смехаются над солдатами во время  учений.
Так не годится.
   - А что тут такого? Они добровольцы и в армии не состоят.  С  началом
боевых действий это все прекратится.
   - Все дело в том, Лучник, что боевые действия могут начаться  еще  до
прихода надиров. Я только что помешал одному  из  моих  людей  выпустить
кишки этому чернобородому  верзиле  Йораку.  Еще  немного  -  и  нам  не
миновать смертоубийства.
   - Хорошо, я поговорю с ними. Успокойся и выпей. Какого  ты  мнения  о
моей прекрасной лучнице?
   - Я не рассмотрел ее толком. Хорошенькая как будто.
   - Как видно, правда то, что говорят о кавалеристах. Вы все влюблены в
своих  лошадей!  Великие  боги  -  так  она,   по-твоему,   всего   лишь
хорошенькая?
   - Поговори со своими прямо сейчас - мне легче станет.
   Ссора назревает, а надиры всего в двух днях от нас.
   - Сказал же, поговорю. Давай-ка пока что  выпьем.  Ты  горячишься  не
меньше своих людей, а это вредно для боевого духа.
   - Ты прав, - внезапно усмехнулся Хогун. -  Так  всегда  бывает  перед
боем. Возьми Друсса - он точно медведь с головной болью.
   - Я слыхал, ты  проиграл  фехтовальный  турнир  толстяку,  -  хмыкнул
Лучник. -  Что  ж  ты  так,  старый  конь?  Теперь  не  время  соблюдать
субординацию.
   - Я не поддавался ему -  просто  он  хороший  боец.  Не  суди  о  нем
опрометчиво, мой друг, - он еще тебя удивит. Как удивил меня.  А  почему
ты сказал, что я расстроил девушку?
   Лучник улыбнулся, потом прыснул со смеху и налил себе еще вина.
   - Дорогой мой Хогун, когда женщина красива, она ждет...  как  бы  это
сказать.., некоторых знаков внимания со стороны мужчин.  Тебе  следовало
дать понять, что ты как громом поражен ее красотой.  Следовало  потерять
дар речи или, еще лучше, начать нести всякую чушь. Тогда  бы  она  всего
лишь облила тебя презрением. Ты же отнесся  к  ней  пренебрежительно,  и
теперь она тебя  возненавидит.  Хуже  того  -  она  сделает  все,  чтобы
покорить твое сердце.
   - Не вижу в этом никакого смысла. Зачем ей покорять мое  сердце,  раз
она ненавидит меня?
   - Затем, чтобы получить право тебя презирать. Ты что,  совсем  ничего
не понимаешь в женщинах?
   - Понимаю достаточно - и знаю, что у меня  нет  времени  на  подобный
вздор. Может быть, мне извиниться перед ней?
   - И дать ей понять, что ты сознаешь, как пренебрег ею?
   Дорогой ты мой, и чему тебя только учили?

Глава 18

   Друсс с радостью встретил солдат из Дрос-Пурдола - пусть их  немного,
но их прибытие доказывает, что Дельнох не забыт окружающим миром.
   И все-таки людей сильно недостает -  защита  будет  очень  нестойкой.
Первое сражение на Эльдибаре, первой стене, либо  поднимет  боевой  дух,
либо сломит его окончательно. Дельнох достаточно силен с  военной  точки
зрения, но дух - иное дело.
   Можно выковать из наилучшей стали меч небывалого совершенства  -  но,
если его слишком быстро из огня перенести в воду, он  треснет  там,  где
выдержал бы худший клинок. Так же и армия. Друссу доводилось видеть, как
бегут в панике хорошо обученные  войска  и  как  крестьяне,  вооруженные
вилами и мотыгами, стоят насмерть.
   Лучник и его стрелки теперь ежедневно упражнялись на  Кании,  третьей
стене, занимавшей самое широкое пространство между горами. Их мастерство
поражало. За десять ударов сердца шестьсот лучников пускали в воздух три
тысячи стрел. При первом приступе надиры будут под прицелом минуты  две,
пока не приставят к стене лестницы, и  за  эти  две  минуты  понесут  на
открытом месте страшные потери. Бойня будет кровавой - но решит  ли  она
исход дела?
   Скоро сюда придет самая большая из всех существовавших доселе армий -
орда, за двадцать лет создавшая империю из дюжины земель и ста  городов.
Ульрик того и гляди станет основателем самого крупного  за  всю  историю
государства - невероятное достижение  для  человека,  которому  нет  еще
пятидесяти.
