  не  замечают  его  ухода.
Немой мальчик  сидел  на  ступенях  с  деревянным  мечом  за  поясом.  Ангел
приветственно сжал руки. Мальчик повторил его жест и встал, улыбаясь во весь
рот.
   - Есть хочешь, парень? - Ангел поднес пальцы ко рту и сделал  вид,  будто
жует. Мальчик закивал, и Ангел повел его в главный  зал,  где  жарко  пылали
кухонные очаги. Толстый рыцарь в кожаном переднике помешивал похлебку.
   - Немножко мяса на костях  ему  не  помешает,  -  с  улыбкой  сказал  он,
взъерошив мальчику волосы.
   - Но не в таком количестве, как у тебя, брат, - ответил Ангел.
   - Странное дело: стоит  мне  взглянуть  на  медовую  коврижку,  и  я  уже
чувствую, что толстею. - Он усадил мальчика  за  стол,  налил  ему  в  миску
похлебки и с  нескрываемым  удовольствием  стал  смотреть,  как  ребенок  ее
поглощает. - Ты бы попросил Экодаса взглянуть на мальчонку, - предложил  он.
- Экодас у нас настоящий  целитель.  Ведь  мальчик  не  родился  глухим,  он
лишился слуха в младенчестве. И голосовые связки у него здоровы; не  говорит
он только потому, что не слышит.
   - Откуда ты все это знаешь?
   - Такой уж у нас, у толстяков, дар, - усмехнулся  рыцарь.  -  Меня  зовут
Мерлон.
   - Ангел, - представился гладиатор. Протянув  Мерлону  руку,  он  удивился
крепости пожатия и стал смотреть на монаха по-другому. - А в тебе,  пожалуй,
мускулов побольше, чем жира.
   - Исток благословил меня сложением столь же сильным, как мой аппетит.
   Пока они разговаривали, мальчик съел три миски супа и  полкаравая  хлеба.
Пришла Шиа и села на скамью рядом с Ангелом.
   - Говорила я тебе - не пустят они нас сражаться, - сердито  сказала  она.
Ангел усмехнулся.
   - Ничего! Не сегодня, так завтра они запоют по-другому,  как  только  нас
начнут штурмовать со всех четырех сторон. У  нас  не  хватит  мужчин,  чтобы
сдержать их. Пусть женщины подбирают все... лишнее оружие.
   - Оружие убитых?
   - Да. И не только оружие, но и панцири, и шлемы, и наручни.
   В зал вбежала молодая женщина с криком:
   - Идут! Идут!
   - Ну вот, началось. - Мерлон снял  передник  и  пошел  туда,  где  лежали
грудой его панцирь, шлем и меч.