   Друсс шел по Эльдибару, заговаривая с солдатами  и  перебрасываясь  с
ними шутками. За эти последние дни ненависть, которую они питали к нему,
рассеялась, как предрассветный туман. Теперь они видели его  таким,  как
есть:  несгибаемым  старцем,  воином  былых  времен,  живым   свидетелем
славного прошлого.
   Все вспомнили теперь, что он сам решил сразиться вместе с ними,  -  и
все знали почему. Только здесь на целом свете и мог оказаться  последний
из былых героев:  здесь,  в  величайшей  из  всех  крепостей,  последней
надежде дренаев, к которой движется величайшая в мире армия. Какое  иное
место мог выбрать Друсс-Легенда?
   Вокруг него понемногу собиралась толпа, и все новые  люди  спешили  к
Эльдибару. Скоро Друссу пришлось прокладывать себе дорогу сквозь  тесные
ряды, и еще больше солдат толпилось на открытом месте под стеной.  Друсс
взошел на зубчатый парапет и обернулся к ним лицом. Его  громовой  голос
заглушил все разговоры.
   - Оглянитесь  вокруг!  -  заговорил  он.  Серебряные  наплечники  его
черного колета сверкали на солнце, и белая борода сияла.  -  Оглянитесь.
Люди, которых вы видите, - это ваши товарищи,  ваши  братья.  Они  живут
рядом с вами и умрут за вас. Они защитят  вас  и  отдадут  за  вас  свою
кровь. Никогда в жизни не изведать вам больше такого дружества.  И  если
вы доживете до моих лет, то никогда не забудете ни  этот  день,  ни  все
последующие. Вы не поверите, сколь ясно  будете  их  вспоминать.  Каждый
день будет сиять в вашей памяти, будто кристалл.
   Да, здесь будут кровь и хаос, муки  и  боль  -  это  вы  тоже  будете
вспоминать. Но все пересилит сладостный вкус  жизни.  С  этим  ничто  не
сравнится, ребята.
   Мне, старику, вы можете поверить. Вам и  сейчас  кажется,  что  жизнь
хороша, - но она неизмеримо желаннее, когда смерть  караулит  на  каждом
ударе сердца. Для тех, кто выживет, куда милее станут и солнечный  свет,
и свежий ветер, и женские губы, и детский смех.
   Нельзя насладиться жизнью, пока ты не победил смерть.
   В будущем люди скажут: "Хотел бы я  быть  там,  с  ними",  -  хотя  и
позабудут давно, за что мы сражались.
   Пробил поворотный миг истории. Это сражение изменит мир: либо  Дренай
воспрянет снова, либо взойдет заря новой империи.
   И вы тоже принадлежите истории. - Друсс  вспотел  и  почему-то  очень
устал, он знал, что должен продолжать. Эх,  вспомнить  бы,  какие  слова
говорил старый воевода из  саги  Зибена.  Нет,  не  вспоминается.  Друсс
втянул глубоко в легкие сладкий горный воздух.
   - Кто-то из вас, вероятно, опасается, что может дрогнуть и  побежать.
Нет, вы не побежите! Другие боятся смерти. Да, некоторые из  вас  умрут.
Однако все мы смертны. Из этой жизни никто не выходит живым.
   Я сражался на Скельнском перевале, когда все говорили, что нам конец.
Говорили, что враг имеет слишком большое преимущество,  но  я  сказал  -
плевать мне на это!
   Я Друсс, и никто еще не сумел меня побить - ни надиры, ни сатулы,  ни
вентрийцы, ни вагрийцы, ни дренаи.
   И я говорю вам, призывая в свидетели всех богов и демонов этого мира,
- я и здесь не намерен быть побитым!  -  во  всю  мощь  проревел  Друсс,
вскинув над головой Снагу. Топор сверкнул на солнце, и  со  всех  сторон
загремело:
   - ДРУСС-ЛЕГЕНДА! Д РУСС-ЛЕГЕНДА!
   Люди на других стенах не слышали слов Друсса, но слышали крик толпы и
подхватывали его. Весь Дрос-Дельнох гудел, и эхо,  докатываясь  до  гор,
поднимало в воздух всполошенные стаи птиц. Но Друсс поднял руки, и вопль
утих, хотя со второй стены прибежало еще больше народу, чтобы  послушать
старика. Теперь здесь собралось почти пять тысяч человек.
   - Мы - рыцари Дрос-Дельноха, осажденного города. Здесь родится  новая
легенда, которая затмит Скельнский перевал.
   И здесь найдут свою смерть тысячи надиров. Сотни тысяч!  ТАК  КТО  ЖЕ
МЫ?
   - РЫЦАРИ ДРОС-ДЕЛЬНОХА! - грянуло в ответ.
   - Что мы несем?
   - СМЕРТЬ НАДИРАМ!
   Друсс хотел продолжать, но увидел, что  люди  поворачивают  головы  и
смотрят вниз, на долину. Вдалеке виднелись столбы пыли -  они  затмевали
небо, точно там собиралась гроза.
   Гроза всех гроз. В пыли засверкали копья - надиры вливались в  долину
со всех сторон и катились вперед  темным  валом,  а  за  ними  следовали
новые. Волна за волной показывались они на виду. Огромные осадные башни,
влекомые сотнями лошадей; гигантские катапульты; обшитые  кожей  тараны;
тысячи телег и сотни тысяч коней; несметные стада скота и больше  людей,
чем может постичь разум.
   Не одно сердце дрогнуло при этом зрелище. Отчаяние повисло в воздухе,
и  Друсс  тихо  выругался.  Ему  нечего  было  больше  сказать  -  и  он
чувствовал, что потерял их. Он повернулся к надирским конникам,  несущим
сплетенные из конского волоса  хоругви  своих  племен.  Уже  можно  было
различить их лица, угрюмые и страшные. Друсс воздел  в  воздух  Снагу  и
встал, расставив ноги, являя  собой  воплощенный  вызов.  Полный  гнева,
взирал он на надирских захватчиков.
   Увидев его, они придержали лошадей и, в  свой  черед,  воззрились  на
него. Ряды расступились,  пропуская  глашатая.  Он  подскакал  на  своем
степном коньке к воротам, осадив под стеной в том самом месте, где стоял
Друсс. Конь, фыркая, взвился на дыбы.
   - Я привез вам приказ владыки Ульрика, - прокричал гонец. -  Откройте
ворота, и он пощадит всех, кроме белобородого, оскорбившего его.
   - А, это опять ты, брюхан, - сказал Друсс. - Ты передал ему мои слова
в точности?
   - Передал, Побратим Смерти. В точности передал.
   - И он посмеялся, правда?
   - Посмеялся. И поклялся лишить тебя  головы.  А  мой  владыка  Ульрик
всегда добивается желаемого.
   - Значит, мы с ним одного поля ягоды. И я желаю, чтобы он  плясал  на
цепи, как ученый медведь.  Я  добьюсь  этого,  даже  если  мне  придется
явиться в ваш стан и самому посадить его на цепь.
   - Твои слова шипят словно лед на огне, старик, - шуму много, а  толку
мало. Мы знаем, сколько вас - тысяч  одиннадцать,  не  больше.  И  те  в
основном крестьяне. Мы знаем все, что следует знать. Посмотри на  войско
надиров! Можно ли противостоять ему? Какой  в  этом  смысл?  Сдавайтесь.
Отдайтесь на милость моего повелителя.
   - Парень, я видел ваше войско, и оно  меня  не  поразило.  Я  намерен
отправить половину моих солдат  по  домам.  Ну  кто  вы  такие?  Сборище
пузатых, кривоногих северных дикарей. Говорите вы красиво - а вот что вы
можете на деле? Покажите мне! И довольно болтать. Отныне за  меня  будет
говорить он. - И Друсс потряс сверкающим на солнце Снагой.
   Джилад, толкнув локтем Брегана, затянул:
   - Друсс-Легенда!
   Бреган и  дюжина  других  подхватили  клич.  Гонец  повернул  коня  и
поскакал прочь, а вслед ему гремело:
   - ДРУСС-ЛЕГЕНДА! ДРУСС-ЛЕГЕНДА!

***

   Друсс молча смотрел, как движутся  к  стене  мощные  осадные  машины:
громадные деревянные башни шестьдесят футов высотой и двадцать  шириной;
сотни баллист; громоздкие  катапульты  на  высоких  деревянных  колесах.
Несметное множество людей тянуло,  напрягаясь,  за  тысячи  веревок  эти
машины, сокрушившие Гульготир.
   Старый воин глядел на это войско,  высматривая  легендарного  мастера
Китана. Найти его не составило  труда.  Китан  был  неподвижным  центром
кипящей внизу деятельности, оком бури. При малейшем его движении  работа
приостанавливалась и после полученных указаний  возобновлялась  с  новым
пылом.
   Китан, в свой черед, посмотрел на высокую стену.  Он  не  мог  видеть
Побратима Смерти, но почувствовал его присутствие и усмехнулся.