***

   Мириэль стояла в левой стороне стены, почти на углу,  около  покосившейся
башенки. Во рту у нее пересохло при виде хлынувших  вперед  готиров,  и  она
перестала замечать жгучий зимний ветер.
   Солдаты тащили к стене двадцать деревьев с коротко обрубленными  ветвями.
Позади них двигались две тысячи пехотинцев  с  короткими  мечами  и  щитами.
Мириэль взглянула направо. На середине стены стоял Ангел, мрачный и могучий,
еще  не  обнаживший  меч.  Чуть  подальше  виднелся  Сента,  усмехающийся  в
предвкушении боя. Мириэль вздрогнула - но не от холода.
   Деревья-лестницы тащили больше тысячи человек, и топот их ног по  твердой
земле казался громом. Двое надиров рядом с Мириэль  складывали  на  парапете
большие камни. Лучники пустили  стрелы  в  наступающие  ряды,  но  почти  не
причинили вреда одетым в доспехи солдатам,  хотя  несколько  готиров  упали,
пораженные в незащищенные руки и ноги.
   Первый ствол с грохотом ударился о стену. Надирский воин  захлестнул  его
веревкой и стал тянуть.
   - Подожди, пусть они на него влезут! - закричал Ангел.
   О стену грохнули новые стволы. Зубцы в одном месте обвалились, и какой-то
надир, крича, полетел во двор с сорокафутовой  высоты.  Упав,  он  попытался
встать, но не смог из-за сломанной ноги. Несколько женщин подбежали к нему и
унесли в замок.
   Мириэль,  наложив  на  лук  стрелу,  высунулась  наружу.  Тысячи   солдат
карабкались вверх по спиленным ветвям. Прицелившись, она выстрелила в  висок
готиру, который почти уже добрался до верха. Он повалился назад и  увлек  за
собой следующего.
   Ангел швырнул вниз камень - тот попал в поднятый щит готира  и  раздробил
ему руку и плечо. Раненый чудом удержался на стволе,  но  камень  ударил  по
шлему нижнего солдата и сбросил его вниз. Камни градом посыпались со  стены,
а враги все лезли, и десятка два уже взобрались на стену.
   Сента, прыгнув вперед, ткнул мечом в горло  первому  из  врагов.  Мириэль
бросила лук и ухватилась за веревку, накинутую на первый ствол.
   - Помогите мне! - крикнула она, и трое ближних воинов  бросились  к  ней.
Вместе им удалось сдвинуть ствол с лезущими готирами на фут вправо.  Бревно,
потеряв равновесие, заскрипело и рухнуло.  Один  готир  прыгнул  все  же  на
стену, но не удержался  и  с  воплем  свалился  в  долину.  Падающее  бревно
врезалось в другой ствол и на миг  остановилось,  но  тут  же  поехало  вбок
вместе с ним.
   - Отпустите  веревку!  -  крикнула  Мириэль.  Веревка,  взвившись  вверх,
хлестнула по стене, точно кнут. Падающие лестницы увлекли за  собой  третью.
Мириэль кинулась вдоль стены к Сенте. - Лестницы  стоят  почти  вплотную,  -
сообщила она. - Если свалишь одну, упадут все три, а то и четыре.
   Он взглянул в сторону, куда она указывала, и кивнул. Предоставив на время
надирам отражать врага, он взял одну из приготовленных веревок,  накинул  на
ствол и стал тянуть. Ствол не сдвинулся с места,  Мириэль  присоединилась  к
Сенте, но тоже без успеха. Ангел, видя это, послал к ним четырех человек.
   Один из готиров, взобравшись  наверх,  бросился  на  Сенту.  Тот  заметил
опасность слишком поздно, но успел бросить веревку и пнуть врага  в  колено.
Готир упал, и Сента рубанул мечом ему по шлему.
   Солдат попытался встать. Сента двинул его плечом и сбросил во двор.
   Мириэль и остальные продолжали тянуть лестницу,  но  она  застряла  между
двумя зубцами стены. Ангел подобрал чей-то топор, нырнул под веревку и нанес
сокрушительный удар по искрошенному камню. После трех ударов гранитный зубец
закачался. Ангел пнул его ногой, и камень рухнул вниз. Бревно, грохнувшись о
соседний зубец, переломилось.
   Всех тянувших веревку отбросило назад, Мириэль смело со стены. Видя,  что
она падает, Ангел ухватился за веревку. Она содрала ему кожу  с  пальцев,  а
падающая Мириэль подтащила его к самому краю. Но он все держал,  не  обращая
внимания на боль и опасность падения. Его уже тянуло вниз, но надирский воин
навалился на него, а подоспевший Сента ухватил его за ноги.
   Мириэль болталась в пятнадцати  футах  от  гребня  стены.  Когда  веревка
перестала скользить, она вскарабкалась вверх, перекинула ногу через парапет,
и надир втянул ее на стену. Ангел поднялся на ноги. Ладони его были изодраны
в кровь.
   Сброшенная лестница повалила  семь  других,  убив  больше  сотни  солдат.
Боясь, как бы их не постигла та же участь, оставшиеся готиры слезли  вниз  и
отступили за пределы выстрела. Ликующие надиры  сбросили  наземь  оставшиеся
стволы. Субай, бросив свой резерв, взбежал  на  стену,  повернулся  к  врагу
спиной, спустил штаны и обнажил зад. Надиры взвыли от восторга.
   Орса-хан, высокий полукровка, поднял меч над головой и  стал  выкрикивать
какие-то  слова.  Защитники  подхватили  их,  посылая  свой  громовой   клич
недоумевающим готирам.
   - Что они кричат? - спросил Ангел.
   - Это конец боевой песни Волков, - сказал Сента. - В стихах  я  перевести
не сумею, но примерно это звучит так:

   Мы надиры,
   Вечно юные,
   Сталью пытаны,
   Победители.

   - Никто их особо сталью не испытывал, - заметил Ангел.
   - Поэт он и есть поэт, - засмеялся Сента. - Ступай перевяжи себе руки, ты
все закапал кровью.

Глава 18

   Быстрое  течение  лет  и  сопутствующий  этому  упадок   сил   бесконечно
раздражали Кеса-хана.  Он  с  юности  занимался  тайными  науками  -  учился
повелевать демонами и странствовать по туманным тропам, ведущим в прошлое  и
будущее. Но тогда, будучи молодым и полным сил, он еще недостаточно  отточил
свое мастерство, чтобы осуществить все это,  -  теперь  же,  когда  все  ему
доступно, ветхое тело отказывается ему служить.
   Да, жизнь - подлая штука,  признавал  Кеса-хан,  невольно  усмехаясь  над
тщетой существования. Он разворошил  огонь  в  своей  жаровне,  стоявшей  на
каменном полу в верхней комнате замковой  башни.  Потом  взял  из  глиняного
горшочка, поставленного заодно с прочими драгоценными сосудами вокруг  огня,
щепотку зеленого порошка и бросил  в  пламя.  Перед  ним  возник  Нездешний,
входящий в  городские  ворота  Гульготира.  Он  был  одет,  как  сатулийский
торговец - в серый шерстяной балахон  и  бурнус,  перевязанный  косичкой  из
черного конского волоса. На себе он тащил огромнейший тюк и  шаркал  ногами,
точно скрюченный ревматизмом старик. Кеса-хан улыбнулся.
   - Цу Чао ты не проведешь, но никто другой тебя не узнает,  -  сказал  он.
Картина померкла раньше времени, и Кеса-хан, тихонько выругавшись, подумал о
кристалле, лежащем на золотом полу под замком. "С ним ты опять  помолодеешь,
- сказал он себе, - и проживешь еще много столетий, помогая  Собирателю".  -
Полно, - сказал он вслух. - Будь это так, разве не увидел бы ты себя в одном
из будущих? Не обманывай себя, старик. Смерть близка.  Ты  сделал  все,  что
мог, для будущности своего народа, и тебе не о чем жалеть.
   - Не многие могут сказать о себе такое, - раздался голос Дардалиона.
   - Не многие живут ради одной-единственной цели, как жил я.
   Дардалион стоял на пороге.
   - Входи, священник. Тут сквозняк, а мои кости уже не столь молоды.
   В комнате не было мебели, и Дардалион, поджав ноги, сел на коврик.
   - Чему я обязан этим удовольствием? - спросил старый шаман.
   - Ты непростой человек, Кеса-хан, и мне недостает твоей хитрости. Но и  у
меня есть  кое-какая  власть.  После  нашего  последнего  разговора  я  тоже
совершил путешествие по туманным тропам и видел твоего Собирателя.
   - Только одного? - злобно блеснул глазами шаман. - Их ведь сотни.
   - Не сотни - тысячи. Целая паутина возможных будущих. Но  я  рассматривал
далеко не все вероятности. Я шел по  тропе,  ведущей  от  Кар-Барзака  и  от
ребенка, зачатого здесь. Это девочка - прекрасная  девушка,  которая  станет
женой молодого вождя. Их сын будет могуч, а внук - еще могущественнее.
   Кеса-хан вздрогнул.