   - Меня ты своим топором не остановишь, -  прошептал  он  и  рассеянно
почесал обрубок на месте правой кисти. Как ни  странно,  после  стольких
лет он все еще чувствовал свои пальцы. Боги были  добры  к  нему  в  тот
день, когда гульготирские сборщики налогов нагрянули в его деревню.  Ему
было тогда двенадцать, и  всю  его  семью  перебили.  Китан  бросился  с
отцовским кинжалом на  защиту  матери,  и  меч  отсек  ему  руку  -  она
пролетела по воздуху и упала рядом с телом брата.
   Тот же меч пронзил Китану грудь.
   До сего дня Китан не мог объяснить, почему не умер тогда - или почему
Ульрик потратил на него столько времени.  Конники  Ульрика  налетели  на
грабителей и истребили их, взяв двоих в плен. Один из воинов нашел среди
трупов чуть живого Китана.
   Мальчика увезли в степи, и Ульрик взял его в свой шатер. Обрубок руки
залили кипящей смолой, а рану в  боку  залепили  древесным  мхом.  Почти
месяц Китан  пролежал  в  жару,  смутно  сознавая  окружающее.  Но  одно
воспоминание осталось у него с тех страшных дней - воспоминание, которое
он унесет с собой в могилу.
   Открыв глаза, он увидел над собой лицо, сильное и  властное.  Лиловые
глаза повелевали.
   - Ты не умрешь, малыш. Слышишь? - Голос  звучал  ласково,  но  Китан,
погружаясь вновь в свой горячечный бред, понял твердо: это не  обещание,
это приказ.
   А приказу Ульрика нельзя было не подчиниться.
   С того дня Китан посвятил каждый миг своей жизни повелителю  надиров.
Китан не мог сражаться, поэтому он  выучился  думать  и  стал  измышлять
средства, помогающие его повелителю строить свою империю.
   Двадцать лет войн и опустошения - двадцать лет неистовой радости.
   ...С горсткой своих помощников Китан прошел  сквозь  гущу  суетящихся
воинов и вошел в первую из двадцати осадных башен.  Они  были  предметом
его особой гордости. Устройство  их  поражало  своей  простотой.  Берешь
открытый с одной  стороны  деревянный  ящик  двенадцати  футов  вышиной.
Помещаешь внутрь деревянную лесенку,  ведущую  на  крышу.  Потом  берешь
второй ящик и ставишь его на первый. Скрепляешь  их  железными  штырями.
Потом добавляешь третий - вот тебе и башня. Она собирается и разбирается
с относительной легкостью, и ее составные части перевозятся на телегах в
указанное военачальником место.
   Да, замысел прост - но осуществить его на деле крайне сложно. Потолки
проваливаются под тяжестью вооруженных  воинов,  стены  рушатся,  колеса
ломаются - а хуже всего то, что тридцатифутовая вышка очень  неустойчива
и все время норовит упасть.
   Китан помнил, как он бился над этим больше года, как надрывался  пуще
своих рабов и спал меньше трех часов в сутки. Он укрепил  потолки  -  но
это только утяжелило все сооружение и сделало его еще неустойчивее. Впав
в отчаяние, Китан обратился к Ульрику, и владыка послал  его  в  Венгрию
для обучения в университете Тертуллия. Китан чувствовал себя униженным и
опозоренным, однако подчинился. Он и не на  такое  был  готов,  лишь  бы
угодить Ульрику.
   Но вышло так, что этот год, когда он обучался у вентрийского  ученого
Ребо, стал самым замечательным временем в жизни Китана.
   Китан узнал о центре  масс,  параллельных  векторах  и  необходимости
равновесия между силой внешней и внутренней.
   Он жадно поглощал знания, и Ребо понемногу привязывался к  уродливому
дикарю-надиру. Статный вентриец стал приглашать Китана к себе домой, где
они могли заниматься до глубокой ночи. Надир был  неутомим.  Когда  Ребо
порой засыпал на стуле и просыпался несколько  часов  спустя,  маленький
однорукий Китан все так  же  рьяно  трудился  над  тем,  что  задал  ему
учитель. Ребо восторгался - не часто ему встречались столь  способные  и
трудолюбивые ученики.
   Каждая сила, узнал Китан, имеет равную по величине противоположную по
направлению силу  противодействия  -  так,  например,  рычаг,  создающий
усилие на своем верхнем конце, создает такое же усилие по направлению  к
подножию своей опоры.  Понимание  природы  нагрузок  вело  к  постижению
законов устойчивости.
   Университет Тертуллия был для Китана чем-то вроде рая.
   Когда настало время ехать домой, маленький кочевник  плакал,  обнимая
потрясенного вентрийца. Ребо умолял  его  пересмотреть  свое  решение  и
остаться при университете, и у  Китана  не  хватило  духу  сказать,  что
подобная  участь  его  ничуть  не  привлекает.  Есть  человек,  которому
принадлежит его жизнь, и Китан ни о чем ином не  помышляет,  как  только
служить ему.
   Дома  он  рьяно  принялся  за  работу.  Теперь  башни  строились   на
основании, в пять  раз  превышающем  верхнюю  часть.  При  установке  на
позицию люди размещались только  на  первых  двух  этажах,  чтобы  центр
тяжести был ближе к земле. Когда башня уже устанавливалась у  стены,  из
ее середины спускались веревки и привязывались для устойчивости к вбитым
в землю железным кольям. Колеса снабжались железными спицами  и  ободом.
Их было восемь, поэтому вес распределялся равномерно.
   Используя свои новые знания, Китан построил  катапульты  и  баллисты.
Ульрик остался доволен, и Китан ликовал.
   Теперь Китан, возвратясь к настоящему, влез на верхушку башни и велел
своим людям опустить укрепленный на петлях передний помост. На  стене  в
трехстах шагах от себя он  увидел  Побратима  Смерти  в  черной  одежде,
опершегося на парапет.
   Стены здесь были выше, чем в Гульготире, и  Китан  добавил  к  каждой
башне по одному  ярусу.  Приказав  снова  поднять  помост,  он  проверил
прочность крепящих башню веревок и спустился с пятого яруса  на  первый,
пробуя по пути распорки.
   Всю ночь его четыреста рабов будут работать под стеной, долбя  камень
перевала и расставляя мощные вороты  через  каждые  сорок  шагов.  Чтобы
изобрести эти механизмы шести футов вышиной на хорошо смазанных  опорах,
Китан затратил месяцы, а на их постройку ушли годы. В  конце  концов  их
отлили на железном заводе лентрийской столицы, в тысяче миль к югу.  Они
стоили  целое  состояние,  и  даже  Ульрик  изменился  в  лице,  услышав
окончательную цифру. Но за прошедшие годы они оправдали себя.
   Тысячи людей придвинут башню на шестьдесят  футов  к  стене,  и  этот
прогал начнет понемногу сокращаться: под башней  пропустят  трехдюймовые
канаты, протянут их через вороты и будут тянуть сзади.
   Рабов, которые  долбят  выемки  для  воротов,  защищают  от  лучников
передвижные загородки из  туго  натянутой  бычьей  кожи,  однако  многие
погибнут под градом камней со стены.
   Но Китана это не заботит. Заботит его  только  ущерб,  который  могут
причинить воротам - а они ничем не защищены.
   Бросив последний долгий взгляд на стену, он отправился к себе,  чтобы
дать наставления механикам. Друсс следил за  ним,  пока  он  не  скрылся
среди шатров, заполнивших долину на две мили вспять.
   Столько шатров. Столько воинов. Друсс велел защитникам сойти  вниз  и
отдохнуть, пока еще возможно. Повсюду он видел искаженные страхом лица и
полные едва сдерживаемой паники  глаза.  Громадность  вражеского  войска
здорово подорвала боевой дух. Друсс, тихо выругавшись, снял свой  черный
колет, сошел со стены и  опустился  на  мягкую  траву.  Через  несколько
мгновений он уже спал. Солдаты, подталкивая друг  друга,  показывали  на
него - а те, что поближе, усмехались, слыша его храп. Они не знали,  что
он не спал уже двое суток и лег только потому, что боялся  не  дойти  до
своего жилья. Они знали только, что это Друсс, Мастер Топора.
   И что он плевать хотел на надиров.
   Лучник, Хогун, Оррин и Каэсса устроились в тени у столовой, и  атаман
сказал, показав на спящего гиганта:
   - Где еще найдешь такого?
   - А по мне, он просто усталый старик, - сказала Каэсса. - Не понимаю,
почему ты взираешь на него с таким почтением.
   - Прекрасно ты все понимаешь - просто  дразнишься,  как  всегда.  Это
свойственно всему твоему полу.
   - Ничего подобного, - улыбнулась она. - Кто  он,  собственно,  такой?
Воин. Ни больше и ни меньше. Что он такого  геройского  совершил?  Махал
своим топором? Убивал людей?
   Я тоже умею убивать. Ничего  хитрого  в  этом  нет.  Однако  обо  мне
почему-то саг не слагают.
   - Сложат еще, дорогая, сложат - дай срок.
   - Друсс не просто воин, - тихо заметил Хогун. - Мне кажется,  он  был
всегда. Он образец, пример, если хотите...
   - Того, как надо убивать?
   - Вовсе нет. В Друссе воплотились все, кто отказывается сдаться;  кто
упорствует в борьбе, не имея никакой надежды;  кто  предпочитает  смерть
отсту